- Когда-то эта женщина меня обидела. Она дала мне деньги за то, чтобы я оставила в покое ее сына… Между прочим, я вовсе не собиралась его беспокоить!
Что такое, неужели клин клином не выбился? Я опять завожусь, причем на глазах у посторонних людей.
- И вы эти деньги взяли?
- Взяла, - говорю я, и от этого признания кровь приливает к моим щекам; ну зачем он мучает меня своими вопросами, ведь понимает, что я вынуждена на них отвечать, потому что после того, как он пришел мне на помощь, я у него в долгу. - Я кормила ребенка, и у меня была лишь временная крыша над головой, которой я в любое время могла лишиться.
Хоть бы он перестал смотреть на меня вот так в упор! Тишина, которая наступает в машине, звенит в моей голове, как назойливый комар.
- Ну и что здесь такого? - среди этой тишины говорит Вова. - Вы видели, как эти Лавровы живут? Не поделили между собой пару-тройку миллионов долларов! Представляю, как она бесилась, эта дамочка, когда узнала, что ее сыночек женился на провинциалке! А я считаю, Анька, что ты правильно сделала. Это со стороны сейчас хорошо осуждать. Когда не знаешь, что такое не иметь своего жилья и жить впроголодь. Молоденькая девчонка… Сколько тебе тогда было?
- Девятнадцать.
- …В девятнадцать лет осталась одна, с ребенком на руках.
- У Ванессы Михайловны наверняка были родители, - холодно замечает Найденов.
Да что это он, суд надо мной устроил, что ли? По какому праву? Вот скажу сейчас, что могу оплатить его услуги! Пусть только назовет, во сколько он оценивает свою помощь мне!
- Мои родители жили в селе, и я вовсе не хотела сваливаться на их голову и признаваться в том, что меня бросил красавец муж, выходец из богатой московской семьи. Наверное, они уже видели меня гуляющей с их внуком по Красной Площади…
- А я, признаться, думал, что своими успехами вы обязаны какой-нибудь богатой родне, - замечает до того молчавший Анатолий Викентьевич. - Неужели женщина в одиночку может пробиваться к цели и добиться самых высших достижений в спорте, который лишь недавно стал считаться и женским?
- Наверное, эти Лавровы неплохо вам заплатили?
Михаил Иваныч тянет все ту же песню. Нарочно, что ли, хочет вывести меня из равновесия?
Я молчу, потому что могу разве что нагрубить.
Найденов громко хмыкает:
- Ну и выдержка у вас, Ванесса Михайловна! Разозлились на меня, а виду не показываете. Но хоть на банкет-то со мной пойдете?
- Я бы не пошел, - говорит Вова, глядя в окно.
- А я тебя и не приглашаю, - сердится его шеф.
- Не понимаю, чего вы к Аньке прицепились? - не сдается тот.
- Я ведь могу и уволить тебя. С волчьим билетом.
- Это вам не при Советах! - безбоязненно отзывается Вова. - Да и где вы найдете такого хорошего телохранителя?..
- Ребятки, а мы, кажется, за собой "хвоста" тянем, - вдруг прерывает их перебранку водитель.
Мы дружно поворачиваемся, чтобы посмотреть назад.
- И давно он за нами едет? - спрашивает Анатолий Викентьевич.
- От самого дома, где мы высадили ваших знакомых, - говорит водитель. - Сначала я думал, случайный попутчик, но уже на трех светофорах, когда я нарочно делал попытку задержаться, он даже не попытался нас обогнать.
- И чего мы вообще решили, что коллег Петра Васильевича всего двое? - спрашивает самого себя Найденов.
Мы! Решили! Смотрите, как он увлекся своей ролью крутого томаччо!.. Это я нарочно завожу себя, потому что мне нравится, как спокойно чувствует себя Найденов в такой неординарной ситуации. Ни страха, ни упрека, словно он всю жизнь только и делал, что сбрасывал с "хвоста" подозрительные машины или вступал в единоборство с работниками спецслужб.
- А с чего он вообще за нами увязался? - недоумеваю я. - Ведь его товарищи остались на даче.
- Именно поэтому. Скорее всего они ему позвонили на мобилу, - говорит Вова, - мол, узнай, кто такие?
- Как же он узнал, по какому пути мы поедем?
- Так и узнал, - снисходительно поясняет мне Михаил Иванович, - что поджидал нас у дома Лавровых. Решил, что мимо них мы никак не проедем.
- Что же делать?
Я чувствую, как во мне поднимается паника. Причем боюсь я не столько за себя, сколько за тех, которых поневоле втянула в ненужные им приключения.
- Как что, отрываться! - беспечно решает Найденов и обращается к водителю: - Ты как, Виталий Григорьевич, согласен немного погонять "конторщиков"?
- Отчего же не погонять, - лихо отзывается тот. - Плохо только, что километров пять у нас некуда будет свернуть. По прямой-то вряд ли они нас упустят…
- Совсем некуда? - подключается Вова. - Неужели ни одного проходного двора, узких улочек, где можно покрутиться и оставить дядю с носом?
- Почему же нет, есть! - отвечает, как рапортует, водитель и сдвигает кепку на затылок. - Ну, держись, ребята, за землю! Только условие: если меня ГИБДД остановит, штраф платите вы.
- Заметано! - отзывается Найденов, поерзав в кресле, как будто он собирается боксировать, а не ехать пассажиром.
Стрелка спидометра начинает движение вправо, сначала за отметку сто километров, потом сто двадцать, сто тридцать… Потом Виталий Григорьевич резко тормозит и сворачивает вправо под арку какого-то дома, потом еще раз, еще…
Я успеваю заметить, что поток машин, собравшийся у светофора, становится таким плотным, что темно-серый джип, намеренно оставлявший между нами расстояние в несколько машин, становится заложником собственной стратегии. Он больше не может гнаться за нами, потому что перпендикулярно движению следует какая-то процессия, которую курируют службы дорожного движения. Даже странно, что нашему водителю удается проскочить, прежде чем они блокируют улицу.
- Ну ты, батя, моща! - восхищенно бормочет Вова.
- Делов-то! - самодовольно хмыкает водитель, выруливая на соседнюю улицу.
Теперь наш оторвавшийся "хвост" ни за что не найдет, пардон, задницу, к которой мечтал прицепиться.
В салоне царит веселое оживление. Мужчины переговариваются и хлопают Виталия Григорьевича по плечу.
- Небось в "Формуле-1" вполне смог бы участвовать, - говорит Найденов.
- Ну, "Формула" не "Формула" а в гонке "Париж - Дакар" участвовал, - скромно поясняет водитель.
В салоне повисает завистливое мужское молчание.
Глава девятнадцатая
Банкет проходит блестяще. По крайней мере для меня, где во всем зале я - звезда номер один.
Трудно ею не быть, если в большой, преимущественно мужской компании всего две женщины - я да секретарша кого-то из москвичей. Мечта любой женщины - побывать в таком раю.
Мы же все уверены, что мужчин у нас в стране мало, всего ничего. На всяких там мероприятиях - к примеру, концертах, спектаклях чаще всего женщины в большинстве. А тут… Опровержение подобных утверждений, другой мир, где женщина чувствует себя именно женщиной, где ей все внимание и комплименты.
Меня приглашает на танец Найденов, на полсекунды опередив одного из инвесторов.
- Сори, - говорит он мужчине, - но сейчас моя очередь.
Он увлекает меня в центр зала, где топчется секретарша с немцем.
- Я и так слишком долго ждал. И вообще. Не для того я с тобой в Москву приехал, чтобы безучастно наблюдать, как вокруг тебя толпятся эти жеребцы.
- Вот как, оказывается, ты просто со мной в Москву приехал? Что вообще происходит, Найденов? Я, между прочим, глава пусть небольшой, но фирмы и подключаюсь к работе моих девочек только в крайних случаях. Я оставила свое дело на малоосведомленного человека, и все ради чего, ради твоей прихоти?
Он явно смущен.
- Почему сразу прихоти? Я предложил тебе работу. Между прочим, ее оплатил. Какие ко мне могут быть претензии? Разве желание клиента для тебя не закон?
- Закон.
- Тогда какая тебе разница, каким образом ты исполняешь свои обязанности?
Посмотрев в мои глаза, из которых прямо-таки выплескивается гнев, он добавляет:
- И потом, ничего ведь заранее не известно. А вдруг на меня кто-нибудь начнет нападать… прямо сейчас и ты закроешь меня своим гибким телом.
Не выдержав, я улыбаюсь. И в самом деле, мне все равно. Почти все равно, потому что я не привыкла тратить время зря, и мне жалко, что это делает мой работодатель.
Больше я не буду говорить на эту тему, но про себя решаю: в следующий раз на такую удочку не попадусь. Превращать свою работу в цирк никому не позволю. Захотелось ему, видите ли, приколоться. Нашел себе девочку-припевочку!
Однако, несмотря на то что я умею скрывать свои чувства, провести Найденова мне не удается.
- Я все-таки тебя огорчил, - говорит он. - И сам не знаю почему, но с тобой у меня все получается невпопад. Наверное, оттого, что я… робею.
- Что? Я не ослышалась?
- Не ослышалась, - нарочито тяжело вздыхает он. - Ты - такая знаменитая, такая титулованная, да еще и кандидат наук. Слушай, многие женщины к сорока годам такого не достигают, а тебе нет и тридцати.
Я ничего не отвечаю, но про себя сожалею, что все свои восхваления моих достоинств Михаил Иванович не позволил себе в присутствии Марины Константиновны. Вот бы она послушала!
Мысленно проговариваю это и вдруг понимаю, что думаю так скорее по привычке еще того времени, когда я все хотела что-то доказать Лавровым. Чтобы они поняли, что я не хуже их, а теперь… Я же выздоровела! Ну да, у меня прошла хронически запущенная болезнь.
Больше не вспоминается мне, как когда-то, ни презрительный взгляд Лавровой, ни ее явное моральное превосходство. Наоборот, помнится какой-то потерянный Петр Васильевич и его жена, тоже поникшая. Оба понимали, что с освобождением Лаврова их проблемы не ушли. И вряд ли его соратники оставят своего приятеля в покое, уж больно приличный кусок в баксах они ему насчитали.
Даже если они и думали обратиться за помощью к своему сыну, то вовсе не были уверены в том, что сыночек на их просьбу откликнется.
Я и сама не знала, почему представляла Евгения законченным мерзавцем. Раньше ведь я считала, что он просто слаб духом.
Да пусть он и откликнется, и заберет своих родителей к себе в Америку, но что-то я увидела в них такое, отчего мне больше не хотелось принадлежать к их роду. И стало почти безразлично, что там они обо мне думают!
Разве такие отношения у меня с моими родителями? Мы - прежде всего близкие люди, готовые всегда прийти друг другу на помощь, а уж бросить в беде… никому бы из нас и в голову не пришло.
А самое смешное, я ведь так ничего и не сказала о себе, не похвасталась своими достижениями, которые должны были бы убедить Марину Константиновну в том, что она была ко мне несправедлива.
Теперь я могла отпустить на волю свое воображение и не мешать ему представлять, что было бы, возьми Лаврова тогда, шесть лет назад, меня с собой. Чего греха таить, мне мечталось об этом. Я представляла себе идиллические отношения с моими новыми родственниками и как они полюбят нас с Мишкой, когда поймут… Что они должны были понять, я, оказывается, представляла себе довольно смутно.
Нет, теперь я ни о чем не жалела. Все сложилось правильно в моей жизни. И то, над чем подшучивает Найденов, целиком моя заслуга. Я сама себя сделала.
А моя маленькая фирма… Это всего лишь переходный этап к чему-то большому, по-настоящему важному, чему, я пока еще не решила. Как будто бежала, бежала, добежала до финиша, но это был всего лишь один из этапов жизненной эстафеты, а таких этапов у меня впереди еще много. Я твердо в этом уверена.
Едва наш самолет из аэропорта Внуково поднимается в воздух, как я засыпаю и сплю до самой посадки в родном городе. Даже странно, что меня так потянуло в сон. И в самом деле, как при выздоровлении после тяжелой болезни. Надолго затянулся мой давний стресс. Говорят, в молодости все переносится легко, а у меня, видно, вирус был особый, потому и болела я долго, с осложнениями.
В самолете Найденов сел рядом со мной. Он, видимо, надеялся, что хотя бы в самолете мы с ним поговорим по душам и он объяснит мне все про наши с ним отношения. После банкета он проводил меня до моего номера, но на попытку со мной поговорить, как накануне, я ответила извинением:
- Прости, Миша, я почему-то так устала, что совершенно не способна к разговорам. Или к игре в шахматы. Я элементарно иду спать!
Невольно приходит на ум стихотворение нашего с Мишкой любимого поэта:
Каждый платит, покупает,
Так и вечер наступает.
У Савелия-скворца
Денег стало пол-ларца,
У Игната-индюка -
Половина сундука.А курица Настя -
Прямо курам на смех:
У нее вся выручка -
От баранки дырочка.
В том смысле, что любая другая женщина на моем месте уж не упустила бы такого крутого жениха, как Найденов. Подумаешь, что-то ему там показалось. Можно было убедить, объяснить, в конце концов, рассказать ему, какой он хороший и как любая женщина о таком мечтает, даже если у него совсем нет денег…
Правда, тут есть еще кое-что: Найденов мне помог, и помог серьезно, но ждет ли он от меня за это особой награды? Должна ли я ему как-то компенсировать перенесенные переживания? Ведь та история, в которую я его втянула, могла кончиться далеко не так хорошо, как на самом деле.
- Ничего вы мне не должны! - с сердцем говорит Найденов, и я с испугом взглядываю на него: неужели все-таки он читает мои мысли? Уж больно часто и впопад мне говорит, словно в ответ на мои мысли.
Михаил Иванович пропускает меня вперед по проходу и отбирает у меня сумку.
- Я помогу донести!
Мы с ним опять переходим на вы, как будто ничего между нами не случилось. Ни того вечера в его номере, который чуть не закончился… Вот потому и переходим, что "чуть" по-русски не считается, как говорили мы в детстве.
- Я вас довезу? - полуутвердительно предлагает Найденов.
- Спасибо, но меня встречают, - говорю я, заметив в толпе встречающих белокурую головку Кати.
А ведь я вовсе не просила ее встретить меня. Просто позвонила вечером к ней домой, спросила, как там она справляется с нашими разбойниками и не появилась ли у нее в связи с этим мысль завести второго ребенка.
- Второго? - шутливо ужаснулась Катя. - У меня только что мелькнула мысль, не прибить ли и этого? Разбаловался, управы на него нет. Все перед дружком выпендривается.
- А как Мишка себя ведет, не наглеет?
- Мишка? Что ты, он такой обстоятельный маленький мужичок. Я случайно слышала, как он уговаривал Димку: "Если ты будешь так баловаться, нам не разрешат жить с тобой вместе". У Димки ведь мечта появилась: попросить у тети Ани, чтобы она отдала нам Мишу, представляешь?
- Ничего, вот ты отправишься в свою Европу, он поживет у нас, так что мечта ребенка близка к осуществлению.
- Вообще-то Европа не моя, - смеется Катя. - Тебе сына позвать к трубке?
- Позови, - прошу я, чувствуя, как от предвкушения у меня замирает сердце. Как же я соскучилась по своему мальчику!
Мишка тоже. Слышно, как он частит и задыхается от волнения. Как бы ни старался он выглядеть мужчиной - об этом я ему порой говорю, - но он все равно ребенок.
- Мамочка, тетя Катя говорит, ты скоро приедешь?
- Завтра, сынок, в два часа дня.
- И ты заберешь меня пораньше?
- Конечно, мое солнышко, заберу! Я тоже по тебе очень соскучилась.
- Ну, тогда я пойду?
Мой сынок быстро устает от взаимных нежностей. Бесконечно твердить, что он меня любит или, как сейчас, что он соскучился, у него не хватает терпения.
- Конечно, иди, - внутренне усмехаюсь я.
Даже в детстве, будучи почти бесполыми, девочки в проявлении своих эмоций все равно отличаются от мальчиков. Девочка могла бы сюсюкать долго и повторять, что соскучилась, а этот… Сказал нужную фразу и пошел. Подрастет, скажет почти то же самое. "Прости, дорогая, но мне нужно идти воевать!" Или отправляться на рыбалку. Или на охоту…
Кате в конце разговора я сказала:
- Встречать меня не нужно.
Уж всяко разно Найденов бы меня довез до дома, но она приехала.
Катя выдергивает меня из текущей в зал прилета толпы как редиску и тащит за собой. Хорошо, что у меня нет багажа. Только небольшая дорожная сумка, в которой небольшие сувенирчики Кате с Димкой да миниатюрная пожарная машина для Мишки. Дорогущая, зараза!
Мы быстрым шагом проходим с ней через площадь, заполненную транспортом, и садимся в ее машину.
Подруга поворачивается ко мне и целует в щеку.
- С благополучным возвращением.
Только теперь я замечаю, что над правой бровью у нее залегла морщинка. Значит, Катя всерьез чем-то озабочена.
- Что случилось? - спрашиваю я, холодея. - С Мишкой?!
- Нет-нет, - будто опомнившись, отвечает она, - с твоим сыном, как и с моим, все в порядке. По крайней мере сегодня утром я отвезла обоих в садик и сдала на руки воспитателям…
- Тогда что?
Она медлит, соображая, как поосторожнее сообщить мне неприятную новость.
- Не подбирай слова, говори все как есть.
- Твою Алину убили. Врачи говорят, забили насмерть.
Я чувствую, как мое сердце отрывается и падает в желудок.
Какой ужас. И слова страшные: забили. Будто она не красивая молодая женщина, а скот на бойне. Забили!
- Кого?
- Твою Алину, не помню фамилии, такую с виду хрупкую, хотя мне говорили, ее голыми руками не возьмешь.
Алина Караулова. Боец-интеллигентка, как я ее про себя называла. Стойкий оловянный солдатик с отменной реакцией. Но если их было, к примеру, трое? В боевиках частенько показывают чепуху: будто один боец может отбиться от трех или четырех рукопашников. Конечно, если они так себе, самоучки, но если они примерно одного уровня подготовки, то вряд ли такое удастся. Боюсь, и те, кто подкараулил Алину, были в большинстве. При всех своих лозунгах насчет бездарности женщин-телохранительниц далеко не каждый мужчина вышел бы против нее один на один.
Вспоминается сразу все. Дурацкое, как я считала, анонимное письмо, которое я совершенно не приняла всерьез.
Я вообще писем не получала, а когда нашла в почтовом ящике письмо без подписи, даже не приняла его всерьез. Письмо, как в детективах, было написано печатными буквами: "Берегись, тварь, ты еще получишь свое!"
Я отчего-то решила, что это какая-то ненормальная девица, которой я перешла дорогу, то есть нечаянно увела мужика, которого она считала до меня своим…
- А ведь они меня предупреждали, - медленно говорю я, - но я подумала, что это чья-то неумная шутка.
- Кто тебя предупреждал, о чем? - теперь испугавшись за меня, спрашивает Катя.
- Кто - не знаю. О чем? Так, ничего конкретного, обычная угроза…
- И ты… ты не поверила в ее серьезность? - ахает Катя.
- Не поверила, - мрачно сознаюсь я.
Где-то на заднем плане бешеного галопирования моих мыслей проходит одна: и сегодня, увы, я не смогу забрать моего сына из садика пораньше, как он о том мечтает.