- Скорее всего так и есть. Что им могут сделать в случае чего? Уволить из конторы? Так они и сами не сегодня-завтра на пенсию уйдут. Значит, и увольнения не боятся, и, как следствие, должностного преступления. И потом, ведь никаких документов у нас нет, они никого не убили, по крайней мере пока… А деньги. И в этом случае у них есть отмазка. Я не удивлюсь, если они заставили Петра написать расписку, что он взял у них в долг.
- Сколько их, я имею в виду - претендентов на миллионы?
- Двое. Раньше они дружили втроем, а потом Петя как-то отошел от них.
Или не захотел делиться. Отчего-то заявление Марины Константиновны о том, что они могли бы получить деньги от сына, если бы не невестка, кажется мне притянутым за уши. Скорее всего Женя сам говорит жене:
- Меня нет дома!
Потому что догадывается, зачем ему могут звонить родители.
Возможен и такой вариант: в какой-то момент папа-Лавров потянул одеяло на себя и с какого-нибудь общего проекта забрал все денежки себе… Только кто мне сейчас в этом признается.
Да и не стану я разбираться, мне скоро домой ехать. Просто захотелось что-то сделать для семьи Лавровых такое, чтобы они по гроб жизни чувствовали себя мне обязанными. И пусть продолжали бы считать меня беспородной шавкой, недостойной их породистой фамилии, а все равно были бы обязаны!..
А я еще учу Найденова, как себя вести со всякого рода воображалами!
- Да, положение у вас не ахти… - задумчиво бормочу я, прислушиваясь.
И наконец слышу: за дверью раздается знакомый звук - так звучит режущий диск. В просторечии "фортуна" или "болгарка".
Сейчас те, за дверью, срежут петли и спокойно снимут дверь. Все-таки странно, что они ничего не боятся и средь бела дня собираются заняться самым настоящим разбоем.
- Знаете, Марина Константиновна, - говорю я бывшей свекрови, судорожно обхватившей себя за плечи и все время невольно бросающей взгляды в сторону двери, - у меня такое чувство, что вы не все мне рассказали. На самом деле вас тревожит что-то еще?
- Я думаю, - она стесняется сказать мне открыто, потом некоторое время подбирает нужное выражение, - что Женя может и не согласиться отдать чужому дяде то, что считает своим…
- Вот именно, - поддакиваю я, - нажитое непосильным трудом.
- Ты думаешь так же?.. Но он не может подобным образом с нами поступить! - почти кричит она, и я понимаю, что этот вопрос как раз больше всего и мучает Лаврову.
Скорее всего деньги задолжал друзьям Лавров, а помощь хочет получить от единственного сына.
Вот так мы все считаем, будто человек - муж или сын - может подло вести себя с другими людьми, предавать их, бросать на произвол судьбы и делать еще бог знает какие гадости, а вот с нами ни за что так не поступит.
За что боролись, на то и напоролись, госпожа Лаврова! Не того ребеночка вы нашли в капусте…
- Вы им уже кое-что отдали? - спрашиваю я.
- Все, что у нас было. Из наличности. Говорят - мало.
- Сколько? - Я веду себя как следователь на допросе, но мне необходимо знать действительное положение вещей, раз уж я ввязалась в их разборки. А потом, отвечая на мои вопросы, Лаврова злится и не так испуганно смотрит на дверь, как вначале.
- Сто тысяч.
- Всего-то? - удивляюсь я. - Когда-то вы спокойно выложили столько же девчонке, посмевшей родить от вашего наследного принца.
- Но у нас и в самом деле больше нет. Женечка ведь не сразу вошел в то общество, где он смог встретить Хелен. Ему потребовалась довольно приличная сумма. Мы с отцом оставили себе на старость, тем более считали, что Женя отдаст нам долг, когда разбогатеет.
- А Женя вовсе не считал это долгом.
- Посмотрим, как ты выстроишь свои отношения с сыном. Мальчикам нужно много денег, чтобы утвердиться.
- Особенно если они сами не умеют их зарабатывать, - все не могу остановиться я.
- Хочешь сказать, что я плохая воспитательница?
- Хочу сказать, что вы из тех людей, которые легко разводят руками чужую беду и не могут дать ума своей.
- Ты мне грубишь.
- Почему бы и нет? - Я смотрю на ее лицо, на котором вовсе нет раздражения; она скорее констатирует это с некоторым удивлением, но потом вроде спохватывается:
- Кто из нас разводит чужую беду руками, неизвестно. Хотела бы я посмотреть, как бы ты себя вела в моем случае.
- Да уж не бегала бы и не кудахтала!
- Я думаю, тебе лучше уйти.
Лицо моей бывшей свекрови принимает отстраненное, высокомерное выражение. Я понимаю, что перегнула палку.
- Простите, я, конечно, не имею права говорить с вами в подобном тоне.
- Вот что мне странно, почему ты не боишься? - спрашивает она. - Ведь я тебе рассказала, что мое положение можно квалифицировать как крайне опасное. Я от страха даже спать не могу…
- Ну и чего хорошего? Во-первых, если уж на то пошло, я здесь не при делах. Вон в шкаф спрячусь, никто и не подумает меня искать. Если вы не скажете. А во-вторых, какая польза от страха? Помните классика: жил - дрожал, умирал - дрожал… Вы из-за этого постарели сразу лет на десять, а разве удалось решить проблему?
Марина Константиновна вздрагивает от удивления. Наверное, она никогда и думать не думала, что мы с ней не только встретимся, но и я смогу разговаривать с ней в таком же тоне, в каком когда-то со мной говорила она.
- Не помогло… Смотри, какая ты агрессивная стала. Я тебя совсем другой помню.
- Забудьте!.. И еще, к нам едет помощь.
- Ты позвонила в милицию? - В глазах ее появляется ужас. - Они сказали, если я обращусь в милицию, моему Петру Васильевичу придет конец.
- Нет, это не милиция, это мои друзья.
Она вздрагивает от того, что звук режущего металл диска становится все отчетливее.
- Запомните, вы в квартире одна, - шепчу я ей прямо в ухо и отхожу в глубь коридора, под прикрытие высокого массивного шкафа.
Похоже, Найденов со своими телохранителями не успевает к нам на помощь.
Если их больше трех, то мне крышка. То есть ничем Марине Константиновне я помочь не смогу, а вот если двое - шанс есть. Особенно если один задержится возле Лавровой, а второй пойдет в комнаты. Мимо меня.
Глава семнадцатая
Как жаль, что у меня нет никакого оружия. Я оглядываюсь в поисках чего-нибудь, чем можно было бы воспользоваться. Или для защиты, или для нападения.
Ага, вот и оно! Из-за шкафа, под прикрытием которого я стою, высовывается краешек гантели, которую я потихоньку вытаскиваю на свет.
Держать все время ее в руке будет трудновато, потому я осторожно опускаю ее на пол возле своей ноги.
Крак! - этот звук, кажется, раздается уже в самой квартире. По крайней мере дверь валится в коридор, но взломщики поддерживают ее, чтобы не упала на пол и не создала лишнего шума.
Правильно они все делают. Кто из соседей заинтересуется, у кого и что там пилят? Возможно, меняют дверь или производят еще какие-то работы по металлу, а вот грохот… Его звуком могут и заинтересоваться.
- Марина Константиновна! - слышу я нарочито сладкий мужской голос. - Что же вы, голубушка, двери гостям не открываете?
- Какие вы к черту гости! - возражает Лаврова, и я слышу резкий звук пощечины. И в самом деле, джентльменами этих людей не назовешь.
- Что-то вы осмелели без причины. Уж не ждете ли вы помощи откуда-нибудь со стороны? Арсений, проверь!
Похоже, их двое. Слышно, как хлопают двери ванной, туалета, шаги ведут к кухне, а потом "проверяющий" направляется в комнаты, где за одним из шкафов стою я, сжимая в руке гантель. Если он не зайдет сюда быстро, рука онемеет держать такую тяжесть.
- Да никого здесь нет! - громко говорит этот самый Арсений, но я слышу, как он осторожно продвигается в мою сторону.
Неужели он слышит, как я дышу? Или его интуиция подсказывает, что в квартире есть кто-то еще?
Вот сейчас он подойдет поближе… Я вдруг бессознательно присаживаюсь на корточки. Если он окажется выше, чем я ожидаю, или ниже, так я просто врежу ему гантелью по голени и таким образом обойдусь без смертоубийства.
- Марина Константиновна! - вдруг слышу я веселый мужской голос. - Вы никак дверь меняете?
Найденов! Зачем он так рискует? Разве ему недостаточно моего предупреждения, после которого нормальный человек не станет лезть на рожон?
Тот, который только что приближался ко мне, на цыпочках быстро возвращается обратно.
- Быстро ответь ему что-нибудь! - слышу я зловещий шепот того, кто постарше. - Пусть убирается!
- Все в порядке, Юрий Николаевич! - отвечает сообразительная Лаврова. - Представляете, повисла на одной петле. Проржавела, что ли. Пришлось мастеров вызывать…
- Вы не слышали, мои уже пришли? - продолжает допытываться "Юрий Николаевич".
- По-моему, нет, - с запозданием отвечает Марина Константиновна. Похоже, кто-то из мужчин "подбадривает" ее пистолетом. - Знаете, я возилась на кухне, а это окно у нас на другую сторону выходит…
Я выглядываю в коридор. В коридоре стоят двое мужчин. Они лишь чуть отступили от Лавровой, полагая, что если настырный сосед решит войти в квартиру, он не должен их видеть. По крайней мере их обоих, так что второй, видимо Арсений, стоит за выступом коридора, и его с лестничной клетки не видно.
Несмотря на всю напряженность момента, я продолжаю угрызаться совестью: зачем позвала себе на помощь людей, которые вынуждены неизвестно ради чего подставляться под пули?
Именно это заставляет меня выйти из укрытия и осторожно подкрасться к Арсению, который все свое внимание направил на то, о чем говорит с лестничной клетки так некстати появившийся сосед.
- Марина Константиновна, - опять ноет тот, - а вы не разрешите поставить у вас в коридоре мою сумку? Сдуру положил ключ на самое дно, и теперь неохота лезть. Лучше я пойду своих встречу.
- Пожалуйста, ставьте, - отзывается Лаврова, при этом Арсений направляет свой пистолет на дверной проем, в котором должен появиться Найденов.
Но я уже подобралась так близко, что бью-таки его гантелей по голове, чтобы тут же ее с грохотом выронить на пол. Тот, который держит на мушке мою бывшую свекровь, реагирует на звук, но я, придерживая оседающего на пол Арсения, прикрываюсь им как щитом.
В коридор врывается Вова, за ним следом Анатолий Викентьевич, для которых скрутить одного, пусть и вооруженного бандита - пара пустяков.
Я сказала - бандита? Оговорилась. Впрочем, тут же подобрать соответствующее определение я не могу. Ну а как назвать людей, которые врываются в чужую квартиру, предварительно срезав дверь с петель?
Мужчина постарше, тот, что увереннее распоряжался в квартире Лавровых, лежит на полу в наручниках, а Найденов задумчиво посматривает на дверь:
- Как же ее теперь приладить на место?
Он косит глазом на меня и на лежащего без движения Арсения.
- Чем это вы его, этим, что ли?
Он легко берет с пола гантелю, которую я едва удерживала. А мне говорил, что никаким спортом особо не увлекался.
- Может, его тоже надо связать, - говорю я, - а то очнется.
Анатолий Викентьевич с Вовой прислоняют дверь так, что со стороны, наверное, почти не видно, что она на петлях не держится.
- Ну, у вас в Москве просто беспредел какой-то, - между тем говорит Михаил Иванович; наверное, таким образом он хочет привести в чувство замершую без движения Лаврову.
- Марина Константиновна, - говорю я, на всякий случай придерживая ее за плечи, - вы не хотите присесть? А я пока чай согрею. Где нам всем лучше расположиться?
- В гостиной, - сразу оживляется она, - там большой стол.
- А я, с вашего позволения, - говорит Анатолий Викентьевич, - позвоню в "Домашний мастер". У вас есть такая служба?
- Есть. Только она как-то по-другому называется.
Лаврова дает начбезу справочник, и вскоре он звонит кому-то, приговаривая:
- Нам нужно срочно приладить на место дверь. Да, на новые петли. Сварка, конечно, понадобится. Мы заплатим по двойному тарифу.
Он вопросительно смотрит на Марину Константиновну, и она согласно кивает.
Между тем Анатолий Викентьевич с Вовой за руки за ноги уносят старшего нападавшего в дальнюю комнату, предварительно заклеив ему рот скотчем.
- Вряд ли он будет кричать, - замечаю я.
- Береженого Бог бережет, сказала старая дева, надевая на свечу… - отзывается Вова и замолкает от пинка в бок, которым награждает его старший товарищ.
Потом они возвращаются и склоняются над все еще лежащим без движения Арсением. Сердце у меня замирает, а потом начинает быстро и болезненно биться: неужели я его убила?!
- Жив, - говорит Анатолий Викентьевич и тоже связывает тому руки. Наручников у него больше нет, и он, оглядевшись, хватает лежащее поблизости посудное полотенце и рывком рвет его на две полосы. - Авось удержат. Надолго-то нам и не надо.
А потом мы впятером собираемся в гостиной, где Марина Константиновна с помощью Найденова, а вовсе не моей, накрывает на стол чай со все тем же суперпеченьем, потом добавляет к нему йогурт, сыр и красную икру.
- Все, что было в холодильнике, - оправдывается она.
Чтобы совсем уж не оставаться не у дел, я разливаю свежезаваренный чай.
- Коньячку? - спохватывается Марина Константиновна.
Открывший было рот Анатолий Викентьевич беззвучно его закрывает, а Найденов, пару секунд помедлив, соглашается:
- А что, пожалуй, можно. Как я понимаю, кое-что нам надо обсудить, а за чаем это пройдет полегче… Итак, я хотел бы знать, ради чего мы вступили в конфликт с законом?
- Какой же это конфликт? - сразу кидаюсь я на выручку Лавровой. Хотя с чего бы? - А как же нарушение неприкосновенности жилища, или как это называется? Если хочешь знать, это просто-напросто шантажисты.
- Ну, не такие уж они простые, эти шантажисты.
Он показывает нам пистолет, отобранный у одного из нападавших.
- Возможно, вы не знаете, Ванесса Михайловна, но это табельное оружие…
- Почему же не знаю, знаю. Обычный "макаров".
- Обычный! - передразнивает он. - И часто вы видите его у законопослушных граждан?
- Можно я расскажу? Быстро? - спрашиваю я у Лавровой.
Она пожимает плечами. Если она и не хотела бы, чтобы эта история стала достоянием гласности, то у нее все равно нет выбора: мы - как команда из Министерства чрезвычайных ситуаций, прибыли вовремя и спасли ее от очень неприятной истории.
- Муж Марины Константиновны - Петр Васильевич стал объектом шантажа своих сослуживцев, с которыми он работал в некоей конторе, которую обычно называют аббревиатурой из трех букв.
- Из трех букв, Ванесса Батьковна, - хмыкает Вова, - у нас есть много чего интересного.
- Не хами, - останавливает его Анатолий Викентьевич.
- Ну и?.. - поторапливает Найденов.
- Они похитили главу семьи и, насколько я понимаю, приехали предъявить ультиматум Марине Константиновне.
- Все понятно, - кивает Михаил Иванович, - одно неясно. Вы-то, Ванесса Михайловна, какое отношение имеете к этой истории?
- Вообще-то никакого, - признаюсь я, - за исключением того, что Марина Константиновна и Петр Васильевич - бабушка и дедушка моего сына.
- А вы говорите, никакого. Значит, они - ваши родственники через сына. И вы готовы ради них подвергать свою жизнь опасности?
- Опасности?
Только тут меня осеняет: в самом деле, что я здесь делаю? Разве меня кто-нибудь просил вмешиваться и кого-то там спасать? Может, кто-то вовсе этого не хочет? А у меня маленький сын, и если со мной что-нибудь случится…
Я поднимаю на Найденова растерянный взгляд.
- Вот о чем я и толкую, - кивает он.
Глава восемнадцатая
- А как вы узнали, что ваша… гм… бывшая свекровь - вы ведь были замужем? - оказалась в таком сложном положении? - продолжает задавать вопросы Найденов, не давая мне возможности долго раздумывать.
Еще парочка штрихов в копилку моих наблюдений, почему он добился таких успехов в своем бизнесе. Главное, Михаил умеет моментально собраться, оценить обстановку и в сложной ситуации сохраняет спокойствие и рассудительность.
- Ничего я не знала! Просто мне хотелось… в глаза ей посмотреть, что ли!
Мы ведем этот не слишком приятный для меня разговор, возвращаясь на выделенной Найденову машине, водитель которой терпеливо ждал нас в течение всего времени, а потом возил нас по всей Москве, когда мы улаживали дела супругов Лавровых.
То есть мы до конца ничего не уладили, слишком уж мало было времени, но смогли договориться с бывшими коллегами Лаврова-старшего, что они отпускают Петра Васильевича в обмен на свои драгоценные жизни. Правда, им никто и не угрожал, но Михаил Иванович умеет так красноречиво молчать, так длить паузу, что его собеседники успевают додумать все, что угодно.
А потом Лаврова представила меня своему мужу, похудевшему и осунувшемуся, запертому на даче в Переделкине - надо же, такой знаменитый поселок стал местом заключения полковника ФСБ.
Он оценивающе смотрит на меня - не только как мужчина, но и как психолог и говорит:
- И зачем это было вам надо?
Я пожимаю плечами:
- Кто знает? Мой папа любит повторять, что рука дающего не оскудеет. Считайте, что я дала вам свободу в обмен…
- Значит, все-таки обмен? - усмехается он.
- В обмен на собственное спокойствие, - холодно договариваю я. Думает, мне от них что-нибудь нужно?
- А вы о нас беспокоились? - продолжает допытываться он.
Чего привязался? Лучше бы поблагодарил и все. Или ему чувство благодарности незнакомо? Впрочем, он может сказать, что меня об этом не просил. В самом деле, чего я лезу не в свое дело? Так мне и надо!
Мы оставляем на даче - чья, интересно, она? - его приятелей, тем более что тот, кого я ударила гантелью, получил, как видно, сотрясение мозга. Анатолий Викентьевич перевязал ему голову бинтом еще в квартире Лавровых, а теперь заставляет его лечь в постель.
- Ему надо полежать, - говорит он его товарищу. - Лучше, конечно, вызвать врача.
И потом вполголоса замечает мне:
- Тяжелая у вас рука, Анечка. Не хотел бы я вас чем-нибудь разозлить.
Мы отвозим домой супругов Лавровых. Хорошо, что стекла в джипе тонированные и снаружи не видно, что нас в машине шестеро. Высаживаем у их дома, но на приглашение Марины Константиновны зайти в гости отказываемся.
- Извините, - говорю я, - у нас вечернее мероприятие, на котором я пообещала непременно быть.
Именно по пути в отель я вынуждена терпеть допрос с пристрастием господина Найденова.
- И вообще, Михаил Иванович, - в конце концов распаляясь, говорю я, - прошу меня простить, что вовлекла вас в эти разборки. Ей-богу, я не нарочно. И кроме вас, у меня в Москве не было знакомых. То есть я могла, конечно, зайти в справочное бюро, отыскать своих знакомых ребят по сборной страны, но не было времени…
- Вы мне не ответили, - Михаил Иванович наклоняется ко мне с переднего сиденья автомобиля, где он сидит рядом с водителем, - вы готовы были рисковать своей жизнью ради этой женщины?
Вова и Анатолий Викентьевич сидят рядом со мной, но делают вид, что мой разговор с их шефом им совсем не интересен.
- Не готова, - признаюсь я.
- Но тем не менее вы все же бросились на ее защиту.