Поэтому я собрала все свои сбережения - которые в основном состояли из денег за подработку няней и денег, которые мне дарили на Рождество, все это я копила вечность - достала журнал Консьюмер Репортс и тщательно изучила все новые модели, перед тем как идти в агентство по продаже автомобилей. Я пререкалась и спорила, и мирилась со всей этой брехней продавцов машин, что чуть не убило меня, но в конце концов я получила машину, которую хотела - новенькую "Цивик" с прозрачным люком на крыше и полностью автоматическую, по цене гораздо ниже розничной, рекомендованной производителем. В день, когда ее забрала, я поехала в "Джои" и написала заявление на работу - за неделю или еще раньше до этого я видела объявление, что им требуется секретарь на ресепшн.
Таким образом, еще до начала последнего года в школе, у меня уже были кредит на машину и работа.
Как только миссис Майклс вышла из кабинета депиляции, зазвонил телефон. Сначала у меня был шок от вида людей после этой процедуры: они словно побывали на войне или пострадали в результате пожара. Она очень медленно идет к моей стойке - эпиляция зоны бикини особенно жестокая.
- Салон "Джои" - ответила я на звонок. - Реми слушает.
- Реми, здравствуй, это Лорен Бейкер, - сказала женщина на другом конце провода прерывистым голосом.
Миссис Бейкер всегда говорила так, словно она запыхалась.
- Тебе нужно записать меня на маникюр сегодня. У Карла важный клиент, и мы идем в "Ла Королла", но на этой неделе я перекрашивала кофейный столик, и мои руки…
- Секундочку, пожалуйста, - говорю я монотонным, профессиональным голосом и нажимаю кнопку "Ожидание".
Надо мной нависла миссис Майклс, она кривится, когда достает кошелек, протягивает мне свою золотую кредитку.
- С Вас семьдесят восемь, мадам.
Она кивает, я забираю кредитку и возвращаю ей.
Ее лицо такое красное, а кожа вокруг бровей почти содрана. Ой. Она подписывает бланк, затем смотрит на себя в зеркало за моей спиной, строя гримасы.
- О, Боже, - говорит она. - Я не могу пойти на почту в таком виде.
- Абсурд! - Талинга, мастер эпиляции, приходит якобы по какой-то причине, но на самом деле, чтобы удостоверится, что миссис Майклс оставила ей в конверте щедрые чаевые.
- Никто и не заметит. Увидимся в следующем месяце, хорошо?
Миссис Майклс шевелит пальцами, затем выходит за дверь, все еще с трудом передвигаясь. Как только она уходит, Талинга забирает конверт, перелистывает купюры и издает звук, похожий на "хмм", затем плюхается в кресло и, скрестив ноги, ожидает следующего клиента.
- Продолжаем, - я нажимаю кнопку первой линии. Слышу, как миссис Бейкер уже пыхтит, хотя я еще не начала говорить.
- Давайте посмотрим, я могу вписать вас на три тридцать, но вам нужно быть во время, так как у Аманды в четыре уже следующий клиент.
- Три тридцать? - отвечает миссис Бейкер. - Видите ли, пораньше было бы лучше, на самом деле, потому что у меня…
- Три тридцать, - повторяю я, обрывая гласные. - Либо так, либо никак.
Далее следует пауза, беспокойное дыхание, и затем она произносит:
- Я приду.
- Хорошо. Тогда до встречи.
Когда я кладу трубку и записываю ее, Талинга смотрит на меня:
- Реми, детка, ты такая стерва.
Я пожимаю плечами. Правда в том, что у меня получается ладить с этими женщинами потому, что у большинства из них склад ума типа "привыкла-что-у-меня-все-есть" и "я-я-я" - в котором я отлично разбираюсь благодаря моей матери. Они не желают соблюдать правила, хотят получать все бесплатно, приходить в часы, когда назначено другим, и при этом оставаться любимыми всеми. Я справляюсь с этой работой из-за огромного жизненного опыта.
Следующий час я принимаю двоих женщин, ожидающих маникюр, заказываю ланч для Лолы, подсчитываю вчерашнюю прибыль, а между двумя восковыми коррекциями бровей и эпиляцией подмышек Талинга раскрывает мне кровавые подробности ее последнего ужасного свидания вслепую.
К двум часам суета потихоньку спадает, и я просто сижу за стойкой, пью диетическую колу и смотрю на парковку.
"Джои" находится в прославленном моле под названием "Деревня Мэра".
Здесь все бетонное, молл расположен прямо на шоссе, его украшают несколько деревьев и фонтан - для соответствия высокому классу. Справа от нас "Рынок Мэра", где продается дорогая органическая еда. Еще есть "Джамп Джава", кофейня, магазин видео, банк и "фото за час".
Пока я смотрю в окно, на парковку подъезжает побитый белый фургон, и останавливается у "Унесенных птицами" - специализированного магазина корма для птиц. Передняя и боковые дверцы фургона открываются, и из него выходят парни, все примерно моего возраста, на всех рубашки, галстуки и джинсы. Они секунду совещаются, что-то обсуждают, затем расходятся, направляясь к разным магазинам. Невысокий парень с рыжими волнистыми волосами идет в нашем направлении, заправляя рубашку по мере приближения.
- Ой, ребята, - говорю я. - К нам идут мормоны.
Не смотря на табличку на витрине, которая гласит - никаких ходатайств, мне всегда приходится выставлять людей, продающих шоколадные батончики или Библии. Я делаю глоток диетической колы, подготавливая себя, в это время звенит дверной колокольчик, и он заходит.
- Здравствуйте, - он подходит ближе. Он весь усыпан веснушками, как и большинство рыжеволосых парней, но у него темно-зеленые глаза и добрая улыбка. При ближайшем рассмотрении, на кармане его рубашки можно обнаружить пятно, да и сама одежда словно была куплена в эконом-магазине. Кроме того, его галстук был на застежке. Я хочу сказать, что это было очевидно.
- Здравствуйте, - отвечаю я. - Чем я могу вам помочь?
- Я хотел узнать, требуются ли вам сотрудники?
Я смотрю на него. Мужчины не работают в "Джои": это не связано со взглядами Лолы, просто эта работа не очень подходит мужчинам. У нас был стилист-мужчина, Эрик, но он годом раньше перешел в салон "Закат", к нашему главному конкуренту, и забрал с собой одного из лучших мастеров маникюра. С тех пор в салоне только эстроген, все время.
- Неа, - говорю я. - Не требуются.
- Вы уверены?
- Абсолютно.
Он не выглядит убежденным, и все еще улыбается.
- Скажите, - любезничает он, - А могу я заполнить заявление на случай, если появится вакансия?
- Конечно, - я выдвигаю средний ящик стола, где у меня хранится стопка бланков. Я вытаскиваю один, протягиваю ему вместе с ручкой.
- Большое спасибо, - он садится в углу у окна. Со своего места я наблюдаю, как он четкими печатными буквами выводит наверху свое имя, затем хмурит брови, размышляя над вопросами.
- Реми, - зовет Лола, входя в комнату для ожидания, - Нам уже пришла поставка от "Редкен"?
- Нет еще, - отвечаю я. Лола - крупная женщина, любящая обтягивающую, светлую одежду. У нее громкий смех, соответствующий ее габаритам, вызывающий такое уважение и страх у клиентов, что никто не осмеливается принести фотографию или что-то еще, когда стрижка назначена у нее: они просто позволяют ей самой выбрать образ. Она бросила взгляд на парня в углу.
- Почему ты здесь, - спросила она у него.
Он посмотрел наверх, почти не испугавшись. Мне пришлось поставить ему это в плюс.
- Ищу работу, - ответил он.
Она осмотрела его с головы до ног.
- Это галстук на застежке?
- Да, мадам, - кивнул он. - Уверен, это он и есть.
Лола посмотрела на меня, затем снова на него, и разразилась хохотом.
- О, Боже, только посмотрите на него. И ты хочешь работать на меня?
- Да, мадам, именно так.
Он был очень вежлив, и я могла наблюдать, как он быстро набирает очки. Лола любила, когда ее уважают.
- Ты можешь делать маникюр?
Он явно это учитывал.
- Нет. Но я быстро учусь.
- Ты можешь эпилировать зону бикини?
- Неа.
- Стричь?
- Нет, точно нет.
Она покачала головой из стороны в сторону, улыбаясь ему.
- Сладкий, - наконец произносит она, - ты бесполезен.
Он кивает.
- Моя мама всегда так говорит, - отвечает он. - Но я играю в группе, и сегодня нам всем надо найти работу, поэтому я так стараюсь.
Лола снова смеется. Звук такой, словно смех исходит прямо из ее живота.
- Ты в группе?
- Да, мадам. Мы только приехали из Вирджинии, на лето. И нам всем надо найти работу на первую половину дня, поэтому мы пришли сюда и разделились.
Итак, они не мормоны. Они музыканты. Это еще хуже.
- На чем ты играешь? - спрашивает Лола.
- На барабанах, - говорит он.
- Как Ринго?
- Точно. - Он ухмыляется, затем тихо добавляет: - Знаете, они всегда ставят рыжих парней на задний план. Иначе, взгляды всех девушек были бы прикованы ко мне.
Лола разрывается от смеха, настолько громкого, что Талинга и Аманда, мастер маникюра, поднимают головы.
- Что происходит в мире? - спрашивает Аманда.
- Господи, это галстук на застежке? - говорит Талинга.
- Слушай, - Лола переводит дыхание: - Тут у нас ничего для тебя нет. Но пойдем со мной в кофейню, и я найду тебе работу. За хозяйкой кофейни должок.
- Правда?
Она кивает.
- Ну, пошли. У меня не весь день свободен.
Он подпрыгивает, ручка падает на пол. Он наклоняется, чтобы поднять ее, затем протягивает мне бланк заявления.
- Все равно спасибо, - говорит он.
- Обращайся.
- Пойдем, Ринго! - кричит Лола, стоя у выхода.
Он подпрыгивает, ухмыляется, затем наклоняется ближе ко мне:
- Знаешь, он все еще говорит о тебе.
- Кто?
- Декстер.
Конечно. Это все моя удачливость. Он не просто в группе, он именно в этой группе.
- Почему? - спрашиваю я. - Он меня даже не знает.
- Это не важно, - он пожимает плечами. - Ты официально бросила ему вызов. И теперь он ни за что не отступит.
Я просто сижу, потряхивая головой. Смешно.
Он не замечает, вместо этого похлопывает ладонью по столу, словно мы заключили сделку или что-то в этом роде, затем следует за Лолой.
Как только они уходят, Талинга смотрит на меня:
- Ты его знаешь?
- Нет, - я хватаю телефон, так как он снова звонит. Мир тесен, наш город мал. Это просто совпадение. - Не знаю.
* * *
Прошла неделя, как мы с Джонатаном разбежались, но я совсем не думала ни о нем, ни о музыканте Декстере, ни о чем-либо еще, кроме свадьбы моей матери. Это меня отвлекало, как раз то, что мне было нужно, но вряд ли я признала бы это вслух.
Сначала Джонатан звонил, но затем перестал, когда понял, что я никогда не вернусь. Хлоя отметила, что я получила, что хотела: свободу. Хотя не совсем тем путем. Мне все еще досаждало, что меня обманули. От этого я просыпалась по ночам, не способная вспомнить, что мне снилось.
К счастью, мне еще приходилось иметь дело с Лиссой. Последнюю неделю она все полностью отрицала, находясь в уверенности, что Адам передумает. Мы делали все возможное, чтобы она не позвонила/ не поехала/ не пошла к нему на работу, что не привело бы ни к чему хорошему в такой ситуации - это было нам всем хорошо известно. Если он захочет ее увидеть, он найдет ее. Если захочет ее вернуть, она должна заставить его поработать над этим. И тому подобное.
А теперь пришло время для свадьбы. Я ушла с работы пораньше, в пять, и поехала домой готовиться к обеду по поводу репетиции церемонии. Как только я вошла в дом, я поняла, что он в том же состоянии, что и был, когда я уходила. В хаосе.
- Нет ни единого шанса, что они будут здесь во время! - кричит моя мать, в то время как я вхожу и кидаю ключи на стол. - Они должны быть здесь через час, или мы не сможем устроить обед!
- Мам, - я узнаю ее близкий-к-срыву голос. - Остынь.
- Я все понимаю, - все еще визжит она: - Но это моя свадьба!
Я заглядываю в гостиную, в ней никого нет, не считая Дженнифер Энн, уже одетой к обеду. Она сидит на кушетке и читает книгу под названием "Строим планы, воплощаем мечты", на обложке которой изображена задумчивая женщина. Дженнифер Энн смотрит на меня, переворачивает страницу.
- Что происходит? - спрашиваю я.
- Проблемы со службой по доставке лимузинов.
Она взбивает свои волосы:
- Кажется, одна из машин попала в аварию, а другая стоит в пробке.
- Это неприемлемо! - вопит моя мать.
- Где Крис?
Она посмотрела на потолок.
- В своей комнате. Очевидно, высиживает яйца.
Она строит гримасу и возвращается к книге.
Мой брат выращивает ящериц. Наверху, напротив его комнаты, там, где раньше была кладовка, он хранит несколько аквариумов, в которых разводит ящериц. Их сложно описать: они меньше, чем игуаны, но крупнее гекконов. У них змеиные язычки, и они питаются маленькими сверчками, которые постоянно теряются по всему дому, прыгают вниз по лестнице, прячутся в обуви и стрекочут оттуда. У него даже есть инкубатор, он держит его на полу у себя в комнате. Когда Крис кладет в него яйца, он целый день работает, медленно меняя температуру, необходимую, чтобы ящерки вылупились.
Дженнифер Энн ненавидит ящериц. Они - камень преткновения в ее трансформации Криса, их он никогда не бросит ради нее. В итоге, она отказалась приближаться к его комнате, вместо этого она проводит время в нашем доме сидя на кушетке или за кухонным столом, обычно читая мотивационные книжки и вздыхая так громко, что ее слышат все - кроме Криса, который обычно сидит наверху, привязанный к своим животным.
Но сейчас у меня большие проблемы.
- Я все понимаю, - моя мать уже готова расплакаться: - но вы тоже поймите, сто человек ждут меня в Хилтоне, а я не приеду!
- Тпру, тпру, тпру, - я подхожу к ней и деликатно накрываю ладонью трубку. - Мам, позволь мне поговорить с ними.
- Это смешно! - шипит она, но все-таки отдает мне трубку. - Это…
- Мам, - тихо говорю я: - иди, продолжай одеваться. Я все разрулю. Ладно?
Она секунду стоит и моргает. На ней уже надето платье, и она держит в руках колготки. Но нет ни макияжа, ни украшений. Что означает еще двадцать пять минут, если, конечно, нам повезет.
- Ну ладно, - она словно делает мне одолжение. - Я буду наверху.
- Отлично.
Я наблюдаю, как она выходит из комнаты, приглаживая волосы пальцами. Как только она ушла, я беру трубку:
- Это Альберт?
- Нет, - отвечает голос осторожно: - Это Томас.
- А Альберт там?
- Подождите.
До меня доносится приглушенный шум, словно кто-то прикрыл трубку. Затем:
- Здравствуйте, Альберт слушает.
- Альберт, это Реми Старр.
- Хэй, Реми! Слушай, по поводу машин - просто произошла путаница, понимаешь?
- Моя мать близка к нервному срыву, Альберт.
- Понимаю, понимаю. Но послушай, Томас старался ей объяснить вот что. Мы поступим так…
Пять минут спустя я понимаюсь наверх и стучусь в комнату матери. Когда я вхожу, она сидит перед своей косметичкой. Выглядит она без изменений, правда сменила платье, а теперь припудривает лицо. Ох, прогресс.
- Все улажено, - говорю ей. - Машина прибудет в шесть. Это не совсем тот лимузин, но завтра все будет в порядке, а это - самое главное. Хорошо?
Она вздыхает, положив руку на грудь, словно это, наконец, успокаивает ее бешено колотящееся сердце.
- Великолепно. Спасибо тебе.
Я сажусь на ее кровать, скидываю туфли и смотрю на часы. Пять пятнадцать. Я могу собраться за восемнадцать минут, включая время на укладку, поэтому я откидываюсь назад и закрываю глаза. Я слышу, как моя мать собирается: бутылочки духов позвякивают, постукивают кисточки, маленькие баночки с кремом для лица и геля вокруг глаз передвигаются на трюмо перед ней. Моя мать была гламурной еще задолго до того, как у нее появились на это причины. Она всегда была невысокой и гибкой, полной энергии и склонной к драматизму: она любила надевать много браслетов, которые побрякивали, когда она махала руками, рассекая воздух во время разговора. Даже когда она преподавала в колледже, и большинство ее учеников спало, отработав целый день, она одевалась для класса, делала макияж, наносила духи и надевала светлые шелестящие вещи. Теперь она красила волосы в черный, так как они начали седеть, стриглась коротко, оставляя густую челку.
С ее длинными струящимися юбками и прической она могла бы сойти за гейшу, если бы не была такой шумной.
- Реми, дорогая, - внезапно произносит она, и я подскакиваю, понимая, что почти уснула.
- Можешь помочь с застежкой?
Я встаю и подхожу к ней, принимаю ожерелье, которое она протягивает.
- Ты прекрасно выглядишь, - говорю ей. Это правда. Сегодня на ней надето длинное красное платье с ниспадающим ожерельем, сережки с аметистом и большое кольцо с бриллиантом, которое ей подарил Дон. Она пахнет духами ll'AirduTemps, когда я была маленькой, то считала, что это самый великолепный запах в мире. Весь дом пропах им: он повис на шторах и подобно сигаретному дыму, упрямо и навсегда въелся повсюду.
- Спасибо, милая, - благодарит она, пока я застегиваю ожерелье. Я смотрю на наше отражение в зеркале и поражаюсь, как мало мы похожи друг на друга: я светлая и худая, она темненькая и роскошная. Я и на отца не похожа. У меня мало фотографий со времен его молодости, а на тех, которые я видела, он уже седой, в стиле рок-звезды 60-х, с длинными волосами и бородой. Еще он словно постоянно под кайфом, моя мать никогда этого не отрицала, когда я обращала на это ее внимание. Ох, но у него был такой красивый голос, говорила она теперь, когда он ушел из жизни. Одна песня, и я пропала. Сейчас она поворачивается и берет мои руки в свои.
- Ох, Реми, - улыбается она, - Ты можешь в это поверить? Мы будем так счастливы.
Я киваю.
- В смысле, - она поворачивается вокруг: - Это не похоже на то чувство, когда я первый раз пошла к алтарю.
- Неа, - соглашаюсь я, приглаживая ее волосы там, где они немного торчат.
- Но это такое чувство, словно сейчас все по-настоящему. Навсегда. Тебе так не кажется?
Я знаю, что она хочет от меня услышать, но все еще не решаюсь это произнести. Это похоже на плохое кино, через этот ритуал мы проходили уже дважды, насколько я помню. С этой точки зрения, подружки невесты и я рассматривали церемонию как вечеринку, на которой мы будем стоять в сторонке и обсуждать, кто потолстел или полысел с последней свадьбы моей матери.
Я не питаю иллюзий насчет любви. Она приходит и уходит, приносит счастье или горе. Людям не суждено быть вместе вечно, хоть так и поется в песнях. Возможно, я оказала бы ей услугу, если бы вытащила все свадебные альбомы, что хранятся у нее под кроватью, и показала фотографии, заставляющие ее выбирать те же вещи, тех же людей, тот же торт/шампанское/тост/движения для первого танца - все это мы будем вновь наблюдать через сорок восемь часов. Возможно, она смогла все забыть, убрав всех мужей и воспоминания с глаз долой и из сердца вон. Но я не смогла.
Она все еще улыбается мне в зеркале. Иногда я думаю, что если бы она могла читать мои мысли, то это ее бы убило. Или убило бы нас обеих.