За Андрея - нет. Его личная жизнь похожа на затянувшийся судебный процесс. Жанна? Лишь ширма, красивая вывеска для поддержания имиджа преуспевающего адвоката. И осознает это, не претендует на большее, не стремиться. Ее устраивает отведенная роль. В свободное же от основной работы время у нее другая личная жизнь. Своя. Как и у Андрея - своя. На уровне непритязательных связей с подклассом легкомысленных, семейства алчущих. Ночь - миг. Спроси через час после расставания - не вспомнит ни имени, ни цвета глаз и волос.
Сергей другой. То ли отшельник, то ли Казанова. То месяц бродит по кабакам, снимая самых дорогих тонконожек, и устраивает такую сиесту на дому, что соседям жарко. То по полгода живет бирюком-трудоголиком.
А может быть, это Яна? Делала массаж и…принесла зубную щетку, а заодно и ребенка привела?
- Сережа, ты когда женишься?
- Опять? - прищурился он, стряхивая воду с рук. Шагнул ко мне чуть лениво, чуть задумчиво. И руки в карманы убрал. А взгляд, что у резидента. - Что ж тебе не терпится окольцевать меня с какой-нибудь курицей? Прямо мамуля в расцвете брачного ораторства.
- Почему - мама? И отчего - с курицей. Допустим, с умной, неизбалованной женщиной с ребенком.
- Ага, - Сергей качнулся на носках, обдумывая услышанное, окинул местность внимательным взглядом и усмехнулся. - Анюта, не напрягайся без повода. И с каких это пор тебя стало интересовать содержимое моих шкафов?
- Так, - пожала я плечами, пряча взгляд, оттого, что услышала в его словах намек на дело годичной давности. И прикинула, что женщина завелась в его жизни года полтора как, а то и больше. Значит, отношения уже перешли на серьезную основу.
- Анюта, а ну-ка, посмотри на меня.
Я посмотрела, совершено забыв, что, кажется, пьяна. Он улыбнулся с нехорошим прищуром и присел передо мной на корточки:
- Где же ваше опьянение, мадемуазель сваха? "Нетути"? Решила поиграть со мной, да, котенок? Я понимаю, твой примат взывает к мести. Но я-то - не он. Не надо делать из меня дурачка, примерь эту роль другому. Пойми - твои коготки выросли, мастерство очаровывания и развешивания лапши на уши достойно самой элитной пантеры, но для меня ты по-прежнему котенок: маленький, глупенький, немного дерзкий. И все твои мысли и желания - открытая книга. Ты думаешь, я не понял, что пришло в твою голову еще на даче у Андрея? Уволь, Анюта, я стар для роли пешки на твоей доске.
Я долго молчала, не зная, стоит ли мне обижаться на его проницательность. И поняла, что не стоит. Потому что, не смогу. И сказала правду.
- Ты ошибаешься, Сережа - ты всегда был ферзем для меня. Всегда. А на доске сейчас лишь две фигуры - ты и я.
Он не верил, но хотел верить. И боролся с моим коварством и своей податливостью. Но кто победил, я не узнала - Сергей резко встал и вышел, кинув, не глядя:
- Купайся. Халат и полотенца в шкафу.
Я лежала в ванне, смотрела на потолок и силилась не расплакаться. Из всех переживаний дня меня давило лишь одно - розовый заяц на Сережиной полке. Глупый флакончик детского шампуня. Почти в точности отображающий тот, что когда-то он мне подарил. И как достал и где в период жуткого дефицита и нашей нищеты?
Я помню фруктовый запах и матовую пену, яркий розовый пластик. И трепет, радость, что обуяли меня, когда я сидела в ванне и играла этим флаконом. И восторг оттого, что это - мое. И уверенность, что завтра я вновь смогу потрогать его, вдыхать аромат содержимого, и увидеть мыльные пузырьки…
Но уже через пару часов, когда я спала, этот радужный флакон нырнул в мамину сумку. У дочери ее подруги был день рождения, и она не нашла ничего лучше в подарок.
Я не просто плакала - я убивалась, чем неимоверно вывела ее из себя, и впервые услышала слово - эгоистка.
А может я действительно - эгоистка? Потому что мне до сих пор больно и обидно, а теперь еще и завидно. Понимаю - глупо убиваться по пустякам, из-за какой-то игрушки, детской забавы, давно произошедшего недоразумения. Но ничего не могу с собой поделать, потому что этот флакончик, словно маяк, направлял меня в одном направлении, в одну сторону, как бы я не хотела сейчас свернуть, отойти…к Сергею. Мне было безумно жаль, что я так долго колебалась, что так тщательно воздвигала стену меж ним и собой, что в итоге опоздала. Теперь мое желание так и останется мечтой.
Я чувствовала себя бабкой у разбитого корыта и заплакала, тихо, горько, сетуя на себя и на жизнь. Жизнь, обманувшую меня и совершено не стоящую того, чтобы ее ценить.
Мне трудно было смириться с мыслью, что Сережа принадлежит другой. Наверное, более трудно, чем когда-то я примирялась с диагнозом врачей и приговором Алеши о невозможности иметь детей. И не хотела больше кривить душой, лгать самой себе, в этом больше не было смысла и надобности - я любила его больше, чем Алешу и Андрея, больше, чем себя. И изменить Олегу могла лишь с ним - ни с кем другим. Сергей был понятен мне, близок настолько, что порой я не ведала - где начинается он и заканчиваюсь я?
Он единственный мог вытащить меня из той ямы, в которую я попала, из бездны смерти и забвения. Его непробиваемая крепость оптимизма, давала силы двигаться, дышать, прощать и надеяться. Он был пропитан необъяснимой, не видимой глазу энергией веры в лучшее, и щедро делился ею, заражал уверенностью в собственной значимости. Был искренен в проявлениях любви и предан до последней клеточки то ли своей, то ли моей души.
Но теперь у него появилась женщина…
Нет. Никого у него нет. Нет - убеждала я себя и вспомнила дело годичной давности…
Я пришла утром, принесла пакет документов от Андрюшиного клиента. Тактично оповестила о своем приходе звонком и, не услышав ответа ни за дверью, ни в трубке сотового, достала ключи. Я понимала, что Сергей скорей всего находится в состоянии алкогольного пике. Вчера он был вял и неразговорчив, буркнул что-то в трубку и отключил телефон. Вот и пришлось ехать с утра.
Он был в совершенно нерентабельном состоянии. Крепко спал прямо в брюках и рубашке, на неразобранном диване лицом вниз, свесив руку. Я не была у него давно, месяца четыре, не меньше, и потому поразилась открывшейся взгляду запущенности.
Форточки настежь и холод, как в холодильнике. Бутылки и бокалы с недопитым спиртным на журнальном столике, на полу и подоконнике. Полная окурков пепельница, завидный слой пыли на портьерах и паласе. Но больше всего меня полазило совсем другое - напротив дивана, на том самом месте, где когда-то находился плазменный телевизор, висела огромная фотография в изящной рамке - я.
Меня просто пригвоздило к месту. Когда он успел? Зачем? Где взял снимок?
Я помнила запечатленный момент, как и парня, сделавшего этот кадр. Гена Коротков - творческая личность, фотограф от бога, близкий друг Сергея, тогда непризнанный, а ныне всем известный гений. Он щелкал все подряд, и естественно, не мог обойти то событие - дембель их общего с Сергеем друга. Меня не взяли с собой, а утащили почти насильно. И я не пожалела и почти не заметила, как пролетел вечер, растаяла ночь. Мы возвращались ранним утром. Шагали, взявшись за руки, по мосту через реку. В волосах путались первые лучи солнца, силуэты домов размывали пастельные краски утра. Стайка ранних пташек летела в сторону коммерческого рынка на завтрак. Май расцветал за нашими спинами гроздьями сирени и буйной зеленью прибрежных деревьев.
Одно на этом снимке было неправильно, не так, как на оригинале - на этом портрете Сергей был заретуширован и казался размытым силуэтом, тенью у моего правого плеча. А вот на мою персону красок не пожалели - высветили, вычертили от ресничек до носика лаковых туфель. И я не узнавала себя - на меня смотрела звезда экрана, супермодель, яркая и жизнерадостная, а не грешная серая мышка, которую я вижу каждый день в зеркале.
Я поморщилась - что взбрело Сергею в голову испортить интерьер подобным "шедевром"?
И стало неприятно, стыдно - я так мало уделяла ему времени последние месяцы - завал на работе, неприятности с Олегом и дела Андрея - все закрутило меня, навалившись разом. Вот и результат.
Я укрыла Сергея пледом, поправила руку, сгребла бутылки и тихо вышла на кухню, желая возместить свою погрешность наведением порядка.
На кухне царил еще больший разгром, чем в комнате. Груда немытой посуды ввела меня в задумчивость, а горы окурков, наоборот, ввела в состояние, близкое к шоку. Как же я могла упустить Сережу? Как же могла позволить делам встать меж нами?
И принялась за уборку. Открыла створку антресоли и насторожилась - идеальный порядок, новый, не распакованный чайный сервиз и коробка с детской кружкой с мордочкой Винни-Пуха. Интересно.
Взгляд скользнул по немалому кухонному пространству, выхватывая каждую мелочь, не замеченную ранее - стопка салфеток и упаковка с кухонными полотенцами. Новая микроволновка. На подоконнике засыхающий цветок в маленьком горшке, еле приметный меж пустыми пакетами сока. В холодильнике полный набор продуктов с превалированием фруктов и соков, а в морозильнике вместо холостяцких пакетов пельменей и любимых Сережиных морепродуктов - ягоды и ненавистное им мороженное, причем трех видов - торт, брикет, рожок.
Это навело меня на определенные размышления, и, поставив крест на уборке, я устремилась в другие помещения как хорошая ищейка по следу. Мной двигало жгучее любопытство и требовало сиюминутного подтверждения или опровержения догадки. Второе меня бы устроило больше. Мимолетные связи братьев меня не волновали, но в обнаруженных мелочах мне виделась серьезная угроза в виде умной и расчетливой соперницы.
Пользуясь крепким сном Сергея, я безнаказанно принялась шарить по всем шкафам и закоулкам, с чисто женской интуицией обнаруживая искомое. Духи и косметический набор в ящике трюмо. Брошюрки по сексологии, женской и возрастной психологии в ящике письменного стола. Пушистые новые тапочки 35 размера в пакете, сунутом за кресло. И, наконец, неопровержимое доказательство наличия соперницы - в раздвижном шкафу спальни.
Мое сердце словно отравили ядом. А может оно отравилось своим? Тем, что выработалось за время поиска и вот выплеснулось в момент главной находки - груды улик. На вешалке меж костюмов, рубашек, курток и джемперов Сергея висел пеньюар из серебристого атласа и источал загадочный и очень знакомый аромат, очень похожий на те духи, которыми пользуюсь я. Рядом - платье, тянувшее на полторы тысячи долларов, не меньше, кофта из ангорки, озорная и элегантная. Спортивный костюм белого цвета и легкая кожаная куртка с оригинальной отделкой. А на дне шкафа пакет с новым очень дорогим изысканным женским бельем, недельными комплектами и последними разработками французской фирмы из серии "Соблазн" и "Интим".
Я с завистью рассматривала невесомые тряпочки и понимала, что кем бы не была эта женщина, имея подобный арсенал в своем распоряжении - она победит без труда.
И я не знала, что мне больше хочется - присвоить эти вещи или привести их в негодность. Решить мне не дали. За спиной послышался шорох, и я повернулась. У дверей, прислонившись к косяку, стоял Сергей и, щуря ясный, чуть насмешливый глаз, смотрел на меня.
- Я что, кого-то убил ночью и спрятал в шкаф? - спросил, не скрывая иронии.
- Э-э…нет, я уборку делаю, - придумала я на ходу и принялась спешно запихивать вещи обратно, стараясь не смотреть на Сережу и при этом не выглядеть смущенной. Но предательский румянец все портил, выдавая меня с головой.
- Ага? - хмыкнул брат. - Ох, Анюта…ты что искала-то? Новогодний подарок, как в детстве? Так рано, вроде еще только ноябрь грядет. Вчера, во всяком случае, октябрь был. Или я путаю?
- Нет. Все верно, - я чуть ли не ногой запихивала вещи обратно, чувствуя себя преступницей.
- Точно? Анюта, ты чулки из пакета выронила.
Я схватила злосчастные чулки и сунула в шкаф, не глядя. И не сдержалась:
- У тебя появилась очень изысканная леди. Дорогая.
- Бесценная, - кивнул Сергей, странно поглядывая на меня.
- Рада, - процедила я не в состоянии сдержать досаду и раздражение. - Когда свадьба?
Сергей с минуту смотрел на меня и, фыркнув, развернулся, пошел на кухню.
- Свари мне кофе, Анюта, пожалуйста, - донеслось до меня уже из коридора…
Все сходится - эта женщина появилась в жизни брата больше года назад. А вполне возможно и много больше. Он скрывает ее, видимо, опасаясь, что ее постигнет та же участь, что Лилю, других. Молчит, не показывает, ведет себя так, словно в его жизни нет серьезной связи.
Что ж, все понятно и в общем-то, правильно.
Но сердце отчего-то щемило, а настроение серьезно испортилось. Новогодняя ночь потеряла свое волшебство и оказалась еще одной обманкой - обычной, рядовой границей меж вчерашним днем и сегодняшним.
Я вылезла из ванны и открыла шкаф, чтоб взять халат, но их оказалось два - Сережин, темно синий, и женский - новенький, розовый и пушистый. Я не сдержала вздоха и решительно взяла розовый. Одела и пожалела, что не имею под рукой флакончик своих духов - с какой бы радостью я бы вылила его на это розовое чудо нахалки, посмевшей иметь мой размер. Ничего, хватит и того, что Сергей будет видеть в нем меня, а не ее.
И нахмурилась, глянув на себя в зеркало - неужели я ревную? Опять?
Мне уже давно не пятнадцать, а я по-прежнему извожу соперниц, но на более профессиональном уровне и с методичностью опытной стервы. А по какому праву? Потому, что люблю? И что принесет ему моя любовь, преступное влечение и скандальную связь, кроме боли грязи и омерзения к себе самому, а возможно ко мне как к причине всех этих неприятностей?
Но что доводы разума против доводов сердца?
Я толкнула дверь и вышла из ванной. И увидела Сергея. Он ждал - стоял, прислонившись плечом к стене, и держал в руке ту самую чашку с детским рисунком:
- Будешь кофе?
Я немного растерялась:
- Ты сварил кофе?
- А что в этом удивительного?
- Обычно ты просишь это сделать меня.
- Обычно ты не остаешься у меня на ночь. Мой дом в первый раз видит тебя в эту пору.
Его глаза загадочно блестели и волновали мое сердце. Я почувствовала себя школьницей в сезон первых свиданий и робких ожиданий. Надежда, почти растаявшая, под этим взглядом ожила и начала крепнуть.
Нет, так не смотрят на сестру.
- А ты хотел бы, чтобы это было чаще?
- Представь. Так, будешь кофе?
- Что?.. А-а, да.
Он сунул мне чашку и пододвинул ногой тапки, те самые - розовые малышки:
- Одень. Пол холодный, простынешь.
- Ты же знаешь, я не надену чужую обувь, - чуть обиделась я.
- Знаю. Это твоя обувь, Анюта, - он навис надо мной, подперев плечом дверь ванной. Взгляд задумчивый, немного насмешливый, немного лукавый. А руки за спиной, в карманах брюк. Не для того ли, чтобы удержать их?
- Моя, значит…и халатик этот, да? Напомни-ка, где я его купила?
- Я купил. Давно. В жизни всякое бывает, Анюта. Вот и прикупил на тот самый случай, чтоб комфортно было. Ну, с бельем и ночнушкой ты уже, как мне помнится, ознакомилась. Уверен, и остальное нашла, так что понимаешь, что не только ночевать, но и жить у меня можешь остаться. А если еще что надо - скажи - не проблема.
Ну, и какой кофе может быть после такого признания? Ясного и четкого - люблю, хочу, жду. И разве он сказал что-то иное?
Я поставила дрогнувшей рукой чашку на тумбочку и развернулась к брату, заглянула в глаза и положила ладонь на обнаженную грудь, провела по ней, наслаждаясь теплом и шелком кожи.
- Стоп, котенок, - его ладонь прикрыла мою, но не убрала, а прижала к груди. - Ты хоть понимаешь, с чем играешь Анюта?
- А я не играю, Сережа.
Он не верил. Не мог поверить. Ведь наши отношения были чисты до оскомины. Я не позволяла себе общаться с ним на уровне Андрея, и Сергей не знал, что такое планомерное обольщение. Он не был предметом моей страсти, как Алеша, оттого, что был слишком мал в ту пору и занимал в моем понимании взаимоотношений место сверстников, немного видоизмененное, но все же не стоящее столь пристального внимания.
Когда же он вернулся из армии, я была уже достаточно опытной, чтобы прогнозировать последствия своих поступков, и отдавала отчет в том, что Сергей не Андрей, и тем более, не Алеша. Мне не хотелось, чтоб он попал в тот же капкан, что мы. Мне было довольно греха за братьев.
Но именно его я любила больше других, именно его хотела так, как, пожалуй, не хотела ни Алешу, ни Андрея. Болела им и мучилась, словно Джульетта, хотя понимала, насколько это глупо и бесперспективно. И сейчас, стоя у порога столь желанного исполнения мечты, волновалась и сомневалась, и гнала сомнения.
Одним грехом больше, одним меньше. Одна ночь, всего одна ночь…
Мне казалось, она изменит нашу жизнь к лучшему: разрубит узел, связывающий меня с братьями, поставит крест на патологической привязанности, искалечившей нас всех, и будет уже не страшно влачить жизнь смертника, глотать упреки Олега. Присутствие Андрея не будет будить во мне воспоминания о той ночи, взгляд Алеши завораживать и топить в остром желании, сходном с болезнью, хронической, неизлечимой, как та, что жила в моем теле.
А может истоки болезни намного глубже? И она уже властвует не только над телом, но и над разумом?
Мне стало грустно…
Я развернулась, чтобы уйти от манящего лица, губ, глаз, и понятия не имела, что за этим последует.
Сергей вспыхнул, словно спичка, и попытался меня остановить, схватил за халат. Я дернулась, высвобождаясь - он снова рванул ткань на себя. Я разозлилась, дернулась сильней и оказалась без халата. Сергей просто сорвал его с меня, легко, одним движением, грубым и властным. Я возмутилась, но, обернувшись, увидела его глаза, горящие, жаркие с искрой безумной страсти, и поняла, что в его голове не было места тем мыслям и сомнениям что третировали мою. Он все решил и не желал отступать, и слушать мои оправдания, отказы. Не я - он вел меня этой ночью, не я решила - он.
Он схватил меня, словно падишах одалиску - властно и дерзко впился в губы.
Его ласки стали для меня потрясением, соитие - шоком.
Я не подозревала в нем подобного пыла, животного, требовательного, грубого и одновременно ласкового, властного и бережного. Подозреваю - он в какой-то мере мстил мне за причиненные мучения, за те годы, что жил где-то на обочине, с краю тех перипетий и бурных событий семьи Шабуриных.
И если б это был не Сергей, я бы, наверное умерла от страха и познала ужас изнасилованной женщины…Но брат не давал мне забыть, кто он, и вскоре я поняла, что это всего лишь игра, еще одна грань неведомых мне ранее проявлений человеческой страсти, немного странной, настойчивой и совершенно не ведающей границ. За этой чертой не было стыда, как не было иного мнения, иной воли. За ней был - он. Его мнение, его желание, его воля. И власть, безграничная, пугающая, ломающая любые преграды.
Я уже не помнила, где нахожусь и что вокруг, который час, какой день. Мир, как и я, подчинился ему, жадному, ненасытному, воздающему должное грешной и до дрожи любимой женщине.