На этой ноте он завел меня в пустую больничную палату, толкнул на кровать и заявил безапелляционным тоном, что в случае непослушания и моего явления в коридоре, он оставит меня здесь жить, причем в смирительной рубахе.
Я возмутилась до глубины души и запустила подушкой в закрывшуюся за ним дверь. Немного подумала, поплакала над свершенной несправедливостью и…заснула.
Проснулась я от громкоговорящих тараканов в моей голове. Они гудели, как рой рассерженных пчел, и бились в виски. Я открыла глаза и поняла, что это голоса не внутри, а вовне, за дверью, за стеной палаты.
Конечно, это было не первое мое знакомство с крепкими напитками заграничного производства, но подобной интенсивности их потребления организм еще не испытывал, и оттого бунтовал сверх меры. Состояние похмелья мне не понравилось и, глядя на себя в зеркало местного санузла, я решила от него поскорее избавиться. Двинулась на поиски Алеши, желая потребовать большую таблетку от всего разом: начиная с жуткого озноба и заканчивая не менее жуткой головной боли.
Но в коридоре бродили тучные стада будущих Чазовых и Амосовых, сквозь которую не представлялось возможным пробраться, а уж найти в ней брата или обычную медсестру - тем более. Видимо у студентов наметился период сдачи зачетов - они оккупировали все подоконники, сестринский стол и кучковались по периферии всего видимого помещения, преимущественно с озабоченными лицами и толстыми, внушающими трепет, томами академического направления. И каждый что-то говорил. Вместе получался дикий гам, буквально бьющий по моей многострадальной голове.
Мне захотелось повеситься, но для начала даже не из вредности, а в назидание, перестрелять всех ораторов в белых халатах, которые словно назло мне решили не раньше, не позже собраться всем вместе и сдать какой-то особо нужный предмет.
Понятно, что ничего подобного я не сделала, просто прислонилась к единственному пустующему подоконнику и стала ждать, в надеже поймать пробегающего медработника, чтобы узнать о местопребывании моего брата или хотя бы спасительных таблеток от головной боли.
Ближайшая ко мне стайка студентов, состоящая из трех девушек и двух разнокалиберных юношей, видимо не на шутку заинтересовалась моей потрепанной особой и принялась усиленно обстреливать взглядами, шептаться.
Меня в ответ начало одолевать естественное раздражение, и я уставилась на яркий, висящий на стене напротив меня плакат с мудрым, но в данном случае запоздавшим пожеланием - "Брось сигарету!" Вид тлеющей палочки с ядом на едко - желтом фоне, усилил спазмы желудка и одарил уверенностью, близкой к самой твердой клятве: никогда больше не буду пить, курить и посещать увеселительные заведения.
Я сглатывала слюну и бодала взглядом плакат, мечтая увидеть его творца и задушить в порыве благодарных чувств. И уже почти достигла цели, как мою радужную медитацию прервал возмутительно приятный мягкий баритон, сильно напоминающий мне голос Андрея. Но в тот момент он поразил меня еще и тем, что, прозвучав над ухом, произвел эффект гула сваеукладочного автомата.
- Вам плохо?
Я вжала голову в плечи и повернулась, желая сообщить его владельцу, что его место на заводе, а не в интеллигентном кругу медицинских работников.
- Могу чем-нибудь помочь?
Ах, какая забота! - скривилась я и одарила доброхота из той стайки красноречивым взглядом Анки-пулеметчицы. Правда шапочка на его голове не вспыхнула и халат не превратился в дуршлаг, да и сам он не отпрянул, а лишь полез пальцами в свой нагрудный карман и вытащил конвалютку таблеток. Я посмотрела на нее, как голодный на горбушку хлеба, и облизнулась. Парень улыбнулся, протянув мне спазган. Только этого я как раз уже не видела. Его улыбка была уникальна, неповторимо изумительна и подкупающе - открыта. Ни до, ни после я не видела такой. И была поражена, фактически сражена. И заметила, наконец, что парень весьма приятен лицом и статью - спортивная фигура, как у всех Шабуриных, но мельче ростом. Лицо с четкими линиями, обезображенное интеллектом и интеллигентностью. Глаза наивны и чисты.
- Берите же, - почти насильно вложил мне таблетки в ладонь. - Это спазган. Устроит? Могу еще что-нибудь поискать…
- Устроит, - буркнула я. В том состоянии, что я находилась, меня б и лассо на шею устроило.
Вот его он мне и накинул, улыбнувшись вновь:
- А хотите инъекцию поставлю? Глюкоза с аскорбинкой, и интоксикации, как не бывало.
- Зачем мне ваша глюкоза? - нахмурилась я, не понимая причину столь пристального внимания, но заподозрив деятельность парочки острозубых сплетниц местного отделения.
- Чтоб снять алкогольную интоксикацию…
- О-о! Вот значит как? Все уже в курсе? Или только вам посчастливилось краем слышать?
- Почему? - смутился парень. - Все знают. А что стесняться? Со всеми бывает.
- Что бывает? - решила уточнить я, а заодно выяснить, насколько быстро распространилась информация и какого качества.
- Похмельный синдром…
- У меня?
- Да. Вы ведь сестра самого Шабурина? Правильно?
С моего лица спала краска, коей и так было немного. И тот самый синдром исчез вместе с ней, зато проснулась совесть и заклацала челюстями, предвкушая сытый ужин. Мне стало неуютно, и не просто стыдно, а до омерзения. Каковы бы ни были наши отношения с Алешей, я даже в самых вольных фантазиях не желала ему зла, и тем более не хотела быть предметом его стыда и неприятностей. Мне захотелось скользнуть за дверь, в палату, прикрыть вход, закрыть на замок, запор, щеколду, придвинуть шкаф, создав баррикаду, и нырнуть под одеяло, матрац. А еще лучше, было бы оказаться по ту сторону планеты…
Я гордо вздернула подбородок и снисходительным тоном великосветской девицы заметила:
- Собирать сплетни - дело сугубо женское, мне же показалось, что вы представитель благородного семейства мужчин. С кем не бывает?
- Вы зря переживаете… Аня, правильно? А меня Олег зовут. Будем знакомы? Так что с капельницей наведаться?
Я бросила на него уничтожающий взгляд и от души хлопнула дверью в палату.
Спазган мне помог. Вскоре заглянула медсестра, принесла обед, озаботилась моим пульсом и предупредила, что явление брата пред мои светлые очи намечается не раньше, чем через два часа, так как он принимает зачеты у студентов. Это не новость - пожала я плечами и принялась ждать.
Скука одолела меня быстро. Тени на больничном потолке больше не привлекали, недра тумбочки хранили журнал двухлетней давности, половину, из которого кто-то щедро использовал не по назначению. Перечитав оставшееся, я поняла, что мне осталось только расписать стены палаты от скуки на манер узника замка Иф или свить из простыни веревку, и повторить дорогу Овода.
Прошло три часа, пошел четвертый, и я решилась выйти и поторопить Алешу.
В коридоре было тихо, толпа студентов схлынула в известном направлении - на свободу и дальше по списку. Но один все ж остался. На подоконнике, напротив палаты сидел Олег и хмуро обозревал больничный парк в окно.
- Привет, - бросила я и подошла, отчего-то решив, что он ждет меня. И уверилась в этом, глядя, как он обрадовался моему появлению.
- Привет. Лучше стало?
- Угу. Таблетки отдать?
- Зачем? Оставьте.
- О-о, я просто сражена вашей щедростью.
Он улыбнулся, умиляясь то ли моему игривому настроению, то ли сияющей физиономии. А я вздохнула - судя по улыбке, этот молодой человек кладезь самых раритетных достоинств человечества:
- Что домой не идешь?
- Так, - мгновенно заскучал он.
- А что "так"?
- Жду одного человека, - и судя по лицу, далеко не любимую девушку.
- Зачет не сдал? - догадалась я.
- Да, знаешь…на ерунде завалился. Прогулы еще. Два. У других по десять и ничего. Но опять же - сам виноват. Надо было не праздновать, а учить.
- Кому сдавал?
Олег посверлил меня внимательным взглядом и протянул неуверенно:
- Алексею Дмитриевичу.
- Тогда беда поправима. Пошли, - взяла его за руку.
- Куда?
- К Алеше. Пересдашь прямо сейчас.
- Нет. Нет, подождите, Аня, это неправильно…
- Правильно, правильно. Ты же не хочешь, чтобы я чувствовала себя твоей должницей? Ты меня от смерти спас, оторвал от сердца спазган, в ответ я помогу, спасу тебя от незачета.
- Что вы с этими таблетками? Ерунда, право…
А я уже толкнула дверь Алешиного кабинета и просунула голову, чтобы обозреть пространство - никого. Интересно, куда господин преподаватель исчез?
- Ладно, проходи, подождем.
- Нет, нет…
- Да что ты робкий такой. Боишься?
Конечно, это была провокация. Какой парень ответит - "да"? Только тот, что рядом со мной не окажется. И естественно Олег шагнул за мной в пустоту кабинета и застыл, чувствуя себя неуютно. Подозреваю, Алеша внушал ему вполне объяснимый трепет.
- Лешенька, - пропела я и принялась кружить по кабинету, заглядывая под стол, стулья и бумаги на столе. - Ау-у-у!
Села прямо на стол, развернувшись лицом к Олегу:
- Ненути грозного препода, - развела руками, скорчив рожицу.
Парень осмелел, улыбнулся и шагнул ко мне:
- А вы веселая.
- Не то слово. А еще я вязать умею, ромбиком по диагонали… А ты веселый или как жизнь повелит?
- Странный вопрос. Я - разный.
- Пятнистый? Или в полнолуние оборотнем становитесь?
- Ага, в полнолуние - оборотнем, в новолуние - вампиром, остальные дни - скука учебного процесса, - он оказался совсем близко от меня и почти касался. Это "почти" мне и не нравилось, а остальное - очень. И хотелось продолжения знакомства:
- В столь плотном графике на личную жизнь время остается?
- Святые праздники, - кивнул он, пристально разглядывая меня. Было в его взгляде все, что хотела бы видеть женщина: восхищение, сродное обожанию, задумчивая печаль, робость и желание прикоснуться. - А ты красивая, - выдохнул он в лицо. И пахло от него мятой и анисом. Любимый запах детских капель от кашля.
Я невольно поддалась к Олегу.
- И что?
- Удивительно. Красивая, но словно не настоящая. Кожа у тебя светиться. У нас дома, статуэтка есть, маме подарили: Диана - охотница из горного хрусталя. Ты на нее похожа.
- Такая же крепкая и большая?
- Хрупкая настолько, что прикасаться страшно.
- Вот и держите руки подальше от ценного экспоната.
- Хорошо, - согласился он. Присел рядом на стол, смирно сложив руки на коленях. Я немного огорчилась и сама не могла объяснить отчего?
- Ты вообще, надолго здесь? - спросил Олег.
- Как Алеша скажет, - буркнула я.
- Строг?
- Справедлив. Напроказничала я, вспомнить стыдно.
- По этому поводу жить здесь останешься?
- Нет, надеюсь выбраться еще до июня.
- Как выберешься - позвонишь?
- Зачем?
- Отметим освобождение. Соком, понятно.
- Да, на остальное у меня стойкая непереносимость образовалась.
И тут появился Алеша. Вошел и застыл на пороге.
- Э-э-э. я… Извините, Алексей Дмитриевич, - вскочил Олег и получил недовольный, презрительный взгляд и повелительный кивок головы - вон!
- Подожди! Алеша, прими, пожалуйста, пересдачу…
- Вы свободны молодой человек, - процедил он, и Олега смыло за дверь.
Я вздохнула:
- Лёшенька, зачем так-то? Мальчику нужен зачет.
- А тебе - мальчик.
- Ревнуешь? Глупо. Твой студент спас меня от синдрома похмелья, а ты бросил меня - бессердечный. Должна же быть хоть какая-то компенсация спасителю?
- Обойдется, - бросил Алеша и согнал меня со стола, делая вид, что ищет особо ценные бумаги.
- Это несправедливо. Я чуть не умерла, а ты и спасибо Олегу не сказал, за помощь мне.
- Олегу? Ах, да… Анечка, а кто виноват, что ты "чуть не умерла"?
- Вино-водочные изделия, - буркнула я и принялась ластиться к брату, чувствуя безмерную вину перед ним. Он выглядел очень уставшим. - Алеша, я больше не буду, клянусь! Честное имиджмейкерское!
Алеша качнул головой, вяло улыбнулся. Я возликовала - сдается! Почти простил. Что еще нужно для полного счастья? Ах, да…
- Алеша, ваши саблезубые сплетницы вывесили транспаранты о том, что я прибыла в ваше отделение в нетранспортабельном виде.
- Пусть.
- Тебя это не беспокоит?
- Нет, абсолютно. Нужно же о чем-то говорить? Сегодня о тебе, завтра обо мне, послезавтра о прелестях стирального порошка.
Я облегченно вздохнула - минус одна забота. И вина.
- Лешенька-а…ну, поставь ты ему зачет? Пожа-алуйста-а…
- Анечка…
- Нет, я, правда, больше так не буду, честно, честно!
Алеша приобнял меня, с улыбкой заглянул в глаза:
- Знаешь, кого ты мне напоминаешь? Обезьянку. Анекдот такой есть: "Лев попал в яму, мечется по ней, а выбраться не может. Обезьянка увидела и давай на ветке скакать: вот ведь какая тупица! А еще царь-зверей! Как же ты в ловушку-то угодил? Вот глупец какой! Идиот! Ни глаз, ни ума. А сук взял и подломился. Обезьяна в яму ко льву упала. Лев к ней, а она - Лева, ты не поверишь! Все поняла, все осознала - спустилась извиниться!"
Я засмеялась - Алеша был не подражаем в роли изворотливой обезьянки.
- Хороший анекдот, но не про меня. Я действительно все осознала. И ты уж поставь бедному студенту зачет, по доброте душевной, а? Ну, или в честь столь знаменательного события?
- Анечка, этот студент самая серая посредственность третьего курса. Я поставлю ему зачет лишь за крепкие знания, а не за красивые глазки.
- А у него красивые глазки? - округлила я свои. Алеша успокоенно вздохнул и обнял меня. С минуту мы молчали, и тут я некстати спросила:
- Алеша, а если он мне понравился?
- Чем? - мгновенно насторожился брат.
- Не знаю. В том-то и дело, что не знаю.
- Тебе многие нравятся.
- Нет, Алеша, так - никто. Здесь что-то другое…
Именно так все и началось. Я еще не поняла, что грядут перемены, а Алеша уже прочувствовал их, предугадал, и затаился. Стал с особым вниманием отслеживать каждый мой шаг, каждый телефонный разговор, каждую встречу. Третировать Олега с той особой изощренностью, что невозможно четко обозначить и вменить в вину. Ему понадобилась одна фраза, сказанная в задумчивости, чтобы понять последствия этой встречи, просчитать возможные варианты. Мне - два года, прежде чем я поняла, что Олег - это серьезно. Это не детская любовь в пику братьям, не увлечение во имя становления личности. Это - не прошлое, а настоящее и, возможно, будущее. То, что и могло меня либо окончательно спасти, либо окончательно погубить.
Мы прошли по притихшим коридорам больницы и остановились у палаты N 207. За дверью было тихо настолько, что я поежилась от предчувствия чего-то страшного.
- С ним все хорошо, - подбодрил меня Алеша. - Спит, наверное. Передачу мы ему еще утром привезли: книги, фрукты и прочее. Так что он ни в чем не нуждается, разве что… Ладно, иди, я здесь подожду.
И нахмурился - мой затравленный взгляд ему не нравился. Мне его - непримиримый и настороженный.
Я решительно толкнула дверь и шагнула в палату.
Олег не спал. Сидел на кровати, сложив руки на коленях, и разглядывал свои тапочки, облитые светом ночника. Вид осунувшийся, больной, но от общения с Сергеем осталась на память лишь поджившая ранка на губе.
Он вскинул на меня взгляд:
- Аня? - он видимо не ждал меня и оттого не верил, что я материальна.
- Олег, Олежка, что ж ты наделал? - бросилась к нему, села рядом, принялась осматривать голову, лицо, шею. Длинная, тонкая царапина слева расстроила меня. - Олежа, зачем? Почему?!
- Не надо, Аня, - он сморщился, словно боролся со слезами, убрал мои руки от лица, но из своих ладоней не выпустил. Так и сидел, рассматривая их, поглаживая пальцами. И зашептал, не смея смотреть в мои глаза. - Прости меня, Анечка милая…Я так устал. Устал от вечного страха потерять тебя. Совсем запутался, потерял себя. Я чувствую себя никчемным, отупевшим и старым, как скелет австралопитека. Не знаю, что делать? Совершаю одну глупость за другой. Что я на тебя сорвался? Как мог себе подобное позволить? Почему твой братец не убил меня за это? Не хотел марать руки? Понимаю, мне самому противно…
- Давай уедем куда-нибудь? Отдохнем.
- От себя не уедешь и не отдохнешь, Аня. Как ты меня еще терпишь? Господи, я так хочу заснуть и проснуться в то время, когда еще учился в институте. Еще уважал себя, был оптимистом-пофигистом. Помнишь?
- Да.
- А как мы с тобой встретились?
Я улыбнулась: только что вспоминала.
- Мне ведь тогда нужен был зачет, а не ты. Вот такая я корыстная сволочь, Аня. Я ничего не выучил, завис до утра в общежитии мединститута. А утром зачеты, и не у Гармана, как предполагалось, а у самого Шабурина. Знаешь, как твоего брата студенты звали за глаза? Скат. В смысле - гад. Если 30 процентов из группы сдали - ура! Сча-астье…Стою я в самых отвратительных предчувствиях и таком же физическом состоянии и понимаю - не сдам. А тут, словно Бог мои молитвы услышал - ты из палаты вышла - "бледнолицая девица из фарфора высшего сорта". Колязин тебя так охарактеризовал. Девочки сразу оглядывать начали. Катя Васнецова зашептала: сестра Самого. Девица своевольная и вредная. Буянка и алкоголичка. Что брат, что сестра. Сюда ее привез, не постеснялся, наверное, не впервой в таком состоянии сестричку наблюдать всему отделению. Я и смекнул - а что? Дальше дело техники: подошел, предложил помощь, засветился. Только одно не учел - сердце свое. Ты глянула на меня и все… не объяснишь - что? А все - понимаешь? Наверное, именно это необъяснимое с материальной точки зрения, состояние люди любовью с первого взгляда называют. Только тогда я этого еще не осознавал, не думал даже…
Нет, его откровение меня не шокировало, но насторожило и заставило задуматься - что же еще я не знаю? Что придумала себе, выдавая за действительность, что не замечаю, не желая признать наличие? А может, я придумала каждого из тех, кого люблю? И каждого отшлифовала, как камень, превратив в произведение искусства никчемный, холодный кусок неживой природы.
И боялась дышать, спугнуть откровения. Мне было интересно, что еще скрыто во мраке чужой души? Впрочем, ведь не чужой - девять лет вместе и, кажется, что все знаешь о каждом дне, о каждой мысли, о каждом проблеске желания… И ошибаешься.
И подумалось - что же тогда скрыто в недрах родных мне душ? Тех, что я знала, как свою. Или это опять иллюзия, самообман? Желаемое, принятое наивной девочкой за действительное?