- Не думаю, - безмятежно протянул Андрюша, и я потеряла остатки вялой расслабленности. Меня изрядно настораживала уверенность брата, странный загадочный блеск глаз и его абсолютное, более того, искреннее, спокойствие.
Я что-то не знаю?
- А что ты думаешь? - спросила осторожно.
- Думаю, что легко смогу убедить родителей не предавать нас анафеме.
- Как? - разговор становился все интересней.
- Не важно. Малыш, тебя больше не коснуться проблемы, обещаю. Я решу их сам, а как, к чему тебе знать?
- Любопытно.
Он рассмеялся:
- Удовлетворю позже.
Естественно - подкрасит, подлатает, наведет лоск и подаст на золотом блюдце заманчивую конфетку правды, внутри которой возмутительная начинка самой бессовестной лжи.
Ах, Андрюша…
- Да, выдашь очередную ложь за истину? - не сдержалась я от намека на новогодние события.
Андрей вздохнул и придал лицу покаянно несчастное выражение:
- Ты же знаешь, Аня, обман порой необходим, более того привлекателен именно тем, что скрывает правду. Ты могла бы заметить, что люди чураются истины, ложь им милей и понятнее. Мир обмана привычен и приятен сердцу, глазу, слуху. Правда давно уже не в чести.
- Почему мама назвала тебя Андрей? По-моему, самое верное имя - Мефистофель.
- Сравнила!
- Констатировала.
Андрей задумчиво посмотрел на меня и грустно заметил:
- Если б я был праведником, мы бы не выжили.
Мне стало не по себе: он прав. А какое право я имею судить его? Как посмела?
- Прости, Андрюша, я не хотела тебя обидеть.
- Я не умею на тебя обижаться, малыш. Согласен с тобой, методы выживания, увы, не очень красивы и, увы, именно этим действенны. И я стану кем угодно, буду совершать, что угодно ради тебя…и ради ребят.
- Андрюша…
Я совершенно расстроилась, почувствовала одновременно стыд за свои выпады и жалость к этому самому славному, самому сильному, но такому ранимому человеку. И безмерную любовь, слепую до самопожертвования
- Чем собираешься заняться вечером? - решил сменить тему брат.
- Не знаю. Возможно пойду к Оле.
- А если вместо девичника устроить культпоход? В театре премьера. Пойдем?
- Нет, не могу, - протянула, искренне жалея, что не могу согласиться.
Мне предстояло звонить Татьяне Леонидовне и после собираться, морально настраивать себя. Сидеть в таком состоянии в ложе, рассеянно поглядывая на сцену, и не воспринимать ни актеров, ни сюжет постановки…К чему так издеваться над собой и окружающими? А завтра тем более - меня ждет самое отвратительное событие в моей жизни, и вряд ли я смогу после идти в театр, вообще кого-то видеть и адекватно воспринимать. Нет, лучше в пятницу, как раз немного приду в себя, и развлечение будет кстати.
- Пойдем в пятницу?
- В пятницу? - Андрей огорчился и не скрыл этого. - Я планировал забрать тебя в конце недели на горнолыжный курорт в Бовец. Сделать подарок к восьмому марта, как ты мечтала. Документы уже оформили…ребята в курсе, собираются.
Я чуть не вспрыгнула с места и не кинулась на шею Андрюше: в Бовец! На лыжах! С гор! О-о-о!! Ветер в лицо, солнце, слепящий снег и виражи! И с кручи за руку с братьями!..
- А-а-а!! - взвизгнула и все ж кинулась к брату, снося фужеры со стола.
- Тихо, - приложил он палец к губам, усмиряя мой восторг, и улыбался:
- Значит, идея по нраву? Мы отчего-то так и подумали.
- Вы самые хитрые…нет, вы самые лучшие братья на свете! - заявила я с патетикой, гордо вскинув подбородок, и опомнилась. - А загранпаспорт, Андрюша?
- Еще действителен, я проверял. Год спокойно терпит.
- Ура! Когда летим?!
- В четверг. Самолет на одиннадцать. И не вздумай собираться сегодня, я тебя знаю.
- Как скажешь, - заверила с самым честным видом, мысленно уже прикидывая, что и где лежит, что возьму, что еще куплю…
Естественно, вернувшись домой, я в первую очередь позвонила Кравцовой, чтобы поделиться радостью:
- Олька! Я уезжаю в четверг в Бовец! На горнолыжный курорт! Представляешь?!
- Представляю, - буркнула Оля. - И поздравляю, завтра тебе к Лазаренко идти.
Меня словно спустили с небес на землю, причем не в лифте и без парашюта.
- Спасибо, Оля, умеешь ты настроение поддержать, - ответила глухо, и сама свой голос не узнала.
- Да какое настроение, Аня? О другом думай. Ты звонила, назначилась?
- Нет.
- "Нет". Так и знала, - и неожиданно всхлипнула. - Ты мне сегодня снилась, отвратительно. Позвони завтра, как сможешь, только обязательно позвони! Не забудь, Ань!.. А может, стоит все-таки Алешу твоего в известность поставить?
- Зачем? Мало им от меня волнений? Хватит уже, Оля, сколько можно за их спины прятаться? Сама виновата, сама и разберусь. Перестань нервничать. Не из-за чего. А сны - суеверие. Большая уже девочка, чтобы ерундой заниматься.
- Не спокойно, Ань.
- Тебе. А теперь представь, как мне замечательно "радостно"?
- Аня, звони Татьяне и мне перезвонишь, хорошо?
- Ладно, - бросила обреченно и опустила трубку. И замерла, рассматривая корпус телефона. Внутри меня апатия боролась со страхом, страх с необходимостью. Побеждал внутренний голос, вопя в истерике, повторяя слова Оли - звони Алеше!!
Я через силу полезла в свою сумочку и достала визитку Лазаренко. И опять застыла, разглядывая ровную вязь печатных слов и цифр. Чувствовала, что готова сбежать на край галактики от необходимости набрать простой номер, задать не менее простой вопрос и вновь увидеть, в общем-то, симпатичное лицо женщины - врача. Врача-палача - тут же всплыла рифма ассоциация.
На меня вновь нахлынули все те эмоции и переживания, что я так усиленно прятала в глубь сознания, зарывала под яркие жизнерадостные впечатления и сама, и с помощью Оли. Страх, боль, неприязнь ко всему, что окружает: к миру, к себе и к той вурдалачке, что лишит меня ребенка, части меня, жуткая, способная на убийство ненависть к Кустовскому и его лицемерной, расчетливой девке душили меня, рвались наружу нервными всхлипами.
"Ничего, ничего, нужно взять себя в руки, пережить вторник и встретить среду. А в четверг я забуду произошедшее, вымету из памяти", - убеждала я себя. И после принятия внутрь упаковки валерианы убедила. Набрала номер Татьяны Леонидовны и почти спокойным, ровным голосом напомнила о себе.
- Да, помню, - заверила доктор и проинструктировала. - Завтра придете к десяти утра. Кабинет двадцать восьмой, второй этаж. Предупреждаю сразу, это уже стационар, поэтому вещи оставляете в гардеробе, внизу. Подниметесь, повернете налево и прямо до конца коридора. Подождете у кабинета. Выйдет сестра, скажет вам, где переодеться, и объяснит, что дальше. Вы, как наркоз переносите?
- Э-э, н-нормально…по-моему.
- С утра не кушать и не пить. Сердечная патология есть?
- Нет.
- Хорошо. Завтра в десять, не опаздывайте. До свидания.
Как сухо и черство!
А что я хотела?..
Напиться бы до беспамятства и заснуть, проснуться в среду, когда все плохое позади, и собраться в Бовец…
Начну сборы сейчас. Может, это занятие отвлечет меня? Да. Буду думать о прелестях горных пейзажей, крутых склонах и лихих лыжниках, одним из которых я стану через трое суток. Два дня. Мне нужно пережить всего лишь два дня.
Вот уж действительно, трудная задача…
- Анюта! Что я тебе купил! - Сергей бухнулся на диван и с загадочным видом вытащил из кармана пиджака тисненую коробочку. - Паучок от Сваровски! У меня Нинка - секретарша от зависти накладные ресницы потеряла!
Я фыркнула и не сдержала улыбки: Сережин восторг был неподдельным и превращал мужественного гиганта в эмоционально несдержанного юнца. Но и этот образ придавал ему очарование. Он был прекрасен, неповторим и неподражаем в любой ситуации, в любом возрасте: маленький взъерошенный мальчуган-задира, надменный юноша с кривой усмешкой и цепким взглядом, мощный парень с обветренной, огрубевшей кожей и едким прищуром внимательных глаз, мужчина с каменным и в тоже время живым лицом, на котором время уже расписалось парой морщинок на лбу и у линии губ, оставило мелкие штрихи у глаз.
- Чудная вещица! - заверил Сережа, протягивая мне изящного паучка из страз на тонкой серебряной леске.
- Чудная, - согласилась я, любуясь братом.
- Одень, котенок.
Разве я могу ему отказать в такой малости?
Сережа спал, а я не могла, сказывалось волнение. В ночной тишине квартиры бродили мои забытые и только что рожденные страхи. И покаяние, которое я вряд ли получу за тот проступок, что совершу завтра. Вернее, уже сегодня.
Всю ночь я неотрывно боролась с призраками прошлого, с собой и своими страхами. И слушала дыхание Сергея, которое, хоть и не надолго, успокаивало меня, направляло мысли в более оптимистичное, позитивное русло. Но заснуть так и не смогла.
Утром у меня началось незначительное кровотечение. Может, повлияли волнения, может природа таким образом лишала меня сомнений и ставила крест на бесплодных мечтах? Не знаю. Я четко поняла лишь одно - выбора у меня нет.
День, словно в насмешку мне, в противовес тому поступку, что мне придется совершить, выдался солнечным, по-весеннему теплым. Снег подтаивал, лежал мокрыми грудами на улицах, чернел у дорог, вяз под ногами прохожих и колесами проезжающих машин. Солнце слепило глаза, плавило наледь на крышах. Зима плакала сосульками льда, прощаясь со всей властью. Еще немного и проявятся пятна асфальта, пожухлой прошлогодней листвы. Месяц, и по серым лентам дорог застучат каблучки туфель, а не зимних сапог.
"Наверное, стоит пересмотреть гардероб. Завтра вытащу Ольгу в бутик и обувной салон. Совершим шопинг и забудем неприятности", - думала я, шагая по улице и разглядывая готовую ожить со дня на день природу. И почти заглушила страх и сомнения мыслями о фасоне сапожек, курток, костюмов, блейзеров, о бижутерии и косметике и прочих милых женскому сердцу мелочах.
На второй этаж больницы я ступила в почти стерильном состоянии разума. Прошла и смело постучала в дверь указанного мне кабинета. Выглянула молоденькая девочка с густо подведенными глазами, в надвинутой на самые брови белой шапочке.
- Татьяна Леонидовна назначила мне на десять, - сообщила, надменно разглядывая чудо в белом халате и храбро пряча волнение под браваду светской леди.
- Пойдемте, - кивнула девушка и провела меня к соседнему кабинету.
- Располагайтесь. Переодевайтесь: халат, тапочки, и посидите в коридоре, Татьяна Леонидовна вас вызовет.
- Она занята?
- У нее пациентка на девять, только начали. Вы рано пришли.
- Ничего, я подожду.
- Не волнуйтесь, - улыбнулась, вдруг, медсестра, видимо, по моему лицу, не сдержавшему маску наплевательства, угадав истинное состояние. - Первый раз? Не переживайте. Татьяна Леонидовна очень хороший специалист. Операция пройдет быстро. В четыре уже домой пойдете.
- А раньше?
- Возможно и раньше. Если от наркоза отойдете. Держать насильно не будем.
Улыбка у девушки была милой, располагающей, и я не вольно улыбнулась в ответ:
- Надеюсь. Спасибо.
- Да не за что, - махнула та ладошкой и выпорхнула вон.
Я не спеша, переоделась и заняла пост на кушетке у кабинета. 9.41- показывали часы над дверью прямо по курсу, в глубине коридора. Слева еще одни двери, перегораживающие проход, справа окно с видом на голые кроны деревьев. Минут пять лицезрения столь живописного пейзажа меня утомило, и я пожалела, что не прихватила с собой журнал или книгу. Но кто бы знал? Да и смогла бы я читать в состоянии непрекращающегося внутреннего тремора? Не факт.
Ожидание всегда меня нервировало и утомляло, а в данном случае еще и рождало желание сбежать, но я мужественно его преодолевала, занимая голову особо важными мыслями. Я составила список вещей, что займут внутренности походной сумки, так же мысленно прикинула, что завтра буду искать с Олей в бутике, и что куплю себе, любимой, в первую очередь, поздравив с окончанием самой паршивой полосы в моей жизни. А еще нашла массу изъянов в рисунке маникюра, педикюра и решила сегодня же посетить специалиста.
"Нет, поеду прямо в салон Клевицкой, пусть приведет меня в порядок", - решила и проследила взглядом за парой врачей, прошедших мимо из дверей слева в двери прямо по коридору. Потом пробежала медсестра, другая. А я все сидела и мучилась от страха и неизвестности, проклиная собственную глупость, что привела меня в столь неуютное место. К десяти своими переживаниями я заработала легкую мигрень и боль внизу живота. Она была еще слабой, далекой, но уже настораживала.
Я хотела постучаться в кабинет и вызвать Лазаренко, чтоб поведать о своем состоянии, но не успела и встать. Дверь в глубине коридора напротив меня с треском распахнулись, и помещение наполнилось гулом голосов и топотом множества ног. На меня двигалась целая делегация строгих мужчин и женщин в белых халатах. А во главе шел Алеша и что-то недовольно объяснял идущей рядом Галине, то и дело тыкая пальцем в тонкий журнал в своей руке.
Меня парализовало. В горле стало сухо, в голове тихо. Пара секунд Алешиного движения, неуклонного стремления ко мне и…Мама! Я сжалась в комок, не мечтая спрятаться под сиденье или изобразить композицию "Дикорастущий фикус из кушетки". Мне стало жарко, в горле возник спазм, в животе комок.
Я затравленно смотрела на приближающегося брата и не могла отвести от него глаз. И чувствовала себя преступницей, застуканной на месте преступления. Теперь мне не обойтись туманными ответами и витиеватыми фразами с уклоном в догадки и гипотезы.
Первой меня увидела Галина. И видимо, не поверила, что я не привидение. Лицо постепенно бледнело, взгляд наполнялся страхом, шаг замедлялся. Наконец, она застыла, не сводя с меня полных понимания и панического ужаса глаз, схватилась за горло. Алеша развернулся к ней, заметив отставание и проследя взглядом за тем предметом, что ввел в ступор его коллегу, увидел меня.
Теперь уже две фигуры в коридоре напоминали статуи. Вернее - три. Я боялась шевельнуться, забыла напрочь, что тело может двигаться, и лишь дрожала, видя, как сначала белеет, потом сереет лицо моего брата. Его неуверенный шаг ко мне, и мое сердце, дрогнув и не выдержав напряжения, ушло вниз, в район пяток и ножки кушетки. Алеша же ускорил движение и за долю секунды оказался рядом, навис, вглядываясь в мои глаза, медленно осел на корточки передо мной:
- Аня?.. Анечка, - прохрипел через силу, пытаясь дотронуться дрожащей рукой до моей ладони и удостовериться, что это я, из плоти и крови.
Мне стало до боли стыдно, что я ввела его в такой шок. И как я могла забыть, что по вторникам Алеша курирует центральный роддом!
Я отвела глаза, не в силах выдерживать его полный отчаянья взгляд, который буквально кричал от горя и непонимания.
- Анечка…что ты здесь делаешь, девочка моя? - его рука все же дотронулась до моей и ощутила прохладу кожи под пальцами. - У тебя руки холодные, - прошептал он.
Я не смело пожала плечами, голос сел, слова кончались.
- Анечка, что ты здесь делаешь? - переспросил Алеша более четким голосом. Взгляд больше не умолял, он настаивал на ответе. Ждал правды, иное его не устраивало. Галине же не нужны были слова, она опрометью бросилась обратно в двери, прихватив с собой пару строгих мужчин из делегации. Остальные оглядывались на нас с Алешей, переглядывались меж собой, не зная, не понимая, что происходит, и засуетились, поспешили кто куда. Еще двое пошли за Галиной, один молодой мужчина прислонился к стене и застыл в ожидании, женщина несмело приблизилась, встала напротив меня, разглядывая и вопрошая без слов. Я не раз видела ее в центре Алеши, но не могла вспомнить имя. Впрочем, это было и не важно.
Я поняла, что сейчас произойдет нечто из ряда вон, усугубив и без того отвратительную ситуацию, и в ту же секунду внутри меня словно что-то лопнуло от напряжения, разлилось неспешной обволакивающей болью и жаром от диафрагмы до колен. Меня затошнило и одновременно зазнобило. Алеша схватил меня за плечи и чуть встряхнул, уже не требуя - приказывая ответить. Но я лишь смотрела полными страха глазами и не знала, что сказать.
Однако ответ и не понадобился - двери кабинета N 28 распахнулись, и та веселая девушка, что ободряла меня тридцать минут назад, оповестила:
- Кустовская, проходите.
Алеша выпустил меня и уставился на довольное личико медсестры. Та потеряла свою веселость и смутилась под горящим взглядом грозного Шабурина. Следом появилась Татьяна Леонидовна в маске. Оглядела насупленного Алешу, покосилась на меня и немую пантомиму других сотрудников и, заподозрив неладное, спросила, снимая маску:
- Что случилось, Алексей Дмитриевич?
- Дайте историю болезни, - видя состояние шефа, попросила за него женщина. И я вспомнила как ее зовут - Тамара, подруга Галины. Она села рядом со мной и приобняла:
- У вас все хорошо? - спросила ласково, но настойчиво. Алеша получил историю болезни, уличающую меня во лжи, а я окончательно забыла, что умею разговаривать, и лишь кивнула в ответ на вопрос.
Видимо первое, что бросилось Алеше в глаза - срок беременности, что поставила мне Лазаренко. Он посмотрел на меня, и я подумала, что сейчас он заплачет. Но он вновь принялся изучать медицинский документ, нервно кружа меж окном и кабинетом, и то и дело бросал полные безумной тоски взгляды на меня, на Тамару и Татьяну Леонидовну, в окно. И, наконец, прекратил хождение, застыл перед Лазаренко и тряхнул перед ее носом историей:
- Что это?
Я зажмурилась - голос Алеши был полон нарастающего гнева. В таком состоянии он может легко сровнять не только женщину, но и само здание больницы с землей. Но другие видимо не были осведомлены об этой особенности шефа, и оттого не сбежали, не промолчали.
- История болезни… - принялась пояснять Лазаренко и смолкла, оглушенная Алешиным криком, потрясенная его реакцией и манерами. Он же кричал ей в лицо, потрясая в воздухе исписанные листы:
- Это квитанция за гроб!!! Путевка на тот свет!! Вы не гинеколог, вы патологоанатом!!! Да вас и в автоклав допускать нельзя!!..
И смолк, сорвав голос. Зажмурился и откинул ненужные бумажки. Они спланировали в кабинет.
С минуту стояла тишина. Я боялась смотреть на брата, он - на меня. Остальные просто онемели от потрясения. Первой пришла в себя Лазаренко и попыталась объясниться, узнать, за что, собственно, на нее кричат и оскорбляют?
- Алексей Дмитриевич, я не понимаю…
- Молчать!! - рявкнул Алексей и пояснил чуть тише, видя, что женщина готова расплакаться от несправедливого, по ее мнению, отношения к ней, как к человеку и специалисту. - Аня…больна. Болезнь Верльгофа. Вы понимаете, что могло случиться?…Может… на таком сроке… Господи!
- Алеша, она ничего не знала, - попыталась я вступиться, вспомнив, что умею говорить. Он застонал и потер ладонью лоб. Принялся отдавать распоряжения:
- Тамара, срочно свяжись с центром гематологии и центром переливания крови. Закажи плазму и кровь, много, очень много. Срочно. Пусть немедленно пришлют. Немедленно!!
Тамара мгновенно сорвалась с места и побежала исполнять.
- Костя, - позвал Алеша мужчину, что стоял у стены:
- Найди Кулагина и свяжись с Яцким. Кто сегодня дежурит из анестезиологов?
- Все на месте, Алексей Дмитриевич.