- В самом деле? Что ж, тогда, конечно, я так и сделаю. А если мне скажут, что ее здесь нет, я поеду к ней на родину.
- Сейчас война, - напомнила Шанталь.
- Неважно, - твердо произнес он, - я получу пропуск и разрешение на выезд, чего бы мне это ни стоило.
- Вы так сильно ее любите?
Он глубоко вздохнул:
- Я чувствую себя виноватым.
Он замолчал, и женщина тоже ничего не прибавила. Ей нужно было спешить к другим раненым. Сегодня у Шанталь было особое настроение - вечером предстояла встреча с Александром, мысли о котором с некоторых пор немало занимали ее.
Она ушла домой пораньше и шла по улице, не замечая ничего вокруг. Сегодня ее не огорчал ни вид потемневших грязных стен, ни потухшие взгляды сограждан.
Вопреки сложившимся во время войны традициям Шанталь решила одеться хотя и скромно, но нарядно - почему-то ей казалось, что Александру это будет приятно. Она надела жесткий черный корсет на белой подкладке, широкую, плиссированную по краю юбку синего цвета, короткий жакет "гарибальди" с рукавами из тонкого материала, присобранными на запястьях, и отделанную бисером шляпку-каскетку.
Они встретились после шести вечера, гуляли под напоминающим медное зеркало небом, и дворцы Парижа казались им золотыми якорями реального времени, чем-то по-настоящему ценным.
Шанталь и Александр много говорили: женщине было легко и просто беседовать с ним. Она наслаждалась тем, что идет рядом с неглупым, привлекательным, добропорядочным мужчиной, в глазах которого читала восхищение собой.
- Я живу неподалеку, - сказал Александр, когда они проходили мимо театра "Одеон". - Не хотите зайти?
- Уже поздно.
- Клянусь, я не собираюсь предлагать вам ничего, кроме разве что чашки чая.
- Надеюсь, - с улыбкой сказала Шанталь.
Она предположила, что в жилище Александра сможет приподнять завесу тайны, окутывающей его жизнь, и решила принять приглашение.
Они поднялись по деревянной лестнице и вошли в скромную холостяцкую квартирку. Александр предложил Шанталь сесть на диван.
- Три года назад, - начал он, - я женился. Впервые, хотя мне было уже за сорок. Женился на молодой девушке. Она происходила из хорошей, но обедневшей семьи. Конечно, я верил в то, что между нами существует взаимная любовь. А потом я поругался с отцом. Глупо, но виной тому были политические события. Отец изменил завещание, все досталось моему брату. К нему же ушла моя молодая жена. Мне осталось лишь небольшое количество акций, которые обесценились в начале войны. Что вы скажете об этом, Люси?
Она смотрела на него в упор:
- Хотите честно?
- Да.
- В вашей трагедии нет ничего необычного. Это можно пережить. Вы сильны и здоровы, и у вас нет никого, о ком вы должны заботиться.
- Возможно, как раз это и плохо…
- Вы не сказали, к чему стремились раньше, - промолвила Шанталь.
- К чему? К тому, чтобы стать еще богаче, чтобы постоянно чувствовать себя успешным. - Он вздохнул: - Я сам виноват. Я выбрал жену за красоту, за молодость - как игрушку. Я не знал и не хотел знать, какой она человек. - Александр усмехнулся: - А ведь она не подала бы мне руки на Гревской площади, как это сделали вы!
Шанталь беспокойно завозилась на диване.
- Быть может, пойдем?
- Вам не нравится мое жилище?
- Дело не в этом…
- Люси! Вы удивительно красивы.
Александр взял руку женщины в свою и поцеловал, потом обнял Шанталь и мягко привлек к себе. Неожиданно она почувствовала влечение и удивилась. Иногда в публичном доме в пьяном угаре она ощущала что-то похожее на страсть, но тогда ее желание было смешано с жаждой денег, стремлением забыться; те мимолетные капризы тела не имели ничего общего с движениями души.
Шанталь лежала в объятиях Александра, и они целовались, жадно и страстно, словно тайные любовники. Запретные, ласкающие прикосновения этого мужчины сводили Шанталь с ума. Она с радостью согласилась бы отдаться ему, более того - она желала этого. Впервые в жизни близость с мужчиной не унизила, а возвысила бы ее, но… А если потом он посадит ее в экипаж и сунет в руку пять франков - плату за доставленное удовольствие?!
- Александр! - задыхаясь, прошептала Шанталь. - Вы обещали…
К удивлению женщины, он сразу ее отпустил.
- Простите, Люси. Когда я приглашал вас сюда, у меня правда не было таких намерений. Хотя теперь вы, конечно, мне не поверите.
- Если б не верила, то не пошла бы к вам.
Женщина встала. Александр поднялся вслед за нею.
- Я собирался сказать вам это позднее, Люси, а теперь подумал: зачем ждать? Выходите за меня замуж!
- Я… я вам не подхожу. Я простая женщина и даже не коренная парижанка.
- О боже! Какое это имеет значение!
Шанталь глубоко вздохнула:
- Я… я должна разобраться в себе. Это так неожиданно…
- Понимаю. Подумайте над моим предложением. Только, если можно, не слишком долго. Ведь сейчас война… Неизвестно, что может случиться со всеми нами.
- Вы правы.
Они спустились вниз и пошли по городу, озаренные приглушенным сиянием заходящего солнца.
И, глядя на этот блеск и сияние казавшегося нереальным мира, Шанталь неожиданно почувствовала себя обнаженной и беззащитной перед своими чувствами. Сейчас в этом городе властвовал призрак свободы, а в ее сердце жил призрак счастья. Она чувствовала себя счастливой, всего лишь прикоснувшись к грезам, а если бы они сбылись… Выйти замуж за этого человека, любить друг друга - как это было бы замечательно! Для Люси. Для Шанталь это несбыточная мечта.
Глава 2
В какой-то момент Эжену почудилось, что он вступил в некое таинственное царство, существующее далеко за пределами того мира, какой он только что покинул, живущее своей неведомой, непостижимой жизнью.
Вдали возник силуэт острова - его омываемые холодными водами, напоминающие шершавые бока гигантского животного скалистые берега. Эжену казалось, будто он уже различает незамысловатый пейзаж деревеньки: купы деревьев, крошечные домики, переплетение изгородей, прихотливо вьющиеся тропинки. Пусть здесь все убого и дико, береговые постройки изъедены морской солью и разрушены волнами. Главное - в характерах живущих здесь людей, чьи сердца - не подвергшаяся разграблению сокровищница.
Он не знал, зачем приехал в эти края. То ли в самом деле надеялся что-либо услышать о Мари, то ли потому, что ему просто некуда было деваться. Он добрался сюда с большим трудом, пробираясь, как вор, по оккупированной территории, по которой до него словно смерч прошел. Опустевшие дороги, выжженные деревни, испуганные, подавленные мирные жители, тысячи могил - казалось, земля Франции окутана невидимым саваном. Перед глазами Эжена вновь и вновь вставали картины войны, войны, во время которой он познал страх, отчаяние и надежду человека, находящегося на краю гибели.
Выйдя из госпиталя, Эжен, как советовала Шанталь, обратился в префектуру Парижа и был ошеломлен полученными сведениями: оказалось, Мари Орвиль, урожденная Мелен, зарегистрирована как проститутка!
- И где мне ее искать? - растерянно произнес Эжен.
- Неизвестно. Для них вся улица дом родной! - ответил пристав.
- Но она жива?
- Кто знает! Сейчас такое время - каждый день умирают сотни людей! У полиции хватает дел и кроме того, чтобы заниматься продажными девками.
- Я ее муж, - сделав над собой усилие, произнес Эжен. - Я был на войне, а ей, видно, пришлось несладко… Скажите, ее могут снять с учета?
- Да, если вы подтвердите, что она больше не занимается проституцией и имеет средства к существованию. Но для этого вы должны ее найти. Дело в том, что в данное время Мари Орвиль пребывает в статусе пропавшей без вести.
Больше ему ничего не удалось узнать, и он приложил все силы к тому, чтобы уехать из Парижа. У Эжена оставалась слабая надежда, что Мари поддерживает связь со своими родными. Кажется, у нее была сестра… Осуждать Мари Эжен не мог. Вероятно, у нее просто не было иного выхода. Нищета, одиночество, смерть ребенка… В том, что ребенок, которого она должна была родить, умер, Эжен нисколько не сомневался.
Он ступил на берег Больших скал. Кругом было безлюдно, и Эжен пошел наверх, туда, где виднелись дома. Он увидел поблекшие от морской соли стены жилищ и ржавчину на решетчатых оградах. Вокруг не было ни души. Эжен присел на скамью возле первого же дома и принялся смотреть вдаль. С океана наползала серая осенняя мгла, напоминающая мутное стекло.
Из дома вышла женщина и направилась нему. Возможно, она шла по своим делам. Или увидела Эжена из окна и решила узнать, зачем он пожаловал в ее владения.
Она нерешительно остановилась неподалеку:
- Здравствуйте, сударь. Вы кого-то ищете?
Эжен взглянул на нее. Простое черное платье, гладко причесанные темные волосы. Печальные серые глаза. Она выглядела слегка растерянной, но при этом в ней чувствовались стержень, некая закаленность жизнью. Островитянка. На вид ей было лет тридцать. Не молоденькая, но еще не поблекла… Внезапно Эжен ощутил сильную усталость. Собственно, кого он ищет и куда ему идти?
- Здравствуйте, - ответил он и попросил: - Не дадите воды?
Не говоря ни слова, женщина повернулась и пошла в дом, а через минуту вернулась с кружкой в руке:
- Возьмите.
- Спасибо.
Она стояла и ждала, не задавая никаких вопросов. Тогда Эжен спросил сам:
- Прежде здесь добывали камень. А сейчас?
- Сейчас нет. Сейчас война, и всех мужчин отправили на фронт.
- Странно, - заметил Эжен, - я полагал, ваш мир отрезан от общей жизни.
Женщина покачала головой:
- Нет. Моего мужа убили на войне. Еще в августе.
- Сочувствую, мадам.
- А вы откуда? - спросила она.
- Сейчас - из Парижа.
- Из Парижа?! И как там сейчас?
- Голод, холод. Умирает много людей. Все ждут, будет сдан Париж или нет. Хотя, по-моему, разницы уже нет.
- Почему нас победили? - прошептала женщина.
Эжен невольно поморщился. Он слышал много рассуждений - о численном превосходстве противника, о продажности правительства, о стратегии и тактике, о слабости духа французских войск. Так рассуждали те, кто не был на войне.
- Ружья, - сказал он, - знаменитые "игольчатые ружья". Немецкие заряжаются с казенной части, а французские - со ствола. Зарядить французские ружья можно только стоя, а немецкие - и лежа. Это огромное преимущество. Тот, кто стоит, становится мишенью.
- Я в этом ничего не понимаю, - тихо произнесла женщина.
Она села рядом, и Эжен видел ее изящную тонкую шею, туго обтянутую высоким стоячим воротничком черного платья. Волосы тоже были черные и блестящие. А глаза - светлые и прозрачные, как родниковая вода. От нее веяло чем-то милым сердцу, щемящим и нежным.
- У меня в Париже сестра. Вот уже несколько месяцев я ничего о ней не знаю. Зимой получила последнее письмо - и все.
Эжен словно почувствовал толчок.
- Сестра?!
- Да, моя младшая сестра Мари. Мари Мелен.
В следующее мгновение Эжен был готов выложить ей все, но почему-то сдержался. И не пожалел, потому что женщина сказала:
- Муж бросил ее, когда она ждала ребенка. Потом Мари ненадолго приезжала сюда. А потом уехала обратно в Париж.
- А ребенок? - Голос Эжена дрожал.
- Почему вы спрашиваете, сударь?
- Я вас понимаю. Во время войны многие разлучились со своими родными.
Она замерла, ничего не говоря, и вместе с ним смотрела вдаль. В затянутом дымкой осеннем свете берега Больших скал выглядели как опустевшее поле битвы.
- Письма могут теряться, - сказал Эжен, пытаясь утешить собеседницу.
- Да, вы правы, - ответила она и прибавила: - Я пойду. В доме спит моя дочь, возможно, она проснулась…
Женщина встала, и, когда она уже вошла в калитку, Эжен окликнул:
- Сударыня! Не сдадите ли вы мне комнату? Я заплачу сколько смогу. Ведь вам, наверное, нужны деньги? Да вдобавок помогу по хозяйству. - И он кивнул на покосившуюся изгородь.
Женщина остановилась. В ее лице промелькнула тень сомнения, но она твердо произнесла:
- Не могу, сударь. Если я, одинокая женщина, впущу в дом мужчину, пойдут сплетни. А это мне совсем не нужно.
- Что ж, понимаю. Всего вам хорошего.
Он встал и пошел прочь от дома. Женщина смотрела ему вслед. Только теперь она увидела, что он хромает, и прикусила губу.
- Постойте…
Эжен обернулся.
- Вы…
Заметив направление ее взгляда, он горько усмехнулся.
- Я тоже воевал. Представьте, раньше был совершенно здоров, а теперь… - И посмотрел ей в глаза.
Женщина невольно вспыхнула. Да, он хромал и выглядел изможденным и усталым, но он был молод, вероятно, моложе ее, и красив своеобразной мужской красотой. Ни в коем случае нельзя впускать его в дом - по деревне неминуемо поползут слухи!
Неожиданно Корали вспомнила день похорон своего мужа, Луи Гимара. Глядя на его застывшие черты, Корали искала оправдание своей бесчувственности и не находила. Окружающие считали, что молодая вдова оцепенела от горя, хотя на самом деле она думала лишь о трудностях, что ждали ее впереди. А ведь Луи был хорошим, добрым человеком, и они неплохо жили…
Однако были вещи, о которых Корали не могла с ним говорить. Иногда ей, совсем как Мари, хотелось сделать что-то не так, пойти наперекор чужой воле. Но в отличие от сестры она была куда более робкой и тихой, и мечты были похоронены в ее душе точно в глубоком колодце.
- Хорошо… я сдам вам комнату. Помощь приму, но денег брать не стану, даже не предлагайте.
Эжен улыбнулся:
- Сказать по правде, денег у меня совсем мало. Да и идти некуда, - сказал он, потом спросил: - Как вас зовут?
- Корали Гимар.
- А меня Эжен. - И, запнувшись, он закончил: Эжен… Сулье.
Это была фамилия его полкового командира. Эжен не хотел раскрывать женщине правды. Во всяком случае, пока.
Они вошли в дом. Корали поспешила к дочери. Через некоторое время она вышла с ребенком. На вид девочке было года два: начинающие темнеть волосы, нежное личико, большие серо-синие глаза. У Эжена защемило сердце. Интересно, с каких пор он стал таким чувствительным?
- Ваша дочь? Как ее зовут?
- Таласса.
- Необычное имя.
- По-гречески это значит "море", - пояснила Кора.
- Надо же! - удивился Эжен. - Звучит красиво.
- Вы, наверное, хотите есть, - сказала Кора, спуская ребенка с рук. - Я сейчас накрою на стол.
Эжен сел и принялся следить за ее движениями, потом стал разглядывать комнату. Потертая материя скромного диванчика, простенькие занавески, тепло камина, скрип половиц, подвижные тени - чудесная декорация полного смысла человеческого существования. Готовить еду, мыть посуду, стирать белье, воспитывать ребенка - разве это не прекрасно?
Эжен сильно проголодался и с удовольствием съел все, что приготовила Кора. Потом заметил:
- А в Париже хлеб из соломы, глины да высевок овса!
В глазах Корали блеснули слезы, она в волнении сжала руки.
- Бедная Мари!
Ее возглас отрезвил Эжена, он почувствовал неловкость, как будто проник в этот дом обманом.
- Должно быть, вам тяжело жить без мужа? - произнес он, чтобы сменить тему разговора.
- Да, - просто сказала Кора, - нас кормит океан, а женщине сложно справляться с лодкой и сетями.
У моего мужа было накоплено немного денег, на них я сейчас и живу.
После ужина она провела Эжена в маленькую комнатку и промолвила:
- Располагайтесь и отдыхайте, - после чего нерешительно спросила: - А вы сюда… насовсем? Когда я впервые вас увидела, мне показалось, вы кого-то ищете.
Эжен замер. Переплетение света и тени на полу, потолке и стенах, напоминающее ажурное покрывало, старомодная мебель, милые лоскутные коврики… Если бы его дом был таким…
- Я никого не ищу, Корали. До войны я работал здесь, в каменоломне, и запомнил этот край как самое тихое место на земле. Вот и вернулся на остров. А останусь или нет, пока не знаю.
Неслышно повернувшись, Кора вышла из комнат.
Прошла неделя, потом другая. Эжену нравилось жить на острове. Днем он помогал Коре: чинил постройки, колол дрова, выполнял любую другую работу. По вечерам он беседовал с женщиной; ее речи были рассудительны и разумны, хотя вообще она говорила мало и почти не поднимала глаз от шитья.
Как-то раз она спросила, была ли у него семья, и он ответил отрицательно.
Разумеется, Коре пришлось вынести косые взгляды, насмешливые и подозрительные расспросы окружающих. Она не стала смущаться и краснеть и сказала правду, глядя на собеседников прямым и честным взглядом. Как ни странно, это сразу заставляло их замолкать. Женщина боялась только одного: что, если в ближайшее время ее навестят родители? Как она объяснит, что в доме чужой мужчина?
Корали было приятно общество Эжена, в его присутствии она ощущала какую-то особую защищенность, а Эжен, в свою очередь, боялся разрушить это хрупкое доверие и потому старался держаться ненавязчиво и скромно.
Ему нравилась Таласса, но он не знал, как обращаться с детьми, и потому ни разу не подозвал ее к себе и не сказал ей ни слова. Хотя, случалось, его посещали грустные мысли о том, что у него могла бы быть такая же прелестная дочь.
Если небо прояснялось и ветер стихал, Корали и Эжен садились на ту самую скамейку, где впервые встретились, и смотрели на океан. Возле них играла Таласса, а над головой, порхая, как бабочки, кружились осенние листья.
Однажды Эжен спросил Корали:
- Вам никогда не хотелось уехать с острова?
Она удивленно посмотрела на него:
- Навсегда - нет.
- Почему?
- А зачем? Я хорошо знаю здешних людей, и мне по душе все, к чему я привыкла с детства. Я никогда не пыталась изменить судьбу, которую дал мне Бог.
Эжену понравился ее бесхитростный ответ, и он вновь почувствовал нежность к этой строгой и в то же время трогательно наивной женщине.
- Когда наступит весна, мы съездим на материк и купим вам красивое платье и шляпку, Корали! - произнес он в неожиданном порыве.
- Зачем? Я не могу носить других платьев, ведь я вдова. И потом все наши женщины одеваются очень скромно.
- Траур не может длиться вечно. Вам нужна хорошая одежда, вы очень красивы!
Кора покраснела и опустила глаза. Потом вскочила и направилась в дом.
В эту ночь она не спала и думала. Понимая, чем все может закончиться, Корали начинала бояться и себя, и Эжена, который спал в соседней комнате. Она не представляла, что он может самовольно к ней прийти, и вместе с тем с ужасом признавалась себе, что ей этого хочется. Кора вышла замуж без любви, и никто никогда не глядел на нее с восхищением, никто не называл ее красивой. Эжен понравился ей сразу, как только она его увидела, но между ее желаниями и реальностью стояло общественное мнение, память о муже и многое другое.
Вскоре женщина услышала гром и встала взглянуть на погоду. Начиналась гроза: высоко над головой, откуда еще недавно лился мирный лунный свет и ярко сияли ожерелья созвездий, теперь гремел гром, а беспросветную тьму разрывали стрелы молний. Молния ударила в стоявшее неподалеку старое сухое дерево, и оно заполыхало, взметнув сноп искр. Ослепленная и оглушенная Кора быстро перекрестилась, а открыв глаза, увидела красные языки пламени, пробивавшиеся над крышей сарая. Женщина бросилась в дом: