Напишу тебе про Талассу. Она уже твердо стоит на ножках и начала говорить. Меня называет мамой; я не стала ей запрещать, ведь она еще слишком мала, и ей трудно что-либо объяснить. Когда ты вернешься, мы скажем ей правду, хотя я так привязалась к девочке, что не представляю, как с нею расстанусь. Ты уже, верно, не помнишь, как она выглядит, тем более что она подросла. Мне кажется, она похожа на тебя. И, что удивительно, совсем не боится воды: истинная дочь моря. Луи здоров, и родители тоже - они просто обожают Талассу. Отец привык считать ее моей дочерью. Мама скучает по тебе и вместе с Луи передает тебе привет и пожелание здоровья и счастья.
Надеюсь, ты довольна своей жизнью? Все очень удивляются, когда узнают, что ты живешь в Париже. По нашим меркам, до него высоко и далеко, почта как до Господа Бога.
Твоя любящая сестра Корали.
Мари закончила читать и уронила бумагу. Между строк искреннего, бесхитростного письма сестры она прочитала свой приговор.
Она рыдала, вспоминая шум волн, - вечную музыку острова, шуршание листвы, хруст ветвей терновника под ногами, волшебный полет среброкрылых чаек, когда кажется, будто птицы подвешены к небесной твердыне на невидимых ниточках. Вспоминала мгновения, когда на рассвете море слабо поблескивает, зажженное умирающей луной, со стороны пустошей струится невесомый туман, а в открытое окно врывается свежий воздух с запахами клевера, душицы, вереска или дрока.
Потом Мари отняла руки от лица и оглядела свою комнату с запыленным оконцем, с запятнанными обоями, с выцветшим ковром на полу, обставленную гнутой мебелью красного дерева с неизменным высоким зеркалом и большой кроватью, предназначенной для чего угодно, кроме того, чтобы спокойно и сладко спать в объятиях любимого человека.
Молодая женщина почувствовала, что задыхается в этих стенах. Это был чужой и враждебный ей мир. Как она попала сюда?!
Внезапно в глазах Мари, секунду назад тусклых, как замутненное стекло, вспыхнуло глубокое и страшное зарево - отсвет пожара, охватившего ее душу. Она ненавидела мужчин, всех мужчин: вытворяя все это, она хотя бы притворялась, а вот они приходили сюда, чтобы стать самими собой!
Больше она не станет притворяться и покажет судьбе когти. Она немедленно уедет из Парижа. Наплевать на сплетни, косые взгляды и слухи - она станет жить одна и сама будет воспитывать дочь.
К сожалению, эти планы не осуществились: 19 июля 1870 года началась Франко-прусская война. В городе было объявлено военное положение, и Мари не смогла получить документы на выезд. Суть конфликта заключалась в стремлении Франции сохранить собственную гегемонию в Европе и тем самым воспрепятствовать объединению Германии, но для Мари это мало что значило. Она думала только о собственном будущем и о судьбе своей дочери.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 1
31 октября 1870 года. Свинцовые тучи исполосовали небо, сыпал беззвучный, мелкий дождик. Все вокруг пропиталось сыростью. Жавшиеся к домам редкие прохожие напоминали отпечатавшиеся на серых стенах темные тени.
Шанталь быстро шла по пустынной улице в сторону Гревской площади, куда с раннего утра сбегался народ. Прежде Шанталь существовала вне политических событий, но теперь благодаря тому, что ее сын работал в газете, она интересовалась новостями.
Кристиан приходил поздно вечером, подавленный, и выкладывал последние новости. Стремительное развитие военных действий, страшное поражение французов при Седане и, наконец, осада Парижа пруссаками. Ошеломленная градом событий, Шанталь не имела ни способностей, ни сил разбираться в причинах происходящего. Но, подобно многим парижанам, ощущала ледяное дыхание войны. Запасы светильного газа заканчивались, и вечерами многие улицы были погружены во мрак, топлива осталось мало, а впереди была зима. Хлебный паек составлял менее фунта в сутки.
Шанталь взглянула на серое, без просвета, небо. Она вышла без зонта, и теперь ее одежда промокла, а с полей шляпки капала вода. Женщина просидела дома несколько дней, не решаясь выходить, спускаясь лишь в лавку зеленщика да в пекарню на углу, но сегодня не выдержала и выскочила на улицу, едва заслышав далекие выстрелы.
Шанталь с удивительным равнодушием переживала отсутствие достаточного количества еды, хорошей одежды, тепла. Если становилось тоскливо, брала в руки книгу или играла на пианино. И с нетерпением ждала возвращения Кристиана, а когда он приходил, всякий раз с радостью убеждалась в том, как сильно он изменился.
Кристиан стал правой рукой главного редактора "Старого и Нового света" и продолжал встречаться с Аннабель Роншар. Хотя их отношения можно было назвать приятельскими, Шанталь не теряла надежды на то, что все закончится свадьбой. А главное, вот уже несколько месяцев Кристиан не вспоминал девушку по имени Мари - по крайней мере, вслух.
Шанталь ускорила шаг, теперь она почти бежала, одной рукой придерживая шляпку, другой - подол платья.
Вскоре женщина очутилась на площади перед ратушей, где заседало правительство. Дождь усилился, это был уже настоящий ливень, но даже он не мог разогнать огромную толпу. Слышались возгласы: "Война до победы!", "Париж не сдавать!" - и требования отставки правительства. Испуганно оглядев огромную толпу на площади, Шанталь решила повернуть назад.
Вдруг раздались выстрелы, и женщина вздрогнула: сейчас начнется паника, толпа двинется навстречу черной стеной и неминуемо раздавит ее. Шанталь показалась себе самой перышком на ветру, песчинкой в центре гигантского смерча. Кто-то в самом деле побежал, но большинство людей осталось на месте. Толпа глухо роптала, а звуки выстрелов разносились над площадью зыбким эхом, они резали слух и заставляли вздрагивать сердце.
Неожиданно мужчина, что случайно очутился рядом с Шанталь, вскрикнул и схватился руками за голову. По его лицу потекла кровь. Вероятно, его задела шальная пуля; незнакомец не упал - по-видимому, рана не была серьезной. Но он ничего не видел: кровь заливала ему глаза. Никто из стоявших неподалеку людей не бросился ему на помощь и, казалось, даже не обратил внимания на случившееся. И только Шанталь, не задумываясь, быстро схватила его за локоть, чтобы поддержать, и одновременно сунула ему в руку платок.
- Вот, возьмите. Держитесь за меня.
- Спасибо, - произнес он, не теряя хладнокровия. - Думаю, меня просто поцарапало, вот и все.
- Все равно вам нужно сделать перевязку. Идемте, я вас провожу.
- Спасибо, - повторил мужчина, прикладывая платок ко лбу.
Они медленно и осторожно выбрались из толпы. На вид незнакомцу было за сорок; одет хотя и скромно, но несравненно лучше, чем собравшиеся на площади - в основном ремесленники и фабричные рабочие. Его облику был свойствен неуловимый аристократизм. Шанталь сразу это почувствовала и удивилась: что мог делать здесь такой господин?
Неподалеку находился госпиталь, и они пошли туда. Оказалось, пролетевшая мимо пуля лишь разорвала кожу; тем не менее после перевязки спутнику Шанталь велели немного посидеть в вестибюле.
- Присядьте и вы, - попросил он женщину.
Она послушно села. Он внимательно смотрел на нее. Теперь Шанталь видела, что у него весьма привлекательное лицо, спокойный, вдумчивый взгляд. В его внешности было что-то странно знакомое, только женщина пока не могла понять, что именно.
- Я хотел бы знать, как зовут мою спасительницу, - мягко произнес он.
- Я вас не спасала, - возразила женщина.
- Вы мне помогли, - веско произнес он. - Именно вы, а не кто-то другой.
- У меня два имени, - чуть подумав, сказала она. - Шанталь и Люси. Выбирайте любое.
- Мне больше нравится Люси.
Женщина улыбнулась:
- Тогда зовите меня так.
Мужчина тоже улыбнулся:
- Хорошо. Только не говорите, что вы замужем!
Она приподняла брови:
- А что вы хотите услышать?
- Что вы одиноки и свободны.
Голубые глаза Шанталь чуть заметно искрились - казалось, в них поблескивают маленькие звездочки.
- Я свободна, но не одинока. У меня взрослый сын. - Она вспомнила о Кристиане и вскочила. - Простите, я должна идти!
Мужчина тоже поднялся.
- Полагаю, будет разумно, если теперь я провожу вас. В Париже неспокойно. Давайте наймем фиакр. Где вы живете?
- Мне нужно не домой, а в редакцию газеты "Старый и Новый свет". - Она назвала адрес и прибавила: - Там служит мой сын.
- Хорошо, едем.
Когда они выходили из здания госпиталя, Шанталь сказала:
- Простите, я не спросила вашего имени.
- Меня зовут Александр.
Через мгновение они оказались на улице. Когда переходили дорогу, Александр взял Шанталь за руку.
Женщина прислушалась к себе. Она все еще слишком трезво оценивала каждый свой шаг. Ее рука, лежавшая в руке почти незнакомого мужчины, слегка дрогнула.
- Я передумала, - сказала она. - Лучше вернусь домой. Не буду мешать сыну, он сам о себе позаботится.
Александр серьезно кивнул.
- Это близко, - прибавила женщина, - можно дойти пешком.
- Значит, пойдем пешком.
Шанталь остановилась.
- Не нужно меня провожать.
- На улице неспокойно. Я пойду с вами.
- Вы ранены.
- Вы сами знаете, Люси, что это пустяк.
Когда он произнес это имя, женщина ощутила в душе приятное тепло и не стала возражать.
Они пошли по залитому дождем городу. Иногда навстречу попадались люди в форме национальных гвардейцев. Многие дома казались покинутыми, лавки были закрыты. Все ждали, чем закончится блокада; на берегах Сены сооружались укрепления, и сотни людей круглые сутки не покидали своих постов.
Шанталь невольно поежилась:
- Неужели Париж может быть сдан?!
- Лучше сдать его сейчас, - негромко, но твердо произнес Александр.
Женщина посмотрела на него с изумлением:
- Что вы такое говорите?!
- Да. Пруссаки все равно возьмут его, не теперь, так через несколько месяцев, а сколько людей в Париже умрет от голода и холода? Население уже сейчас ест кошек, ворон и крыс, а что будет дальше? Впереди зима. Сдача Парижа не повлияет на ход войны, зато поможет сохранить жизни как мирных жителей, так и обороняющих город солдат.
- А как же правительство? - спросила Шанталь.
В это время они проходили мимо ярко освещенных окон кафе "Сенат". Гремела музыка; на тротуаре стояли сильно накрашенные, полупьяные проститутки.
- Наше правительство, - сказал Александр, - как эти девки. Если пруссаки войдут в город, они начнут путаться с ними. Им все равно с кем, лишь бы платили.
Щеки Шанталь побледнели. Она натянуто улыбнулась и осторожно произнесла:
- Мужчины любят осуждать таких женщин, тогда как сами… - И неожиданно, вскинув голову, проговорила с некоторым вызовом: - Неужели вы никогда не посещали подобных заведений?
Он неопределенно махнул рукой:
- В студенческие годы чего не бывало… Хотя вообще-то я всегда презирал продажных женщин.
- Где вы учились? - спросила Шанталь, чтобы сменить тему.
- В Коллеж де Франс, - ответил Александр.
"Значит, он человек совсем иного круга", - подумала женщина и поинтересовалась:
- Вы постоянно живете в Париже?
- Сейчас - да.
- С вашей семьей?
Он покачал головой:
- Теперь у меня никого нет.
Его ответ показался Шанталь несколько странным, но она ни о чем не спросила.
Вскоре они подошли к дому, где Шанталь с Кристианом снимали квартиру.
- Мы пришли, - сказала женщина. - Спасибо, что проводили.
- Мы еще увидимся, Люси?
Женщина представила, как выглядит: обвисшие от дождя поля шляпки, мокрые юбки, а в глазах - что-то пронзительно тоскливое. Подумать только, у нее не осталось даже воспоминаний, таких, какие она могла бы бережно хранить и лелеять в своем сердце! Пройдет с десяток лет, старость станет смывать краски с лица и срывать с души последний покров грез и желаний.
- Нам не стоит видеться, - сказала она.
Но он не собирался отступать.
- А что вы делаете в свободное время, Люси?
Она решила, что может ответить так же, как и он:
- Теперь - читаю книги, музицирую.
Александр улыбнулся:
- Я очень люблю музыку.
- Я тоже. Только боюсь, мне не хватает мастерства.
Его карие глаза светились радостью.
- О, бросьте! Я бы с удовольствием послушал.
Шанталь молчала.
- В такие времена лучше иметь побольше друзей. Меня вам нечего опасаться, у меня есть только один серьезный недостаток: я беден. Не скрою, раньше у меня были деньги, но теперь я разорен.
Женщина тихо засмеялась:
- Я тоже небогата. Мы вдвоем живем на жалованье сына, сбережений нет…
- Вот видите, кое-что общее у нас уже есть.
Когда они прощались, Александр сказал:
- Не думайте обо мне плохо, Люси. Несмотря на свои слова, я буду защищать Париж в числе других безумцев…
- Не сомневаюсь. Только будьте осторожны.
Шанталь вернулась домой. В маленькой квартирке было темно и тихо. Она переоделась и немного посидела в кресле, потом неожиданно подошла к инструменту и взяла несколько аккордов. И тут же бросила, поняв, что не может играть. Сейчас музыка не могла спасти ее от мыслей о безрадостном будущем.
Кристиан пришел поздно; он выглядел озабоченным и усталым. Шанталь пододвинула ему тарелку с мясным рагу и зеленым салатом, а потом налила чашку настоящего кофе, который выменяла на черном рынке на свое золотое кольцо.
- Мы еще можем покупать мясо, мама?
- Пока да.
- Я слышал, фунт говяжьего филе стоит больше четырех франков.
Шанталь беспечно пожала плечами.
- Пора отказаться от всего этого, - сказал Кристиан.
- Я не хочу, чтобы ты от чего-либо отказывался.
- Для меня не так уж важно, ем я мясо или хлеб. Главное, чтобы ты была счастлива, мама.
Счастлива? Она смотрела на своего сына: легкая светлая улыбка и глаза, прозрачные, как капли дождя, и такие же чистые. Он видел, он жил!
- Да, я счастлива, - просто сказала женщина.
Кристиан рассказал о восстании на Гревской площади и назначении Комитета общественного спасения.
- Не думаю, что революционное правительство удержит власть, - сказал он. - Но это восстание наверняка сорвет переговоры Франции с Пруссией.
- Сегодня я встретила человека, который сказал, что лучше сдать Париж: это поможет сохранить человеческие жизни. Пусть сапоги пруссаков будут ступать по нашим улицам, зато меньше людей умрет от голода и холода.
Шанталь рассказала сыну об Александре и задумчиво прибавила:
- Почему-то мне показалось, будто я его уже где-то видела или что мы и вовсе знакомы много лет.
Кристиан внимательно посмотрел на мать, потом сказал:
- Возможно, он прав. Быть может, стоит забыть о глупой гордости…
- Мне кажется, я зря сижу дома, - заметила Шанталь. - Почему бы мне не поработать в госпитале? Так я смогу принести людям пользу в это нелегкое время.
Кристиан протянул руку и коснулся ее плеча.
- Будешь ли ты работать в госпитале или сидеть дома - неважно. Все равно ты ангел, мама.
Шанталь грустно улыбнулась.
- А как твоя личная жизнь? - спросила она.
- Ты имеешь в виду нас с Аннабель?
- Да.
- Сейчас не время. Война. - В голосе Кристиана звучало встревожившее ее равнодушие. - Аннабель всего девятнадцать, она подождет. Я устал, пойду лягу. Спасибо за ужин.
Он разделся и лег, но уснул не сразу, потому что на душе лежала какая-то тяжесть.
Несмотря на суровые времена, жизнь Кристиана устроилась как нельзя лучше: он занимался делом, которое ему нравилось, мог содержать себя и мать, в него была влюблена прекрасная девушка. И главное - он видел. И все-таки в душе молодого человека жило нечто такое, что мешало поддаться опьянению настоящим.
То были мысли о Мари.
Была середина ноября. Все вокруг окутывал мягкий слоистый туман, облака казались подбитыми ватой.
С начала месяца Шанталь три раза в неделю посещала ближайший госпиталь Красного Креста: помогала сестрам милосердия ухаживать за больными и ранеными. Рядом с ней трудились парижанки - и простолюдинки, и аристократки. Дамы без сожаления сняли браслеты и кольца, не жалея рук, щипали корпию и скатывали бинты. Горе, тревога, голод, страх уравняли всех.
Шанталь понимала, почему парижане боятся сдачи города: отныне дворцы и соборы Парижа перестали быть неподвижными архитектурными конструкциями, они превратились в своего рода символы свободы, гордости, символы прежней, потерянной жизни.
Шанталь шла по улице; ее обгоняли другие женщины, озабоченные и, как правило, одинаково одетые. В те дни скромность одежды даже обеспеченных дам граничила с бедностью. Суровые времена оттеснили куда-то мысли о нарядах и удовольствиях. Черные, темно-синие или темно-коричневые цвета оживляли лишь белоснежные крылатые чепцы сестер милосердия. Со шляпок многих женщин свисали траурные вуали. Не было слышно ни смеха, ни громких голосов. В танцевальных залах разместились госпитали.
Больничный рацион был скуден, а потому женщины выбирали подопечных из числа раненых и приносили им суп, который варили дома, или какую-либо другую еду. Шанталь взялась опекать молодого тяжелораненого солдата, чисто по-женски пленившись его поступком на войне. Во время сражения при Бурже он был послан с разведкой, но на обратном пути наткнулся на пруссаков. Они стреляли в него и ранили, но, к счастью, ни одна из многочисленных ран не была смертельной. Каким-то чудом он добрался до своих и передал важные сведения. Узнав об этом, командование нашло возможность отправить его в Париж.
Когда Шанталь завела речь о его подвиге, он сказал;
- Нельзя судить о человеке по его поведению на войне. Там постоянно ощущаешь себя то ли пьяным, то ли безумным. Кажется, будто играешь в страшную игру. Быть смелым на войне - пустяки. Тут все продиктовано инстинктом самосохранения. Мирная жизнь - это совсем другое, она требует больше разума, больше мужества, не говоря уже о сердечной теплоте.
Его слова очень понравились женщине, и она твердо решила помогать именно этому солдату. Шанталь знала, что он не вернется в армию, - у него была серьезно повреждена нога, но, как казалось женщине, куда больше его тревожило что-то другое. Ей было известно его имя - Эжен Орвиль, и она без колебаний обратилась к нему просто по имени:
- Хотите, я напишу письмо, Эжен?
- Кому?
- Разве у вас нет родных?
- Есть. Куча братьев и сестер, да и родители еще, должно быть, живы. Но что им писать? Мы слишком давно не виделись.
- А больше никого?
Он помедлил, словно не решаясь переступить запретную черту.
- У меня была жена. Мы расстались - в основном по моей вине. В то время мы оба работали на фабрике. Я был недоволен своей жизнью, жена раздражала меня молчаливостью, равнодушием. Потом я случайно убил человека - это стало поводом для бегства. А она ждала ребенка. Каково ей пришлось потом? Ребенок наверняка умер: в таких условиях дети не выживали. Теперь я мечтаю о том, чтобы найти ее, хотя понимаю, что это невозможно.
- Почему же нет? Можно обратиться в префектуру; по крайней мере, вам скажут, живет ли ваша жена в Париже. И если она… умерла, вы об этом тоже узнаете.