Человек, с которым дрался Эжен, перестал вдруг храпеть и вытянулся. Его лицо разом заострилось и поблекло. Кто-то набросил на него одеяло. Люди стояли вокруг с хмурыми лицами.
Эжен посмотрел на Мари как на чужую, а потом внезапно попятился к выходу. Никто не успел его задержаться он выбежал из помещения, а потом - за ворота фабричного городка.
Вскоре раздались тяжелые шаги и сквозь толпу, словно мрачный вестник несчастья, прошел жандарм.
- Как это случилось? - спросил он, приподняв одеяло и взглянув на убитого.
Поскольку окружающие молчали, Мари решилась заговорить первой:
- Сегодня я ушла с работы пораньше, вернулась сюда и уснула, а этот… человек, которого я совсем не знаю, пришел и начал приставать ко мне. В это время вернулся мой муж…
Тут она заметила, что все смотрят на нее, и умолкла.
- Ясно. Разберемся. Скажите мне ваше имя и имя вашего мужа.
К счастью, Мари не забрали в участок, и, когда жандарм ушел, она села на кровать и медленно провела рукой по лицу.
- Я не понимаю, - произнесла она через некоторое время, - почему тот человек сказал мне: "К тебе можно запросто прийти, и это будет стоить не дороже двух франков". И еще: "Мне тебя показали, когда ты шла с работы…"
В глазах Луизы появилось уже знакомое Мари лихорадочное сияние, и румянец сделался ярче.
- Он принял тебя за меня. Или не он, а другой человек. Вчера мы с тобой шли рядом и отстали от других. Ты сильно замерзла, а мне не было холодно, и я отдала тебе свою шаль.
- За тебя?! Но ведь ты…
Луиза смотрела на нее с каким-то отстраненным любопытством.
- Да, за меня. Неужели ты не знала? Это ко мне можно прийти и получить свое за два франка. Ошибка этого болвана состояла в том, что он не подумал сперва подойти и договориться, а сразу полез к тебе. За что и поплатился.
- А Эжен…
- …тоже мог бы сначала разобраться, что к чему, а уж потом пускать в ход кулаки.
Мари смотрела на нее во все глаза.
- Ты говоришь об этом так хладнокровно и жестко, неужели в тебе нет…
- …ни капли сочувствия, жалости? - Луиза усмехнулась. - Есть. Но при определенных условиях подобные чувства имеют обыкновение впадать в спячку.
- Послушай, - вмешалась молчавшая до сих пор Франсуаза, обращаясь к Мари, - может, это и дурно, но ей нужны деньги.
- Всегда есть другой выход, - пробормотала девушка.
- Не всегда.
- По-другому мне не заработать, - тихо произнесла Луиза, и в ее взгляде появилось что-то затравленное и жалкое. - Больше я ничего не умею, и фабрика уже убила во мне все силы. А деньги мне нужны. И много.
- Зачем? - вырвалось у Мари.
- Я очень больна.
Она отвернулась, словно отгораживаясь от взглядов и расспросов. А Мари сказала - в пустоту или сама себе:
- Я потеряла мужа.
- Мне сдается, - заметила Франсуаза, - ты его потеряла намного раньше.
Мари родила девочку в благотворительной больнице для бедных, расположенной на улице Сен-Дени, в здании бывшего монастыря, куда ее отвели сердобольные женщины.
Когда она лежала на узкой кровати в тесном, выкрашенном коричневой краской коридоре, где витал запах затхлости, прокисшего супа, грязного белья, лекарств, лежала, обряженная в серое платье и белый полотняный чепец, к ней подошла сиделка-монахиня и спросила:
- Вы желаете окрестить ребенка?
- Конечно.
- Как вы решили назвать девочку?
- Таласса.
Когда-то Мари слышала это слово от Кристиана.
Монахиня посмотрела на нее ничего не выражающим взглядом.
- Такого имени нет.
- Есть, - возразила Мари, - я привезла его с острова Малые скалы. - И тут же подумала: "Я должна вернуться домой".
Она вспоминала начало их отношений с Кристианом, время, как ей сейчас казалось, ничем не омраченного счастья, восторженной нежности, сердечного тепла. Как выяснилось, она не могла теперь смотреть в лицо жизни, не чувствуя за спиной незаметную, но несгибаемую силу тех удивительных мест, откуда так хотела уехать.
Через неделю молодая женщина вернулась на фабрику и приступила к работе. За ребенком согласилась присмотреть Франсуаза, но Мари все равно приходилось отлучаться с фабрики, чтобы покормить девочку. Из жаркого влажного помещения она выбегала под прохладный ветер и вскоре начала кашлять, как кашляли многие работницы. Теперь Мари заметила, что в бараке было очень мало младенцев: родившиеся здесь дети редко доживали до года.
Однажды, проснувшись ночью, Мари обнаружила Талассу в жару. Личико девочки пожелтело и осунулось, волосики слиплись от пота. Едва дождавшись утра, Мари собралась бежать за врачом, но Франсуаза велела ей идти на фабрику. Она сказала, что сама отыщет доктора и обо всем позаботится.
Весь день Мари была сама не своя: она с трудом превозмогала сердечную боль; ее терзало страшное предчувствие: вернувшись вечером, она увидела, что дочери стало хуже: девочка уже не плакала, а просто лежала, страдальчески прикрыв глазки. Франсуаза сказала, что доктор был, и вручила Мари бумажку со списком лекарств. Внизу стояла сумма - пять франков. Рассеянно пробежав глазами листок, Марк спросила Франсуазу:
- У вас есть пять франков?
- Нет, - ответила та, глядя на девушку честными и в то же время сумрачными глазами.
- А у тебя, Луиза?
Луиза помотала головой, не отрывая взгляда от лежавшего на коленях шитья.
- Ладно, - отрывисто произнесла Мари, накидывая шаль, - я приведу другого врача.
- Тогда тебе придется заплатить еще больше, - заметила Франсуаза.
- Я что-нибудь придумаю.
- Смотри, - промолвила Луиза, по-прежнему не поднимая головы, - осторожнее: женщину, которая бродит по ночам одна, могут принять за гулящую.
Мари быстро шла по темным улицам; ночной воздух веял в лицо сыростью и прохладой. Она бежала вслепую, подгоняемая паникой, меж темных домов с яркими пятнами окон, за которыми жили люди, коим не было до нее никакого дела. Потом остановилась. Моросил дождь; Мари замерла возле фонарного столба, свет которого превращал капли влаги в кусочки золота, и бессильно прислонилась к холодному металлу.
Она не знала, сколько простояла так, когда рядом, разбрызгивая грязь, остановился экипаж и высунувшийся в окошко мужчина бесцеремонно крикнул ей:
- Эй! Иди сюда!
Мари инстинктивно сделала шаг вперед, к краю тротуара, мокрая юбка нещадно хлестнула по ногам.
- Сколько ты… - начал мужчина и осекся, когда луч света от прикрепленного к крыше экипажа фонарика озарил ее бледное, осунувшееся лицо и полные слез, затуманенные горем глаза. - О, мадемуазель, что случилось?
Он открыл дверцу и подал ей руку. Жест был вежливый, уверенный и спокойный; Мари ухватилась за ладонь в черной перчатке и через секунду очутилась внутри экипажа, на мягком бархатном сиденье, напротив незнакомого человека, который смотрел участливо и вместе с тем достаточно строго.
- Куда вас отвезти?
- О, я не знаю! Я… я… - пробормотала Мари, ломая пальцы. Казалось, слова замерли у нее на губах.
Мужчина нахмурился.
- Но вы же куда-то шли? А идти вы не можете. Простите, но я же вижу, что вы едва держитесь на ногах!
Еще раз заглянув в ее глаза, тускло блестевшие в полумраке, будто старинное серебро, стукнул кучеру:
- Трогай!
Прошло несколько минут. Мари бессознательно разглядывала своего спутника. Ему было лет сорок, лицо привлекательное, но холодное, тяжелый взгляд темных глаз устремлен куда-то мимо нее, а веки набрякли и покраснели, точно от недосыпания и усталости. Одет хорошо: дорогое пальто с широким отложным воротником, элегантная шляпа.
- Куда вы меня везете? - наконец спросила она.
- К себе домой.
Она вздрогнула.
- Зачем?
- Налью вам чего-нибудь выпить, иначе вы упадете прямо на улице. - Он говорил сухо и, как ни странно, чуть насмешливо. - И вообще, я не советовал бы вам бродить по городу в такую пору. Чего ради вы вышли? У вас есть дом?
- Я живу в доме для рабочих при фабрике. Я вышла поискать врача - мой ребенок опасно болен. И еще… у меня нет денег.
- А муж у вас есть?
- Был. Он меня оставил.
Мужчина кивнул, то ли равнодушно, то ли согласно, и ничего не сказал.
Вскоре сырой узкий коридор улицы сделал поворот, и экипаж остановился возле большого дома с темными окнами и величавым входом. Незнакомец сказал Мари:
- Выходите! Идите в дом.
- Но я, мой ребенок… - слабо сопротивлялась Мари, чувствуя, как ее охватывает смертельное отчаяние. Что будет, если она потеряет Талассу, живой комочек надежды и радости?!
Мужчина повел ее к дому, слегка придерживая за локоть. Они вошли внутрь. Там было тепло и уютно.
- Вашему ребенку не станет лучше, если вы вообще не вернетесь домой, - сказал мужчина. Он скинул пальто и теперь наливал в рюмку какую-то жидкость. - Вот, выпейте это и посидите здесь немного, а потом вас отвезут туда, где вы живете. Пейте, вам поможет, я говорю как врач.
Мари замерла с рюмкой в руке.
- О! Так вы… вы можете мне помочь?!
- Сколько вашему ребенку?
- Два месяца.
- Нет, - резко отвечал он, - я ничего не понимаю ни в детях, ни в детских болезнях. И крайне редко останавливаю экипаж, когда вижу отчаявшегося бедняка, даже если он умирает посреди улицы. Просто я принял вас… словом, не за ту, кем вы являетесь, и мне стало неловко. И я не подаю милостыни. Я помогаю людям другим способом. Меня зовут Пьер Шатле, хотя вы вряд ли слышали мое имя. Я хирург, если вам известно, что это такое. А как зовут вас?
- Мари.
Затеплившийся в ней лучик надежды исчез, и она сидела безучастная, поникшая. Она послушно выпила коньяк, потом встала и молча побрела к дверям. Она не могла говорить. Горло сжимало смертельное, как удавка, ожидание страшного несчастья.
- Подождите, Мари, я найму для вас экипаж. И вы могли бы хоть поблагодарить меня. - Он улыбнулся одними губами. - Признаться, я не собирался сегодня возвращаться домой. У меня был крайне тяжелый день, и я хотел немного выпить и провести время с женщиной определенного сорта - просто, чтобы обо всем забыть.
Мари остановилась и неподвижно стояла несколько секунд, словно приросшая к полу.
- Вы бы заплатили этой женщине?
- Разумеется.
- Сколько?
- Больше пяти франков я еще никому не давал.
- Хотите, я сделаю то, что сделала бы та женщина, и вы дадите эти деньги мне?
Он смотрел на нее с живым интересом.
- А вы когда-нибудь зарабатывали деньги таким способом?
- Нет, и не собиралась, но выбирать не приходится.
Он медленно выпил, наблюдая за ней поверх рюмки, потом опустился в кресло. Молодая женщина продолжала стоять. Ее приподнятые брови были резко надломлены, взор сверкал.
- Нет, Мари, - сказал Пьер Шатле, - вы мне не нужны. Вы стоите, пронизанная отчаянием, и предлагаете себя как кусок мяса. Вы не похожи на женщину для удовольствий. Так и быть, я отступлю от своих правил и дам вам деньги просто так. - И, порывшись в кармане, вытащил две монеты по пять франков: - Вот, возьмите. Это не милостыня, а просто помощь.
- Спасибо. - Мари повернулась, чтобы уйти, но потом снова остановилась. - Простите… - Она замялась. - Если я правильно поняла, вы тот доктор, который может… - И она коротко изложила историю Кристиана.
Вопреки ожиданиям Пьер Шатле слушал очень внимательно.
- Интересный случай! Я взялся бы за него даже из любопытства.
- Вы сделали бы это бесплатно?
Он улыбнулся ее наивности.
- Конечно нет.
- Это стоило бы… много?
- Да.
- Сколько?
- Не могу сказать точно, но не менее двух тысяч франков. И я не даю обещания, что больной останется жив.
Неожиданно Мари рассмеялась. Бог мой, да разве есть на свете ремесло, позволяющее заработать такие деньги!
- Еще раз спасибо. Прощайте, - сказала она.
- Мари, - Пьер Шатле поднялся с места. - Я хочу вас предостеречь… Не вступайте на путь продажной женщины. Вам придется идти наперекор нравственным и человеческим законам, а в первую очередь - самой себе.
- Я пошла бы на такое только для того, чтобы помочь своим близким.
Пьер Шатле смотрел на нее задумчиво и серьезно.
- А вам не кажется, что они предпочли бы умереть, чем принимать добытую таким путем помощь?
- Нет ничего страшнее смерти.
- Самое страшное, Мари, не принадлежать самому себе.
Она ушла в ночь, притихшая и задумчивая. Этот человек сказал ей нечто такое, о чем невозможно не думать. Мари уехала с острова именно потому, что боялась потерять себя, и только уехав, поняла, что ее счастье, ее будущее - именно там. О, чего бы она не отдала теперь за то, чтобы вернуться!
Когда Мари возвратилась в барак и принесла десять(!) франков, Франсуаза и Луиза замерли от изумления.
- Где ты их взяла?!
- Дал один человек.
- Просто так?!
- Да.
- Никто ничего не дает просто так, - сказала Франсуаза. - Жаль, что ты до сих пор этого не поняла.
Как бы то ни было, Мари купила лекарства, и Таласса выздоровела.
… Однажды, вернувшись с фабрики, молодая женщина увидела, что кровать Луизы, которая уже несколько дней не ходила на работу, пуста.
Мари задала вопрос Франсуазе и получила ответ:
- Она в больнице.
- Я навешу ее завтра! - встрепенулась Мари. - А что с ней?
- У нее пошла горлом кровь. Не навещай: такие картины остаются в памяти на всю жизнь, и чем их будет меньше, тем лучше для тебя.
- Но у меня есть два франка, возможно…
- Это не поможет. У меня есть сто франков, но они тоже не помогут. Ее дни сочтены. Старайся помогать тем, Мари, кому еще можно помочь. А судьбу остальных предоставь Господу Богу, - сурово изрекла Франсуаза. Потом прибавила: - Вот что, Мари, поезжай домой, на свой остров, а то пропадешь. Я дам тебе деньги, которые копила на старость. Тебе они нужнее.
- Мне не к кому возвращаться, - еле слышно прошептала Мари.
- Что значит - не к кому?
- У нас на острове женщине нельзя прожить без поддержки мужа или родителей.
- Надо будет прожить без мужчины, так проживешь, и все получится! Или выйдешь замуж за кого-либо из своих!
- Можно, я куплю себе что-нибудь из одежды? - застенчиво промолвила Мари, расправив подол своей поношенной юбки. - Мне стыдно возвращаться в том, в чем я уехала.
- Покупай что хочешь! - несколько раздраженно отвечала Франсуаза. - Главное - возвращайся домой. И прости, что я не дала тебе денег, когда болел твой ребенок.
Глава 8
Когда Мари увидела черные силуэты крыш на фоне светлого неба, кучку жалких, прилепившихся друг к другу, пропитанных сыростью каменных домишек, утыканные жестянками и тряпками заборы, соломенные навесы и корявые колья, бурые лодки и коричневые сети, ее захлестнула волна раскаяния и радости.
Молодая женщина осторожно ступила на мостки, крепко обняв дочь - свою единственную надежду.
На берегу не было ни души, и, расплатившись с лодочником, Мари поспешила к дому сестры. Здесь кое-что изменилось: она заметила новые постройки и куст роз, посаженный и любовно взращенный Корой.
Корали открыла дверь и некоторое время в изумлении глядела на сестру. Перед отъездом Мари купила скромное серое платье с небольшим круглым вырезом и расширявшейся книзу юбкой и облегающую плечи темно-синюю пелеринку со стоячим воротником, застегивающуюся спереди на крючки. Наряд дополняла соломенная шляпа с узкой голубой лентой и мягкие кожаные туфли с маленьким каблуком.
- О, Мари! Ты ли это?! Я так рада!
Она впустила сестру в дом.
Сама Корали выглядела хорошо; она немного пополнела и стала как-то живее. И вместе с тем она, по-видимому, осталась такой же сдержанной и осторожной, потому что ни о чем не расспрашивала Мари.
- Где твой муж? - промолвила та, оглядывая дом.
- Уехал на материк. Вернется через пару дней. Так что мы сможем поговорить наедине.
- Как вы живете?
- Хорошо. Дружно. Только вот детей у нас нет, - сказала Кора, с невольной завистью глядя на Талассу.
- Твой муж, конечно, обвиняет тебя?
- Вовсе нет. Ведь его прежние жены тоже не рожали. Мы подумываем о том, чтобы усыновить сиротку. А… как ты?
- Я работала на фабрике в Париже. Было очень тяжело. С замужеством тоже не повезло. Вот я и вернулась.
- Это ничего, - сказала Кора, - зато теперь мы знаем, где ты и что с тобой.
- Родители?..
- Живы и трудятся по мере сил. Ты навестишь их?
- Я подумаю.
- Ты насовсем? - осмелилась спросить Кора.
- Я бы хотела, но… Помнишь ту историю? - И Мари напомнила о Кристиане.
- Та женщина приезжала к нам тогда, - задумчиво промолвила Кора. - Она искала тебя. И она мне не понравилась: вся как отлакированная, а во взгляде какая-то зыбкость, неверие, холод. Больше я о них ничего не слышала - ни от родителей, ни от других людей.
- Возможно, они уехали?
- Кто знает!
Последующие дни Мари наслаждалась заботами сестры. Корали нажарила свежей морской рыбы, испекла пирог с ревенем, и она никак не могла насытиться едой, к которой привыкла с детства. Сестры поговорили по душам, и Мари без утайки рассказала все. Кора была искренне рада ее приезду и очарована Талассой - она буквально не спускала девочку с рук.
Вскоре вернулся Луи Гимар. При близком знакомстве он оказался простым, жизнерадостным человеком и охотно принял свояченицу.
Мари гуляла по острову, забираясь на скалы, с восхищением глядела на дикую прекрасную страну, что простиралась под ее ногами. Глядела на мрачные горбы камней, на изгибы волн, на позлащенное солнцем небо. Постепенно она перестала кашлять, ее смех сделался звонким, вернулся румянец, взор заблестел. Ее угнетало только одно: сознание того, что, быть может, придется уехать. Одной ей здесь не прожить. Чтобы принять окончательное решение, девушка решила навестить родителей…
Мари робко ступила на землю родного острова. Перед нею лежала пустынная дорога. Внезапно девушке почудилось, что она будет идти по ней целую вечность, наедине со своими сомнениями и страхами, и никого не встретит. Но… вот он, погруженный в тишину маленький сад: верхушки деревьев освещены солнцем, а в глубине листвы сохраняется густая влажная тень. Теперь ей не принадлежал ни этот сад, ни этот дом, да и сам остров тоже. Неужели каждый, кто уехал отсюда на более-менее продолжительный срок, неизменно возвращается чужаком? И все же она осталась дочерью своих родителей, и они должны были по крайней мере узнать ее…
Жанна Мелен была во дворе; ее глаза покраснели, едва она увидела дочь.
- Мари! Ты приехала! Она обняла девушку.
- Мой брак не удался, - призналась Мари. - Но у меня есть дочь. Она осталась у Корали.
- Почему ты не привезла ее сюда?
- Думала немного подождать…
- Ты насовсем? - задала мать все тот же неизбежный вопрос.
- Хотелось бы… - неопределенно отвечала Мари.
Пришедший вечером отец был настроен куда менее дружелюбно.
- Что, вернулась? - произнес он с порога. - Не нашла счастья? Погуляла с одним, а сбежала с другим? Вот уж, думаю, люди славно посмеялись надо мной! Растил дочь, а вырастил шлюху!