Но они смотрели на него сегодня, словно на пустое место. Черт возьми, как он сможет проводить переговоры с людьми, которые не просто враждебны – они его просто не замечают?
Джекс оперся руками о подоконник, не замечая потрясающего вида Мельбурна, раскинувшегося до самого горизонта.
Он всегда включал техно-панк-гранж, когда ему было плохо. Никаких слов. Только грохот. Музыка, мало похожая на столь любимых его родителями Брюса Спрингфилда и Бон Джови.
Прекрасно, только этого ему не хватало после сегодняшнего вечера – вспомнить о родителях.
Джекс довольно часто думал о них в последнее время. У Денвера появилась возможность досрочного освобождения, и пресса без устали терроризировала Джекса, пытаясь выудить хоть какую-то информацию. Он посылал их – в вежливой форме, конечно, – не озвучивая тот факт, что почти ожидал, что его мать явится поручиться за старого шарлатана.
Джекс не мог понять, почему такая красивая состоятельная женщина, как Жаклин Блэйз, продолжала поддерживать своего негодяя мужа и после его ареста, когда вся правда вышла наружу.
Пока она не совершила двойное предательство. Тогда все стало пугающе ясно.
Ему было двадцать четыре, когда Денвера арестовали. В глубине души Джекс всегда знал, что Джеки была его сообщницей, пусть полиция и не нашла доказательств ее причастности к преступлению.
Она представила Денвера своим богатым друзьям, заставила высшее общество принять его, несмотря на сомнительное происхождение. Дело в том, что отец Денвера был, по всей видимости, убит во время покупки партии наркотиков, когда пытался обмануть дилера.
Родители никогда об этом не рассказывали, но Джекс нашел информацию в Интернете, после того как подслушал, что бабушка ругает мать за ее тягу к непутевым мужчинам. Он помнил испытанное им после прочтения чувство облегчения – отец был совершенно не похож на его деда.
Смешно.
Его мать, не колеблясь, помогла мужу обокрасть своих богатых друзей. Людей, которые знали ее семью десятилетиями.
Когда Денвер был осужден, она просто ушла из его жизни, даже не попрощавшись.
Мать, которой он доверял, мать, которую любил, просто исчезла.
Теперь, десять лет спустя, Денвер подал очередную апелляцию, и вполне вероятно, что Джеки вернется.
Он давно уже пережил ее предательство и перевернул эту страницу своей жизни, но сейчас его бесило то, что теперь, когда он добился успеха, все могло быть разрушено – стоило только Денверу, выйдя из тюрьмы, приняться за старое.
Компания процветала, и Джекс каждый день благодарил всех богов за то, что его бабушка переписала на него прииск, когда ему было двадцать пять.
Бабуля была дамой весьма трезвомыслящей и не доверяла дочери из-за сердечной склонности последней ко "всяким подонкам", поэтому, вместо того чтобы оставить Джеки все свое состояние, она распределила активы.
С тех пор Джекс без устали работал, чтобы сделать прииск более прибыльным, и ему это удалось, несмотря на антирекламу, за которую должен был поблагодарить отца. Тот, видимо, считал день прожитым зря, если не видел своего имени на первых полосах газет. Помимо скандала с судом и обнародованными криминальными связями, были еще интервью в журналах, слухи об организации синдиката азартных игр в тюрьме и откровенная автобиография. Неудивительно, что журналисты преследовали Джекса, желая получить его комментарии.
Он снова и снова повторял им, что ему нечего сказать об отце. Ни единого слова.
Джекс рефлекторно сжал кулаки при воспоминании о последней встрече с отцом перед самым его арестом. Денвер тогда заказал столик в самом дорогом ресторане Мельбурна. Они ели тасманские устрицы и филе миньон, запивая самым дорогим вином, подчеркивающим вкус блюда.
Отец был превосходным рассказчиком, и Джекс до слез и колик в животе смеялся над его байками. Чем старше он становился, тем больше ценил их отношения.
Немногие из его знакомых парней стали бы тусоваться с отцами, но ему это было интересно. Денвер посвящал его во все свои дела.
Как выяснилось позже, не во все.
Денвера арестовали на следующий день.
И мир Джекса рухнул.
Он всегда обожал отца. Он стремился на него походить. Он восхищался им за то, что тот, выходец из рабочей и криминальной (если вспомнить, кем был его дед) среды, смог стать воротилой бизнеса. И вот его отец оказался лжецом и вором и вовсе не тем человеком, за которого принимал его Джекс.
Он оставался рядом с Денвером – во время суда, всей этой газетной шумихи, вплоть до вынесения приговора.
В тот момент, когда за отцом захлопнулась дверь тюремной камеры, их отношениям пришел конец.
Музыка перестала играть, и Джекс сел на диван. По спине пробежал неприятный холодок.
Пусть теперь ему было плевать на прошлое, но у него по-прежнему возникало это противное, сосущее под ложечкой ощущение, когда он вспоминал, как много жизней поломал отец своей ложью, сколько семей разорил. Ощущение, которое он ненавидел.
Судя по тому, какой прием ему был оказан сегодня вечером, люди этого тоже не забыли.
К дьяволу их.
У него было полно работы.
И компания, которую нужно было превратить в промышленного гиганта. Сегодня он сделал к этому первый шаг. Ничего личного. Просто бизнес.
Кому он лгал? Бизнес закончился вскоре после того, как он явился по фальшивому приглашению на презентацию Сиборнов. С той секунды, когда он увидел Руби, бизнес уступил место предвкушению удовольствия.
Дикого, необузданного, порочного.
Он хотел ее.
А если Джекс Марони чего-то хотел, он это получал.
За это он должен был поблагодарить старину-отца. Джекс с раннего возраста усвоил, что ему дадут все, что он пожелает. Денвер был таким мягкотелым.
Джекс сжал кулаки и со всей силы ударил ни в чем не повинный диван.
Хватит.
На столе его ждала огромная кипа бумаг, и пора было завязывать с этими соплями. Да, сделка, которую он так добивался, уплывала из рук из-за репутации его отца. Зато женщина, от которой зависело заключение этой сделки, пробудила в нем живейший интерес.
Джекс знал о репутации Сапфиры Сиборн и ожидал схватки с настоящей акулой. Но перепалка с претендующей на остроумие дерзкой блондинкой удивила и потрясла его.
Когда она услышала его имя, а позже предложение… да, в гневе она была великолепна.
Джекс чувствовал возбуждение при одном воспоминании об этом.
К сожалению, в данной ситуации он не мог позволить себе пойти на поводу у своей похоти, ведь у Руби Сиборн было то, чего он так страстно желал.
Как правило, если он чего-то желал, он шел и брал это. "Сиборн" не должна стать исключением.
Глава 4
Руби провела три дня над счетами компании вместе с бухгалтером, пока у нее не заболели глаза. Математика определенно не была ее сильной стороной, и все же она слушала и вникала.
Сколько бы они ни прикидывали различных вариантов, чуда не произошло. Было ясно, что без денежных вливаний или существенного сокращения расходов компания скоро обанкротится.
Руби заморгала, пытаясь прогнать ненавистные слезы. Она никогда не отличалась чрезмерной чувствительностью, но в последнее время была на грани нервного срыва.
Не самое подходящее состояние для решающей схватки.
Меньше всего на свете ей хотелось проводить воскресенье на скачках, но партнер по бизнесу пригласил ее, и ей не хотелось обижать его отказом.
Руби дефилировала под тентом, растянутым на Флемингтонском ипподроме, целуясь со знакомыми, приветствуя конкурентов и клиентов, фальшиво улыбаясь и оживленно болтая о всякой чепухе, словно всю жизнь только этим и занималась.
Она понятия не имела, как Сапфи проделывала это изо дня в день. Неудивительно, что сестра просто сгорела на работе. А ведь это еще самая легкая из ее обязанностей как президента. И никто не догадывался, что ее любимая компания каждый день делает шаг на пути к разорению.
При воспоминании о сестре и о том, как мало Сапфи ей доверяла, у Руби словно ком в горле застрял. Она взяла бокал шардоне с подноса проходящего мимо официанта и направилась на лужайку. Ей необходимо было выбраться из толпы.
Руби глубоко вздохнула, и тиски, сжимавшие ее легкие, ослабли. Потягивая вино, она оглянулась на битком набитый шатер.
И увидела мужчину, которого ей так хотелось увидеть.
Джекс Марони. Черный костюм. Черное сердце. И настроение тоже не слишком светлое, судя по мрачному лицу и вечно нахмуренным бровям.
По всей видимости, он пришел сюда не для того, чтобы пообщаться. Спрятавшись за экраном, он, ни на секунду не переставая хмуриться, мрачным пронзительным взором сканировал помещение.
Интересно. Это уже второй прием за несколько дней, на котором он намеренно дистанцировался от толпы. Было не похоже, чтобы Джекс чувствовал себя неловко, и все же он совершенно не вписывался в это закрытое рафинированное общество. Высокий, прекрасный, мрачный самец.
Руби продолжила наблюдение. Он не двигался, не улыбался, не брал напитки и закуски. Единственный раз, когда он подал хоть какой-то признак жизни, имел место при приближении Мейеров, пожилой богатой семейной пары, друзей ее матери. Он распрямил плечи, изобразил на лице то, что при желании могло сойти за улыбку, и протянул руку. Однако старики прошествовали мимо, пробормотав что-то себе под нос (однако достаточно громко, чтобы Джекс услышал, и с таким трудом давшаяся ему улыбка исчезла с его лица).
Этот человек делал все, чтобы разорить компанию ее семьи, и Руби должна была его ненавидеть, но в этот момент ей стало жаль его. Лицо Джекса, разумеется, почти сразу же приняло свое обычное непроницаемое выражение, словно ничего и не произошло.
Если ей не изменяла память, восемьсот тысяч долларов, принадлежавшие сыну Мейеров, перекочевали в карман Денвера Марони. Неудивительно, что они не слишком обрадовались встрече с его сыном.
Эта публика всегда защищала свое, а отец Джекса совершил немыслимое: воспользовался многолетней дружбой, чтобы обчистить их до нитки.
Руби не давал покоя вопрос: зачем Джекс добровольно идет на это? Он мог казаться холодным и равнодушным, словно плевать хотел с высокого маяка, кто и что о нем думает, но отдавать себя на растерзание толпе из-за грехов отца – это было чересчур.
Должно же это было задеть его! Если только Джекс не сделан из камня. Хотя, судя по виду, с которым он попеременно поглядывал то на часы, то на толпу, как будто ожидая кого-то, это предположение было не так уж далеко от истины.
Сердце Руби замерло в сладкой истоме, но она тут же строго одернула себя. Вряд ли он искал ее. Если вспомнить, чем закончилась их беседа, можно предположить, что следующая встреча состоится уже в присутствии толпы юристов.
Такие парни, как он, так легко не сдаются. Властные, самоуверенные, не принимающие отказа.
Если Джекс Марони нацелился на "Сиборн", спасти ее сможет только вмешательство свыше. Руби подумала, что это неплохой выход – во всяком случае, единственный. Джекс выразился вполне ясно – его интересовал прииск, а вовсе не самый старый ювелирный магазин в Мельбурне.
Джексу было плевать, что Сиборны поставляли тиары конкурсу "мисс Австралия" уже двадцать лет. Ему было плевать, что телезвезды собственноручно писали им благодарственные письма. Ему было плевать, что австралийские актеры, пробившиеся в Голливуде, дефилировали в их драгоценностях по красной ковровой дорожке.
Джексу Марони было не плевать лишь на деньги – его деньги, – а все остальное могло гореть синим пламенем.
Руби не знала, то ли стресс последних дней лишил ее разума, то ли ей срочно требовалось сорвать на ком-нибудь злость, а он оказался под рукой, но она решительно поставила бокал и направилась к нему. Джекс увидел ее, и на его лице промелькнула радость, быстро сменившаяся выражением полнейшего безразличия, которое он, вероятно, репетировал каждое утро перед зеркалом.
– Выслеживаешь добычу?
Он вытаращил глаза от изумления:
– Что, прости?
Она махнула рукой в сторону толпы:
– Большинство мельбурнских ювелиров присутствуют здесь. Ищешь, кого бы разорить?
Он натянуто улыбнулся:
– Полагаю, ты не собираешься принимать мое предложение.
– Правильно полагаешь.
Предложение… Наверное, какой-нибудь талмуд на пятьдесят страниц, предназначенный, чтобы запудрить ей мозги.
Руби ненавидела это чувство бессилия.
– Ты охлофоб?
Он покачал головой:
– С чего ты взяла?
– Ты все время держишься в стороне от толпы.
– Скорее толпа держится в стороне от меня, – пробормотал он с горечью, окинув взглядом собравшихся.
Может, ее предположения были недалеки от истины? Хотя мистер Денежный Мешок и делал вид, что ему сам черт не брат, ему вовсе не нравилось быть изгоем.
– Выглядишь так, словно тебе в тягость находиться здесь. Вероятно, это отпугивает людей.
Он пожал плечами:
– Меня это мало волнует. Я здесь по делу.
– Боюсь даже предположить, что это за дело, – пробормотала Руби, удостоившись очередной ухмылки.
– Тебе не с кем поговорить?
– А тебе? – парировала она, но тут же устыдилась своей колкости.
Джекс нагло уставился на нее, взглядом срывая черное шелковое платье без бретелек. По ее телу побежали мурашки – она никогда не чувствовала себя настолько обнаженной, будучи полностью одетой.
– Я здесь потому, что мне этого хочется.
Это была просто банальность, ничего не значащая для парня, привыкшего, что женщины падают к его обутым в туфли от Прада ногам. Но в тот момент ей хотелось верить ему.
Словно почувствовав это, Джекс оттолкнулся от стены и шагнул ей навстречу, оказавшись совсем близко. Слишком близко.
Руби ощутила приближение легкой паники. Его губы искривились в усмешке.
– Нечего сказать? Кажется, это впервые.
Отчаянно борясь с желанием поцеловать его, она презрительно фыркнула:
– Ты ничего не знаешь обо мне.
Он наклонился к ней, и она едва не потеряла голову от его запаха. Запаха самца.
– Может быть, я хотел бы узнать, – прошептал он, щекоча ее ухо горячим дыханием.
Руби закрыла глаза, смакуя ощущение жара, охватившего ее тело. Реальность грубо вторглась в фантазии. Только интрижки с врагом ей сейчас и не хватало.
Джекс коснулся ее лица, проведя пальцем по щеке. Новая волна удовольствия едва не накрыла Руби с головой.
Здравый смысл все-таки не был окончательно побежден всепоглощающим желанием, и она удержалась от того, чтобы схватить его за руку и увезти к себе домой.
С парнями она обычно сама проявляла инициативу, не дожидаясь, когда они сделают первый шаг. Если мужчина ей нравился, она давала ему это понять.
Но когда Джекс отступил на шаг, оставляя ее разгоряченной и жаждущей прикосновений, она поняла, что он не обычный мужчина.
У Руби не получится играть с ним. Он был не из тех, кого можно подразнить и распалить, а потом оставить ни с чем.
Учитывая положение, в котором находилась ее компания, вряд ли стоило играть с огнем.
– А я хотела бы, чтобы ты оставил мой прииск в покое.
Желание в глазах Джекса не погасло. Кажется, ее колкости его заводили.
– А я хотел бы, чтобы этот город узнал, что я не такой, как мой отец, и люди бы согласились вести со мной дела, но мы не всегда получаем то, что хотим.
Ее поразила его откровенность. Когда его губы дрогнули и он попытался отвернуться, она схватила его за руку:
– Значит, у тебя все-таки есть сердце, несмотря на то что ты изображаешь из себя крутого парня.
Он нахмурился, но выражение его лица все же смягчилось.
– Ничего подобного. – Он постучал себя по груди. – Пусто. Можешь называть меня Железный Дровосек.
В детстве Руби обожала "Волшебника из страны Оз", и тот факт, что этот большой бизнес-хищник читал эту сказку, тронул ее так, как ничто другое.
– Ты хочешь, чтобы тебя приняли…
– Только в качестве делового партнера. – Он пренебрежительно махнул рукой в сторону зала. – Мне все равно, как они относятся ко мне лично.
Это уточнение только укрепило Руби в мысли о том, что всеобщее презрение задевало его больше, чем он хотел признать.
– Хорошо, ты хочешь, чтобы они приняли тебя как делового партнера, а я хочу спасти семейное дело. Может, нам стоить подумать, как решить наши проблемы?
Джекс нахмурился еще сильнее:
– Зачем? Как ты точно подметила, мы едва знаем друг друга. С какой стати я буду обсуждать с тобой свои проблемы? – Он покачал головой. – Деловые предложения – всегда пожалуйста. Это? – Он указал на толпу. – Даже не надейся.
Руби уставилась на него, пытаясь ухватиться за мысль, мелькнувшую на периферии ее сознания.
Он несколько раз повторил слово "предложение". Что, если они смогут придумать предложение, которое будет выгодно им обоим?
Мысль начала приобретать ясные очертания, и внезапно в голове Руби что-то щелкнуло. Она судорожно вздохнула.
– Что с тобой?
Она посмотрела на его руку:
– Ты женат?
– Нет.
– У тебя есть кто-нибудь?
Его лоб разгладился, а на губах заиграла сексуальная усмешка.
– Если ты таким образом хочешь пригласить меня на свидание…
– Я не хочу идти с тобой на свидание. – Она взяла его за рубашку и притянула к себе: – Я хочу выйти за тебя замуж.
Когда Денвера арестовали, Джекс получил от журналистов, жаждущих сенсации, несколько совершенно бредовых предложений.
Но ни один из них не переплюнул в бредовости Руби Сиборн, предлагающую ему жениться на ней.
– Тебе не нужно заходить настолько далеко, чтобы затащить меня в постель. Я и так согласен.
Руби засмеялась. И этот искренний заразительный смех вызывал у него очередную вспышку желания.
– Это не то, что ты думаешь. – Она быстро оглянулась через плечо. Бесполезная предосторожность. Можно подумать, что кто-нибудь приблизится к нему на расстояние пушечного выстрела. – Это деловое предложение.
Она поманила его пальчиком. Джекса не нужно было просить дважды. От нее пахло ягодами. Клубникой? Малиной? Черникой? Сладость, которую он жаждал попробовать на вкус.
Он кивнул:
– Сколько ты уже выпила?
– Недостаточно, – пробормотала она, криво усмехнувшись.
Женщины предлагали ему разные вещи, но никто еще не додумался предложить ему женитьбу!
– Просто выслушай меня, ладно? – Руби положила руку на его плечо, и Джекс замер – реакция его организма на простое прикосновение была чересчур оживленной.
– Я весь внимание.
Она потащила его в самый тихий угол импровизированной комнаты. Там они укрылись под пальмой.
– Разве тебе не полагается встать на одно колено, чтобы все было по правилам? – поддразнил он ее.
– Заткнись.
– Кто так разговаривает с будущим женихом?
– Господи, ты просто заноза в за…
– По крайней мере, я знаю, что меня ждет, когда мы поженимся. Это радует.
– Полагаю, я заслужила твои насмешки, учитывая, что мое предложение действительно звучит абсурдно. Но когда ты меня выслушаешь, ты согласишься, что это отличная идея.
Он скрестил руки: