- Откуда ты знаешь? Ах, черт. Я постоянно забываю, кто ты такой. - Она кокетливо улыбнулась. - От вас ничего не скроешь. Подождите несколько минут, мы сейчас вас позовем. Девочки, мы идем показывать Кристиану и Лорене фиолетовый зал! Вы должны помочь мне проверить, все ли готово. Не отставайте.
Когда Мара с девушками удалилась, я сгребла со стола сумочку и поднялась.
- Ну, знаешь, это уже чересчур! Лезть под юбку моей подруги прямо у меня на глазах?!
- Во-первых, под юбку ей никто не лез - заметь, она сама предложила, а я согласился. Во-вторых, запомни: единственный способ получить от вакханки то, что ты хочешь - это дать ей то, что хочет она.
- Ты будешь трахаться с ней до утра, а я буду мерзнуть в одиночестве?!
- Ревнуешь?
Винсент тоже встал и, вернув на место стул, подошел ко мне.
- Нет, - ответила я, опуская глаза. - Но просто у людей… не принято так себя вести.
- Как? Делать то, что они хотят? Да, я заметил, что у людей это не принято. Я долго живу среди них, их взгляды остаются одними и теми же на протяжении веков.
- Ладно, забудь. Я уже поняла, что с тобой бессмысленно играть в словесные игры.
Винсент осторожно поднял мою голову за подбородок, наклонился ко мне и поцеловал.
- В этом мире нет ни одного существа, которое полностью мне принадлежит - и я, соответственно, не принадлежу полностью ни одному существу. Но ты можешь поехать со мной. Я дам тебе попробовать то, что ты никогда не пробовала. Тебе должно понравиться.
- Это звучит очень соблазнительно, но я откажусь.
- Тогда пойдем и посмотрим на фиолетовый зал. На него на самом деле стоит взглянуть.
Глава шестая
Винсент
(1)
Она была молода. Пожалуй, таких молодых вакханок я еще не встречал - по моим ощущениям, ей было чуть больше ста лет. В этом возрасте они уже полностью осознают то, кем являются, но еще не успевают устать от слишком долгой, по их меркам, жизни. Ее кожа едва ощутимо пахла вином - терпкий, сладковатый запах, который мог бы показаться неприятным, если бы не оставлял легкого послевкусия: такое обычно ощущаешь после пары глотков качественного напитка. В первые минуты я чувствовал, что она немного скованна, даже смущена, но, скорее всего, потому, что наши с ней статусы были слишком разными, а не по причине того, что она боялась меня разочаровать. Последняя маска слетела с нее довольно быстро. Наверное, она сама не поняла, как и когда именно это произошло.
Мы редко говорили об этом вслух, но в наших кругах связи с вакханками считались чем-то недостойным - вроде похода в бордель для политического деятеля, который блюдет свою репутацию. Вместе с тем, если бы кому-то из нас предложили провести приятный вечер в такой компании, он согласился бы (пусть и не публично). Это был один из очень немногих соблазнов, перед которыми не мог устоять никто. Особым шиком считались вакханки, которым уже исполнилось триста лет: обычно они являлись хозяйками заведений, в которых можно было устроить такое веселье, и принимали на работу, в основном, своих ровесниц или женщин постарше. К молодым вакханкам относились с легким презрением - они были глуповаты, в их обществе было скучно, если речь шла о чем-то, кроме секса. А еще потому, что с молодыми вакханками, в отличие от старших представительниц их рода, было довольно сложно растягивать удовольствие - так, как мы привыкли делать это со смертными. Вакханки чувствовали наше влияние и начинали ему сопротивляться.
Мара мне не сопротивлялась. Не знаю, что пробуждало во мне нетерпение: тот факт, что она мне не сопротивляется, или же мысль о том, что мне не так уж хочется растягивать удовольствие, и я хочу получить то, что полагается мне как существу, стоящему выше нее в темной иерархии. С каждой минутой держать себя в руках становилось все сложнее, а их кровь я не пробовал целую вечность, и это подливало масла в огонь. Я хорошо помнил, какова она на вкус. Наверное, даже слишком хорошо. Эти ощущения нельзя было забыть и при большом желании.
Определение "приятные" вряд ли подошло бы: я не был уверен, что существуют подходящие эпитеты. Секс с вакханкой еще можно было воссоздать искусственно в фантазиях или снах, но со вкусом их крови это не прошло бы. Его невозможно было описать. В этом было что-то издевательское и порочное… в этом была наша слабость. Одна из немногих, но непреодолимая.
- Ну, сколько же можно? - спросила Мара, глядя мне в глаза. В ее взгляде читалась искренняя мольба. - Ты меня уже измучил!
- Ты устала, дорогая? Мне тоже кажется, что нам нужно передохнуть.
- Нет! - Она крепко обняла меня за плечи. - Я убью тебя, если ты остановишься, понял?
Кожа у нее на шее была тонкой, нежной, почти прозрачной. На мгновение я испугался, что не смогу ее прокусить, но отбросил эту мысль - уж слишком она была нелогична. Мара проследила за моим взглядом, и в ее глазах мелькнуло недоумение.
- Только попробуй… - начала она угрожающе, понимая, что к чему.
- Только попробую, милая, обещаю.
Она попыталась подняться, но я положил ладонь ей на щеку и прижал ее голову к подушке.
- Нет, пожалуйста, - взмолилась Мара, пытаясь меня оттолкнуть.
Кожа поддалась легко, так, будто тонкий материал, который может порваться от одного прикосновения. Мне казалось, что я смогу выпить сколько угодно, но на деле у меня получилось сделать разве что пару глотков. Этого хватило для того, чтобы знакомые ощущения захлестнули меня с головой. Я почувствовал головокружение, потом - легкое напряжение, и, в конце концов, абсолютное спокойствие. Такое, будто весь мир с его проблемами отдалился от меня, и я оказался в своей личной реальности, куда заказан вход остальным. И пребывал бы там несколько минут, если бы к миру с его проблемами меня не вернула пощечина Мары.
- Ты меня укусил! - завопила она. - Как ты мог?! Ты чертов наркоман и маньяк! И я впустила тебя в свой дом?! Сейчас же уходи!
- Зачем же распускать руки? - спросил я, потирая щеку.
Мара подошла к зеркалу и, откинув с шеи волосы, внимательно оглядела две небольшие алые точки.
- Да ты настоящий психопат! Как я выйду из дома в таком виде? Что обо мне скажут?!
Я поднялся и подошел к ней, и она инстинктивно сделала пару шагов назад.
- Наркоман, маньяк, вампир, психопат, - перечислил я. - На твоем месте я бы подумал перед тем, как высказывать следующее оскорбление. Следы от укуса пройдут максимум через пару часов, так что нервничать не стоит. Но помни о том, что я нахожусь на добрый десяток ступеней выше тебя в цепочке выживания.
Мара поджала губы.
- Что-то я не заметила, что сейчас ты находился на грани жизни и смерти, - сказала она. - Совсем наоборот - ты очень хорошо себя чувствовал!
- Верно. Поэтому я выпил меньше, чем мог, и твоя жизнь и здоровье под угрозой не оказались. Или ты плохо себя чувствуешь?
- Нет. Но ты мог сделать это более цивилизованно. Попросить у меня разрешения, например. Но уж точно не кусать! Вообще-то, я испугалась!
Я шагнул по направлению к ней, и Мара предостерегающе подняла руку.
- Я не хотел тебя напугать. Но дело в том, что я, в отличие от вампиров, не смогу выпить ни капли, если твое сердце бьется в нормальном ритме. В момент оргазма, как ты понимаешь, оно бьется быстрее. Говорят, в таких случаях кровь приобретает особый вкус.
- Ну ты… - Мара осеклась, вспомнив о моем предостережении, и снова взглянула на себя в зеркало. Одним из самых положительных моментов в поведении вакханок было то, что у них практически полностью отсутствовал инстинкт самосохранения: она могла испугаться, чудом избежав автомобильной аварии, но уже через пять минут думала о том, что ей нравится ощущение опасности, и проделывала опасный маневр на дороге еще раз. Вот и теперь она улыбалась своему отражению, и страха в ней уже не осталось. - Ты знаешь, наверное, я перегнула палку. Подумаешь, какие-то следы. Мне даже понравилось. В этом есть что-то… животное и первобытное. - Она подошла ко мне и заглянула в глаза. - Хочешь еще чуть-чуть?
- Очень, но тогда я не выйду из твоего дома на своих двоих.
- Это скучно. - Она помолчала, внимательно изучая мое лицо. - Пойдем, поплаваем под луной?
Я обнял ее за плечи.
- Как-нибудь потом. Ты мне кое-что обещала, помнишь?
На ее лице появилось скучающее выражение.
- Ах да. Вопросы. Что ты хочешь узнать?
- Эта женщина из Ордена. Подумай хорошенько и попытайся вспомнить - она точно ничего у тебя не спрашивала? Может быть, о своих коллегах? Или обо мне?
Она посмотрела на меня с улыбкой.
- Если это на самом деле твоя сбежавшая жена, то вкус у тебя отменный, не могу не признать. Но о тебе она не спрашивала. Я уже сказала, что она ни о чем не спрашивала. Просто пришла и ушла.
Мара вернулась в кровать, захватив с туалетного столика щетку для волос, и принялась причесываться.
- Зачем ты приехал в Треверберг? - спросила она. - Ищешь Незнакомцев?
- А ты можешь мне в этом помочь? Они любят увеселительные заведения, может, они заглядывали и к тебе.
Она задумчиво провела щеткой по волосам.
- Давно. Один раз. Это был молодой мальчик, максимум лет пятьдесят. Он вел себя настороженно, всего боялся… ну, ты знаешь, как это с ними бывает. Было бы глупо ожидать от создателя, который насильно обращает кого-то, ускоренного курса "как быть вампиром".
- И что же мальчик?
- Поискал жертву, но никто не отозвался. И он ушел ни с чем. Скорее всего, уехал из города. А теперь… теперь тут либо никого из них не осталось, либо они хорошо прячутся. И, скорее всего, последнее. Этот город создан для таких, как они.
Я сел на кровать, потом лег и замер, глядя в потолок. Мара примостилась рядом, свернулась клубочком и положила голову мне на грудь.
- Назови мне свое настоящее имя, - попросила она.
- Хочешь попробовать меня приворожить? Я могу притвориться, что у тебя получилось.
- А как же Лорена?
- Лорена - это особый разговор.
Она вздохнула и потянула на себя разноцветное лоскутное покрывало.
- Я немного подремлю, - заговорил я. - Но тебе я спать не советую.
- Это почему же? - удивилась Мара.
- Когда я сплю потому, что чувствую усталость, мне иногда снятся плохие сны. Если кто-то спит рядом с нами, то ему снится то же самое.
- Хорошо. Тогда я просто полежу с закрытыми глазами, а ты отдыхай. Я буду охранять твой сон.
(2)
Ирландские луга и озера прекраснее всего весной. Нигде в мире нет такого воздуха, даже возле океана, даже в горах, даже на далеких островах, куда не ступала нога человека. Сама природа прикасается к тебе, ты чувствуешь себя ее частью, продолжением. Полдень уже давно миновал, солнце продолжает свой путь к линии горизонта, стало прохладнее, но наша кровь слишком горяча, чтобы это чувствовать. Хотя, наверное, слишком холодна, чтобы обращать на это внимание. Мы с Даной спускаемся к озеру, прокладывая себе путь в высокой траве и обходя немногочисленные деревья. Я держу ее за руку, а она смотрит на солнце, прикрывая глаза ладонью.
- Для моих предков появление на солнце означало смерть, а я смотрю на него без страха, - говорит она мне. - Мне кажется, это прекрасно.
Я оглядываюсь.
- Похоже, мы тут не одни.
Дана прислушивается.
- Да, тут кто-то есть. Но далеко… рядом с озером. - Она неожиданно вырывает руку и бросается вперед, крича на ходу: - На перегонки!
Я знаю, что догнать ее у меня не получится, но все же пробегаю сто-двести метров, останавливаюсь и смотрю на удаляющуюся фигуру. Дана на секунду оборачивается, показывает мне язык, и вот уже фигура в длинном белом платье снова отдаляется от меня.
- Винсент, догоняй! - слышу я ее голос, но все мои шансы, если они и были, упущены.
Через пару минут Дана спускается к озеру и пропадает из виду. Я изучаю обстановку и после недолгих колебаний взбираюсь на ветвистое дерево. Отсюда можно хорошо разглядеть окрестности, в том числе, и озеро. На берегу сидит светловолосый молодой человек. Чуть поодаль пасется стадо овец, которое охраняют большие мохнатые собаки.
Дана, конечно же, видит молодого человека, но не торопится приближаться к нему. А он слишком сосредоточен на своих мыслях и не замечает, что теперь не один. Несколько минут она бродит по берегу в некотором отдалении от него, осторожно опускает ногу в воду и пробует температуру - холодная, почти ледяная, как и должно быть в такое время года - после чего сбрасывает платье и с разбегу прыгает в озеро.
Молодой человек, встрепенувшись, поднимает голову и испуганно осматривается. Собаки уже навострили уши, но, осознав, что опасности нет, успокаиваются. Пастух поднимается, не отрывая взгляда от спокойной глади озера - неужели ему показалось? Он ждет, а Дана не торопится показываться из-под воды - скорее всего, опустилась на самое дно и ищет там что-то интересное, что можно было бы привезти домой в качестве сувенира. Она может позволить себе не дышать под водой хоть несколько дней, но пастух, конечно же, этого не знает. Он идет по берегу и, наконец, находит ее платье: белый шелк запутался в ветвях колючего кустарника. Пастух поднимает платье, стараясь не касаться колючек, натыкается на одну из них, и на ладони появляется крошечная красная капля.
Дана тут же выныривает из-под воды и смотрит на молодого человека, но не подплывает к берегу. Он машет ей рукой, а она качает головой и снова ныряет, а через минуту показывается на другой стороне озера и выходит на берег. Она поворачивается к пастуху спиной и потягивается, а потом садится на траву, скрестив ноги, принимает выжидательную позу и манит его пальцем. Но тот, похоже, не собирается купаться в холодной воде.
Наконец, Дане эта игра надоедает. Она снова соскальзывает с берега в воду и, подплыв к пастуху, протягивает руку, требуя, чтобы он вернул ей платье. Но и эта просьба остается без внимания. Дана повторяет свой жест, на этот раз, более настойчиво, и, понимая, что платье ей не отдадут, выходит из воды, остановившись на расстоянии нескольких шагов от пастуха. Он смотрит на нее во все глаза, гадая, что же это за существо, сумевшее пробыть под водой так долго и плавающее так быстро. Длинные, почти до колен, волосы, с которых крохотными ручейками стекает вода, делают ее похожей на русалку.
Пастух делает шаг по направлению к ней, и Дана поднимает руку, предостерегая его, но он и на этот раз решает ослушаться. Когда между ними остается всего лишь несколько сантиметров, Дана бросается наутек, а молодой человек после секундного колебания пускается в погоню, забывая про стадо и собак. Она зовет меня мысленно, но я не отзываюсь - мне интересно, что будет дальше.
Дана, тело которой и без того является воплощением женской красоты, бежит как львица или пантера: ее движения исполнены изящества и природной силы. Сначала она двигается медленно, стараясь, чтобы пастух не потерял ее из виду, и водит его кругами, но в какой-то момент дыхание его сбивается, а силы заканчиваются, и тогда она использует свои способности для того, чтобы скрыться. Когда она приближается, я зову ее по имени, и она поднимает голову.
- Высоко же ты забрался, Винсент!
Я спускаюсь с дерева и смотрю на нее.
- Кажется, ты что-то потеряла?
- Наглый смертный мальчишка украл у меня платье.
Она падает на траву, раскидывает руки и смотрит на небо. Я ложусь рядом.
- И как же мы теперь вернемся? В городе нас не поймут.
Дана гладит меня по щеке, проводит пальцем по губам и улыбается.
- Мы переночуем тут. Я уже нашла, чем подкрепиться. - Она закрывает глаза и мысленно зовет пастуха: - Мы тут мальчик. Иди сюда.
- Я люблю тебя, - говорю я ей.
Вместо ответа она приподнимается и целует меня. Я беру в руки ее лицо, заправляю влажные волосы за уши, а потом опускаю ладони ниже, лаская плечи и спину. Дана поднимает голову, подставляя моим губам шею.
- И я люблю тебя, - произносит она тихо, почти шепотом. - И раздевайся уже. Или ты боишься замерзнуть?
Я прижимаю ее к себе и чувствую, как бьется ее сердце. Я могу почувствовать это на расстоянии сотен километров, но сейчас мне хочется прикоснуться к ней.
- Оно бьется так, будто я перепуганная смертная, - выдыхает Дана мне в ухо и смеется. - Ты - первый мужчина, рядом с которым оно бьется так часто… а ведь мое сердце обычно бьется медленнее твоего, правда?
Она не дает мне ответить - легко отталкивает и смотрит в какую-то точку за моей спиной, по-прежнему улыбаясь.
- А вот и мальчик. Подумать только, как быстро он нас нашел, Винсент! Если бы я его не позвала, он блуждал бы тут целую вечность!
Увидев нас, пастух останавливается, как вкопанный. Он до сих пор держит в руках платье Даны, так аккуратно, будто это самый дорогой в мире материал. Он переводит взгляд с меня на нее и обратно, пытаясь отдышаться. Дана снова ложится на траву и принимает довольно-таки развязную позу, при виде которой щеки нашего гостя заливаются краской. Теперь я вижу, что он действительно очень молод - ему не исполнилось даже двадцати, и в очертаниях его лица еще угадывались плавные детские линии.
- Тебе нужно попросить прощения, мальчик, - сообщает ему Дана. - Мы с моим мужчиной кое-чем занимались, а ты нам помешал. И, если уж на то пошло, это нехорошо - красть у женщины платье и подглядывать за ней, когда она купается.
Пастух качает головой, и я перевожу ему сказанное. Если до этого он был смущен, то теперь у него такой вид, будто он готов провалиться в Ад - только бы мы оставили его в покое. Наконец, он, не поднимая глаз, отвечает мне парой слов.
- Твой ужин спрашивает, уйти ли ему, - перевожу я, сдерживая смех.
- Винсент, это не ужин, это изысканный десерт. - Дана смотрит на молодого человека. - Ты останешься и присоединишься.
Эти слова она сопровождает повелительным жестом, понятным без слов, и пастух послушно опускается перед ней на колени. Она приподнимает его голову за подбородок.
- Старайся. А то я разозлюсь, и ты станешь ужином.
К своему счастью, молодой человек не понимает ни слова, но улавливает интонацию и, с жаром кивая, наклоняется к ней. Дана запускает пальцы ему в волосы и запрокидывает голову. Я смотрю на спину пастуха: рубашку он забыл на берегу и, конечно же, не подумал о ней, так как торопился догнать хозяйку платья. У него очень светлая, с синеватым оттенком, кожа - типичный представитель здешних широт. Гладкая, ни единого волоска, ни одной шероховатости. Я ловлю себя на мысли, что мне хочется прикоснуться к нему, и не вижу смысла сдерживаться - провожу пальцами по его позвоночнику. Пастух мгновенно напрягается и поднимает голову, но, похоже, не осмеливается повернуться ко мне и посмотреть в глаза. Дана кладет ладонь ему на грудь.