- Спасибо, - натянуто щебечу я, и неожиданно решаю, как Джеймс Бонд, хорошенько вписаться в их атмосферу. – Я столько дней потратила на поиски. Едва с ума не сошла!
На самом же деле платье выбрала Елена, но им об этом знать необязательно.
- На поиски? – с легким отвращением интересуется огненно-рыжая мулатка. Она кривит свой нос и тянет, - я-то думала, его сшили на заказ.
Все девушки как-то уныло припускают плечи, а я вдруг понимаю, что Джеймс Бонд из меня никудышный. Кто бы мог подумать, что сейчас в моде не шопинг, а личный швея.
- Я это и имела в виду! - улыбаюсь, выхватываю у мимо пробегающего официанта бокал с игристым вином и, хихикая, добавляю, - ходила, искала, какое же мне ателье выбрать!
- Аа, - одновременно тянут идиотки, и я растягиваю губы в победной улыбке. Все-таки врать я уметь. Как не крути.
- Слышали, приехала Тэодора из Франции.
- Плевать на нее, - перебивает брюнетка. – Куда важнее, что вернулся тот-самый-маньяк.
- Тот-самый-маньяк? – спрашиваю я и вижу, как четыре девушки синхронно закатывают глаза к сводчатому потолку. – Что?
- Мы и забыли, что ты новенькая. – Ага, да, они определенно об этом НЕ забыли. – Есть один мужчина. Ему и тридцати-то нет, но он уже сколотил немалое состояние.
- Поэтому он маньяк?
- На нем висит два изнасилования. Висит – значит, числится, но не подтверждается. Он частенько разъезжает по странам: Франция, Италия, Германия…
- Испания.
- Греция!
- И что же он здесь делает? – я недоверчиво хмурю лоб. – По-моему, тут и так достаточно тех, кто виноват, но не наказан. - Девушки вновь смотрят на меня, сведя брови, а я вздыхаю, осознавая, что пора уже мне научиться контролировать то, что я говорю. – В смысле, - тихо откашливаюсь, - в смысле тут и без него безумно весело.
- Он отпирается, утверждает, что никого не трогал, - тоном знатока шепчет блондинка, но вдруг заговорчески округляет глаза, - однако мы-то знаем, что он лжет. Одна из жертв подтвердила его причастность.
- Тогда почему он до сих пор на свободе?
- Потому что денег у него много, Зои. Почему же еще?
Удивляюсь: как же они умудряются одновременно и оскорблять себе подобных и не замечать того, что живут точно так же. Но на этот раз держу язык за зубами. Вижу, как они недоверчиво разглядывают мое лицо, платье, маленькие шрамы на руках, и прикусываю губу до такой степени, что становится больно.
- Болтаете? – внезапно спрашивает знакомый голос, и рядом появляется Соня. Она пьяно пошатывается, кладет руку на мое плечо и заговорчески шепчет, - прямо по курсу знойный убийца.
- Тот-самый-маньяк? – охнув, ужасается рыжая мулатка.
- Лучше. Теслер.
- Теслер? – я смотрю в сторону резервированных столов, куда стреляет пьяными глазами Софья, и испуганно замираю. Черт. Резко поворачиваюсь лицом к девушке и вспыхиваю, - а он что здесь забыл?
- Охраняет наше спокойствие.
- Скорее устраняет проблемы.
Непроизвольно кидаю взгляд себе за спину и тут же сжимаю пальцы. Почему мы вечно пересекаемся? Почему я никак не могу выкинуть из головы его синие глаза? И тут, словно по волшебству, парень вскидывает свой острый, грубый подбородок и поворачивается лицом в мою сторону.
- Черт.
Отворачиваюсь, замираю, цепенею, представляю, как он вновь прожигает меня ледяным, холодным взглядом, и испуганно прикусываю губы. Господи, что он здесь вообще делает? С какой стати напялил этот шикарный костюм, этот галстук, эти сверкающие ботинки? Пытается слиться с толпой? Хочет скрыть окровавленные по локоть руки под покровом дорогущей, шерстяной ткани? Я порывисто осушаю бокал с шампанским и поджимаю губы.
- Не умрешь от рака, так сопьешься, - пьяно шелестит Соня. Она раздраженно поправляет сияющую, золотую юбку и ухмыляется, - я была бы только счастлива.
- В чем твоя проблема? – я вихрем поворачиваюсь к девушке: всеми фибрами души хочу ее возненавидеть, однако внутри даже радуюсь тому, что она сумела меня отвлечь. - Я не собираюсь выдавать тебя.
- Выдавать? Меня? – Соня начинает смеяться. Покачивается взад-вперед и хватается руками за талию, будто вот-вот взорвется от шипящих коликов. Понятия не имею, как мне себя вести. Отвожу ее в сторону и причитаю:
- Успокойся. Сколько же ты выпила?
- Сколько надо.
- Прекрати.
- Будешь читать мне морали? Ты? – она пренебрежительно морщит нос и вспыхивает, будто керосиновый факел. – Ты – дура. Такая дура.
- Хватит. Твои оскорбления – просто бред. Мне все равно на них. Ясно?
- Мы с тобой ничего не решаем. Скоро меня прикончат, а потом и на тебя перекинутся. И ты – вместо того, чтобы бежать – напялила это чертово платье и стоишь здесь? Да о чем ты только думаешь?
- Я тебя не понимаю, - приближаюсь к девушке. Хочу, чтобы она перестала кричать, но Соня слишком много выпила и от того, привлекает к себе внимание. – Давай поговорим в другом месте. Не здесь.
- Да какая разница? Он и так уже все выведал.
- Кто? Дима? Ты о нем говоришь?
- Шевели мозгами, новенькая, шевели! Саша лишь приплелся на одну тупую вечеринку, и его едва не избили до смерти. Затем он просто попросил меня найти вещи. И что дальше? Что? Его увезли в амбар. Над ним издевались. Его могли убить.
- О, боже. – Я округляю глаза. Смотрю на красное от злости и алкоголя лицо блондинки и вдруг понимаю: она все еще думает о нем. – Соня…
- Я хочу, чтобы ты сдохла от рака потому, что так для тебя будет лучше. Потому что гораздо круче было отбросить коньки в машине, чем сгореть здесь, от руки какого-то тупого идиота, чей отец контролирует половину Питера.
- Но почему ты на его стороне?
- Была.
- Что же сейчас изменилось?
- Я устала, - неожиданно Софья горбит плечи. Она смотрит на меня, измученно улыбается и продолжает, - я так устала притворяться, Зои. И я говорю тебе: беги. Пока не поздно. Уходи. Не повторяй моих ошибок.
- Но я не могу просто исчезнуть. – Странно говорить с Соней в подобном тоне. Она вдруг наклоняется ко мне, берет за руку, а я принимаюсь оправдываться, - мне некуда идти. И я…, я…, - смотрю на ее пальцы, сжимающие мою ладонь, и растеряно отрезаю, - я не могу.
- Можешь.
- Но почему ты помогаешь мне?
- Все мы время от времени нуждаемся в спасении.
- Это Сашины слова.
- Знаю.
Девушка смотрит на меня, молчит, и, кажется, вот-вот рухнет на пол от безумного, эмоционального истощения. Его глаза такие огромные, красивые, покрыты тягучей, ужасной грустью, и она не двигается, сжимает в пальцах мою ладонь, и будто передает мне все свои чувства, всю свою боль, и все страхи. А я стою напротив, вижу ее растерянное лицо, и не знаю, как мне быть. С одной стороны, хочу рвануть с места и скрыться как можно дальше от этих грустных глаз, которые будут преследовать меня в самых тяжких и черных кошмарах. Но с другой стороны, желаю остаться, ведь чувствую, что не имею права сбежать и бросить ее одну.
- Ты должна рассказать Саше о своих чувствах, - я крепко стискиваю маленькую ладонь Софьи и киваю, - он ведь думает, что ты забыла о нем.
- Тем лучше.
- Но почему? Это несправедливо.
- Это правильно, - шепчет девушка. Она отстраняется и гордо вскидывает подбородок. – Я уже ничего не смогу изменить. У меня были причины, но они - не твое дело.
- Что за причины? Соня, - я вновь делаю шаг к ней навстречу. – Почему ты так напугана?
- А почему трясешься ты?
- Я не боюсь его. – Покачиваю головой. – Ты ошибаешься.
- Это ты ошибаешься.
- Но я смогу тебе помочь!
Софья вдруг смотрит на меня так, как смотрела совсем недавно: с пренебрежением, с жалостью, с неподдельным, ледяным равнодушием, и отрезает:
- Для начала помоги себе.
Она уходит, я пытаюсь схватить ее за руку, но вдруг ловлю лишь клочья воздуха. Вижу, как она несется в сторону оркестра, как на ходу цепляет очередной полный бокал шампанского, и растеряно обхватываю себя пальцами за талию: чего же именно так безумно боится София? Неужели Дима и, правда, способен на убийство? Да, я видела его жестокость, столкнулась с тем, как просто и легко он способен принимать серьезные, порой, страшные решения. Но до сих пор ведь никто не пострадал физически.
- Черт, - вспоминаю больницу, Сашу, этот стул и равнодушных водителей, проезжающих мимо меня, будто я чудовище, и прикусываю губы. В голове путаница. Все пытаюсь разложить по полочкам новую информацию, но не выходит. Сначала мне кажется, что дать Диме отпор – единственный, правильный выход. Но затем я вдруг вспоминаю все то, что уже успело с нами приключиться, и пугаюсь. Кто знает, возможно, мое желание бороться лишь подогреет его странную, нечеловеческую ненависть ко всему, что идет не по плану.
- Все в порядке?
Я вздрагиваю от папиного голоса. Оборачиваюсь, вижу, как он обеспокоенно хмурит брови и киваю. Не знаю почему, но мне вдруг приятно, что он оказывается рядом. Дурацкое ощущение, ведь я пообещала себе его люто ненавидеть, избегать. Однако не выходит. Он вновь спрашивает: как я, а мне хочется разреветься от глупого ужаса потому, что все плохо. Очень плохо. Он забирает у меня пустой бокал и усмехается:
- А когда-то нам запрещали пить вместе с взрослыми.
- Лучше бы это правило до сих пор имело под собой вес.
- Ты о дочери Нелова? Софье? Мда. Непривычно видеть ее такой.
- А какой привычно? – я с интересом пожимаю плечами. – Вы раньше хорошо общались?
- Да. Было время, когда Сашка не мог не упомянуть о ней хотя бы один раз в минуту.
- Что же случилось?
- Кто его знает. Дети. – Он смотрит на меня и усмехается. – Что у вас обычно происходит. Разонравились. Разошлись. Разругались.
- Или кто-то заставил их разонравиться, разойтись, разругаться. – Поднимаю глаза на отца и вижу, что он прекрасно понимает, к чему я веду. Однако хватит на сегодня откровений. Не хочу вновь услышать то, от чего потом будет жутко раскалываться голова. – В чем же смысл этого вечера? – Выпрямляю спину, чтобы хотя бы немного соответствовать виду Константина и пожимаю плечами. – Мы просто разговариваем, пьем, слушаем музыку, а потом кто-то вдруг из обычных смертных становится немного счастливее?
- Мы покупаем картины, винтажные статуи, скульптуры, а деньги переводят на счет пострадавших в дорожно-транспортных происшествиях.
- О, - на выдохе покачиваю головой я и вновь устало горблюсь, - ответственный, конечно же, Болконский. Так ведь?
- Да. – Константин недоуменно хмурится. – Он создал этот фонд три года назад, когда…
- …умерла его жена. – Я киваю. Слежу за взглядом отца и вижу высокого, широкоплечего мужчину в идеально выглаженном, сером костюме. У него светлые волосы, добрые, красивые глаза, и даже улыбка, которой он одаряет гостей, очаровательная. Я как не присматриваюсь, все не могу поверить в то, что вижу корень зла собственной персоной. Что? Просто немыслимо. Неужели именно этого человека боятся все, кто сейчас так смело пляшет в этом светящемся, пульсирующем красками зале?
- Кстати, - Константин откашливается. Я перевожу на него взгляд и вдруг вижу какую-то странную, виноватую улыбку, - Зои…
- Что такое? – я вся напрягаюсь. – Что-то случилось?
- Есть еще одна часть вечера, о которой я забыл тебе сказать. У меня ведь всегда был только сын, и я как-то даже не подумал…
- В чем дело?
- Торги.
- Торги? – растерянно вскидываю брови. – Как это понимать? Вы…, то есть ты же знаешь, что денег у меня нет. Я вряд ли как-то смогу помочь тем, кто в них нуждается.
- Сможешь, - он в смятении морщит глаза, - этот вечер – заслуга Болконского, однако средства вкладывают шесть семей. У двух из них – только сыновья. Но…
- Боже, не тяни. Я не понимаю!
- Это вроде благотворительного жеста. Выходят девушки, и мужчины платят хорошую сумму за свидание с ними.
- Что? – в ужасе расширяю глаза. – Ты ведь шутишь. Я не собираюсь ни в чем подобном принимать участия. Это аморально. Продавать себя за деньги? Господи. Что у вас за проблемы с головой? Вы явно не о том переживаете.
- Деньги также переводят на счет пострадавших. И зачастую большие деньги. Поэтому я не вижу смысла в отказе. Участвует Елена, ее знакомые и их дочери…
- Но я ей не дочь. Я вообще здесь чужая, и…
- Зои, - Константин вновь смотрит на меня как-то слишком уж серьезно, будто попросил не продать себя за деньги, а открыть новую планету, - тебе придется. Это традиция. В ней нет ничего дурного.
Нет ничего дурного? Я в ужасе смотрю на отца, затем перевожу взгляд в сторону танцпола и едва не проваливаюсь от стыда сквозь землю. Дима смотрит на меня, смотрит на меня слишком пристально, слишком опасно, и я знаю: если ему удастся меня выкупить – произойдет нечто плохое, неконтролируемое; то, чего я не могу допустить.
- Свидание – формальность, - успокаивает меня Константин. – Зачастую никто на них даже и не ходит.
Однако легче мне не становится. Я не хочу даже минуту проводить в компании этого безнадежного психа. Черт, во что же я себя втянула? Отец говорит и говорит, щебечет рядом, а я не слушаю. Поворачиваюсь спиной к Диме и глубоко втягиваю в легкие воздух, пытаясь взять под контроль мысли и, разбежавшиеся в разные стороны, страхи. Возможно, все обойдется. Да? Возможно, скоро все закончится, и я спокойно закроюсь в своей комнате, залезу под одеяло и больше никогда из-под него не вылезу.
- Дамы и Господа, я рад приветствовать Вас на нашем, ежегодном благотворительном вечере! – Люди взрываются аплодисментами, а я приподнимаю голову и замечаю на сцене старшего Болконского. Он улыбается, пару раз кивает головой и выглядит точно так же, как и его сын, когда тот пытается казаться милым, внутри сгорая от зеленой скуки. Он эмоционально размахивает руками, делает ударения на местоимения "наш", "наше", "нашему", и сверкает глазами, словно пытается затмить светом горящие канделябры. – Я надеюсь и искренне верю в то, что наше вмешательство спасет кому-то жизнь. Что наши дети не столкнутся с подобными трудностями, и сумеют привести нас к светлому будущему.
Люди одобрительно кивают, хлопают, сжимая в руках бокалы с шампанским или иным алкоголем, а я настороженно оглядываюсь: сколько же из них уже заплатили органам зеленые бумажки, пытаясь покрыть пьяного сына, пьяную дочь или взбушевавшуюся, гламурную жену? От подобных мыслей становится тошно, и я встряхиваю головой. Пытаюсь сосредоточиться на чем-то другом, как вдруг чувствую рядом знакомый запах. Все тело тут же сводит. Я медленно поднимаю глаза, вижу сначала черные ботинки, угольные, прямые брюки. Потом рубашку, синий галстук, слегка заросший подбородок, прямые, сжатые губы. И, наконец, глаза.
- Приглашаем на сцену наших девушек! – провозглашает старший Болконский, а я не могу пошевелиться.
Теслер смотрит прямо на меня. Молчит, а я буквально сгораю от неясного мне страха. Что ему нужно? Почему он стоит рядом? Я хочу задавать и задавать ему вопросы, как вдруг кто-то толкает меня в бок и отрезает:
- Зои, не спи.
Растеряно оглядываюсь. Софья хватает меня под руку и тянет вперед, а мне так и хочется заорать на нее во все горло. Какого черта она говорит мне, что делать? Правда, я не произношу ни звука. Иду рядом, послушно переставляя дрожащие ноги, и все думаю, зачем же Теслер ко мне подошел. Мы становимся в ряд. Я сглатываю, понимая, что сейчас каждый в церемонном зале прожигает своим пытливым взглядом мое лицо, оценивает, сколько же стоят мои кривые, худощавые ноги, думает, как много он сумел бы за меня отдать. Господи. Сжимаю, разжимаю руки. Пытаюсь смотреть куда угодно, лишь бы не на людей, быстро пробегаю взглядом мимо Димы – мое сердце не выдержит его очередной, змеиной ухмылки – и неожиданно натыкаюсь на синие, сосредоточенные глаза Теслера, прожигающие во мне огромную дыру. Краснею. Начинаю нервничать еще больше.
- Анна, - улыбаясь, восклицает Болконский. – Первоначальная цена пятьдесят тысяч.
Пятьдесят тысяч? Я едва не валюсь со сцены, от пронзившего все мое тело дикого шока. Отдать такие огромные деньги лишь за то, чтобы провести с какой-то незнакомой, испорченной эгоисткой один вечер? Серьезно? Наверно, мои глаза становятся безумными потому, что София дергает меня за руку и тихо рявкает:
- Прекрати.
- Это идиотизм, - также тихо отвечаю я. – Вы все спятили. Стоит подорвать это здание на воздух, а останки людей закопать как можно глубже в землю!
- Еще раз скажешь подобное, и закопают тебя. С превеликим удовольствием.
Не отвечаю. Слышу, как кто-то предлагает сначала пятьдесят пять тысяч, потом семьдесят и растеряно моргаю. Черт подери. Эти люди – полные кретины.
- Татьяна! – вновь восклицает Болконский.
Передо мной стоят еще две девушки. Одна из них – Софья. Интересно, сколько же денег заплатят за красоту и ум Неловой? Да и вообще оценит ли публика ее умственные способности, так как, судя по предыдущей красотке, которую оценили почти на сотню тысяч благодаря ее не по возрасту большим буферам – мозги здесь никакой роли не играют.
- Соня!
- Шестьдесят! – тут же кричит какой-то парень.
- Восемьдесят пять!
- Сто!
- Сто пятьдесят!
Я стою в полнейшем шоке. Софья улыбается. Смазано кивает мужчине в ярко-желтом костюме и икает. Слава богу, это слышу только я.
- Продано!
О, Боже. Моя очередь. Моя очередь! Не знаю, куда мне деться. Испуганно мельтешу из стороны в сторону, пытаясь понять, что лучше: успокоиться или выпрыгнуть в ближайшее окно, наплевав на возможные переломы. Как вдруг слышу:
- Зои. – Болконский смотрит на меня иначе. Он делает несколько шагов мне навстречу и протягивает вперед широкую ладонь. – Добро пожаловать.
- Здравствуйте, - язык я явно проглотила. Пытаюсь выглядеть уверенно, но то и дело мну пальцами скользкую юбку.
- Так как ты новенькая, ставку увеличиваю вдвое. Сто тысяч!
Я нервно хихикаю: почему бы и нет. Давайте сразу переметнемся к шестизначным цифрам. А? Как вам? Уже предчувствую, как зал заливает отвратительная тишина, и меня уносит на руках армия всепризнанных изгоев, у которых нет ни друзей, ни семьи, ни денег. Как вдруг слышу:
- Двести.
Поднимаю глаза и тут же съеживаюсь. Глаза у Димы яркие. Даже в целой толпе из похожих, богатеньких сынков, чьи принципы не менее эгоистичны, он выделяется, как белое пятно посреди черного поля. Блин. Я серьезно влипла.
- Триста пятьдесят, - внезапно отрезает игривый голос, и одновременно с блондином люди заторможено поворачивают лица в сторону единственного, занятого столика. – Хотя давайте сразу четыреста. – Со стула порывисто поднимается рыжеволосый мужчина. Он широко лыбится и восклицает, - живем ведь один раз!
Я вспыхиваю от возбуждающего удивления. Черт подери! Мало того, что за меня хотят отдать такие огромные деньги, так я еще могу и не попасть в ловушку к безбашенному, ненормальному психу! День неожиданно приобретает иные краски. Однако воодушевляюсь лишь я одна. Лица людей вытягиваются и становятся непроницаемыми, словно они только что увидели приведение.
- Пятьсот, - рычит Дима. Сопровождает незнакомца взглядом до самой сцены и резко добавляет, - пятьсот пятьдесят!
- Шестьсот.