Я не могу пошевелиться. Зал ахает, а мужчина нагло поднимается ко мне на подмостки, будто торги уже давно окончены.
- Добрый вечер, - шепчет он. - Что-то мне подсказывает, что сегодня я проведу в вашем обществе незабываемое время.
Он целует мою руку. А я едва не валюсь со сцены от странного волнения. Грудь сдавливают невидимые силки. Я чувствую, знаю, произойдет нечто плохое, ужасное, но в очередной раз не прислушиваюсь к интуиции. Слышу, как Болконский закрывает торги, как зал взрывается пытливым, рьяным шепотом, и счастливо улыбаюсь:
- Вы только что спасли мне жизнь.
ГЛАВА 11.
Соню приглашают на сцену. Она кланяется, растягивает губы в открытой, нахальной улыбке и садится за рояль. Дирижер вскидывает руки, музыканты послушно приподнимают плечи, и уже через секунду зал заполняет быстрая, испанская мелодия, поджигающая в груди все наши самые сокровенные чувства. Она льется мне на голову, будто музыкальный ливень из наслаждения и удовольствий, и я кружусь в танце, испытывая всеми клеточками своей души это странное ноющее ощущение свободы в легких, в голове, в мыслях. Незнакомец крепко сжимает длинными пальцами мою талию и шепчет:
- Вы еще не убежали. Значит, вы, действительно, новенькая.
- Но и вы не унеслись прочь, - парирую я, - значит, только недавно вернулись в Санкт-Петербург и еще не в курсе того, что здесь творится.
- Неужели, танцуя с вами, я порчу свою репутацию?
- Ужасно и неоспоримо.
- К сожалению, мне уже нечего терять.
Глаза у мужчины странного цвета: светло-коричневого, почти рыжего. И я с интересом изучаю их в те моменты, когда мы невольно встречаемся взглядами. Музыка подхватывает нас в свои невидимые руки и вихрем кружит и кружит по паркету, и я улыбаюсь.
- Вы красивая девушка, Зои, - неожиданно пропевает незнакомец.
- Спасибо.
- Вы, правда, не знаете, кто я?
- А это так важно?
- Что ж, и тут вы правы. Куда предпочитаете уйти?
- Как можно дальше отсюда. – Я невольно осматриваюсь. Вокруг кружатся пары, лица, костюмы, и я могу столкнуться взглядом с кем угодно: с любым из этой тысячи, с любой из этой сотни, но почему-то я вновь вижу его, Теслера. И тут же порывисто отворачиваюсь.
- Вас испепеляют взглядом, моя дорогая.
- Да, моя кожа вот-вот вскипит от незаслуженного внимания.
- Опасные у вас друзья, - мужчина смотрит мне за спину и вдруг кривит худоватое, острое лицо, - хотя сложно в наше время найти неопасного человека. У каждого свои грешки в шкафу. Правда, кто-то частенько потрошит его, вываливая сокровенные тайны наружу, а кто-то так и живет с ними, поджидая пока те состарятся, покроются толстенным слоем пыли и магическим образом самоуничтожатся.
- И как? – я пожимаю плечами. – Самоуничтожаются?
- Отнюдь нет. Лишь накапливаются, моя дорогая.
Непроизвольно вновь смотрю на Теслера и вспыхиваю: он тоже на меня смотрит. Я кружусь в быстром танце, а синеглазый парень следует чуть поодаль, будто идем за нами, будто следит, наблюдает.
- Андрей Теслер, - игриво щебечет мужчина, - он не выпускает вас из виду.
- Нет, - я отнекиваюсь, а сама не могу оторвать глаз от его бездонного, холодного взгляда, который заставляет меня не просто бояться, но и желать понять причину этого непривычного, горячего страха. – Вы сказали Андрей?
- Да. Однажды он меня выручил.
- Каким же образом?
Мужчина кривит правую бровь, а я испуганно замираю: не может быть, нет. Я не верю в то, что он, действительно, способен на убийство! Человек не может сначала спасать жизнь, а затем хладнокровно ее отнимать. Это противоестественно.
- Нельзя полагаться на такого человека, моя дорогая. Он не способен ни на какие чувства. В один момент, он – друг, в другой – палач. Ведь всем известно, чем он зарабатывает себе на жизнь.
- Я не верю слухам, - сглатываю, а сама невольно вспоминаю Теслера с пистолетом в руке, его черный, равнодушный взгляд который ранит сильнее оружия.
- Слухи не возникают из ниоткуда.
- В таком случае, в этом зале нет ни одного хорошего человека.
- А вы думали иначе? - мужчина растягивает лицо в игривой улыбке, а у меня в груди все сжимается. Мы кружимся быстрее, быстрее и быстрее, и вдруг размыкаем руки. Томная музыка прожигает все мое существо, скрипка и виолончель играют мелодию на моих личных струнах, а я вдруг перехожу по кругу к новому партнеру. Он подхватывает меня за талию и сжимает ее так грубо, что я тут же – даже не поднимая глаз – понимаю, к кому попала в ловушку.
- Хороший вечер, не правда ли? – шипит мне прямо в лицо Дима, а я с вызовом стискиваю зубы. Поднимаю на него взгляд и к собственному удивлению широко улыбаюсь.
- Лучший в моей жизни.
- Лгунья, ты портишь мне настроение.
- Я не виновата в том, что тебя обыграли.
- Меня нельзя обыграть.
- Можно, - чувствую, как блондин с силой сжимает запястье, и рвусь его из оков. Тщетно. Мне становится больно, но я лишь искреннее улыбаюсь. – Что? Закончились все идеи? Больше ничего не планируешь сделать? Давай, сожми мою руку до такой степени, чтобы я отключилась прямо здесь и сейчас, на глазах у всей этой толпы. Давай!
- Алкоголь придает тебе уверенности? – Дима тянет меня к себе и так грубо сжимает за плечи, что я с трудом могу дышать. – Ты никуда не пойдешь. Ты останешься со мной.
- Нет. Ты проиграл.
- Я не позволю.
- Отпусти меня! – музыка взрывается в кульминации, скрипка, похожая на мой истошный крик, взмывает до небес, и я со всей силы пытаюсь оттолкнуться руками от парня, беспомощно вертясь из стороны в сторону. – Я не твоя собственность!
- Ты ошибаешься.
- Это ты ошибаешься! Я…
- Ты сейчас же закроешь рот и сделаешь то, что я скажу! - он сжимает мою кисть, скалит зубы и вдруг начинает идти на меня так стремительно, что я едва не валюсь с ног. – Сегодня, завтра, через неделю, месяц, ты будешь слушать меня, будешь приседать, говорить, лежать, раздвигать худощавые ноги, когда я скажу! Ты больше не имеешь права дышать без моего разрешения! Не имеешь права закрывать глаза, пока я не разрешу тебе это сделать! Ты – моя, полностью, без остатка. Услышала? Услышала меня?
Я спотыкаюсь на краю собственной юбки и неуклюже валюсь на пол. В ужасе поднимаю глаза вверх и дышу так тяжело и громко, что перебиваю музыку.
- Зои! – рядом оказывается отец. Он обходит Диму, приближается ко мне и порывисто поднимает с пола. – Ты в порядке? - Оборачивается через спину на блондина, ждет хотя бы какого-то объяснения, но тот занят своими мыслями. Отдергивает темно-серый, шерстяной пиджак, холодно отрезает:
- Прошу прощения, - и срывается с места.
- Зои, - отец вновь поворачивается ко мне. – Что происходит? Что это было?
Не слышу Константина. Смотрю вдаль удаляющейся фигуре блондина и едва удерживаю в груди дикий ужас. Глаза покалывает, и мне приходится сжать их с безумной силой, чтобы не разреветься на виду у любопытной толпы: черт! Дима сумасшедший, он спятил, выжил из ума! О чем он вообще говорил? О какой собственности? О каких правилах? Неужели он и, правда, думает, что я соглашусь на подобное? Что смирюсь с его безумными, неадекватными мыслями?
- Мне надо отойти.
- Ты в порядке?
В порядке ли я? Да, я сейчас заору на весь чертов зал от ледяного ужаса, стискивающего костлявыми пальцами мое горло!
- Да, - отрезаю я. – Все хорошо. Просто хочу пройтись.
Я выхожу из зала под пристальным вниманием тысячи глаз. Выпрямляю спину, чувствую себя отвратительно и думаю: что Диме от меня нужно? Почему он решил, что может надо мной издеваться? Плевать, что я как-то связана с Сашей. Здесь другое. Здесь что-то личное, будто он ненавидит меня, хочет уничтожить. Но с какой стати? Мы едва знакомы!
Я забегаю в темный угол, облокачиваюсь спиной о стену и крепко стискиваю себя руками за талию. Грудь так и трясется от коротких, прерывистых вздохов, и мне вдруг кажется, что вот-вот и я разревусь. Сломаюсь, как и все до меня, к кому успел притронуться Дима. Неужели они тоже чувствовали себя так беспомощно и глупо, ведь нет ничего смешнее подростковых, дурацких проблем; проблем, когда внутри появляется такое чувство, будто весь мир против тебя, хотя на самом деле все до банального просто и категорично.
Протираю холодными руками лицо и откидываю назад голову. Как же хочется унестись отсюда как можно дальше, забыть обо всем, что тут творится. Кто бы мог подумать: у богатых гораздо больше проблем, чем у бедных. Они улыбаются, носят эти маски и лгут друг другу день ото дня, скрывая собственные чувства, эмоции, мысли за толстенной стеной равнодушия. Как так вообще можно жить? В постоянном напряжении. В постоянном страхе, что кто-нибудь да увидит твое настоящее лицо.
- Идиот!
Я слышу удар и растеряно выплываю из мыслей. Выглядываю из-за угла, прищуриваюсь и вдруг испытываю странное отвращение. Желудок вмиг сворачивается, неприятно сводит, и мне приходится сильнее облокотиться спиной о стену, чтобы не согнуться от боли.
- Щенок! – очередной удар. Пощечина по красному от предыдущего наставления лицу. Но Дима не двигается. Крепко стискивает зубы, закрывает глаза, молчит, а я вижу, как играют его острые желваки. – Что ты устроил? Что за цирк? - Старший Болконский кружит вокруг сына, будто акула. Он не срывается, не орет во все горло, но он шипит и рычит так резко, яростно, что даже мне становится не по себе. – Испортить вечер из-за какой-то девчонки.
- Я не портил тебе вечер.
- Ты испортил его себе.
- Это мое дело. – Дима недовольно кривит лицо. Видно, как ему неприятно отчитываться перед кем-то, когда обычно кланяются перед ним. – Я разберусь.
- Разберись, - рычит старший Болконский. – Разберись, иначе разберусь я. И тогда никому хорошо не будет. Ты меня понял?
- Да.
- Не слышу?
- Да, отец. Я все сделаю.
Они испепеляют друг друга похожими, темными взглядами, а я вновь впечатываюсь в стену. Почему-то становится не по себе. Знаю, что должна ненавидеть Диму, но вдруг лишь начинаю больше его понимать. Он псих не от того, что сам решил сходить с ума. Он псих потому, что умерла его мать; потому что жив его отец. Потому что существовать здесь и не сходить с ума – мечта лишь наивных идиотов, верящих в сказочные концы и всепоглощающие чувства. Однако способно ли это оправдать его поступки?
Я возвращаюсь в зал. Вижу рыжеволосого мужчину и улыбаюсь, надеясь, что он еще не записал меня в список людей-с-которыми-определенно-не-стоит-общаться. Однако незнакомец лишь кивает и приподнимает чуть выше бокал с шампанским, обнадеживая мои безнадежные сомнения. Я хочу подойти к нему, как вдруг кто-то осторожно берет меня под локоть.
- Не стоит общаться с ним.
Я растерянно оборачиваюсь и замираю. Вижу перед собой синие, темные глаза и почему-то прихожу в состояние бессмысленного скитания, разрываясь на тысячи частей и мечтая одновременно убежать и не срываться с места.
- Почему? – неуверенно сглатываю. – Он не сделает мне ничего плохого.
- Не факт. Однако я имел в виду другое.
- Что же именно?
- То, что плохое сделаешь ему ты.
- Я? – удивленно вскидываю брови. – Каким же образом? Ведь это не мне позволено устранять проблемы за большие деньги.
Не знаю, к чему произношу это, но взгляд Теслера тут же становится не просто синим, а черным, ледяным. Он выпускает мой локоть и отрезает так, будто только что увидел перед собой злейшего врага:
- Тебя это не касается.
- Тебя – тоже.
- Ты – такая же, как и остальные. Избалованная. Поверхностная. Ты не думаешь, а потом об этом жалеешь.
- Что прости? – меня пугают перемены в его настроении, но еще больше меня пугает мое же желание узнать о нем как можно больше. – Я не думаю? Серьезно? Ладно, как скажешь. В таком случае, чем занимаешься ты? Или работа на Болконских – вполне осознанный поступок?
- Не твое дело.
- Тогда зачем ты вообще ко мне подошел?
- Предупредил.
- Я и без тебя справлюсь.
- Настолько уверена в себе?
- Настолько не уверена в тебе.
Теслер стискивает зубы, я вижу, как на его лице выделяются острые скулы, и невольно прикусываю губу. Он сводит меня с ума, но отнюдь не так, как остальные безумные фигуры этого фальшивого микромира. Мне определенно страшно, да. Но еще мне безмерно интересно. И я понятия не имею, откуда взялись эти чувства. Возможно, я просто никак не могу забыть тот вечер, мятный запах, ветер и ощущение странного спокойствия, вскружившего мне голову. А, может, я просто сошла с ума.
Не знаю, что сказать, поэтому вдруг выпаливаю:
- Красивая музыка.
И так же неожиданно слышу:
- Я не буду с тобой танцевать.
Меня будто пихают в живот. Я в смятении краснею, ощущаю чувство невообразимого стыда и восклицаю:
- Я и не думала тебя приглашать!
- Правильно. Тебе определено не стоит этого делать.
- Почему? Потому что ты – опасный, свирепый убийца? Или потому что у тебя такое же огромное самомнение, как и у каждого в этом зале? Боишься, что я подпорчу твою репутацию?
- Контролируй, что говоришь.
- Ты следишь за мной.
- Нет.
- Потом пытаешься поговорить.
- Зачем мне это?
- А теперь отталкиваешь?
- Отталкиваю? – Андрей пронзает меня ледяным взглядом и дергано пожимает плечами, будто пытается стряхнуть с себя свои же мысли. – Некого отталкивать. Ты мне абсолютно неинтересна.
- Отличное клише. У плохих людей нет чувств.
- Так и есть.
- Но ты врешь. Если бы хотел сделать мне больно – сделал бы.
- Я сделаю тебе больно, если мне за это хорошо заплатят.
Растеряно распахиваю глаза. Мне вдруг становится так обидно и неприятно, что я неуклюже пошатываюсь в сторону, как от роскошного нокаута. Смотрю ему в глаза, но вижу лишь дикий холод, и от того ощущаю себя еще большей идиоткой, которая вдруг повелась на красивые мечты, на наивные странные мысли, кричащие о том, что им есть о чем грезить. Нет. Я ошибалась. В глазах у Теслера нет ничего, кроме льда. И пусть я не хочу в это верить, у меня не осталось выбора.
Я порывисто отворачиваюсь от парня и подбегаю к столу с напитками. Хочу взять бокал с шампанским, но почему-то не могу пошевелиться. Так и смотрю на эти газированные пузыри, прилипшие к краю, и не двигаюсь, ожидая очередной, глобальной катастрофы.
- Остальные пары уже ушли, - вдруг говорит знакомый голос. Я поднимаю взгляд, вижу рыжего незнакомца, вижу, как он быстро допивает напиток, как со стуком опускает бокал вниз, и натянуто улыбаюсь. – Может, уйдем?
Хочу ли я уйти. Могу ли я уйти. Безумие Димы. Предупреждение Андрея. Наверно, мне уже давно стоит унять свое желание борьбы, стоит успокоиться.
- Пойдем.
Я все-таки осушаю бокал с шампанским, а затем разъяренно стискиваю зубы. К черту всех. К черту каждого, кто находится в этом зале, в этом городе! Я не собираюсь жить по их правилам. Пусть подавятся собственными ядовитыми мыслями, деньгами, ложью. А я больше не желаю здесь находиться. Ни минуты.
Мы выходим через центральную арку, садимся в роскошный черный лимузин и едем в тишине, рассекая полупустые улицы Питера. Все это время я смотрю в окно, думая о глазах Теслера, о его словах и о том, как паршиво мне было их услышать. Почему же он так на меня влияет? Поправляю юбку и неожиданно ловлю странный взгляд мужчины, которым он жадно разглядывает мои ноги. Тут же невольно скрещиваю их и замираю: правильным ли решением было уехать черт знает куда с абсолютно незнакомым человеком?
- Я к вам не притронусь, моя дорогая, - вдруг пропевает он. Наливает в бокал до краев шампанского и улыбается, - будете?
- Нет, спасибо.
- Вы смелая. Не боитесь находиться в моем обществе.
- Честно, есть в этом-то нечто пугающее. Но лучше здесь. Чем там.
- Я рад, что обошел самого Болконского, - мужчина лыбится, - хотя немного удивлен.
- Удивлены? Неужели существуют люди безумнее его?
Незнакомец не отвечает. Лишь вновь кривит губы и отпивает шампанского, не отводя от меня оранжевых глаз. Затем стягивает с шеи бабочку и говорит:
- Сделаем остановку в люксе. Я уже заказал нам ужин.
Я киваю, пусть еще отчетливее осознаю, что не имею никакого желания идти куда-то с этим человеком. Он интересный и милый, но я никак не могу отделаться от ощущения, будто произойдет нечто плохое. Сжимаю перед собой руки и говорю: успокойся, все в порядке, все хорошо, а сама едва сдерживаюсь от желания выскочить из лимузина прямо в окно.
Мы останавливаемся около безумно красивого, старого здания, освещенного лучами искусственного света. Не могу скрыть восхищения и, выходя из лимузина, невольно улыбаюсь. Отель – словно отсылка к средневековому Санкт-Петербургу восемнадцатого века. Вокруг не менее роскошные дома, улицы, и мне приходит в голову, что я сплю. Это нереально. Я не могу видеть такое, ведь я не способна позволить себе и одну десятую подобной красоты.
- Пойдемте.
Мужчина ведет меня вперед, на ресепшене договаривается с симпатичной женщиной, а я стою, разинув рот. Оглядываюсь, изучаю сводчатые потолки, картины, красную, расписную дорожку, и не верю своим глазам. Данное место сродни музею. Неужели есть люди, которые совершенно спокойно могут позволить себе такую роскошь?
Уже в номере рыжеволосый мужчина распахивает дверцы балкона, и я завороженно смотрю на Питер, чувствуя, как мурашки ползут по спине. Отель находится в центре города, поэтому мне открывается вид и на Дворцовую Площадь, и на Эрмитаж, и на Русский Музей, и на Исаакиевский Собор, и я растеряно хмурю лоб, не в состоянии сдержать улыбку.
- Как красиво, - шепчу я. – Здесь совсем другой мир.
- Я много видел городов, объездил много стран, но все равно, каждый год, я слепо и верно возвращаюсь сюда, - мужчина протягивает мне бокал с шампанским и лениво облокачивается о стальные поручни. – Ничто не сравнится с безумной роскошью Санкт-Петербурга. И бежит отсюда только глупец.
- Тогда почему вы просто не останетесь тут и все? Почему продолжаете искать что-то лучше?
- Потому что здесь меня не ждут.
- А где ждут?
Мужчина усмехается и тянет:
- Что ж, да, возможно, нигде. Но в других странах люди хотя бы не понимают, с кем имеют дело. Наверно, потому я и был так рад повстречаться с вами, Зои. Вы не знаете моего прошлого и не бежите прочь.
- А есть отчего бежать?
- Безусловно. И я бы не хотел, чтобы до вас дошли эти слухи.
- Слухи? Или правда?
Рыжеволосый мужчина отходит назад и смотрит на меня так, будто я сказала нечто удивительное. Он вновь улыбается и восклицает:
- Вы поражаете меня, моя дорогая! Что ж, да. Люди правы. В конце концов, слухи не возникают из воздуха. И мне впору сидеть за решеткой, а не прохлаждаться на балконе.
- Знаете, что виноваты и все равно продолжаете наслаждаться жизнью?
- Как и все люди, Зои.
- Что же вы натворили, позвольте узнать?
- Не позволю. Ведь вы уйдете.
- Может, это будет правильно. Если вы такой плохой человек, зачем мне находиться рядом с вами?
- Тогда почему вы смотрите на него?
Растеряно замираю и спрашиваю: