- Объясняю один раз, - чуть вздыхает Владыка. - У тебя месяц жизни и ровно одно платье. Ты можешь обращаться с ним бережно, и до последнего дня ходить в одежде, как человек. А можешь позволить сорвать его с себя, и получить вместо платья обрывки. Компенсировать тебе утраченную из-за непослушания одежду никто не будет.
Встать выходит не сразу. Ноги ватные, перед глазами все плывет. А вот пальцы, напротив, деревянные, и с застежками справляются с трудом. Быть обнаженным - не стыдно, твержу я себе. Помогает мало. Ему ведь не только посмотреть.
Наконец, платье падает к моим ногам.
- Подними, - тут же раздается его голос. - Аккуратно сложи и убери в пакет. Туда же - белье и туфли. Ты ведь не хочешь, чтоб что-нибудь потерялось.
Пакет мне протягивают. Вампир. Тот, что привел меня. Кажется.
Руки дрожат так, что справиться с задачей удается не с первого раза. Впрочем, утверждать, что я спешила, было бы глупо.
- Хорошо. Встань. Спокойно, я просто хочу рассмотреть.
Он поднимается со своего кресла и движется ко мне. Все так же лениво. Неспешно. Скользя взглядом по моему телу.
- А у авэнэ есть вкус, - чуть снисходительно бросает Владыка. - Пропорции тела весьма неплохи, для хорошей игры это немаловажно. Тело должно вдохновлять. Хотя, - не прикасаясь, он плавно обходит меня по дуге, - кормил он тебя все же плохо, немного мяса стоило бы нарастить. Ты сегодня ела?
Замерев перед ним, словно кролик перед удавом, не сразу понимаю, что вопрос задан мне.
- Ответь, - голос не повышает, но резкий удар ладонью по ягодице заставляет пошатнуться и упасть на четвереньки.
- Нет, - выдавливаю, стараясь не зашипеть от боли.
- Вот и ноги не держат, - кивает на это Владыка. - Ноэр, распорядись, чтоб кормили внутривенно. Мне нужна ее выносливость. Встань, - это уже мне.
Встаю. Меня трясет крупной дрожью, паника подкатывает к горлу, хочется с визгом забиться в какую-нибудь щель… Но я же человек, а не перепуганная грозой кошка, я не поддамся панике, я продержусь…
- Как ты дрожишь, - его руки опускаются мне на плечи. Мягкие, как и голос. Стоя у меня за спиной, он ласково поглаживает мне предплечья. - Стой спокойно, я просто смотрю. Выпрямись. Расправь плечи. Держи голову ровно, не опускай. Вот молодец, - он проводит рукой по моей голове. Ближе к шее рука сжимается в кулак и выдирает из косы прядь волос. - Хорошие волосы, - одобряет Владыка, растерев волосинки между пальцами. - Интересная структура, по ощущениям почти эльвийская. Тебя ведь подвергали санитарной обработке при помещении в стада, верно?
- Да, - спешу ответить, пока он вновь не начал выбивать ответы силой.
- И за сколько времени они отросли до такой длины?
- За год.
- И больше не растут?
- Нет.
- Интересный гибрид, - задумчиво проведя пальцами по моим косам, он перебрасывает их мне на грудь. - И, возможно, не столь бесперспективный, как кто-то считает, - его пальцы неторопливо скользят по коже моей спины. - В другой ситуации я нашел бы тебе более интересное применение… В другой ситуации, - несколько озадаченно повторяет он, а его пальцы вновь оглаживают только что пройденный ими участок кожи.
- Свет! - требует Владыка, и сотня свечей в комнате начинает гореть вдвое, а то и втрое ярче. - Как любопытно, - продолжает осматривать мою спину Владыка, - значит, в байяту ты уже играла? А мне рассказывал, что завязал… Какой удивительно лживый и жадный мальчик…
- Нет.
- Не лживый? - усмехается Владыка. - Или не жадный?
- Не играла… Он не пил… кровь… тогда, - слова даются с трудом. Воспоминания о том дне, когда… когда все уже ясно было с тем, кого я предпочла романтизировать в своих мечтах, закрывая глаза и вычеркивая из памяти все плохое, приносят боль. А я его еще будто оправдываю сейчас.
- Тогда зачем было уродовать спину, рассекая до крови? - кривится Владыка. - Не хочешь пить - не порти сосуд. Чистая боль - это искусство, требующее совершенных инструментов и совершенного исполнения. А не абы чем, абы как, абы где… просто из плохого настроения… Профан. Как был, так и остался… Ладно, - по мановению его руки свет вновь становится приглушенным, - хоть заживает на тебе все неплохо. Сколько ударов ты выдерживаешь? - отпустив меня, он вновь направляется к своему креслу. - Не слышу?
- Я не знаю, - спешу ответить, видя, что он начинает разворачиваться в мою сторону.
- Вот сейчас и проверим, - Владыка лишь опускается в кресло, и не думая возвращаться. - Зафиксируйте, - его голос летит во тьму за моей спиной. - Она ж едва на ногах держится. Покалечится еще, а у нас уже праздник назначен. И приведите мою еду.
От стены отделяются двое. Вампиры. Солнечные, не лунные. Они защелкивают тяжелые металлические браслеты на моих запястьях, щиколотках. Выводят на середину комнаты. С леденящим душу лязгом с потолка начинают спускаться цепи. Медленно. Словно тот, кто крутит лебедку устал, очень устал… Словно это пауза для того, чтобы в комнату ворвался герой, и спас меня. Но в Стране Вампиров воюют только со слабыми. Героев нет.
- Подаришь свой голос в мою коллекцию? - все так же доброжелательно интересуется Владыка, глядя, как мои наручные браслеты карабинами пристегивают к спустившимся, наконец, цепям, а ножные, заставив широко расставить ноги, к выступающим из пола скобам.
Молчу, охваченная ужасом, и с трудом понимая, о чем он. Все это уже было. Только тогда вампир, так похожий на Владыку, был охвачен чудовищным гневом, а я не верила и умоляла, заливаясь слезами. Теперь же передо мной был довольный, спокойный и уравновешенный… вампир, так похожий на светлейшего авэне. И мне не о чем умолять того, кто собрался насладиться действом. И я уже знаю, что так бывает. Только так здесь и бывает.
- Разве тебе не понравились мои голоса? - продолжает спрашивать о чем-то своем Владыка. - Я собирал эту коллекцию много лет, дабы услаждать слух тех, кто лишь ожидает аудиенции. Сегодня и твой голос в нее вплетем. А завтра я поставлю тебе послушать саму себя. Соло. Согласна?
- Нет, - и пусть мое слово ничего не меняет. Он требовал отвечать на вопросы. Я ответила.
Владыка чуть усмехается, поглаживая маленький шарик вампирского камня. Включает запись, видимо. Голоса. Значит то, что я слышала в своей комнате, просто запись?.. Едва ли "просто", но они уже отмучились, а я…
Владыке приводят двоих, без волос и одежды. Мужчина и женщина, молодые, прекрасно сложенные. Ну да, он любит, чтоб была фигура. Они опускаются перед ним на колени и протягивают ему свои запястья.
- Начинайте.
Боль дикой змеей жалит мне спину. И потом, и еще, и снова. Кричу? Наверно, горло потом болело. Но пока могу видеть, вижу перед собой вампира, так похожего на авэнэ. Уютно устроившись в кресле, он неспешно посасывал кровь то из одного, то из другого запястья, полузакрыв глаза и наслаждаясь происходящим.
Очнулась в своей камере, на топчане, на матрасе. Жестком, но чистом. Все тело болело, руки дрожали, вес собственного тела оказался для них чрезмерным. Горло болело от криков, но пить… особо не хотелось. Нет, я бы не отказалась от стакана воды, но безумной жажды, которая заставила бы меня подняться и доползти до умывальника, я не испытывала. Мою кровь не пили.
Лязгнул замок. Вампир. Тот самый, что привел меня сюда. Теперь он толкал перед собой штатив с капельницей.
- Твоя еда, - пояснил он мне. - Но сначала душ. Вставай.
- А одежда? - хриплю на эльвийском, пытаясь приподняться на руках. Мало ли, как он знает человеческий. Может, только приказы. - Мне обещали одежду.
- Сначала душ, - отставив капельницу, он подходит ко мне и помогает подняться, - а потом одежда. Ее уже постирали.
Недоуменно морщусь. Нет, вещи, конечно, ношеные. Но в грязи я, вроде бы, не валялась. С чего такая забота?
- Ну и где же твоя регенерация? - вампир проводит пальцами по моей спине, совсем как накануне Владыка. Аккуратно, едва касаясь.
- Так она не работает.
- Вот как? А как работает? - перейдя на эльвийский, мой тюремщик стал куда более многословен.
- У Владыки в отчете это наверняка прописано.
- Наверняка, - хмыкает вампир, помогая мне идти. После… вчерашнего меня здорово шатает.
Душ, по счастью, недалеко, всего через несколько дверей по коридору. Доведя, вампир передает меня на руки двум лунным эльвийкам (все же были тут лунные), и лишь с их помощью мне удается помыться. Сама я вряд ли сумела бы вымыть волосы, да и согнуть руки так, чтобы коснуться спины, у меня бы не получилось.
Тюремщик никуда не ушел. Стоял и смотрел, словно я была в состоянии сбежать. А когда руки лунных начали без всякой жалости терзать мою покрытую свежими рубцами спину, чуть прикрыл глаза, пряча под веками искорки удовольствия от ощущения моей боли.
А ведь это он порол меня, лишь сейчас поняла. Вчера мне было не важно, кто. Достаточно и того, по чьему приказу. И с чьего согласия. А сейчас… Мне ведь показалось на миг, что он мне сочувствует.
- Вам тоже нравится боль?
- Да, - улыбнулся он. - Зачем иначе я бы тут работал?
А дальше, под его молчаливым руководством, эльвийки меня "кормили", напичкивая через вену питательными веществами, одевали в мое выстиранное и выглаженное платье, и даже заплетали мне косы. По две тонких "лунных" косички от каждого виска, свисающие свободно, и какое-то очень сложное многосоставное плетение из остальной массы волос с добавлением черных и золотых лент.
- Зачем это? - интересуюсь у вампира. Каковы бы ни были его пристрастия, разговаривать с собой он не запрещал. А молчать было слишком невыносимо.
- Ты украсишь собою прием в честь свадьбы авэнэ.
- С-сегодня? - белею. - Но он сказал, что байята - еще через месяц.
- Игра - через месяц, - кивает вампир. - Сегодня - просто прием. А ты - одно из его украшений. Украшение, не еда. Живые скульптуры, доводилось слышать?
- Нет.
- Не бойся, тебя сегодня не тронут. Никакой новой боли. Только старая, пропитавшая тебя насквозь, источаемая тобой словно аромат прекрасным цветком - легкий, воздушный, едва ощутимый, и от того - почти волшебный.
Замутило. Такой поэт пропадает. А ведь не агрессивен, не зол. Просто маньяк.
- А прическу зачем так сложно? - слушать его воспевания моей боли не хотелось.
- Владыка презентует свою новую рабыню, и косы, как общепринятый символ рабства, должны многократно подчеркнуть твой статус.
- Косы - символ рабства??
- А ты два года живешь с вампирами и не знаешь?
- Нет. Вернее… Мне говорили, что для лунных эльвинов это так, но я не думала, что прически людей…
- А люди, по твоему, это что-то совсем другое? - усмехается мой тюремщик. - Ну да, вы же свободные люди свободной страны…
- Смешно. Посмотрела бы я на вас в клетке. И посмеялась.
Но пока что он смотрит на меня. И - нет, не смеется.
- Жаль, что Владыка решил использовать тебя так. Ты интересный экземпляр, мы бы столько могли попробовать, столько сделать на основе твоих генов… Я уж не говорю про удовольствие от процесса… Но ему виднее, конечно. Идем. Ах, да, забыл. Последний штрих, - и в его руках оказывается… ошейник и цепь.
И в этот миг я сломалась.
- Нет, - рыдала я, пытаясь забиться от него в самый дальний угол, - нет! Только не так! Нет!
Владыке мало причинять боль. Ему надо растоптать, унизить, не просто замучить, на продемонстрировать… А Анхен будет смотреть. Будет просто смотреть, я знаю. Тем пустым взглядом, о котором рассказывала Инга. Взглядом, в котором ничто. Смерть как отсутствие жизни. И почему мне казалось, что Инга - это одно, а я… а со мной так не будет. Я умней, я любимей, я лучше…
Он поймал меня, конечно. И заставил кричать от боли, разбередив раны. Мне наказание, ему удовольствие. А металлический ошейник был тяжелым. Он не сдавливал горло, он просто тянул к земле. Как и цепь, за которую вел меня тюремщик.
В тронном зале, еще пустом и гулком, он заставил меня опуститься на колени возле трона, и прикрепил цепь к ножке так коротко, что пришлось еще и склониться, не имея возможности ни опуститься хотя бы на локти, ни, напротив, выпрямить спину и шею. Расправил полы моего синего платья, слишком скромного для этого блестящего позолотой зала, перекинул основную массу волос со спины мне на грудь, открывая иссеченную спину в вырезе платья, по-летнему открытого до лопаток. Отошел, чтоб полюбоваться результатом. "Цветок боли" у трона Владыки его, видимо, удовлетворил.
К тому времени, когда зал наполнился, наконец, гостями, спина и шея затекли, добавив мне болезненных ощущений, а слезы высохли. Уже ничего не изменить и не исправить. Я плыла в мареве своей боли, иногда ненадолго отключаясь, но, даже будучи в сознании, не слишком осознавала реальность происходящего. Все было сном. Болезненным бредом воспаленного разума.
Владыка чествовал Анхена и Ясмину, демонстрируя отеческую заботу, любовь и радушие. Некая безликая толпа ему поддакивала, чего-то желая. Светлейший авэнэ, как я и ожидала, был холоден, высокомерен и равнодушен, принимая поздравления как должное и просто не замечая моего присутствия. Ясмина была бледна, и белизна ее полупрозрачных одежд это только подчеркивала. Она явно чувствовала себя некомфортно в этом обществе, а возможно, вампиры, на словах поздравлявшие авенэю, просто не прятали от нее своих негативных эмоций. Ее взгляд испуганно метался по залу, и, хотя на красивых губах лучилась улыбка, искренней она не выглядела.
Вот Ясмина меня заметила, и скрыть этого не смогла. Глаза ее потрясенно расширились, она прикусила губу… И Анхен тут же развернул ее ко мне спиной, не прекращая при этом диалога с каким-то вампиром.
Пытка длилась долго. Долго. Долго. Ее взгляды я временами ловила. Он не видел меня в упор.
Но однажды все разошлись. Вернувшись из очередного забытья, я обнаружила, что зал пуст. Устало прикрыла глаза, опираясь лбом об обод сиденья. Еще немного, и за мной придут.
Вот и шаги. Вампир склоняется надо мной, касаясь рукой плеча.
- Ты только продержись, - шепчет мой тюремщик голосом Анхена. - Я вытащу тебя отсюда, только продержись.
Открываю глаза. Действительно Анхен. Или я уже брежу.
- И мои поздравления, светлейший авэнэ, - разлепляю пересохшие губы.
- Ты сильная, Лара, ты сможешь, - склонившись к самому уху шепчет он. - Не сдавайся. Пожалуйста.
- У меня день рождения скоро. Придешь? Мне обещали твой поцелуй.
- Я знаю. Этого не будет.
- И поцелуй пожалеешь?
- Байяты не будет, - уточняет он. - Я не позволю тебя убить. Я тебя вытащу. Обещаю.
- Ты хозяин своего слова. Захотел - дал, захотел - обратно забрал.
- Пожалуйста, верь мне, Лара. Не сдавайся, не позволяй сломать себя.
- Дарственную принес? - вкрадчиво интересуется Владыка, картинно застыв в проеме двери. - А то мой секретарь вчера ее так и не дождался.
- Правда? - Анхен неторопливо поднимается на ноги и оборачивается. - Видимо, плохо ждал, пусть попробует подождать еще.
- Ты не слишком дерзок для молодожена? Я не шутил, Анхенаридит, неподчинения не потерплю. Шаг вправо - шаг влево, и начнут происходить непредвиденные несчастные случаи. Ты ведь не настолько глуп, чтоб допустить это?
- И зачем ты сразу угрожаешь? Ты ведь знаешь, я при любых обстоятельствах на твоей стороне. И, кстати, документы я направил еще вчера, и не моя вина, что в твоей канцелярии снова что-то напутали, - Анхен равнодушно пожимает плечами. - Но, раз ты говоришь, что документов нет, и формально она все еще моя… - он отворачивается от дяди и снова склоняется ко мне. Берется за цепь и разрывает ее. Затем помогает мне встать. Но ноги меня не держат, затекли от долгого сидения, и Анхен подхватывает меня на руки. - Вечеринка окончена, а дева устала, - сообщает он Владыке, а я забываю даже дышать. Неужели?.. - Прикажи своим слугам проводить нас. Я хочу посмотреть, как ты ее устроил.
Нет! Только не снова! Только не после того, как я почти поверила!
- Взглянешь, время будет, - отмахивается Владыка. - Ноэр! Забери ее, сегодня больше не потребуется, - и, немедленно появившийся, мой тюремщик весьма настойчиво вынимает меня из рук Анхена. - А к тебе у меня серьезный разговор по поводу неполадок на антиполярных вышках, - Владыка уже решительно тянет своего племянника прочь. - Еще немного, и у нас небо без защиты останется, пока у меня военный министр по рабыням бегает…
Они уходят, меня уносят. В моей камере Ноэр кладет меня на топчан и тут же выходит, посоветовав выспаться, а я все лежу, лежу, и так и не могу решится поверить… И отказаться от надежды тоже не в силах.
И лишь только в сумерках обращаю внимание, что сегодня здесь тихо. Весь день. Своей "коллекцией голосов" Владыка нынче не балует. Потому ли, что я ответила ему "нет"?
Да нет, конечно. Просто сегодня он играет в другую игру. Зачем смешивать?..
Пару дней меня не тревожили. Мне даже начало казаться - просто забыли. Меня регулярно "кормили" - внутривенно, как и велел Владыка (просто чтоб исключить саму возможность неповиновения, полагаю, а вовсе не затем, чтоб мне "подправить" фигуру). Но кроме своего тюремщика я не видела более никого. Для Владыки я была, видимо, просто способом ущемить Анхена. И продемонстрировав ему меня избитой и униженной, а самого авэнэ - беспомощным изменить хоть что-то, Владыка попросту потерял ко мне интерес.
Но несколько дней спустя меня вновь поставили "пред царственные очи". Мое время шло, и ресурсом светлейший Владыка решил не разбрасываться. Все эти визиты, окончания которых терялось для меня во мгле забвения, были похожи один на другой, а потому попросту смешались в памяти. Владыку интересовала боль. Она была нужна ему в качестве еды и в качестве услады. И эту боль из меня извлекали. Различными способами. Ожоги на моем теле Владыку развлекали не меньше, чем следы от кнута, а способов связывания и подвешивания в самых болезненных и неестественных позах его подручные знали великое множество.
И это пронизывало немыслимой болью тело, но оставляло равнодушной душу. Сначала мне казалось, что это оттого, что Анхен выбил из меня все эмоции на эту тему в тот день, когда взял в руки отцовский ремень. Но потом поняла, что дело не в этом. Вернее - не совсем в этом. Владыка не был для меня человеком. Нет, не так. Он не был для меня разумным существом, не был для меня живым. Он был словно тот самый мертвый вампир из человеческих сказаний, чуждая форма жизни, бездушное воплощенное зло. Он так питался. Ничего личного. И я для Владыки разумным существом не была, говорящий салат, не более. Он не лез в душу, не догадываясь о ее наличии.
А Анхен… Анхен… Он играл в человека, он хотел, чтоб я воспринимала его, как человека. Он хотел сначала моей симпатии, а затем и любви. Он раскрывал мне свою душу, даря свои чувства, свои эмоции, свое внимание и понимание. Он построил эмоциональную связь двух душ. И втоптал мою душу в грязь, взяв в руки ремень. Тогда - впервые… И то, как я билась тогда, как кричала, как плакала, и каждый его удар, разрывавший мне плоть я помню четче, чем все, что творили со мной для Владыки именно потому, что тогда обливалась кровью моя разрываемая в клочья душа. Для Владыки я живой не была. А Анхен заставил поверить, что я для него - живая, настоящая, разумная. А с разумными так нельзя. С живыми - так нельзя. А он - смог…