Действительно, много лет назад, будучи совсем еще маленькими девочками и захмелев от праздничного пунша, они принесли эту глупую клятву.
- Ну так, но… - Голос Джулианы совсем угас. Мысль свою она закончила про себя: "Но это было до того, как ты отдалась человеку, которого я люблю. До того, как Эрик овладел твоим телом". - К тому же, - собравшись с духом, добавила она, - если сейчас ты расскажешь мне все до конца, то впредь я не смогу без смеха смотреть на Эрика.
- О, но это так прекрасно, Джули! Я просто не могу удержаться, чтобы не поведать тебе все до самых мельчайших подробностей.
"А вот я бы ни за что никому не рассказала, - подумала старшая сестра. - Я бы сберегла все это в своем сердце и хранила бы там всю жизнь, только для нас двоих".
- Ты выпила слишком много шампанского, - добавила она через минуту. - Наверное, тебе надо принять теплую ванну и отправиться спать.
Изабель рассмеялась. И в ее смехе больше не слышалось девчоночьей беззаботности. Смех сестры рассказал Джулиане все то, чего она не пожелала слушать на словах.
- Никакой ванны, Джули. Я до сих пор чувствую на своих руках букет его одеколона. Мне просто невыносима мысль о том, чтобы смыть этот аромат.
Изабель склонилась и поцеловала сестру в макушку. В тот же миг Джулиане почудился запах лавровишни и каких-то других пряностей, словно сам Эрик стоял рядом. И притом с острым ножом в руке, которым он собирался вырезать ее сердце.
- Спокойной ночи, Джули. - Изабель сделала легкий пируэт посреди спальни. - Это и в самом деле был волшебный бал, не так ли, милая?
Джулиана ошеломленно смотрела, как ее смуглая, пышущая огнем сестренка выпархивает из комнаты. Как ей хотелось иметь все то, что получила от природы Изабель! Всю ее страстность, и грацию, и отвагу.
"Все, - сказала себе Джулиана, - ты проиграла. Ждала слишком долго и проиграла. Шустрая Изабель успела первой прошмыгнуть в те двери, которые ведут во взрослую женскую жизнь. А ты так и просидела в сторонке, погруженная в свои пустые мечты."
С самого раннего детства и до сих пор она терпеливо ждала того мига, когда займет свое истинное место в жизни.
- Когда-нибудь все это станет твоим, - сказал ей однажды отец, указывая на возвышающиеся снежными шапками горы и цветущие альпийскими розами и темно-синими люпинами долины. Они тоже составляли часть ее родного края, ее наследства. - В нашей жизни нет ничего важнее этого, запомни.
Джулиана откинулась на подушку, и сердце ее заколотилось от отчаяния и боли.
Теперь ей хотелось только одного: закрыть глаза и забыться глубоким сном, таким глубоким, чтобы, не дай Бог, случайно не увидеть свою сестру в объятиях Эрика.
Эти чудесные длинные ноги, плотно прилегающие к его ногам… красивое, вспыхнувшее желанием лицо, которое приближается, приближается…
С трудом удерживаясь от громких рыданий, Джулиана зажала рот кулаком. Она так трепетно, так крепко сдерживала свою любовь вот этими самыми руками! Но любовь, как песок, вытекла сквозь пальцы - и была такова.
- Дура! - прошептала девушка в тиши своей пустой спальни.
На самом деле вовсе не Эрик Малро занимал главное место в ее душе. Жажда власти питала ее и подчиняла себе все ее помыслы. Неотвратимость этой власти буквально завораживала, и каждый день будущая правительница Перро видела подтверждение этой неотвратимости. Ей нравилось, как почтительно склоняются перед нею слуги, когда она проходит мимо. Восседая подле отца во время совещаний с министрами, она поистине хмелела от ощущения собственного могущества: ведь эти почтенные пожилые люди безропотно склоняли перед нею свои седеющие головы. Она знала точно, что однажды сами жизни этих людей будут у нее в руках. Но с того дня, как в Перро вернулась Изабель, старшая сестра познакомилась и с оборотной стороной медали.
Джулиана приготовилась ждать предложения от Эрика, ждать сколько потребуется. Она твердо верила в то, что власть способна соблазнить мужчину ничуть не меньше, чем пара открытых навстречу вожделению стройных женских ног. Однако, похоже, она ошиблась - зов сладострастия оказался сильнее. Ну конечно, Изабель могла позволить себе пустить собственную судьбу по ветру, ведь ей нечего было терять!
Еще маленькой девочкой Джулиана полностью отдавала себе отчет в том, что и взрослые, и дети вмиг воспламеняются в обществе ее младшей сестры. Гувернантки и няни смеялись любым проделкам Изабель, даже если эти проказы шли вразрез с установленными правилами. Теряя последнюю надежду призвать ее к послушанию, они все равно прижимали к себе озорницу и ласковыми руками нежно гладили черные волосы. Тем временем Джулиана могла полдня просидеть на своей игрушечной лошадке-качалке, едва-едва помяв передничек к вечеру.
Мэксин при виде того, как ее любимица передразнивает своего строгого учителя, расплывалась в лучезарной улыбке, а милая тихоня Джулиана, молча сидевшая на своей качалке, желала сестричке смерти.
В тот день, когда Изабель отправляли в пансион, она рыдала так яростно, что бедная Мэксин боялась, как бы дитя не упало в обморок. А Джулиана по обыкновению молча стояла на крыльце и, прикусив изнутри щеку, сдерживала торжествующую улыбку победительницы.
- Ну, не грусти так, дорогая, - сказала Мэксин, прижав ее к своей пышной груди, - Изабель приедет на каникулы, не успеешь и соскучиться.
С того момента Джулиана считала дни, но не потому, конечно, что тосковала по сестренке. Напротив, она бесконечно наслаждалась каждым мгновением без нее. В отсутствие Изабель все тепло и свет доставались ей одной. Так и должно быть! В конце концов в один прекрасный день трон Перро перейдет к ней. Это ее родовое право, ее законная привилегия, которую не сможет оспорить даже сестра со всем своим обаянием. И все же любовь окружающих… Похоже, это навсегда останется в безраздельном владении Изабель.
- Но это нечестно, - произнесла Джулиана, и голос се отозвался эхом под потолком пустынной спальни.
"Она не может вечно получать все, чего ни пожелает! Если я соберу в кулак все свое мужество, то сумею еще изменить ход событий. Ведь соблазнительная внешность - обоюдоострое оружие, и Изабель отнюдь не единственная, кто в состоянии воспользоваться им. Что ж, ей удалось нанести первую рану, но я-то все равно выйду победительницей. Приз за победу в этом турнире - будущее! Настало время востребовать все то, что принадлежит мне по праву, начиная с Эрика Малро".
Глава 2
Не каждый день парню из Куинса доводится ночевать в настоящем средневековом замке.
Дэниел Бронсон отлично разбирался в том, какие преимущества дают человеку деньги, но даже его самоуверенность богатого выскочки поколебалась при виде всемогущества старинных, наследных капиталов, подкрепленных столетиями самого высокого общественного положения. Как ни парадоксально, при этом вовсе не имело значения, сколько именно у вас денег. Главное, чтобы к ним прилагалась достаточно древняя родословная, а еще лучше, если и титул в придачу.
Поговаривали, что, несмотря на все свои регалии, принц Бертран, правитель маленького альпийского княжества Перро, обладал довольно скромными запасами зеленых. Или, точнее, голубых бумажек, до сих пор казавшихся Дэниелу непременным залогом успеха в жизни. И все же приходилось признать, что по тому размаху и щедрости, с которыми был устроен бал в честь трехсотлетия независимости этого карманного государства, невозможно было догадаться о плачевном состоянии здешних финансов. Шампанское лилось рекой, и посреди каждого стола высились горы черной и красной икры. Даже ливреи лакеев выглядели так, будто их нарочно пошили к этому торжеству в дорогом доме моделей. Да уж, этот принц отличался невероятной щедростью! Всем гостям женского пола были подарены бриллиантовые серьги-гвоздики, а мужчин осчастливили элегантными швейцарскими часами. Они стоили так дорого, что на сумму, уплаченную за каждый экземпляр, семья из четырех человек спокойно могла бы прожить в течение целого года в каком-нибудь в самом худшем районе Нью-Йорка, например в Куинсе. Правда, Дэниел уже не так хорошо знал, что происходит сегодня у него на родине. Казалось, он полжизни провел в дороге в поисках настоящего прибыльного дела. - Ты точно как твой старик отец, - любил говаривать его досточтимый родитель Мэтти Бронсон, - чуешь деньги за целых два штата.
"Черт возьми, - уныло усмехаясь, думал сегодня Дэниел. - Лучше уж сказать "за два континента"". Ему не стоило труда получить приглашение на это трехсотлетнее торжество. Все, что для этого требовалось, - небольшая известность и достаточно заметное состояние, и вот вы уже в замке. Впрочем, сегодня в тесное альпийское княжество слетелось множество известных и почти совсем никому не известных людей с обоих берегов Атлантики.
Все они желали принять участие в начинавшихся празднествах. Однако лишь самая верхушка элиты осталась ночевать в самом замке, в окружении зубчатых стен с башнями, коллекций старинного оружия и привидений, живших здесь все триста лет, большинство из которых прошли в своеобразном менуэте то наступательных, то оборонительных кампаний.
По всей скромной территории княжества, куда ни кинь взгляд, виднелись следы прошлого - красноречивые свидетельства былого великолепия и одновременно дикой жестокости: вокруг каждого самого крохотного поселения высились толстые каменные стены, в древности спасавшие жителей от врагов. Даже свежевыкрашенные стены фермерских домиков хранили память о прошлом, пусть и не таком далеком, - то были шрамы, оставшиеся от последних войн. История лежала здесь прямо на дороге, по которой вы шли, звучала в музыке, под которую вы танцевали, и, конечно же, жила в замке, гордо высившемся над подвластными князю, пусть и совсем не бескрайними землями.
Бронсону никогда в жизни и не снилось такое. Он вырос в квартире с окнами на самую обыкновенную игровую площадку и, может быть, поэтому не мог всерьез предположить, что когда-нибудь проведет ночь в самом настоящем замке бок о бок с королевской фамилией. Самые смелые мальчишеские мечты уносили его в лучшем случае к верховьям Хадсон-Ривер.
Крошечная страна под названием Перро, подобно брошенному прихотливой рукой снежку, затерялась высоко в Альпах. Однако, как ни трудно отыскать ее на карте мира, все же труднее забыть, единожды побывав в ней. Некоторые считают, что именно труднодоступность этих мест придает княжеству особенную прелесть. Другие полагают, что дело в той особой сказочной атмосфере задумчивости и печали, которая постоянно висит над замком, словно утренний туман. Правда, эта крохотная страна мало напоминала настоящую монархию, но Бронсона и не волновали династические вопросы. Все равно замки впечатляют, и он не боялся признать это, по крайней мере перед самим собой.
Дэниел взглянул на женщину, которая спала на соседней подушке. Грета была уроженкой одной из тех восточноевропейских стран, границы которых еще более гибки, чем бюджет Пентагона. У Греты были длинные ноги и бледно-золотистые, как "Дом Периньон", волосы. Ее нравственные принципы зависели от складывающихся обстоятельств, и Дэниел был доволен, что сегодня их стечение позволило ему приятно провести ночь.
На сей счет у него сложились свои принципы, сходные с правилами поведения в бизнесе. Как в делах, так и в личных связях он предпочитал естественность и легкость, а для этого надо было только избегать таких пошлых сюжетов, как обсуждение с партнершами совместного будущего.
К превеликому разочарованию своих родственников, разменяв уже четвертый десяток, Дэниел так и не создал семьи, без которой, как полагали его родители, вообще невозможно достойное существование. Единственная его попытка жениться была предпринята скорее ради успокоения многочисленной переживающей за него родни, чем во имя обустройства личной жизни. Он даже обрадовался, когда его жена в конце концов подыскала себе пару более подходящих супружеских рук. Дэниел не мог обвинять ее.
Какая-то часть его души все время как бы стояла в стороне и наблюдала за окружающими, никак не находя ответа на вопрос, действительно ли все эти "жили долго и счастливо" возможны в реальности, или счастливые браки - лишь плод коллективной фантазии общества, выросшего на фильмах с Джоном Уэйном и "Дисней-уорлде". Должно быть, еще с молоком матери он впитал необъяснимую тонкую ирландскую печаль, и, наверное, потому казалось, что перед ним на горизонте постоянно маячит некое облако, готовое закрыть узенькую светлую полоску.
В нью-йоркских бульварных газетах его называли "золотым парнем", человеком с печатью Мидаса. И никто даже не подозревал о том, какие глубокие золотоносные жилы строгого католического воспитания заложили в него старомодные сестры из монастыря Святого Доминика. "Докажи, - слышал он до сих пор их настойчивые голоса. - Докажи, что у тебя есть все для того, чтобы добиться цели".
И он доказывал. Снова и снова, с каждой успешной сделкой приближаясь к заветной вершине.
Даже самые злостные клеветники вынуждены были признать, что Дэнни Бронсон никогда не забывал, кто он и откуда явился. Да и как это было возможно? Ведь ритм нью-йоркских улиц был у него в крови. Однако Нью-Йорк - большой многоликий мегаполис, и, конечно, не Пятую авеню на пересечении с 57-й улицей Бронсоны считали своим домом. Те края, которые они называли родиной, не имели отношения ни к Тиффани, ни к Бижан, зато они были связаны с деликатесным магазином Сэма, пиццерией Нино и "Шемрок риэлти". На последней фирме сколотил состояние его старик, сделав ставку на перестройку довоенных домов в кооперативное жилье для среднего класса.
Отец взялся за воспитание сына, что называется, с младых ногтей, стараясь продемонстрировать ему и то хорошее, и то плохое, что есть в этом городе. У Мэтти не было иллюзий относительно того, какое место занимает в бизнесе человеческая порядочность, но сам он твердо держался собственного кодекса чести, не удивляясь при этом, если окружающие поступались элементарными нормами приличий.
- Оглянись вокруг, Дэнни, - то и дело повторял он сыну. - Ты не лучше, чем все эти люди. Просто у тебя денег побольше.
И Дэнни Бронсон никогда не забывал отеческих наставлений. Он знался и с теми, кто стоял на вершине социальной лестницы, и с теми, кому надо было еще тянуться, чтобы достичь хотя бы самого ее низа. Ему ничего не стоило в один и тот же день пообедать, к примеру, с губернатором и послом в каком-нибудь первоклассном манхэттенском ресторане, а потом, несколькими часами позже, показаться с приятелями в одном из пивных баров неподалеку от собственного дома в Куинсе. Никогда не знаешь, к кому придется обращаться за помощью, а ведь именно этим простым работягам из Риджвуда и Вудсайда он был обязан осуществлением своих мечтаний. И Дэниел не забывал об этом.
Иногда ему казалось, что он - единственный человек, который видит пути развития мировой экономики. Ведь лишь слепому сегодня не ясно, что японцы буквально втискиваются в американский рынок. Сначала автомобили, потом видеотехника. Не успеешь оглянуться, как они прикупят землицы, чтобы образовать новое государство. Впрочем, стремительно развиваются не одни японцы. Фразы вроде "глобальной экономики" и "мирового рынка" с каждым днем приобретают новое значение, и Дэнни отнюдь не собирался из чувства патриотизма поступаться требованиями здравого смысла.
Его предупреждали, что иметь дела с принцем Бертраном - все равно что танцевать на сыпучих песках. Как и большинство знакомых Бронсону европейцев, Бертран оказался настоящим пессимистом. Бережливый и осторожный, принц в то же время проявлял удивительное безразличие ко всему, хотя бы отдаленно напоминающему так называемый прогресс, и все самые изощренные усилия Дэниела заговорить с ним о делах встречал не более чем сводящей с ума вежливостью.
Грета лениво потянулась, эдакая стройная золотистая кошечка, объевшаяся сметаны. Ее изумительные карие глаза раскрылись и засияли преисполненным жаркого желания взором.
- Доброе утро, милый, - промурлыкала она.
- Еще не утро.
- Ах, как это замечательно! - Разведя пошире свои изумительные ноги, она раскрыла ему объятия.
Нет, все-таки не так уж и плохо быть простым американским парнем не голубых, а самых обыкновенных, зато горячих кровей!
Рано утром, когда Изабель спускалась из своей спальни, Ив поджидал ее внизу винтовой лестницы. Одетый в повседневную ливрею, он держался, как всегда, чрезвычайно прямо, ни на секунду не забывая о высоте своего положения. Редкие, гладко прилизанные светло-каштановые волосы подчеркивали привычно хмурое выражение его узкого лица. Изабель вздохнула. "Бедняга Ив, - подумала она. - Как это печально быть старым и никого на свете не любить!"
- Стол к завтраку накрыт в зимнем саду, - с явным превосходством произнес дворецкий. - Нет ли у мадемуазель особых приказаний?
Изабель покачала своей темноволосой головкой и наградила слугу улыбкой. Что такое случилось с ним? Бог свидетель, он всегда был мрачным типом, но теперь он смотрит на нее как будто…
Смешно. Он просто не может знать. Уж если старик не догадался ни о чем вчера, когда все улики без труда читались в ее глазах и на губах, то теперь-то уж ему нипочем не докопаться!
- Нет, Ив, ничего. - Изабель нахмурилась, заметив, что он упорно не желает улыбнуться в ответ. - Разве что кофе и дыню.
- Ваш покорный слуга. - Ив поклонился и вышел из комнаты.
Должно быть, он прямо-таки родился с этой формулой почтительности на устах! Что ж, пускай предается своим мрачным и скучным мыслям. У Изабель было много приятных тем для обдумывания, и она весело побежала в зимний сад, где был красиво сервирован роскошный шведский стол. Над ним потрудился целый отряд шустрых молоденьких горничных с хорошенькими, но такими еще пустыми головками. Не далее как вчера и сама Изабель была на них похожа: так же беззаботно смеялась и время от времени задавалась вопросом о том, какой жребий вытащила ей судьба, зажав его в своей ладони.
Но сегодня она уже знает сама!
Сегодня ей известно наверняка, что главной фигурой в ее жизни будет Эрик Малро и их обоюдное счастье окажется вечным и безграничным.
- Значит, сплетничаешь? - Неизбывный ирландский акцент Мэксин Нисом усилился от возмущения. Она строго поглядела на эту Немезиду в обличье дворецкого. - Да как ты смеешь болтать всякую чепуху о моей девочке?!
Однако Ив даже не моргнул под ее суровым взором, и от этого Мэксин занервничала гораздо сильнее, чем от слов старого лакея. Боже Всевышний, да может ли это быть правдой?
- Сын Оноре Малро, - повторил он так уверенно, что поколебалась даже суровая гувернантка. - Я сам видел их в саду. Своими собственными глазами.
- Чепуха какая! - звонко щелкнув пальцами, отрезала ирландка, - В этот жуткий октябрьский холод? Ни за что не поверю!
Еще бы! Ведь первый опыт ее любимой девочки должен был прийти во время свадебной ночи, в прекрасной опочивальне, которую украсит сама Мэксин своими руками. Она жила с этим семейством с момента рождения их первой дочери, Джулианы. И, Бог даст, останется с воспитанницами до самого последнего своего вздоха.
Бедные девочки. Обе они так хрупки и беззащитны. Так заброшены. Их мать была весьма легкомысленной особой, гораздо более увлеченной балами, чем заботой о собственных детях и мыслями об их благополучии.
- Я знаю, никто не сумеет позаботиться о них лучше тебя, Мэксин, - однажды сказала хозяйка, целуя обеих укладывавшихся спать малюток. (Она торопилась успеть к очередному котильону.)