"Если бы это не касалось ребенка, может быть, я оставила бы это дело, – подумала Мишель. – Но Франклин оставил мне наследство. Если бы я хотела сдаться, это был бы мой выбор. Но я была бы проклята, если бы позволила кому-то украсть его".
Мишель смотрела на Монка и знала, что он читает ее мысли.
– Что ты будешь делать? – спросила она. – Как ты будешь себя чувствовать завтра, на следующей неделе, в следующем месяце?
– Как я буду себя чувствовать? – откликнулся он. – Гордым за тебя.
– Ты можешь жить с этим? Этого достаточно?
– Нет, этого никогда не будет достаточно, – ко – да, буду жить с этим. Мы оба будем.
Монк положил несколько франков под блюдце со счетом.
– В известном смысле, мы оба имеем много больше, чем то, на что мы могли рассчитывать, – сказал он. – Мы нашли друг друга. Мы нашли любовь.
– Но она твой ребенок! – воскликнула Мишель.
– И она для меня – целый мир. Как и ты. И ей я желаю иметь то же самое – целый мир.
Он засмеялся.
– Кстати, как это ты знаешь, что у нас дочь? Мишель чуть улыбнулась:
– Да, я знаю.
Монк Мак-Куин плыл из Гавра поздним октябрем на борту одного из последних лайнеров, пересекающих Атлантику перед зимними штормами. Мишель, как она сама того захотела, не провожала его. Она не могла обещать Монку, что в последнюю минуту не повиснет на нем и не будет умолять его не уезжать. А это бы все расстроило.
В последние месяцы 1920 года мир для Мишель сжался. Она проводила дни в наблюдении за ремонтом квартиры и превращением одной из спален в детскую. Раз в две недели Мишель посещала врача, и он говорил ей, что если бы каждая мать имела такое здоровье, ему вскоре было бы нечего делать.
По приближении Рождества Мишель поняла, как она одинока. Она ощутила печальное, отстраненное состояние – состояние человека, беспомощно наблюдающего, как все в этом мире заняты веселыми приготовлениями в кругу семьи и друзей.
"На следующий год все будет по-другому", – поклялась Мишель.
Чтобы скоротать дни января и февраля, Мишель тщательно перепроверяла планы Розы Джефферсон относительно дорожных чеков. Она была убеждена, что Гарри Тейлор не все делал, как того хотела Роза. И как можно было.
Но первая юридическая схватка приближалась к концу.
Чем меньше оставалось дней до решения Британского суда относительно легитимности дополнительного распоряжения Франклина, тем все больше и больше нервничала Мишель. Что, если Роза выиграет? Что будет с ней и ребенком?
К тому времени, когда роды уже приближались, ей позвонили из лондонской юридической фирмы, представляющей ее интересы. Когда она услышала голос старшего компаньона в потрескивающей трубке, сердце ее упало. Она решила, что решение присяжных принято. Против нее.
– Да нет же, миссис Джефферсон, – уверял ее адвокат. – Фактически судебное решение принято сегодня утром – в вашу пользу.
– Это замечательно!
– Да, но я боюсь, это еще не конец, – предостерег он. – Адвокат мисс Джефферсон подал документ на новое слушание в Нью-Йорке, заявив, что, поскольку, завещание вашего мужа было составлено в Нью-Йорке, то дополнительное распоряжение, как часть его, должно рассматриваться – на предмет оценки и интерпретации – законами того же государства. Мишель закрыла глаза.
– Может она это сделать – законно, я имею в виду?
– Конечно. Однако есть шанс – небольшой, я думаю, что дело не дойдет до такой стадии.
– Почему?
– Потому что мисс Джефферсон проинформировала нас, что она хочет говорить с вами лично.
За те месяцы, как Гарри Тейлор стал президентом североамериканских операций "Глобал", на Уолл-стрит заговорили о нем как о человеке, который, как допускали многие, будет бесспорным наследником роли Франклина Джефферсона в компании. Гарри наслаждался почтительным отношением, демонстрируемым всеми – от швейцара "Глобал" на Нижнем Бродвее до секретаря Готэм-Клуба, членом которого он недавно стал. Двери лучших домов и офисов наиболее влиятельных людей нации магически распахнулись перед ним. Он переехал в новую квартиру, расположенную на двух этажах с внутренней лестницей на Пятой авеню. И, что важнее всего, Роза, казалось, полагалась на него больше и больше – и не только в офисе. Почти каждый вечер Гарри приезжал в Толбот-хауз, чтобы найти Розу, ожидающую его – голодную, требующую, ненасытную.
Но после славного празднования нового 1921 года Гарри почувствовал, что цветок увядает. Пока шли судебные баталии в Лондоне, Роза ушла в себя так, что даже он не мог до нее достучаться. Гарри напряженно следил за действиями адвокатов и наедине с Розой уговаривал ее оказать давление. Ему было непонятно, как Мишель могла найти путь легитимизировать дополнительное распоряжение Франклина.
И все же это случилось.
– Проклятые британцы! – бушевал Гарри, когда Роза сообщила ему новости. – Ты заплатила им целое состояние, чтобы получить то, что было твоим в первую очередь! И все же ты права – если дело перенести в Нью-Йорк, это изменит все. Ни один судья, если он в здравом уме, не выступит против тебя.
Гарри повернулся к Розе за подтверждением, но она ничего не сказала. Проходили недели, и сколько бы Гарри ни поднимал вопрос, Роза отмалчивалась. Пока однажды не объявила, что едет во Францию. Тогда же она рассказала ему все.
– Да ты что, всерьез? – не поверил Гарри.
– Да. Очень серьезно.
– Это сумасшествие! – закричал он. – Представляешь, во что нам это обойдется?
– "Нам", – Гарри?
– Ты знаешь, что я имею в виду. Ты рискуешь всем, ради чего ты работала.
Роза положила расческу и поудобнее устроилась на кушетке.
– Я сделаю все, чтобы удалить Мишель из компании. Все, Гарри. Я ясно выражаюсь?
– Должен быть иной путь! Глаза Розы сузились:
– Никогда не говори со мной таким тоном. Я решаю, что лучше для "Глобал", и никто больше.
– А работа, которую проделал я? Не засчитывается? – Что тебя беспокоит, Гарри? – деликатно спросила Роза. – Какой ты хочешь титул?
– Ты знаешь, что я не это имел в виду, – быстро ответил Гарри. – Я это делаю для тебя, Роза. Это все.
Роза расстегнула блузу.
– Иди ко мне, Гарри.
– Роза, как ты можешь думать о сексе?..
– Потому что я хочу. Потому что я хочу тебя. Иди сюда.
Гарри решил не двигаться с места, но не мог он и противостоять оценивающему, немигающему, пристальному взгляду Розы.
– Теперь встань на колени и делай все эти чудесные вещи.
Гарри чувствовал, как пальцы Розы схватили его волосы, притянули его губы к ее груди, вели его голову вдоль ее живота и ее раздвинутых бедер.
– Так хорошо, – услышал он ее стон. – Быстрее, Гарри, быстрее!
И, занимаясь любовью, Гарри Тейлор начал понимать, кем он был для Розы Джефферсон… ни больше ни меньше.
То, каким образом должна произойти ее встреча с Розой, удивило Мишель. Роза не сообщила точно, когда она прибывает. Однажды утром, когда Мишель менее всего рассчитывала на это, ее экономка принесла ее послание с утренней почтой. Послание было простым: Роза была в "Крилон Отель". Удобно ли будет для Мишель встретиться с ней там в полдень?
Мишель одевалась тщательно, сохраняя свой стиль – простота и удобство. Было трудно выглядеть модной на восьмом месяце беременности, и она решила не садиться, нервничая в тесных творениях модельера.
Она заказала машину, которая должна была подвезти ее к элегантному отелю "Райт Банк", и была удивлена, когда поймала восхищенные взгляды мужчин в вестибюле. Она вспотела и чувствовала себя неловко. Швейцар, одетый как лакей XVIII века, проводил ее в номер на шестом этаже и важным голосом известил о ней.
Мишель была ошеломлена изменением внешнего вида Розы. Ей было чуть за тридцать, но выглядела она много старше. Она была так же прекрасна, как помнила Мишель, но это больше не была красота цветущей женщины. Морщинки вокруг глаз и глубокие линии на лбу были доказательством старения, подступившего незаметно и вдруг.
Роза Джефферсон встала с кресла и протянула руку:
– Здравствуй, Мишель.
"И я так же выглядела? – подумала она, разглядывая фигуру Мишель и тепло зарождающегося материнства. – Если так же, то никто мне не говорил. Все это, кажется, было так давно. Я не могу вспомнить ощущения счастья, если таковое было…"
– Чувствуешь себя хорошо? – спросила Роза. Мишель кивнула.
– Проходи и садись, где тебе удобнее, – Роза вела ее к узорчатой софе.
– Когда у тебя срок?
– Еще семнадцать дней, плюс-минус.
– Доктор хороший? Мишель улыбнулась:
– Да, – сказала она, уловив какую-то редкую нотку в голосе Розы.
"Она завидует! Она думает, что я ношу ребенка Франклина, что у меня есть что-то от него, что никогда не будет принадлежать ей…"
– Ты проделала длинный путь, – сказала Мишель. – Причина, должно быть, важная.
Роза села напротив нее, не в силах оторвать глаз от живота Мишель.
"Все из-за наследника… Если бы она не была беременна, ничего этого не случилось бы".
Роза сдерживала гнев. Она должна тщательно выбрать слова, сдержать эмоции.
– Как ты знаешь, я возобновила судебное дело в Нью-Йорке, – сказала Роза. – Американскому правосудию потребуется меньше времени, чем британскому, чтобы прийти к решению. И совсем к другому.
Роза выдержала паузу, позволяя своим словам произвести впечатление.
– Однако у нас еще есть время, чтобы достичь соглашения.
Мишель бросила удивленный взгляд:
– После всех этих месяцев? После всего, что мы сказали друг о друге?
– Мишель, я думаю, что во всех этих драках между юристами мы потеряли суть вопроса.
– Какого же?
– Почему ты настаиваешь на Франклиновой доле в "Глобал"?
– Потому что я его жена, – тихо ответила Мишель.
– Я понимаю это, – сказала Роза. – Но есть большая разница между желанием или претензией на что-то и реальным отношением к этому. Я думаю, справедливо будет сказать, что, хотя ты знаешь кое-что о "Глобал", этого, конечно, недостаточно, чтобы вступить в компанию. У тебя нет соответствующей финансовой или коммерческой квалификации, а скоро будет ребенок, которого надо растить. Ты действительно думаешь, что ты могла бы внести вклад в "Глобал"?
– Мне никогда не давали шанса проявить себя.
– Пусть так, факт в том, что и для тебя, и для компании будет лучше друг без друга, – сказала Роза, потянувшись за портфелем. – Я попросила моих юристов установить чистую стоимость доли Франклина в компании, твои люди в Лондоне проверили цифры. Как видишь, разногласий нет.
Мишель взяла бумаги, но не посмотрела на них.
– Ты хочешь откупиться от меня, – сказала она резко.
Роза кивнула.
– Соглашение по платежам можно сделать на период в десять лет. Ты можешь делать с деньгами все, что хочешь. Это более чем достаточно, чтобы содержать себя и своего ребенка так, как ты привыкла жить. Короче говоря, ты приобретаешь все, что нью-йоркский суд может отсудить в твою пользу.
– Кроме того, что я не буду связана с "Глобал".
– Смотря по обстоятельствам. Я думаю, возможна концессия, не хочешь?
Мишель взяла документ и открыла его на финансовой странице. Цифра в самом низу обозначала общую стоимость доли Франклина – почти 10 миллионов долларов.
– Почему, Роза? Почему ты предлагаешь это сейчас, после стольких огорчений?
Выражение лица Розы стало жестким. Она не была намерена рассказывать этой женщине о своих бессонных ночах и полных беспокойства днях. Потому что с того момента, как Лондон сообщил ей о решении суда, она знала, что никогда, никогда не будет рисковать на своей родной земле. Если есть хоть малейший шанс проиграть. Это показало бы другим хищникам пула, что Роза Джефферсон может быть и не такой сильной, как они думали, что где-то есть слабое место, которым можно манипулировать, которое можно использовать.
Все это оставило Розе единственный путь.
– Почему? – сказала Роза, отзываясь на вопрос Мишель. – Потому что уже было слишком много огорчений и утрат. Потому что все это должно где-то остановиться.
– Есть, однако, одно условие, – прибавила она. – Секретность договора. Подписываясь, ты соглашаешься никогда не разглашать условия соглашения никому, ни при каких обстоятельствах.
Сказав это, Роза вернулась мыслями к Гарри, – какой праведный – и жадный – был его гнев, когда она рассказала ему, что собирается откупиться от Мишель.
"Если бы он только знал, что это будет намного больше, чем стотысячная подачка…"
– Я жду ответа, Мишель.
– Нет.
– А что такое?
Мишель была также удивлена не меньше, чем Роза, тому, что последовало дальше. Слова лились будто сами собой.
– У меня есть другое предложение. Насколько ты знаешь, дорожный чек, который Франклин пытался ввести в действие, ценности не имеет. Никто здесь не возьмется за эту работу, никто, кто знает об этом. Кроме меня.
– И чего ты хочешь?
– Сделай дорожный чек долей Франклина. Дай мне закончить то, что начал Франклин. Я нуждаюсь в стартовом капитале, но он будет далеко не так велик, как то, что предлагаешь ты. В свою очередь я обещаю никогда не вмешиваться в американские операции "Глобал" и в другие тоже.
– Ты говоришь, – медленно сказала Роза, – что в обмен на европейскую территорию для дорожного чека ты отказываешься от всех других претензий на имущество Франклина?
Мишель проглотила комок. "Это ли я действительно имею в виду?"
– Да, – услышала она собственный голос. – Но всю прибыль по чекам я буду оставлять себе. И я могу использовать имя "Глобал".
Розу передернуло при мысли об использовании имени компании. Тем не менее, она ощутила выгоду. Мишель уходит в сторону с ее дороги.
– И какой капитал ты имеешь в виду?
– Два миллиона долларов.
– Два миллиона и использование имени "Глобал"? – Роза засмеялась. – С таким же успехом можно просить Луну и звезды.
– Хотя ты и не веришь, я не виновата в отказах банков Франклину, – тихо сказала Мишель. – Я хотела успеха, Роза. Я была такой же частью "Глобал", как и он. Я заслужила право использовать имя.
– В той степени, в какой это отвечает моим интересам!
Мишель взяла свою сумочку.
– Значит, нам больше не о чем говорить. Пусть твои юристы пришлют мне остальные бумаги, касающиеся оценки имущества Франклина.
Роза напряженно думала. После смерти Франклина, ожидая пока британское правосудие позволит ей привезти тело домой, она звонила директорам банков, с которыми имел дело Франклин. Все выражали соболезнование, но когда дело доходило до объяснения причин отказа, каждый молчал как стена.
Мишель была права. Чеки провалились в Англии. Но если это так, где она намерена их продавать? На континенте? "Глобал" там представляли очень слабо. Поэтому что реально теряет Роза, позволяя ей использовать имя компании?
– Мишель, – окликнула Роза. – Может быть, это возможно.
"Если она возьмет на себя донкихотскую задачу попытаться заставить дорожный чек заработать, она неизбежно провалит дело. Когда это случится, ни она, ни ее ребенок – уже не будут никогда больше иметь никаких претензий к "Глобал". Напротив, когда она будет беспомощно барахтаться, все увидят, что я имею превосходство. И я верну европейскую территорию по статье о реверсии, то есть обратный переход имущественных прав к первоначальному собственнику".
– Я слушаю, Роза, – тихо сказала Мишель.
– Какой срок для ссуды тебе кажется приемлемым?
– Три года.
– Нет, это слишком много. Я на этом очень много потеряю. Максимальное, что я могу предоставить – это миллион долларов, который должен быть возмещен за 12 месяцев.
Мишель закусила губу. Все ее подсчеты и проекты показывали, что миллион – минимум, в котором она нуждается. Но года для возмещения может оказаться недостаточно.
– Восемнадцать месяцев, – подсчитала Мишель, решая. – Но мне понадобится печатная форма дорожного чека и образец корректуры.
Роза ожидала этого.
– А мне нужна будет плата за использование тобой имени "Глобал". Скажем, пятнадцать процентов?
Мишель потрясла головой.
– По стандартам – семь процентов, Роза. Ты же знаешь это не хуже меня.
– Очень хорошо. Но в этом случае, я настаиваю, чтобы "Глобал" получила процент с оптовых продаж. Ссуду ты можешь выплатить из чистого дохода.
Мишель почувствовала, будто натолкнулась на стену. Условия, предложенные Розой, не оставляли ей никакого запаса на ошибку, ничего, к чему можно было бы обратиться в крайней нужде.
– Хорошо, – согласилась она. – "Глобал" получает оптовые выплаты.
– Тогда принято. Наверное, ты позвонишь своим юристам, чтобы сказать, что мы заключили соглашение.
– Позвоню, когда увижу документы. Роза улыбнулась.
– Даю тебе слово, что контракт будет отражать точно то, что мы решили. И ты понимаешь, секретность условий остается.
Мишель кивнула. Она собиралась уходить, когда ее лицо исказилось болью.
– У тебя все в порядке? – быстро спросила Роза. Мишель провела рукой по животу.
– Все прекрасно… Ребенок толкается. Если ты не возражаешь, я пойду домой, я очень устала…
– Конечно.
Но почувствовав своего нерожденного ребенка, Мишель подумала:
"Радость моя, что я потеряла и что я делаю? Что с нами будет?"
37
С рождением Кассандры в апреле 1921 жизнь Мишель окрасилась в радужные тона. Когда она впервые держала своего ребенка, чувствовала, как он сосет грудь, слышала биение крохотного сердечка, все другие мысли, все тревоги, касающиеся Розы и будущего, отступали. Хотя она была одна и временами ответственность за эту хрупкую новую жизнь ошеломляла ее, Мишель достаточно было только взглянуть в глубину голубых глаз Кассандры, чтобы снова удивиться тому чуду, которое даровано ей.
Как только Мишель восстановила силы, она отправила длинную телеграмму Монку, тщательно подобрав слова при рассказе о Кассандре. Перечитывая ее, Мишель изнемогала от желания наполнить ее страстью и любовью, назвать Монка отцом и рассказать ему, как Кассандра похожа на него, как подходит ей имя, которое они вместе подобрали. Но все это было невозможно. Все еще.
Поскольку надо было устраиваться с Кассандрой, она обратилась в агентство по найму в поисках подходящей нянечки. Побеседовав с десятью претендентками, она наконец остановилась на прекрасной швейцарке, женщине средних лет, чьи рекомендации были безупречны и которая говорила по-французски, по-английски и по-немецки. Мишель внимательно наблюдала, как фрейлейн Штайнмец взяла на руки Кассандру в первый раз. Кассандра серьезно посмотрела на женщину, потом со вздохом прижалась к ней и уснула. Это была лучшая из рекомендаций.
Первые шесть месяцев, как бы она ни была занята, Мишель всегда проводила по крайней мере несколько часов в день с дочерью. Она возила ее в коляске по Люксембургскому саду, так что Кассандра могла видеть зеленые деревья и цветочные клумбы. В детской она играла с дочерью, пока дочь не уставала, а после, когда девочка засыпала, сидела у ее кроватки, разрабатывая проект дорожного чека. Когда вечер казался слишком длинным или ее глаза чересчур уставали, Мишель пристраивалась к дочери, позволяя ей всунуть маленький пальчик в свой кулак. Это было все, в чем она нуждалась, чтобы найти силу для продолжения дел.