При упоминании о неслышных шагах Алька почувствовала напряжение. А вдруг эта женщина тоже была во Владимире? Она вполне могла снять номер на первом этаже. С такой способностью к конспирации ей ничего не стоило остаться никем не замеченной. Тогда шаги, слышанные Алькой в коридоре, могли принадлежать ей. И убить Кретова могла она, почему бы и нет? Человек, у которого на уме нет ничего плохого, вряд ли станет наряжаться, как на карнавал, и по воздуху летать.
- Слухи-то разные ходят, - продолжал старичок. - Одни говорят, что муж ревнивый был у красотки, он и убил Павла Тимофеевича - отомстил, дескать. Другие - что это аферистка была, мошенница. Втерлась в доверие, добилась чего хотела, правда, чего именно, неизвестно, а потом и угробила. Я, конечно, ни в то, ни в другое до конца не верю, а только слухами земля полнится.
"Вот это да!" - торжествующе подумала Алька. Ну и Кретов! Чего придумал на старости лет. Старичок верно говорит - похоже на убийство из ревности. Муженек ее разгневанный мог нанять кого-нибудь, чтобы расправиться с любовником жены. Или Павла Тимофеевича обработала ловкая преступница. Это тоже вполне вероятно. Так или иначе, но есть две версии, а это немало. Это уже что-то, за что можно зацепиться. Искать надо эту красотку в темных очках, про которую в оркестре и не догадывался никто. Вот только где ее искать?
- Интересную историю вы мне рассказали, - сказала Алька, когда старичок замолчал. - Поучительную. Значит, квартира соседняя теперь пустая стоит?
- Пустая, - подтвердил старичок.
- Тогда и приходить бесполезно, - огорченно проговорила Алька. - Никто не откроет. А мне велели весь подъезд опросить. И так половина жильцов не хочет разговаривать! - Алька вздохнула, изображая на лице глубокую печаль.
- Зинаида иногда приезжает. Может, вы на нее случайно попадете. Я только не знаю, станет ли она отвечать на ваши вопросы, - неуверенно произнес старичок.
- Не станет, конечно. Да и как я ее застану? Она ж небось тут раз в год бывает?
- Да нет, - возразил старичок, - чаще. Она ж любила Павла Тимофеевича, после того как развелись они, все равно наведывалась.
"И на похоронах она была, - подумала Алька. - Значит, стоит ее посетить. Если они расстались, сохранив прошлые отношения, то, может, бывшая жена что-нибудь расскажет о новом кретовском увлечении".
- Большое вам спасибо, - поблагодарила она старичка. - Вы меня очень выручили. Побольше бы таких сознательных жильцов!
- Не за что, - засмеялся тот. - Я только рад, что хоть одна живая душа пришла. А то сидишь один как сыч целыми днями. Тоска! - Он вздохнул и ласково улыбнулся Альке.
- До свиданья, - попрощалась Алька. Она вышла из гостеприимной квартиры, спустилась на лифте вниз, с гордым видом забрала свое удостоверение у мрачного вахтера и покинула элитный дом.
Будет теперь что сказать Ленке, утверждающей, будто Москва не Воронеж и люди здесь неразговорчивые.
10
Ира Сухаревская явилась на работу в отвратительном настроении. Причин на то было предостаточно. Главное - это очередной конфликт, произошедший сегодня утром с мужем Игорем. Глаза бы на него не глядели - ничтожество, прирос к дивану задом, гвоздя вбить в стену не может. Сколько лет Ирка, считай, одна работает (разве можно принимать за деньги мужнины две тысячи?) и тянет всю семью - его, маму, Сонечку. Вымоталась вся - репетиции, гастроли, ни одной халтуры не пропускает, каждую копеечку старается ухватить, а все равно получается мало. Сейчас вот Соне репетитор по английскому понадобился, а урок у приличного педагога не меньше тридцати долларов стоит. Мужу все по барабану, лишь бы телевизор работал. Ирка терпит, терпит, да и взорвется, вот как сегодня. А Игорь ладно бы молчал, так еще и огрызается, ты мне жизнь, говорит, заела, и дальше - по-непечатному. Эх, давно надо было с ним развестись, да она все Сонечку жалела, та как две капли воды на отца похожа и души в нем не чает. Правильно, тот ее не достает, как мать, ему все равно - поела ли, погуляла, сделала ли уроки. А девчонка думает: какой папа добрый, все разрешает. Тьфу, и вспоминать про дом не хочется. А на работе что? Сегодня первая репетиция с новым дирижером, после того что случилось. Господи, да могла ли она предположить такое? А теперь кажется, что это она виновата в случившейся трагедии. Видела, что с Валеркой творится, чувствовала, что добром это не кончится, вылетит тот из оркестра, к чертовой матери. И ни разу не подошла, не поговорила ни с ним, ни с Кретовым, хотя могла бы - Павел Тимофеевич ее очень даже уважал. Глядела, как растет между ними ненависть, и молчала. Вот и домолчалась - Павла Тимофеевича больше нет, Валера в тюрьме. А оркестрантам, похоже, по фигу. "Старички", с которыми Кретов начинал, Валерку Рыбакова не любят, слишком дерзкий он для них, им послушные нравятся, а молодежь, набранная в последние годы Васькой Чегодаевым, видно, вообще ни на что серьезно не реагирует. Им лишь бы погудеть на гастролях да перетрахаться в номерах. Дирижера никто из них по-настоящему не чтит, была б зарплата да поездки, а кто машет за пультом - все одно. Взять хотя бы ее группу, скрипачек этих новоявленных - Соловьеву с Бажниной. Ну Ленка-то Соловьева - девка себе на уме, она постарше, посерьезнее, в оркестре достаточно давно и профессиональна, ничего не скажешь. А только не получается у нее с Ленкой нормальных, человеческих отношений, так, внешнее все. Разные они, как полюса земли, Ленка Ирку слушается, а в глазах то ли насмешка, то ли презрение: мол, дура старая, что ты в жизни видела с горшками детскими да кастрюлями, то ли дело я, интересно живу, наполненно. Чихать Ирка на нее хотела, но все равно неприятно. А уж Алька Бажнина - это просто нечто. Красивая девочка, бобику ясно, у такой соблазнов море. Вон Чегодаев как вертится, аж слюной весь изошел, и мальчишки млеют, - конечно, ходит на репетиции, юбка до пупа, ногами сверкает, скалится улыбочкой в тридцать два зуба. И ведь при всем том талантливая девка, ужас какая талантливая. Уж ей ли, Ирке, проработавшей десять лет в музыкальном училище, этого не видеть. Такой бы в аспирантуру поступать, а она по кроватям порхает. При первом знакомстве Ирка ей представилась Ириной Александровной, разница все же больше десяти лет, так Алька, нахальная девчонка, морду сморщила, покивала, а в перерыве обращается, мерзким таким голоском: "Ирина Александровна, можно выйти? Я в туалет хочу". Издевается. Так и повелось с тех пор. Неуютно Ирке под ее насмешливыми черными глазами, ох неуютно.
Сухаревская оставила в гардеробе дубленку, надела туфли - терпеть не могла париться в сапогах по четыре часа - и поднялась по лестнице в зал. Она любила приходить на работу одной из первых: мало ли всяких дел, на которые дома просто не хватает времени, - например, проставить штрихи, рассчитать часы групповых репетиций, да и просто пройти партию разок-другой. Ирка, конечно, всегда в приличной форме, но поучить то, что играешь, никогда не помешает. А теперь наверняка придется собираться группой, и не раз-другой, а много - Горгадзе, говорят, страшный педант, вежлив, как аристократ, но всю кровь высосет, пока струнные не состроят идеально в унисон. Вот тут девочки и попляшут: Кретов хоть и мог обложить матом во время репетиции, и вообще в выражениях не стеснялся, но к скрипкам претензий предъявлял мало, его всегда больше духовики злили.
В дверях показался Чегодаев, как всегда подтянутый, в безупречно сидящем на нем жемчужно-сером костюме.
- Приехал Горгадзе? - спросила она.
- Приехал, - сердито буркнул Чегодаев. - Еще вчера. Я смотрю, народ не больно-то собирается. Думают, по-прежнему на сорок минут позже будем начинать. А Горгадзе уже внизу. - Кретов по утрам чувствовал себя неважно, поэтому репетиции в Москве назначались не раньше одиннадцати, и то Павел Тимофеевич являлся на них с почти часовым опозданием. Зато потом задерживал надолго. - Где девицы твои? - Васька выразительно посмотрел на часы. - Сейчас впарит нам по первое число.
- Сейчас придут. Не дрейфь, не станет он с первого дня вредничать.
- Да тебе откуда его знать? А я с ним в Польшу ездил и в Финляндию. Погоди, этот почище Крета будет, и особенно вам достанется, пиликалкам.
- Я знаю.
- Ты все-таки займись дисциплиной, - выпустив пар, миролюбиво посоветовал он Ирке и скрылся из зала.
Сухаревская кивнула, а про себя подумала: шел бы ты подальше со своей дисциплиной. Хозяином себя почувствовал последнее время, а был-то кем, господи, всего каких-нибудь пять-шесть лет назад! И кому пыль в глаза пускает, ей, Ирке, которая его как облупленного знает.
В зале стал появляться народ, слышался приглушенный смех, разговоры. Едва оркестр собрался полным составом, в зал легкой, пружинистой походкой вошел Горгадзе. По контрасту с Кретовым, выглядевшим значительно старше своего возраста, новый дирижер казался совсем молодым, хотя на самом деле ему недавно стукнуло пятьдесят. Прямой, как струна, с гривой черных, почти без проседи, волос, в длинном свободном свитере, красиво подчеркивающем стройную плечистую фигуру, он невольно радовал глаз. Казалось, что вместе с ним в душный, переполненный зал ворвался свежий, мощный ветер. По оркестру прошелся шепоток.
- Здравствуйте, - начал Горгадзе с сильным кавказским акцентом. - Познакомимся. Меня зовут Рафаил Нодарович, я рад иметь честь принять руководство Московским муниципальным симфоническим оркестром.
Ира услыхала, как под боком у нее тихо присвистнула Алька. Вот детская непосредственность. Конечно, за год работы девчонка ничего подобного от дирижера не слышала - одни красочные эпитеты нелитературного происхождения, а тут вдруг "рад иметь честь". Ирка покосилась на Бажнину, сделала строгое лицо, та притихла, но через минуту уже шушукалась с Ленкой.
Горгадзе был немногословен. Он сказал еще несколько приветственных слов, предложил почтить память Павла Тимофеевича Кретова вставанием и приступил к репетиции. Конечно, как и ожидала Ира, дирижер тут же стал цепляться к струнным, и в особенности к скрипкам, что было немудрено - Горгадзе в прошлом был неплохой скрипач. Вскоре весь оркестр отдыхал, а группа Сухаревской пахала по-черному. Горгадзе убрал несколько последних пультов, потом еще пару, так что, наконец, играющих осталось шестеро: сама Ира, помощник концертмейстера Владик Кудряшов, Ленка с Алькой за вторым пультом и муж и жена Скворцовы за третьим. Ирке стало не по себе: лицо Горгадзе оставалось бесстрастным, тон - холодно-вежливым, и она не понимала его. Сейчас привяжется, почему за первыми пультами сидит молодежь, и поди доказывай, что девчонки партии свои знают, что на концертах они звучат ярче и смелее, чем сидящие позади "ветераны", и Ирка, как концертмейстер, привыкла полагаться на них. Стоит только кому-нибудь из них навалять, хоть минимально, и Горгадзе тут же турнет их со второго пульта, уж Бажнину с годовым стажем работы в оркестре - точно. То-то будет мороки со всеми пертурбациями, света белого невзвидишь.
- Пожалуйста, первые три пульта, и, если можно, чисто! - Горгадзе поднял палочку мягким и гибким движением.
Ира начала тему, напряженно прислушиваясь к тому, что творится сзади. Но там все было благополучно. Она прошла трудное место, удовлетворенно отметив про себя, как легко, чисто и звучно поет прямо за ней Алькина скрипка. Вот ведь нервы железные у девицы: неделю не репетировали, играет перед новым дирижером и не дрейфит ни капельки. А звук, черт возьми, какой звук! Как это в ней сочетается - невероятно!
Горгадзе довольно кивнул:
- Неплохо, совсем неплохо. Вот так нужно всей группе.
Отчего-то Ира почувствовала радость, заставившую ее позабыть о семейных дрязгах, о разыгравшейся с утра мигрени, о Сонечкиных подростковых прыщах. Такое чувство она испытывала всего два раза в жизни, первый - когда на госэкзамене ее ученице комиссия, не совещаясь, поставила пять с плюсом, а второй - сейчас, слушая за спиной игру этой непонятной, дерзкой и колючей девчонки с черными цыганскими глазами.
11
- А мне он, честное слово, понравился. - Алька поморщилась и теснее прижала к груди скрипку. - Господи, сколько же народу набилось в этот проклятый автобус! Такое впечатление, что следующий будет только завтра.
- Он будет через час, а это почти то же самое, - ответила Ленка.
Девчонки ехали в Химки, где жила бывшая супруга Кретова, Зинаида Ильинична Вертухова. Домой они заезжать не стали, и поэтому сейчас больше собственных отдавленных ног их волновало, довезут ли инструменты в целости и сохранности.
- Так я о Горгадзе, - повторила Алька, крепко вцепившись в свисающую сверху кожаную петлю. - Дельный человек. Зря Васька так им всех пугал.
- Погоди, это только первая репетиция. Он, так сказать, присматривался, знакомился, а гайки закручивать потом начнет.
- Куда еще закручивать? - возмутилась Алька. - И так уже все чумовые от кретовских воплей. По крайней мере, этот хоть не орет, и то приятно.
- Зато как засадит тебя на групповые струнные по три часа в день эдак на месяц, тогда вспомнишь старые добрые времена. Ура, мы, кажется, приехали.
Двери автобуса медленно, будто с неохотой, разъехались в стороны, и толпа хлынула на выход, увлекая за собой девушек.
- Сколько времени было свободного на неделе, так нет, непременно нужно было дождаться рабочего дня, - укорила Алька подругу, оглядываясь по сторонам. - Так бы утром поехали, а теперь смотри, уже темнеет. Сейчас сто лет будем искать улицу и дом.
- А ты хотела, чтобы мы заявились к кретовской жене сразу после похорон?
- Но это же бывшая жена!
- Это ровным счетом ничего не значит. Можно и нынешней женой быть, а на смерть супруга дорогого наплевать, а бывает наоборот - давно развелись, а человек все равно останется близким. Почем мы знаем, может, у них как раз так… Да, и я тебя умоляю, не забудь, под каким соусом мы туда едем, не спрашивай лишнего.
В телефонном разговоре с Зинаидой Ильиничной Алька, по Ленкиному наущению, сказала, что они внештатно сотрудничают в журнале "Музыкальное обозрение" и желают написать статью о своем безвременно погибшем дирижере. Зинаида Ильинична была довольно любезна и пригласила девушек к себе домой.
Дом они отыскали на удивление быстро. Вертухова оказалась маленькой, живой женщиной лет пятидесяти пяти с подвижным, миловидным лицом, на котором выделялись крупные, слегка навыкате, карие глаза. По квартире распространялся аромат капустного пирога, в узком коридорчике было тесно от стоящих в беспорядке коробок и чемоданов и жарко.
- Проходите, девочки. - Зинаида Ильинична улыбнулась и поманила гостей за собой в глубь прихожей, где на стене висела переполненная вешалка. - Раздевайтесь и проходите. Не успела прибраться к вашему приходу, так что извините.
- Вы переезжаете? - поинтересовалась Алька, осторожно пристраивая на крючке свою куртку и придерживая ее рукой, чтобы та не слетела обратно.
- Переезжаю? - засмеялась Вертухова. - Да что вы! Куда мне переезжать? Я и так-то счастлива, что у меня этот угол есть. На квартиру теперь заработать сложно, да и незачем мне. Здесь еще мама моя жила, а я одна, мне нетесно.
- А я думала, в коробках вещи, - сказала Алька.
- Это Павла Тимофеевича вещи - книги, ноты, партитуры. Только вчера привезли, я не успела разобрать. Ну повесили? Тогда идемте сразу за стол, чай пить.
Вертухова не выглядела ни грустной, ни убитой горем. Она провела девушек через маленькую, такую же тесно заставленную комнату в кухню, где стоял старинный, покрытый ослепительно белой, крахмальной скатертью, круглый стол. Через минуту на нем красовались большие перламутровые чашки и румяный пышный пирог.
- Кофе не предлагаю, потому что сама его не пью. Но, уверяю, вы не пожалеете, что попробовали мой чай. - Зинаида Ильинична поставила на скатерть огромный заварной чайник и графин с холодной водой.
Она разлила по чашкам вишневого цвета жидкость, добавила чуть-чуть воды и, усевшись за стол, скомандовала:
- Пейте.
Чай имел привкус лимона и мяты и еще чего-то, неуловимо знакомого, но чего - Алька понять так и не смогла.
- Ну как? - придирчиво спросила Вертухова.
- Вкусно. - Ленка с любопытством заглянула в чашку, будто там, на дне, плавал какой-то секрет.
- Мой фирменный рецепт, - гордо проговорила Зинаида Ильинична. - А теперь можно перейти к делу. Значит, вы работаете в оркестре покойного Павла Тимофеевича?
- Да, - подтвердила Алька, - мы скрипачки.
- И параллельно пишете статьи в журнал?
- Именно.
- Что ж. - Вертухова первый раз за все это время вздохнула. - Мне нравится идея написать статью о Павле Тимофеевиче. И еще больше меня радует, что сделает это не искушенный и равнодушный музыкальный критик, а молодежь, которой Павел посвятил последние годы своей жизни.
Вертухова отодвинула чашку и замолчала. Ленка сосредоточенно жевала пирог, Алька разглядывала стены кухни, увешанные картинами.
- Я прошу меня извинить, - слегка изменившимся голосом сказала Вертухова, - стараюсь не думать об этом, но не могу. Какая нелепость, страшная, трагическая нелепость! Ведь это был удивительный, неординарный человек, настоящий музыкант. - Зинаида Ильинична поспешно встала из-за стола, вышла в комнату и тут же вернулась с кипой папок. - Вот, - она бережно раскрыла одну из них, - видите, чем он занимался в последние годы? Да-да, это его собственные переложения опер. Тут и Вагнер, и Чайковский, и Римский-Корсаков, и многие другие композиторы. Невероятный, титанический труд - и он не спешил его публиковать, доделывал, беспрестанно совершенствовал. Он начал заниматься этим, когда мы еще были вместе.
- Отчего вы расстались? - осторожно спросила Алька, удивленная такой осведомленностью Вертуховой о делах бывшего мужа.
- Этого не скажешь в двух словах. Видите ли, такие личности, как Павел Тимофеевич, - всегда одиночки. Они не созданы для жизни в семье. В сущности, я всегда понимала это. Знала, что жить с ним будет непросто. А оказалось - невозможно. Винить в этом некого. Его вообще раздражали люди, реальные, обыкновенные люди. Они отвлекали его от своих мыслей. Требовать от него, чтобы он был рядом, немыслимо. Но это я понимаю сейчас, а тогда… тогда я требовала этого - как всякой женщине, мне хотелось внимания, заботы, участия. Он злился, взрывался… Это не для статьи, но почему-то мне хочется, чтобы вы поняли - я ни в чем не виню мужа, я им горжусь.
- Зинаида Ильинична, - Алька почувствовала, что нужный момент настал, - мы бы хотели, чтобы вы рассказали нам о последних годах Павла Тимофеевича, когда он работал с нами. Чем он жил, какие люди его окружали.
Вертухова печально покачала головой:
- Я же говорю, Павел не любил людей. Последние три-четыре года он и вовсе сделался мизантропом. Жил один, никуда не выезжал, кроме работы. Друзей забросил, да, честно говоря, их у него и не было, настоящих друзей. Он жил всегда одной музыкой. Правда… - Вертухова замялась, отхлебнула совсем остывший чай, поглядела куда-то вбок, - правда, в последние годы, кажется, у него в жизни появилось кое-что.
- Что? - Алька нетерпеливо заерзала на стуле.
- Что появляется у стареющих, нуждающихся в источнике вдохновения мужчин?
- Вы имеете в виду новый роман?
Вертухова кивнула.
- Я лично его пассию не видела, но некоторые из наших общих знакомых передавали мне… И сам Павел в разговоре по телефону намекал на необычайный творческий подъем, якобы охвативший его последнее время.