Алька оглянулась. У ограды размазывал по лицу слезы маленький мальчик, лет четырех-пяти, в голубой курточке и синей шапке. К нему наклонилась женщина в длинном черном пальто, Алька видела лишь ее спину. Женщина что-то быстро и тихо продолжала говорить ребенку, тот, всхлипывая, кивал головой. Почему-то Алька никак не могла оторвать от них взгляд. Женщина, почувствовав спиной, что на нее смотрят, медленно выпрямилась, обернулась. Довольно высокого роста, еще не старое, миловидное лицо, на нем выражение усталости и растерянности. Темно-синие, слегка припухшие глаза, прищурившись, уставились на Альку. Этот взгляд показался ей смутно знакомым. По Алькиной спине вдруг скользнул холодок, и, не успев ни о чем толком подумать, она шагнула навстречу:
- Вы… мама Валеры Рыбакова?
На бледном лице мелькнула тень удивления. Женщина кивнула. Малыш, перестав плакать, с интересом разглядывал Альку.
- Я работаю в оркестре вместе с Валерой. - От волнения Алька ляпнула "работаю", хотя понимала, что это грубо и бестактно. - Меня зовут Аля, Аля Бажнина, я скрипачка.
"Знает она, что это я подбила ее сына идти к уже мертвому Кретову или нет? - лихорадочно размышляла Алька. - Сказал он ей?"
Женщина продолжала молча и непонимающе смотреть на девушку, на лице ее не отразилось ни гнева, ни возмущения, и Алька поняла, что мать Рыбакова слышит про нее в первый раз.
- Я хотела навестить… - неловко улыбнулась Алька. - Но меня не пустили. А это… Валерин сын? - Она кивнула на мальчика.
- Денис, - коротко, почти не разжимая губ, произнесла женщина. - Туда никого не пускают, и нас тоже. Говорят, не раньше чем через месяц. Передачи вот берут, и то спасибо.
- Не надо стоять здесь, Денис, - серьезно и твердо сказала Алька. - Пойдем домой, я вас провожу. Тебя можно проводить?
- Можно.
У обоих, бабушки и внука - были точь-в-точь Валеркины глаза - темно-синие, в густой щеточке коротких ресниц, только у Рыбаковой взгляд был устало-безнадежный, а у Дениса - удивленный и обиженный.
- Давай руку, - предложила Алька. Пацан охотно протянул ей свободную ладонь.
Мать Рыбакова молча двинулась вперед. Казалось, что она с трудом переставляет ноги, и Алька испугалась, вдруг та упадет. Но женщина падать не собиралась и вообще выглядела спокойной и сдержанной. Глядя на нее, Алька тоже потихоньку овладела собой. Денис что-то лопотал, она машинально отвечала ему, искоса поглядывая на Валерину мать, но та за всю дорогу не проронила ни слова. Так же она не пыталась остановить Альку, и та доехала с ними до самого дома, на Красногвардейской. Перед входом в подъезд женщина приостановилась, чуть опустив голову, и Алька поняла, что звать в дом ее не хотят.
- Давай прощаться. - Она присела перед Денисом на корточки. - И вот что, ты бабушке не груби, понял?
- А то что? - насупился тот.
- Да ничего, - удивилась такой постановке вопроса Алька. - Просто не груби, и все. - Она кинула взгляд на Рыбакову, та едва заметно кивнула.
- Ладно, - солидно согласился Денис.
- Вот и прекрасно. - Алька слегка подтолкнула его к двери: - Иди давай. А бабушка тебя сейчас догонит.
Денис хотел было возразить, но передумал и поковылял в подъезд. Рыбакова, поняв, что Алька хочет что-то сказать, вопросительно подняла на нее глаза.
- Я знаю, это сделал не Валера. Его освободят, вот увидите. Я не верю, и вы не верьте. - Алька напрягалась изо всех сил, стараясь вложить большой и важный смысл в несколько коротких фраз, потому что понимала: долго говорить она не имеет права. - Я не могу вам сейчас всего рассказать, но вы только не верьте…
- Я не верю, - тихо ответила женщина и с горечью прибавила: - Да разве во мне дело? - Она помолчала, пристально разглядывая Альку, потом, будто что-то уяснив для себя, добавила: - Ты… заходи. Запомнила где?
Алька быстро кивнула.
- Ну вот. Давай, когда сможешь. Мы почти всегда дома.
15
Домой Алька пришла раньше обычного - еще пяти не было. Сегодня, чтобы пойти добиваться свидания, она вынуждена была отпроситься с групповой у Сухаревской. Алька была уверена, что та ее не отпустит, и уже приготовилась отправиться в самоволку, но Ирка не стала протестовать.
- Иди, ладно, - согласилась она. - Только партию дома подзубри. Чтоб без сучка без задоринки.
После встречи с Рыбаковой у Альки слегка подрагивали руки, но она покладисто расчехлила скрипку и стала тщательно проучивать аварийные места в партитуре. Медленно, чуть быстрее, еще быстрее. В коридоре хлопнула дверь, послышались шаги, неясное возмущенное бормотание соседки, не терпевшей, когда в квартире занимались на инструменте. Алька и ухом не повела, продолжала пилить - уж в чем, в чем, а в хреновой игре Ирка ее уличить не должна. Пусть утрется!
Алька выучила два пассажа, и ей оставалось еще два, когда тоненько затренькал телефон.
- Межгород! - тявкнула под дверью Элеонора Ивановна.
- Слышу! - Алька отложила скрипку и схватила трубку.
- Доченька! - Голос матери ударил в самое ухо, будто она была в соседней комнате. - Как ты?
- Нормально. - Алька прокашлялась, стараясь придать голосу бодрость. - Работаю. А вы как?
- И мы хорошо. Папа летом собирается в Москву в командировку. Я в порядке, скучаю только по тебе. Да, Аля, у нас новость - Ангелина собирается замуж.
- Замуж? Это за того конопатого, с шеей в три обхвата?
Она сказала так машинально, не желая ничего дурного, просто вырвалось, может из-за напряженных за последнее время нервов. И тут же услышала, как на другом конце провода мать захлебнулась негодованием.
- Какая ты стала, Аля! - обиженно укорила мать. - Злоязычная! Митя - хороший парень, разве плохо, что он занимается культуризмом? Они чудная пара, все говорят. А ты иронизируешь.
Значит, сестренка прощается с холостяцкой жизнью. Что ж, молодец. Наверное, так и надо.
В детские и школьные годы их никто не мог различить, так они были похожи, сестры-близняшки Алина и Ангелина. Девчонки могли смотреть друг на друга, как в зеркало. Однако этим, чисто внешним, аспектом их сходство и ограничивалось, ибо не было на свете более разных по характеру людей. Алька день-деньской носилась по городу, дерзила соседям и учителям, приходила домой с синяками и шишками. Засадить ее за дело можно было лишь одним способом.
- Не будешь заниматься, - угрожала мать, - продам скрипку!
Этого только и боялась нахальная и беспечная Алька. После предупреждения она запиралась в своей комнатенке и пиликала по три-четыре часа без перерыва. Учительница музыкалки закатывала глаза: "Ах, какие данные, какой природный инструментализм!" Мама лишь посмеивалась, но скрипку все-таки не продавала.
Ангелина училась на отлично, состояла в редколлегии школьной газеты и всевозможных кружках, прекрасно шила, вязала крючком и на спицах, любила печь пирожки, с компанией таких же правильных девочек и мальчиков гуляла под окнами дома или в школьном дворе.
Когда Алька собралась в Москву, Ангелина плакала:
- Куда ты, сестренка, не уезжай!
Ей казалось, что столица проглотит Альку, перемелет и выплюнет, как во множестве виденных фильмов. Сама Ангелина, окончив институт в Воронеже, уже два года работала в школе…
- …Мало того, что сама не приезжаешь, да еще и радоваться за родных разучилась! - Алька вздрогнула и включилась в конец маминого монолога. Ей стало стыдно: действительно, она не была дома ровно год, звонит редко, писем не пишет, а сейчас еще брякнула про шею в три обхвата. Верно, что это с ней?
- Прости, мам, - мягко сказала она в трубку. - Я очень рада за Ангела. Правда! Когда свадьба? Может, мне удастся выбраться.
- Как это - может удастся? - возмутилась мать. - На свадьбу родной сестры явка строго обязательна! В начале июня. Возьми неделю за свой счет.
- В начале июня у нас Испания, - обреченно проговорила Алька.
Мама как-то скисла, помолчала, потом произнесла неуверенно:
- Я все время волнуюсь за тебя.
- Вот это напрасно. Пора бы привыкнуть, не первый год.
- Пора, - вздохнула мать. - Но я все равно не могу. Скажи честно, тебя там никто не обижает? Мне почему-то все кажется…
- Брось, - засмеялась Алька. - Кто меня может обидеть? Я сама обижу любого. И давай прощаться, вон денег небось сколько наговорила.
- Погоди. - Мать понизила голос. - Черт с ними, с деньгами. Ты лучше скажи, здорова? Ничего не беспокоит?
- Даже насморка и того полгода не было. Что мне сделается?
- Да я не про то, - досадливо проговорила мать. - Ты… не беременна?
- Я?! - Алька устало плюхнулась на кровать с трубкой в руке. - Мам, ну за кого ты меня принимаешь? Какой сейчас год на улице? Нет проблем.
- Ну прости. - Голос матери дрогнул. - Береги себя.
- Обязательно. Ангелу и папе привет. Чао!
- Аля!
- Что?
- Я, помнишь, говорила тебе про близнецов? Что у них жизнь складывается одинаково?
- Ну помню.
- Просто я подумала, если Лина выходит замуж, то, может, и ты в скором времени…
- Нет, - отрезала Алька. - Я пока не собираюсь. И не будем об этом, хорошо?
- Хорошо, - послушно согласилась мать. - А только никогда не знаешь, что случится завтра.
- Это точно, - улыбнулась Алька. - Все, мамуль, вешай трубку, вы выйдете из бюджета.
- А ну его, этот бюджет, - сердито проговорила мать, но трубку все же повесила.
Алька нажала на рычаг и откинулась на подушку. Ноющая от игры спина удобно устроилась на мягком. "Знала бы мама, какая у меня предстоит "свадьба", - мрачно подумала Алька. Внезапно, вся ее затея показалась ей дурацкой и пустой. Ежу ясно, что Рыбак на свидание не пойдет, Альку он презирает, а может, и ненавидит, как виновницу своего несчастья. И вообще, вдруг она все придумала себе и Крета убил именно Валерка? Что может рассказать им с Ленкой старушка Софья Тимофеевна? Скорее всего - ничего. Дальше что? Вон, кажется, и мать Рыбакова смирилась и ни на что не надеется. Только маленький Денис пытается протестовать. Он да Алька. Ну не дура ли?
Алька вскочила, снова схватила скрипку, принялась сначала за трудное место. Она вкладывала в игру всю ярость, всю боль, все отчаянье, долго копившееся и сидевшее взаперти, на самом дне души, не видимое никому. И постепенно ей становилось легче, словно скрипка была ее единственным надежным другом, который не способен предать, не дает советов, а просто слушает и понимает.
16
Сухаревская курила у служебного входа в филармонию, откуда обычно заходили оркестранты. Она с удовольствием рассматривала хлюпающие сосульки, свисавшие с карнизов, и щурилась от яркого солнца. Слава богу, наконец-то заканчивается эта проклятая зима. Ира любила теплое время года, когда можно ходить легко одетой, когда под ногами не чавкает грязь или мокрый снег, а ботинки не покрываются соляными разводами. В этом году весна запоздала: уже кончается март, а всю прошлую неделю стояли почти крещенские морозы. Машина не заводилась, и приходилось ездить повсюду своим ходом, а Ира отвыкла от этого. Она не торопясь докурила сигарету, выкинула окурок в стоящую неподалеку урну и повернулась было к дверям. В это время за спиной у нее взвизгнули тормоза. Она обернулась и узнала серебристый "вольво" Глотова.
"Приперся", - неприязненно подумала Сухаревская и хотела было сделать вид, что не заметила директора. Но Виктор уже вылез из машины и, включив сигнализацию, шел прямо к Ирке. Темно-синее пальто безукоризненно сидело на его невысокой, но подтянутой фигуре, губы растягивались в сладкой улыбке.
- Ира, здравствуй. - Глотов прибавил шаг и поравнялся с Сухаревской.
- Здравствуй, - холодно поздоровалась та, открывая дверь.
- Погодка сегодня что надо. - Глотов подхватил тяжелую дверь, широко распахнул ее перед Иркой. - Будто с плеч что-то свалилось, правда?
- Правда, - усмехнулась Ирка. Бог мой, да ты, оказывается, романтик, Витюша. Вот не ожидала.
- Ты проходи, я за тобой поухаживать хочу. - Глотов пропустил Иру в гардероб, протянул руки снять с нее пальто.
- Поухаживай, Витя, за мной давненько никто не ухаживал.
Виктор взял пальто Сухаревской, аккуратно повесил на плечики и стоял теперь, чуть опустив голову. Ирка глянула в зеркало, взбила осевшие под шапкой волосы, вопросительно посмотрела на Глотова.
- Ты сегодня рано, - сказал тот. - Наверняка еще никого нет.
- Я всегда рано, - сухо ответила Ирка.
- Дома дел нет? - улыбнулся Виктор.
- Дела всегда есть, Витя, их не переделать. От дел и бегу сюда. - Она спокойно и внимательно рассматривала Глотова, так что тот невольно смутился, закашлялся.
- Ты удивительная женщина. Я восхищаюсь тобой.
- Ой, ой, уж сразу удивительная, - сморщилась Сухаревская. - Витя, я ценю твой комплимент, но давай попроще и сразу к делу. Ты, как я понимаю, что-то хочешь мне сказать? Так говори, не стесняйся, мы же свои люди.
Директор пожевал губами, скомкал в руках ослепительно белый платок.
- Я, собственно, это… извиниться хотел. За позавчерашнее. Обидел вас с Копчевским, сам того не желая. Ты не бери в голову - перебрал лишку.
"Ой, врешь, - подумала Ирка, - ты же трезвый был, как стеклышко. Ты всегда трезвый и чистенький. А вот что тебе приспичило, почему ты тут передо мной распинаешься, это вопрос интересный".
- Забыто, - сказала она Глотову. - Я тоже не в лучшем виде была, так что не будем и вспоминать.
- А знаешь что, - обрадовался Виктор. - Времени полно, не сходить ли нам в буфет? Я тебя угощу по случаю примирения. Идет?
"Да он меня клеит, никак!" - изумилась Ирка. Вот так номер, кто бы мог ожидать этого от Витюши Глотова. Ей стало смешно и одновременно приятно. Давным-давно никто никуда Иру не приглашал. Свидания, веселые компании, театры и прочие радости жизни канули в далекое прошлое. Мужики давно перестали обращать на нее внимание - им подавай блеск глаз да улыбку. А Ирка… Ах, да что говорить. Она ясно увидела себя со стороны - бесформенный свитер, затертые джинсы на худых, почти мужских бедрах, на голове - ни укладки, ни химии, в волосах полно седины, хотя ей нет еще сорока. Она или со скрипкой за пультом, или за рулем, или с авоськами. Дома кричит, на работе кричит. Таких зовут мегерами, и так оно и есть. А Виктор приглашает ее в буфет. Ну и фиг с ним, что не в ресторан, все равно ее это греет.
- Ну что, пошли? - Виктор мягко сжал ее локоть, и до Иры долетел слабый холодноватый запах его туалетной воды.
- Пошли, - с шутливой угрозой произнесла Ирка.
В буфете было пусто, играла тихая музыка, мягко ступая, ходили девушки-официантки, убирая со столиков малочисленную посуду.
Глотов и Ирина уселись у окна, Виктор отошел ненадолго и вскоре вернулся с двумя вазочками мороженого, бутылкой минералки и огромной "корзиночкой", лежащей на блюдце.
- Мне столько не съесть, - замахала руками Ирка. - И я ненавижу сладкое!
Виктор растерянно переводил взгляд с Иры на мороженое и обратно. Вид у него был беспомощный, и она почувствовала к нему нечто вроде жалости. В самом деле, в оркестре его не любят, терпят, потому что побаиваются, но никто не относится по-дружески. А ведь это, наверное, несладко, поди, и денег никаких не захочешь. Ирка тут же одернула себя. Что она вообще знает о Глотове, о его жизни? Да ничего! И уже расчувствовалась, распустила сопли. Мало же ей надо.
- Давай я закажу цыпленка-гриль, - решительно предложил Виктор.
Ира поспешно схватила его за рукав:
- Сядь и успокойся. Я съем то, что ты принес, не принцесса. Тем более что у мороженого вид очень соблазнительный.
- Правда? - совершенно по-детски обрадовался Виктор и тут же, без всякого перехода спросил: - Мы можем встретиться вечером?
Ира растерялась. До сего момента она относилась к происходящему как к несуразному приключению, которыми не была богата ее жизнь. Но сейчас в глазах Виктора читалось настойчивое и совершенно недвусмысленное ожидание. "Неужели все может происходить так быстро?" - с удивлением подумала Сухаревская. Виктор молчал, его красивая, изящная рука лежала на столике, совсем рядом с Иркиным локтем. И она вдруг, плохо понимая, что делает, положила сверху свою ладонь.
- Я буду ждать тебя в машине в пять там же, у служебного входа, - тихо проговорил Виктор, перевернул руку и легонько сжал Иркины пальцы.
Когда они вышли из буфета, до репетиции оставалось еще полчаса. Ире показалось, что ступенек на лестнице стало в два раза меньше, с такой легкостью она взбежала по ним на третий этаж. Ей хотелось лететь, вальсировать, запеть что-нибудь в полный голос. Из зала доносились остервенелые звуки скрипки. Сухаревская распахнула дверь и увидела Альку, наяривающую пассажи в бешеном темпе. Пассажи звучали чисто и устрашающе виртуозно, черные Алькины глаза были устремлены куда-то в потолок.
- Сумасшедшая, - заорала с порога Ирка, враз позабыв про свой поход в буфет с Глотовым и про вечернее свидание. - Ты же загонишь все к чертовой матери. Кто будет тогда партию держать?
- Не загоню, - сквозь зубы коротко ответила Алька, не опуская смычка.
- А я говорю, перестань! - Сухаревская подскочила, сняла ноты с пульта.
Алька остановилась, мрачный взгляд уперся Ирке в лоб, та почувствовала, как неприятно защекотало спину.
- Отдыхай, - взяв себя в руки, спокойней сказала она. - Руки загубишь.
Алька молча положила скрипку в футляр, отошла к окну, чиркнула зажигалкой.
- И не кури здесь, спустись!
"Почему мы враги? - с горечью думала Ирка, глядя, как девушка, едва сдерживая ярость, стремительно проходит мимо. - Из всех только она по-настоящему притягивает меня. У нее есть сила, талант, оригинальность. Откуда эта ежиная колючесть, этот подростковый максимализм в уже не юном возрасте?"
Вчера Ирке по случайности стало известно кое-что о Бажниной, что ее ошарашило. Сухаревская наконец заставила себя прийти домой к Валерке, поговорить с Анастасией Григорьевной, его матерью. Там полная безнадега - суд не раньше чем через полгода, срок грозит огромный. Из оркестра все от него отвернулись - убийца, что ни говори. И в конце разговора Валеркина мать вдруг говорит:
- Одна девочка ваша сегодня в изоляторе была, до дому нас довела. Черненькая такая, Аля. Заходить обещала.
Ирка так и села. Алька - в изоляторе? Чего ей там? Никому не сказала, тайком пошла. И тут Ирка вспомнила, как утром та отпрашивалась у нее. Вот, значит, какое дело у девочки. И поди разберись: вроде она с Васькой путается, и не только с Васькой. Еще пол-оркестра ее своим вниманием не обошли, она и не особо ломается. На что ей следственный-то изолятор да бабка с малышом? Поговорить бы с ней по душам, но разве она захочет? Смерит насмешливым взглядом с головы до ног и ускользнет. Ну и ладно, сама себе хозяйка, не маленькая. А у нее, у Ирки, теперь своя история начинается, не до Альки.