ГЛАВА 19
В пятницу вечером они вдвоем нанесли мне визит. Я сидел за столом и думал: каково им должно быть друг без друга? А ведь скоро их обязательно засекут – не его так ее, – где это ты болтаешься по вечерам? Не родители так Вероника, либо старший брат Тристрама – от этого, судя по его младшему брату, ничего хорошего ждать не приходится.
– К тебе посетители, – объявила мама официальным тоном, открыв дверь в мою комнату. – Внизу.
– Может, пусть поднимутся сюда, мамуля?
– К тебе в комнату?
– Ну да. Вы ведь с папой для чего сделали из моей комнаты конфетку? Чтобы я мог принимать гостей и вас не тревожить, правда же?
Тристрам и Дженни стояли у нижней ступеньки лестницы и ждали. На сей раз школьной формы на них не было. И за руки они не держались, а я привык к другому. Сверху я посмотрел на них. Они застенчиво улыбались. Ну, что, ребята, устроите для Келвина представление? Живьем, прямо у него в спальне. И не нужно ему будет никуда подглядывать. Никакого дурацкого табурета, никаких пятен на брюках.
– Заходите, дети мои! – воскликнул я, потирая руки.
– Келвин! – Это матушка.
– Давайте, поднимайтесь.
Тристрам было шагнул вперед, но остановился и пропустил Дженни. Моя комната произвела на них впечатление. На кровати взбиты две подушки – мамочка свято исполняла эту обязанность. Возле стола – вращающееся рабочее кресло и удобный стул. А в углу – знай наших! – собственный телевизор.
Жестом я пригласил их войти.
– Мы насчет математики – Дженни тоже поплыла.
– Вам что, делать нечего – в такой прекрасный вечер думаете про математику? Ну, показывайте.
Я сидел на кровати, и они уселись по бокам от меня. Математика, говорите? Тристрам открыл учебник и положил его мне на колени. Он прикоснулся ко мне – как приятно!
– Так. Ну, и что тут непонятно?
Тристрам показал. Но я смотрел не на страницу, а на его палец. Он ко мне прикоснулся.
– Ой, извини. Так что именно?
Он показал еще раз. Я достал чистый лист бумаги и принялся объяснять, в чем тут дело. Они склонились ко мне и так и сидели, не отодвигаясь. Возле меня им было удобно. Я сидел, боясь пошевелиться, едва дыша.
Но я всегда умел делать два дела сразу и все им растолковал, а они сидели, прижавшись ко мне. От такого тесного общения я вдруг завелся. Господи, зашевелился, родимый. Большой Джон, прикрытый учебником алгебры, рос как на дрожжах – того и гляди, книжка поднимется. Выше, выше. Старый фокус: дудочка заиграла – змея поднялась. Я кашлянул и встал с кровати.
– Минутку.
Я вышел и открыл дверь в туалет. Постоял там, стараясь отдышаться. Высунулся из окна. Фу. Порядок? Взял себя в руки? Ну и отлично. Я вернулся и сел за стол.
– Здесь будет удобнее.
Теперь они могли коснуться только моих плеч. Не нужны мне ваши прикосновения… нет, нужны! Я показал им, как решить задачу, объяснил теоретическую подоплеку. А мне кто-нибудь что-нибудь покажет?
– У тебя второй канал работает? – спросила Дженни, разделавшись с математикой.
– А что там?
– Хорошая музыкальная программа, но мама с папой всегда многосерийку по другому каналу смотрят, а когда их нет, ее смотрит Вероника.
Взгляд такой просящий – кажется, все бы ей отдал, абсолютно все. Ничего не проси – просто бери. Я включил телевизор, и Тристрам, думая, что я не вижу, толкнул Дженни локтем в бок. Она пискнула. Я повернул голову. Она с невинным видом сделала большие глаза; он виновато потупился. Ну, Бог с вами. Чем дольше просидите, тем лучше. Спинами они вжались в стену, вытянутые ноги свисают с кровати. Я устроился в своем рабочем кресле – пусть посидят рядышком, вдвоем. Или с диким воплем кинуться на них и втиснуться между ними?
Заработал телевизор. Пять парней, чуть постарше меня, бацали по гитарам и выколачивали из них бешеные звуки. Хорошенькие костюмчики. Хорошенькие мордашечки. Длинные волосы. Длинные тела. А какая фигура у ударника – никто не знает. Вполне могу быть ударником. Шумят себе ребята и не комплексуют – позавидуешь. На заднике по лесу в замедленном темпе бежала девушка. Обнаженная – следом за ней, развеваясь, летела ее одежда. Плавно порхали светлые волосы. Бедра ее скрывала голова ударника. А Дженни и Тристрам держались за руки. Жаль, что я не курю Сейчас бы откинуться в кресле, положить ноги на стол – мои детишки бы порадовались. Группа пела что-то о неразделенной любви. Они все вместе познакомились с ней, пошли к ней домой, вместе провели вечер, ели тосты с мармеладом, потом гуляли с ней по зоопарку – и вдруг она исчезла. Оказывается, она полюбила другого и теперь проводит вечера с ним, ест тосты и мармелад с ним, гуляет по зоопарку с ним. И все это происходило на фоне бежавшей обнаженной девушки. Дженни и Тристрам подмурлыкивали и покачивали в такт головами. Началась новая песня – на экране позади группы появились шесть полуголых танцовщиц. Ну, это уже, кажется, чересчур. Наплыв – и вместо них возник длинноволосый красавец, он целовал девушку с прекрасными зубами; мы видели только верхнюю часть их тел, но они тоже были обнажены. Дженни и Тристрам мурлыкали, не отводя от экрана глаз, даже когда программа закончилась. Я переключил канал. Девушка рекламировала зубную пасту. Как много зубов! Теперь она точно соблазнит своего кадра, и он ее долбанет на закате солнца.
– Вот и отпелась ваша музыка. Но вы приходите, когда захотите посмотреть.
– Правда?
– Конечно. Залетайте без разговоров. Алгебра, телик, какие-то проблемы – залетайте.
Сейчас уйдут… как мне их удержать? Чем? Нечем. Разве что загнать в мою постель? А самому балдеть в кресле?
Я проводил их до двери на улицу. Благодарностям не было конца. Прямо подставляй щеку под поцелуи. Восемнадцатилетний дядюшка на все времена.
Я закрыл дверь, выждал секунд двадцать, потом сам выскользнул за ними. Прокрался к калитке. Уже перевалило за одиннадцать, и они едва ли побегут в свой сарай, но мне хотелось увидеть, как они будут прощаться. Невесть откуда взявшийся ветер яростно хлестал по лицу. Я просунул голову за калитку. Ежась от холода, они стояли перед домом Дженни.
– Давай завтра с утра сделаем все уроки, тогда они не будут против, если мы с тобой весь день проведем вместе. Как думаешь? – спросил Тристрам.
– Я в субботу утром обычно по дому помогаю. Придется идти с мамой по магазинам.
– А Вероника?
– Что Вероника? Она никогда ничего не делает. Только выступает.
– Может, мне с тобой по магазинам пройтись?
– Тогда не успеешь уроки сделать.
– А куда мне спешить, ты-то их делать не будешь. Ну, сделаю, дальше что? Когда пойдешь?
– По магазинам? В десять.
– Я подгребу к десяти, а там поглядим, что получится.
Они посмотрели друг на друга.
– Тристрам, вот бы у нас с тобой был домик, собственный, без родителей! Делай, что хочешь, и ни на кого оглядываться не надо. Я бы и училась лучше, будь ты всегда рядом. И экзамены бы вместе сдавали, вообще все вместе.
– Кажется, твоя мама в окно смотрит.
– Брось ты. Нет, правда, здорово было бы. Представляешь? Свой домик.
– Класс, конечно. Слушай, она точно смотрит. Я пойду.
– А поцеловать?
– Но кто-то из твоего дома смотрит.
– Никого не вижу. Поцелуй.
– Не могу. Смотрят, говорю же тебе.
– Сдрейфил, вот и все.
– При чем тут "сдрейфил"? Говорю тебе, занавеска шевельнулась. Что будешь делать, если сейчас твоя мама объявится?
– Помашу ей рукой.
– Как же, помашешь.
– Ну, ладно. Завтра в десять.
Она взяла его за руку и стиснула ее. Как оказалось, за ними наблюдала не миссис Траншан. Родители Дженни сидели в гостиной и смотрели телевизор.
– Все прекрасно, девочка моя? Келвин тебе помог? – спросил отец.
– Да, все так понятно нам растолковал. Он такой умный. А комната у него – вы бы только видели!
– Верно, парень толковый. Этот далеко пойдет, дальше любого из нас.
– Между прочим, уже двенадцатый час, – укоризненно заметила мама.
– Так мы же были в соседнем доме.
– Пф-фф.
– Они были в соседнем доме, дорогая, – поддержал Дженни отец.
– Пф-фф.
Миссис Траншан, кинув на дочь обиженный взгляд, вышла из комнаты.
– Ну, что ты беспокоишься? Ребенку захотелось с кем-то пообщаться, – объяснил отец. – А твоя сестра весь вечер прокуксилась у себя в комнате. Как парень Холландов? Странно, что мы так и не познакомились с его родителями. А ты с ним, значит, подружилась?
– Ну, так.
– Хорошо, когда есть с кем дружить по соседству. Когда друг рядом – это здорово.
Говоря это, он продолжал смотреть телевизор. Дженни поцеловала отца в лысину и уселась на ручку его кресла.
– Два сапога пара!
Миссис Траншан вернулась в комнату, она уже улыбалась. Потрепала Дженни по голове.
– Давай, девочка, иди спать.
– Мамуля, мне почти четырнадцать лет!
– Именно. Так что шагом марш и по дороге не забудь пожелать доброй ночи Веронике.
Через три ступеньки Дженни взбежала по лестнице и распахнула дверь к сестре.
– Чего тебе?
Вероника сидела на кровати и замазывала коричневым кремом какие-то пятнышки на лице.
– Просто заглянула сказать привет – и спокойной ночи. Чем занималась вечером?
– Уроками. Экзамены скоро. Тебе хорошо, можешь пока что бить баклуши, но скоро и ты дорастешь до экзаменов. Тогда увидишь.
– Что увижу?
– Все.
– Что все?
– Увидишь.
– Я хочу знать сейчас.
– Увидишь, что так больше не выйдет – делать все, что тебе вздумается.
– Что именно?
– Например, встречаться с соседом. Дженни вздрогнула.
– Ты это про что?
– Про то. Я вас видела.
У Дженни задрожали колени.
– Что видела?
– Как вы стояли у калитки и держались за руки. Дрожь в коленях унялась.
– Мы просто друзья.
– И держимся за ручки, да?
– Да. Мне все равно, что ты там видела. Мы друзья, и все.
– Увидишь, – угрожающе прошипела Вероника.
– За что ты так на меня злишься?
– Кто? Я?
– Да, ты. Будто сама не знаешь. – Дженни попыталась улыбнуться. – Мы же сестры.
– Дура ты, вот что.
– Почему?
– Увидишь.
Проследив за прощанием Тристрама и Дженни, я тихонько вернулся к дому. Оказалось, что я забыл ключи, и пришлось пару раз нажать на кнопку звонка, прежде чем мама открыла дверь.
– Опять ключи забыл. И почему без куртки? Как-нибудь голову забудешь.
– Это точно.
– А эта парочка – просто прелесть. Прямо как елочные украшения.
Ну, мама.
– Есть в тебе что-то поэтическое. Я обнял ее.
– Просто все так быстро растут. Ты, например. Уже водишь машину, скоро уедешь в Кембридж – только тебя и видели. И в доме станет пусто.
– А ты с отцом?
– Нет, тут другое. Подумалось об этом, когда Тристрама и Дженни увидела.
Я поцеловал ее и выбрался на крышу – вдруг удастся узреть, как Дженни залезает под одеяло? Но занавески на ее окне были задернуты.
ГЛАВА 20
– Смотри. Снова они.
Мама показала вглубь Хай-стрит. Я повернул голову и увидел миссис Траншан, а вместе с ней – Дженни и Тристрама. Умный ход, ничего не скажешь. Я помогу твоей мамочке, и никто ничего не заподозрит, – какой хороший и милый мальчик, умненький Тристрам. С утра отец взял меня кататься, потом мама уговорила помочь ей с покупками. И вот тебе на – мои детишки.
Мы подошли к ним в магазине зеленщика – миссис Траншан как раз представляла Тристрама хозяину.
– А это существо – Тристрам Холланд. Его семья только что въехала в соседний дом – где раньше жили Харви.
Хозяин магазина с сочувствием посмотрел на Тристрама.
– Надеюсь, живется тебе неплохо, – сказал он, будто по соседству с миссис Траншан такое было почти невозможно. Тристрам кивнул.
Тут миссис Траншан увидела нас.
– Жуткая нынче погода. Моя мама согласилась.
– Вы знаете парня Холландов?
– Ну, мама, – запротестовала Дженни. Я подмигнул Тристраму, потом Дженни.
– Я показываю ему город, – объяснила мне Дженни, – а он помогает нам делать покупки.
Мы все вошли в мясную лавку, и миссис Траншан представила Тристрама старшему мяснику.
– Рад с тобой познакомиться. Твоя мама открыла у нас счет.
Ни у моей мамы, ни у миссис Траншан счета в мясном магазине никогда не было. Он никогда не требовался. Они понимающе переглянулись.
Дальше мы пошли по магазинам вместе, и нельзя было не заметить, как мои дети тянутся друг к другу, – не потому, что вместе несли огромную кожаную сумку. Просто это было видно – виднее некуда, наверняка это замечали все прохожие. Казалось, что они – близнецы, и люди обращали на них внимание, улыбались… ну, что вы пялитесь, катитесь своей дорогой, нечего вмешиваться в чужую жизнь!
Я плелся за этой парочкой, а мамы возглавляли шествие. Я вдруг ощутил себя четырнадцатилетним, и это было здорово. Тристрам в каждом магазине проходил обряд представления, и Дженни все больше становилось неловко за свою маму, но Тристрам держался молодцом.
– Собор уже посмотрел? – спросил его я.
– В общих чертах, – ответил он без энтузиазма.
– Дженни днем могла бы тебя туда сводить, – намекнул я… ну, сейчас кто-то из них спросит, какого черта я лезу с советами. Энтузиазма у Тристрама чуть прибавилось, Дженни толкнула его локтем в бок. Надо спросить у мамы, сказала она мне, вообще-то она обещала помочь дома со стиркой. А что, если со стиркой поможет Вероника, опять намекнул я, но они в унисон застонали. Вероника котировалась исключительно низко.
Мы догнали мам – моя говорила, что с удовольствием пойдет домой пешком, тем более, что у нее сегодня такой замечательный помощник, как я. Но миссис Траншан заявляла, что подвезет нас на машине. Мама с не меньшей настойчивостью отказывалась – ехать с таким водителем ей было просто страшно. Победа оказалась за миссис Траншан. Она водила огромный "хамбер", который ее муж поддерживал в идеальном состоянии, сколько я себя помню. Почти идеальном – она сжигала сцепление всего пять раз, а врезалась во что-нибудь – ну, сколько? – всего раз двадцать?
Стиль жизни миссис Траншан диктовал манеру вождения. Пешеходы на перекрестке? По газам – и прямо на них. В пятидесяти ярдах на дороге сидит голубь? По тормозам, подождем, пока пташечка улетит. Однажды она вот так пятнадцать минут прождала мертвого дрозда – когда же он упорхнет? Поняв, в чем дело, она постаралась осторожно его объехать, не рассчитала и задним колесом впечатала его в асфальт. С месяц она не могла прийти в себя, и, сколько ее ни убеждали, что птица уже была мертва, – ничего не помогало. Наверняка, когда она сама умрет, все будет точно так же, – чтобы ее в этом убедить, потребуется сто лет.
Моя мама сидела с пепельным лицом, вцепившись руками в сиденье. Я сидел сзади, Дженни – между мной и Тристрамом. Правая нога Дженни и левая нога Тристрама – встык. Я все видел, все понимал.
– Мамуля, я тебе днем нужна? – спросила Дженни.
– Мне? А в чем дело?
– Я подумала: а что, если показать Тристраму собор?
– Ты теперь у нас специалист по соборам? Музыка, тряпки и соборы. Я думала, он давно там побывал: зря, что ли, в соборной школе учится?
– Во время уроков собор закрыт, – объяснил я.
– По-моему, это прекрасная идея, – вступила в разговор моя мама, обратившись к миссис Траншан. Кажется, выражать свое мнение в присутствии миссис Траншан осмеливалась только моя мама.
– Вы считаете?
К детишкам это уже не имело никакого отношения.
– Да, да. Прекрасная.
– Только чтобы к чаю вернулись. Иначе его матери это может не понравиться.
– Обязательно понравится.
Дженни локтем заехала Тристраму в бок. Я резко свел колени.
Замаскироваться было делом нехитрым. Надо что-то на себя накинуть – и Келвин уже не Келвин. Не могу же я через весь город тащиться за детишками, как есть – каждые две минуты меня будет кто-то окликать: "О-го-го, да это Келвин Эпплби!" Очки я не носил никогда. Кепку – тоже. Зонтик – тем более. В придачу ко всему этому – длинный плащ, шерстяной шарф: и перед вами мистер Никто. Я стащил у мамы старые очки от солнца и выломал темные стекла. В отцовском хозяйстве раздобыл потертую матерчатую кепку, которую он никогда не надевал, а зонтиков в прихожей стояло сколько угодно.
Нашлось и ветхое отцовское пальто, и один из его шарфов.
Из родительской спальни я увидел, как Тристрам и Дженни прошли мимо, тут же выскочил на улицу и уже там напялил пальто. И сразу почувствовал себя каким-то подозрительным типом. Натянул на лоб кепку – и превратился в замызганного старичка. А что, почему не войти в образ? Я нацепил на нос очки, завращал зонтиком. Все, это уже не я, это кто-то другой.
Одноклассники меня не узнают, можно не беспокоиться. В Кентербери на незнакомых людей не смотрят, в лучшем случае могут скользнуть по ним взглядом. Вот если тебя представят – другое дело. Перейдя через железнодорожное полотно, я завернулся шарфом по самый подбородок. Я поигрывал зонтиком и шел, чуть отклонясь назад, а живот выпятился. Ну, и кто меня узнает? Детей я пока не видел, но это неважно – я же знаю, куда они идут. Свернув с Уотлинг-стрит, чтобы обогнуть кинотеатр, я их увидел – оказалось, что я вполне мог их проморгать. Когда они проходили мимо дома, я не заметил, что на них – байковые куртки, а сейчас они укрыли головы капюшонами. Что ж, надевайте хоть плащ-палатки, вам меня не провести. Дженни держала Тристрама за руку в левом кармане его куртки, и куртка под тяжестью их рук перекосилась. Через каждые несколько шагов они натыкались друг на друга.
Ступив на территорию собора, они остановились, подняли головы. Дженни указала на главную башню, а Тристрам попытался цапнуть ее за вытянутую руку. Она увернулась, он погнался за ней. Минутку они подурачились, попрыгали – потом чинно вошли в собор. Туристский сезон окончился, и посетителей почти не было. По церкви бродило человек пять, их шаги отдавались гулким эхом. С крылечка я следил за моей парочкой, нас разделяло ярдов пятьдесят. На дальней стене висел брезент, футов восемьдесят на шестьдесят – собор словно взял их в рамку. Крохотные человечки в капюшонах, ищущие поддержки друг у друга.
– Здорово тут, да?
Дженни стиснула руку Тристрама.
– Ты про собор что-нибудь знаешь?
– Так, не особенно. Вон там сидит архиепископ, а все это – для хора.
Она широко простерла руки.
– Откуда ты знаешь, что он сидит тут, а не там?
– Потому что вот это – трон архиепископа. Так и называется. А это – клирос, то есть хоры. Этому клиросу уже сто лет.
– Тебе тоже.
– Мне-то почему?
– Как же, все знаешь.
– Дурачок.
– От такой слышу. А сесть можно?
– Нет, конечно.
– Почему?
– Тогда надо молиться.
– Подумаешь – притворимся, будто молимся, а сами просто поболтаем. Господь возражать не будет, больно ему надо. Ему, небось, эти молитвы надоели до жути, еще и кайф словит от нашего трепа.
– Конечно, больше ему слушать некого, как нас с тобой. И вообще, Бога не трогай.
– А если он слышит только тех, кто в церкви? – размышлял Тристрам. – Тогда обязательно нас послушает. А остальным до нас нет дела.