Вдруг в голове у нее вспыхивает картинка: она лежит в горячей ванне в облаке пара, а он смотрит на нее, обнаженную.
– Ладно. Пойду замочу, – говорит она и снова порывается пройти мимо него.
– Не могли бы вы сперва ответить на один вопрос? – произносит он, поймав ее руку.
Она отталкивает его.
– Что? – резко бросает она, больше всего сейчас ей хочется послать его куда подальше.
– Как может мужчина уехать на неделю, оставив свою девушку одну и даже ничего не объяснив ей?
Она замирает и смотрит прямо ему в лицо. Кто он? Какой-то помощник Гарелли?
– Вас это не касается.
Он делает шаг к ней и оказывается так близко, что она чувствует, как его грудь прикоснулась к ее соскам под тонкой шелковой блузкой.
– К сожалению, касается, Валентина.
Откуда он знает ее имя? Откуда знает, что ей не известно, где находится Тео? По ее спине опускается холодок. Он стоит так близко, что Валентина чувствует его запах, аромат дурманящей мужской сексуальности. Несмотря на его грубость и ее страх, этот мужчина слегка возбуждает ее. Он наклоняется к ней так, что его губы чуть не касаются ее кожи.
– Он оставил вас мне, Валентина. И я не могу понять почему.
– Кто вы? – шепотом произносит она, чувствуя, как его длинные ресницы крылышками бабочки щекочут ей щеки.
– Я настоящий, Валентина, и это все, что вам нужно знать.
Он обхватывает ее рукой за талию и с силой притягивает к себе, она едва не падает. Он целует Валентину с таким бешеным напором, что прокусывает ей нижнюю губу, и она чувствует вкус крови. Собрав все силы, она отталкивает его и с размаху бьет по щеке, но он как ни в чем не бывало усмехается. Не найдя что сказать, прежде чем он успевает еще раз к ней дотронуться, она бежит в квартиру Марко, мимо расслабленных курильщиков, взлетает по лестнице вверх, врывается в ванную и захлопывает за собой дверь. Привалившись к двери спиной, тяжело дышит. Потом подходит к зеркалу и рассматривает кровь на губе и горящие щеки. Она не похожа на Валентину. Она смотрит на себя в замешательстве и вдруг замечает, что все еще держит его облитую вином рубашку. Она подносит ее к лицу и вдыхает запах. Он настолько силен, что ей едва не становится дурно. Валентина швыряет рубашку в дальний угол, пускает холодную воду и плещет себе в лицо, как будто пытаясь себя отрезвить. Но не так уж много вина она выпила.
Ей хочется остаться в ванной на всю ночь, спрятаться от всех, но ее заставляет покинуть убежище один из обкуренных друзей Марко, который барабанит в дверь и умоляет, чтобы его впустили, пока не случилось беды. Она устало спускается вниз и осматривает гостиную. Людей стало заметно больше. Несколько пар движется под музыку Фэтса Уолера. Она замечает Марко. Он танцует с красивым молодым человеком, в которого, как известно Валентине, давно влюблен. Ей до смерти хочется расспросить друга о странном человеке, но она понимает, что сейчас беспокоить его было бы свинством. Она обводит хищным взглядом комнату в поисках незнакомца. Она собирается сунуть его грязную рубашку ему в морду и потребовать объяснений. Но его нигде не видно. Его нет ни на террасе, ни в кухне, где уединились за большущей миской чипсов Антонелла и Гэби.
– Вы не видели блондина, высокого, без рубашки? – спрашивает их Валентина.
Гэби таращит на нее свои большие черные глаза. Валентина понимает, что она под кайфом и, следовательно, от нее ничего не добьешься. Однако на Антонеллу трава оказывает противоположный эффект.
– Прости, ты сказала, мужчина без рубашки? Что ты сделала с его рубашкой, Валентина? – смеется Антонелла. – Ах ты, шалунья! Твой парень уехал, а ты тут, значит, мужиков кадришь. Молодец, девочка.
– Так ты видела его?
– Нет. Если бы видела, сама бы им занялась, – отвечает она, запихивая в рот пригоршню чипсов.
Валентина наливает себе вина. Этих двоих расспрашивать бессмысленно. Обе не в себе. Она залпом выпивает вино и решает идти домой. Настроение веселиться давно пропало.
Валентина едет на велосипеде по людному вечернему Милану. Город кипит энергией, в клубах гулко гремит музыка, из университета Боккони шумной толпой высыпают студенты, и ей приходится их объезжать. Время от времени мимо нее проносятся полицейские машины с воющими сиренами. Дорога домой проходит через улицы с оживленным движением, но это не мешает ей заметить, что за ней следует смешная маленькая машинка. Вдруг ей становится понятно, что мужчина на вечеринке Марко и есть тот самый водитель "Смарт-кара". Но кто он? Что ему от нее нужно?
Белль
Сантос приносит ей подарок. Это не кольцо и не украшение. Не одежда и не цветы. Это даже не какой-нибудь экзотический сувенир из его странствий. А небольшой черный ящичек с крышкой.
– Открой, – говорит он.
Она снимает крышку и ахает от неожиданности и изумления. Из коробочки выезжают маленькие черные меха с двумя линзами на конце, одной побольше и одной поменьше. Под большей линзой написано "Kodak".
– Фотоаппарат! – восклицает она. Хотя Белль никогда в жизни не держала в руках камеры, никакому другому подарку она не была бы так рада. – Какой красивый, – говорит она, водя пальцами по изящным пружинам.
Осторожно, как самую драгоценную вещь в мире, она протягивает фотоаппарат Сантосу.
– Покажи, как он работает, – просит она.
Сначала они фотографируют Венецию. Берут фотоаппарат и небольшой люксметр в лодку Сантоса, и Белль выполняет его указания, пока он возит ее по городу. Она снимает гондолы и полосатые причальные столбы, похожие на конфеты, фотографирует старые церкви и заброшенные палаццо.
На следующий день она, дрожа от нетерпения, приносит пленку в проявочную мастерскую. Первая серия фотографий, к ее великому разочарованию, оказывается неудачной, но постепенно Белль набивает руку. Сантос даже уверяет, что у нее талант. Иногда она обходится и без люксметра. Она инстинктивно чувствует, как долго нужно жать на затвор.
Для Белль эти фотографии не просто запечатленные образы Венеции или воспоминания о том кратком времени, которое ей дано провести с Сантосом. Для нее эти снимки – сам Сантос. Из-за того, что он не разрешает фотографировать свое лицо, каждый кусочек Венеции становится его частичкой. В кампаниле собора Святого Марка воплотились его гордость и сила; в конях на лоджии перед самим собором – его необузданность; в небе, отраженном в каналах, – покой, который он дарит ей; в голубях, взлетающих с площади, – его душа.
Белль этого не знает, но с нею Сантос остается дольше, чем был с любой другой женщиной. Наконец-то им улыбнулась удача. На следующий день после избиения жены синьор Бжезинский исчез по делам, не сказав никому ни слова. Она не знает, куда он уехал, и ей абсолютно все равно, где он. Его отсутствие дает Белль и Сантосу драгоценное время, так что возлюбленный может оставаться с ней, пока синяки не пожелтеют и не сойдут. Он остается с ней потому, что, невзирая на весь его опыт и тех многочисленных любовниц, которых подбрасывала ему судьба, он никогда еще не имел возможности выражать себя так всецело, как через отношения с Белль. И больше всего он ее любит, когда она возится с фотоаппаратом, уходит с головой в съемку, на короткое время забывая о нем. В такие минуты он чувствует, как будет скучать по ней, когда придет час расставаться.
Сегодня утром в Венеции солнечно. Небо цвета глаз ангела отражается в воде за окном квартиры Белль. Они открывают ставни и распахивают настежь окна. Свет врывается в спальню и топит их в своем сверкании, пока они предаются любви. Когда Белль садится на Сантоса, она чувствует на спине тепло солнечного света. Он сгибает ноги в коленях, легонько подталкивая ее, отчего она падает ему на грудь. Он запускает пальцы в ее короткие шелковистые волосы и поднимает ее лицо, чтобы их губы встретились. Белль закрывает глаза и ощущает его глубоко внутри себя, он достигает ее самой нежной и самой чувствительной точки. Она его так любит, что готова разорвать грудь и отдать ему свое сердце. Пока он с ней, жестокость мужа ей не страшна. Она пытается отогнать мысль о том, что муж рано или поздно вернется и скоро Сантос покинет ее. Может ли она удержать его? Она понимает: Сантос не будет Сантосом, если осядет на одном месте. Но это не изменит их любовь. Ей кажется, что им на роду написано не быть вместе, но вся та боль, которую она испытает, расставшись с ним, сто́ит этих редких дней безумства.
После она ложится в его объятия и смотрит на колышущиеся от ветра занавески. Она слышит пение дрозда. Ее охватывает желание увидеть птицу, Белль встает с кровати и подходит к окну. Светлые ситцевые занавески трепещут вокруг ее обнаженного тела. Она чувствует на себе взгляд Сантоса, но не прикрывается.
– Замри, – командует он.
Она слышит щелчок и удивленно поворачивается. Сантос сидит на кровати с фотоаппаратом в руках. Ее брови вопросительно ползут вверх.
– По-моему, здесь слишком мало света. Ничего не получится, – говорит она.
– Но мне хочется сделать несколько снимков, – произносит он. – Возьму их с собой, когда уеду.
Когда уеду. Ужас этих слов сжимает ее сердце ледяными тисками.
– Каких снимков? – спрашивает она.
Он ставит камеру на голые ноги.
– Особенных. Я хочу смотреть на твою красоту и представлять, что ты рядом.
Чтобы они напоминали тебе о возвращении.
Интересно, Сантос всех своих любовниц фотографирует? Каким-то чутьем она понимает, что нет. Он человек мгновения, всегда стремится вперед и никогда не оглядывается назад. Сможет ли она, Белль, заставить его обернуться? Сможет ли заговорить с ним своим телом, так, чтобы оно послужило не просто оболочкой, а выражением ее любви?
– Милая моя Белль, ты будешь мне позировать?
Она улыбается, специально для него шаловливо. Она знает: он хочет фотографировать ее голой.
– Это придется снимать на улице, – говорит она. – Нужно будет больше света. Где, по-твоему, я должна позировать? Посреди площади Сан-Марко?
Он смеется, подходит к ней и снимает с нее развевающиеся занавески. Потом ведет по ее телу пальцем, от макушки до самого пупка.
– А что скажешь о крыше?
– Ты не думаешь, что это немного опасно?
– Вовсе не для такого опытного квартирного вора, как я, и моего проворного сподручного. К тому же на крыше соседнего здания, кажется, есть терраса.
Долго уговаривать Белль не приходится. Она, облачившись в шелковый пеньюар и ботинки на пуговицах, позволяет Сантосу затащить себя на крышу. Минуту они сидят на терракотовом шифере, глядя на Венецию.
– Иногда мне кажется, что этот город – мой отец, – шепчет она.
– Как это? – спрашивает Сантос, заправляя выбившиеся волоски ей за ухо.
– Он не боится опасностей. Он защищает своих жителей, несмотря на то, что весь держится на бревнах, воткнутых в дно лагуны.
– А как же Варшава?
Она качает головой.
– В Варшаве я никогда не чувствовала себя в безопасности. По крайней мере не так, как в Венеции.
Он с удивлением смотрит на нее.
– Но твой муж… Какая может быть безопасность, когда он рядом?
– Сантос, не вспоминай о нем, пожалуйста.
Он берет ее пальцами за подбородок и поворачивает лицом к себе. Заставляет смотреть ему в глаза, и она замечает, что взор его потемнел подобно тому, как ночное небо наливается темнотой после яркого дня. Сантос в одних брюках, грудь его обнажена.
– Он больше не должен тебя бить.
Она прикладывает руку к его сердцу, запускает ладонь в волосы на груди. Он накрывает ее руку своей и сжимает.
– Почему ты не уйдешь от него, любовь моя?
Она отстраняет руку. Взгляд ее устремляется на крыши Венеции. Ей хочется рассказать ему про обещание, которое дала отцу. Но ей слишком стыдно. Да и поймет ли Сантос? Он ведь не позволил ни одной живой душе привязать себя к одному месту, даже ей.
– Не могу. – Она отворачивается от него и начинает ползти по крыше. – Я не хочу о нем говорить.
Но в ее сердце другой голос, надрываясь, кричит:
"Ты можешь, Белль. Ты расплатилась за все долги… Уходи с Сантосом, беги с ним. Матери ты уже не поможешь. Слишком поздно".
Она пытается заглушить этот голос, но надежда уже пробудилась в ней. Может быть, Сантос возьмет ее с собой? Они карабкаются вниз по крыше, потом проходят по краю другой и спрыгивают на маленькую террасу одного из соседей Белль, которого, похоже, нет дома. Недавно выбеленная терраса искрится на солнце. В одном конце между двумя стенами на веревке сушится белье. В другом стоит корзина, полная красных гвоздик, белых роз и кустиков мирта. Белль подходит к стене и смотрит на город. Ее окружают цветочные запахи, острые, сладкие и волнующие, словно их отношения с Сантосом. Она скидывает пеньюар и чувствует, как солнце теплом гладит кожу. Она вспоминает, что ощущала в те ночи, когда ждала, чтобы Сантос пришел к ней. Она обхватывает себя за плечи и опускает голову. Сантос надевает на нее свою морскую шапочку и отступает на пару шагов. Она слышит, как щелкает фотоаппарат, а потом Сантос подходит, сбрасывает с нее шапочку, опускается у нее за спиной на колени и целует одну ягодицу.
Он встает и разворачивает Белль. Смотрит на нее, как на хрупкую птичку, сидящую на ладони. Подносит камеру к самому ее лицу и снимает опущенный вниз глаз. Он целует ее веки. Открыв глаза, она видит, что он достал из кармана ее губную помаду.
– Ну-ка, Белль, надуй губки для меня.
Когда она вытягивает губы, он улыбается и красит их темно-красной помадой, после чего делает еще один снимок. Он целует ее в губы, и она чувствует, что ее соски напрягаются, а тело, наоборот, тает от желания. Она хочет, чтобы он занялся любовью с ней прямо здесь, на террасе. Ей все равно, если их увидят. То, что она сделалась объектом такого внимания, кажется Белль очень эротичным.
– Возьми меня, – шепчет она.
Сантос качает головой, его лукавые глаза сверкают, как бриллианты. Съемка еще не закончена. Он снимает с бельевой веревки кружевной шарф и обвязывает ее грудь. Фотографирует и целует ее в соски, выпирающие через материю. Игра продолжается. Он ставит ее в нужную позу, фотографирует и, когда она молит взять ее, целует каждую точку тела, попадающую в объектив. Он развязывает шарф и, прежде чем сделать очередную фотографию, берет кувшин с дождевой водой и поливает ее бюст. Целует мокрую грудь, пока Белль думает, не будет ли на фотографии это выглядеть так, будто она оросила свое тело слезами. Солнечный свет искрится в капельках воды осколками душевной боли.
Теперь он просит ее лечь на ослепительно-белый пол террасы. Горячие от солнца камни греют ее кожу. Он фотографирует, пока она лежит на боку спиной к нему. Потом она ложится на спину, и он фотографирует ее живот и пупок, на который кладет белую розу с распущенными лепестками. Он на секунду поднимает небольшой мешок, взятый им, когда они выходили из квартиры.
– Что в нем? – спрашивает она.
Он загадочно улыбается, раскрывает мешок, достает венецианскую маску и передает ей.
– Это одна из масок Лары, – говорит он.
При упоминании имени соперницы Белль напрягается.
– Я не хочу надевать маску, которую сделала она, – говорит Белль, пытаясь вернуть ему маску.
Его это, похоже, забавляет.
– Но она сделала ее для тебя, Белль.
Белль хмурится.
– Зачем?
– Потому что она мой друг, а не любовница. Она, наверное, мой самый старый друг здесь. Я всегда останавливаюсь у нее, когда бываю в Венеции.
Белль крутит в руках маску, вспоминая рыжеволосую женщину и ее враждебность.
– Мне так не показалось, Сантос. По-моему, она влюблена в тебя.
Сантос качает головой.
– Возможно, – вздыхает он. – Но она понимает меня и все, что со мной происходит. Поэтому и сделала маску для тебя. Это знак уважения. Не отказывайся от него, Белль.
Белль смотрит на подарок. Нужно признать, она никогда не видела столь искусно изготовленной маски, легкой как перышко. Поверхность ее похожа на фарфор и расписана тонкими черными линиями. Отверстия для глаз окружены нарисованными длинными ресницами. По краю маска украшена золотым орнаментом с вписанными бледно-лиловыми, белыми и черными спиралями, лепестками, завитушками и точками. Посредине, там, где должна быть переносица, вделан кристалл, из которого торчат павлиньи перья.
– Надень, – велит Сантос.
Она прикладывает маску к лицу, и он крепко затягивает завязки у нее на затылке.
– Теперь, – шепчет он ей на ухо, – ты по-настоящему свободна, моя птичка. Ты можешь делать все, что захочешь.
Маска, скрывшая лицо, придает ей смелости. Она садится спиной к стене террасы и смотрит на Сантоса. Он снова берет фотоаппарат и ждет. Она поднимает колени и медленно раздвигает ноги, показывая себя. Он заинтересованно смотрит на нее.
– Соблазни меня, – говорит он.
Она инстинктивно опускает правую руку между ног и упирается кулаком в белый камень, слегка оцарапав кожу на костяшках. Интересно, будет ли на фотографии видна ее самая интимная часть? Эта мысль захватывает Белль. Глаза ее под маской загораются огнем, она с вызовом смотрит на камеру.
Ты для меня всё.
Сантос делает снимок.
– Еще раз, – говорит он. – Соблазняй меня.
Она ложится животом на горячий камень лицом к стене. Расставляет ноги, сгибает их в коленях и выворачивает шею, чтобы смотреть на Сантоса, заведя за спину правую руку и касаясь себя. Она вводит указательный палец в свои мягкие глубины и невольно приоткрывает губы. Щелк. Сантос поймал момент. Она снова вводит в себя палец и слышит, что дыхание Сантоса учащается. Он откладывает камеру и по горячей террасе подползает к ней.
– Очень соблазнительная поза, – говорит он и целует ее в шею.
– Мне показалось, ты этого хотел, – отвечает она, поворачивая голову еще дальше и губами заставляя его замолчать.
Он стягивает брюки и ложится на нее. Она чувствует жар его страсти на пояснице. Она хочет отдать ему всю себя. Она заводит руки за спину и вставляет в себя его пенис. Ей неважно, что горячий камень трет живот и грудь и что их опаляет сверкающее солнце. Все, что ей сейчас нужно, это почувствовать его внутри. Если бы можно было сейчас сфотографировать их, о, как бы она ценила этот снимок! Этот миг, когда он входит в нее, когда он уязвим и податлив. Когда он принадлежит ей.
Потом они лежат бок о бок, взявшись за руки, и смотрят на чаек, кружащих в голубом небе. Ее сердце летит вместе с ними, танцует высоко в воздухе. Это их Венеция – ее и Сантоса, рай утоленной страсти. Несмотря на брак и жестокого мужа, в сердце она чувствует свободу, потому что добилась любви мужчины, который сейчас лежит с ней рядом на горячем камне.
– Я люблю тебя, Сантос. – Она приподнимается на локте и смотрит на своего любовника, стараясь навсегда запечатлеть в памяти его лик.
Между ними повисает тишина. Сейчас ей хочется, чтобы он сказал ей те же слова. Она ждет, но Сантос молчит, глядя на нее с непонятным выражением.