* * *
Робби позвонила Тому по телефону.
– А ты знаешь, – спросила она, – что в вашем городе в следующую среду состоится большое собрание, на котором будет выступать Джонсон?
– В газетах об этом ничего не было.
– Нам сообщили. Я поеду, чтобы написать потом ударную статью для газеты.
– Прекрасная мысль! А я напишу о следующем собрании.
– Но ты и на это приходи обязательно. Я поеду на машине Дэдли, и мы захватим тебя по дороге. Западная Дубовая улица, какой номер дома?
Он не хотел, чтобы Робби встретилась с его родителями, особенно с мамой. Почему? Он и сам не мог понять.
– Давай я буду ждать тебя на углу Западной Дубовой и улицы Тилден. Скажи, когда мне там быть?
В среду родители сидели и читали в гостиной. Отец посмотрел на него из-за газеты:
– Куда-то собираешься, Том?
– Да, никуда особенно.
– Желаю удачи, – отец смачно рассмеялся. – Когда же и гоняться за потаскушками, как не в девятнадцать лет?
Том стоял у фонаря, в свете которого кружились мошки и мотыльки. Подъехал огромный седан; за рулем сидел Дэдли, рядом – Робби; она открыла дверцу:
– Садись, здесь впереди три места.
– Нет, я сяду сзади.
Мысль о том, что Робби будет сжата между ним и этим несимпатичным, каким-то скользким Дэдли, была неприятна Тому.
– Показывайте, как ехать на эту улицу Фейрвью. Я плохо знаю эту часть города, – сказал Дэдли.
– Почему Фейрвью? – удивился Том.
– Там произошел какой-то инцидент.
– А что там случилось? Ты мне не говорила, Робби.
– Нам сообщили только сегодня утром, что какой-то парень организует митинг протеста на этой улице Фейрвью. Какой-то Андерсон. Сторонник Джонсона, богатый и влиятельный. Необходимо нам принять участие.
Грег Андерсон. Том вспомнил чрезмерно ярко одетого парня, которого потом родители перевели в частную школу на север. Вдруг он почувствовал неловкость – что бы там ни произошло на улице Фейрвью, это случилось слишком близко к родному дому.
– Да куда мы торопимся? Наверное, ерунда какая-то! – сказал он.
– Может, и ерунда, но надо увидеть своими глазами. Говори, направо или налево?
Машина на несколько секунд задержалась на перекрестке, и Том понял, что, наверное, беспорядки на улице Фейрвью связаны со вселением черной семьи, о которой рассказывала мать. Она будет недовольна, если его заметят на этом митинге протеста. Он с усилием выговорил:
– А знаете, мне это неудобно. Я живу-то почти рядом, и у отца тут друзья. Священник нашей церкви. Отец меня убьет, если узнает, что я был на этом митинге.
Дэдли обернулся, глаза его блестели как стальные лезвия.
– Куда ехать? – спросил он отрывисто. – Что ж мне, всю ночь здесь стоять, пока ты трясешься, словно старая баба.
– Налево. Проедешь теннисный клуб, еще раз налево, и начинается улица Фейрвью.
Сердце Тома забилось. Он позволил назвать себя "старой бабой" в присутствии Робби.
– Я и не думаю дрожать, – сказала он жестко. – Я не только об отце думаю. Если мы дадим неверную информацию, да еще инцидент может оказаться не очень красивым – это может повредить и нашей работе, и нашей учебе в колледже, Робби.
– А, может быть, Том прав, мистер Дэдли? – нахмурив бровки, спросила Робби. – Джим Джонсон рассчитывает на нашу помощь в избирательной кампании, так не надо ввязываться в сомнительную историю.
– О'кей, проедем улицу, припаркуем машину, а сами пройдемся, посмотрим. Интересно ведь.
Была темная облачная ночь, да еще старые дубы смыкали свои вершины над улицей Фейрвью. В конце улицы было припарковано множество автомобилей и фургонов; людей в них не было. С другого конца улицы собралась толпа человек в сто. Люди стояли на лужайке перед каменным домом; на подиуме, составленном из деревянных ящиков, стоял оратор. Свет фонарей по углам террасы углублял окружающую темноту, и сцена казалась фантастической.
– Это Грег Андерсон, учился с ним короткое время, – прошептал Том.
Должно быть, оратор говорил уже долго, – толпа устала, люди перешептывались, переминались, а юноша на подиуме пронзительно кричал, чтобы привлечь их внимание.
– Чего хотят эти люди, подстрекаемые либералами? Преимуществ в получении рабочих мест, в поступлении в университеты, они хотят проникнуть и в правительство. Чего же больше? Они хотят занять все первые места, подчинить нас себе. Вот, посмотрите на этот дом за нами! Кто бы из вас не хотел поселиться в этом чудесном доме? А вселяться в такие дома будут они, да и в Белый дом проникнут. Хотите вы этого? Не хотите, так голосуйте за Джима Джонсона, он этого не допустит. Он возглавит борьбу с этим злом.
Слушатели снова вдохновились, все головы повернулись к оратору. Вдруг послышался как бы топот лошадей. Том увидел отряд из нескольких десятков людей в тяжелых сапогах, которые и стучали по мостовой, в касках и закрывающих лицо темных очках. Они хором что-то проскандировали и ринулись через низкую изящную металлическую ограду особняка Блейров. Крики, топот, гам – и вдруг звон разбитого стекла. Все окна нижнего этажа были разбиты одновременно, словно по команде. В неосвещенном доме раздался жалобный испуганный детский крик, успокаивающий женский голос.
– Не расходитесь! Нам ничего не сделают! – кричал Грег Андерсон.
Но люди опрометью бежали к своим машинам и фургонам, ревели гудки, возник настоящий хаос. Том, Робби и Дэдли побежали к машине.
– Что делать? – спросил Том.
– Проклятые идиоты, – пробормотал Дэдли. Уже раздавались гудки полицейских машин и фургонов.
– Надо выбраться отсюда, – растерянно сказала Робби. Том, стоявший около машины Дэдли, увидел в проехавшем мимо линкольне знакомые лица.
– Боже милостивый, Робби, это наш священник с женой. Друзья мамы. Они меня узнали.
– Иди в машину! Никто тебя не узнал в этой суматохе.
– Я уверен, что узнали!
– Живо в машину! – яростно заорал Дэдли. Он сдал назад и сумел вывести машину из толчеи.
– Да если они тебя и видели, Том, – продолжала успокаивать его Робби, – ты ведь не бил окна. А они и сами, небось, явились сюда поглазеть.
– Это другое дело. Они живут тут рядом, за углом. Дэдли сумел вырваться с улицы Фейрвью, завернул за угол, за другой. Сирены полицейских машин слышались уже вдалеке. Том сказал:
– Шоссе недалеко. Я выйду и пойду домой.
– Сначала укажи мне направление, – прорычал Дэдли. От него терпко пахло потом.
– Направо и внизу обогнуть холм.
– Черт возьми! – простонал Дэдли. – Хуже с нами ничего случиться не могло. Оказаться свидетелями инцидента с черными подонками, а если нас видели – уж непременно объявят участниками.
В воображении Тома возник шум толпы, рев гудков, искаженные лица в свете фонарей.
– Надеюсь, никто из черных не пострадал.
– А, не все ли равно, – сердито откликнулась Робби.
– Неужели все равно? Ведь это же люди.
Дэдли злобно рассмеялся:
– Люди, которые сами на это нарывались. Поселиться в фешенебельном районе им захотелось. Ведь ты же не лезешь в Букингемский дворец.
Да, в самом деле. Эти люди не принадлежали к кругу Ордвеев, Андерсонов, семьи священника. Да, они не вписывались в этот круг, и Том не хотел бы, чтобы они вписались. Всяк сверчок знай свой шесток.
Этот парень, Грег Андерсон, устроил митинг протеста, и его отец, наверное, поддерживает его. А родители Тома и сейчас, наверное, мирно сидят на веранде и читают газету.
– Что с ними сделает полиция? – спросил он Дэдли.
– Арестуют тех, кто бил окна, а твоего приятеля Грега привлекут как свидетеля. Вот и все, – ответила Робби. – Но как здорово, что это не случилось поблизости от собрания Джонсона. Вот удача.
– Не беспокойся, Джим в такие дела не ввязывается. Ну, тебя, кажется, здесь высадить, Том?
"Инцидент Фейрвью" уже был описан в газетах. Том взял утренний выпуск и сел на ступеньках веранды. В передовой он прочел, что люди, разбившие окна, скрылись до появления полиции. Но потом было еще одно нападение на дом, парни влезли в разбитое окно и превратили в обломки пианино.
Лаура и Бэд спустились на веранду, Том отдал им газету.
– Да мы уже слушали наверху радио. Какие-то беспорядки.
"Да, такое им не по нраву, – подумал Том. – Одно дело – протесты, другое – пули".
– Ты думаешь – это клан? – спросил он отца. Бэд пожал плечами.
– Как знать? Может быть, их соседи. Хотя трудно представить себе чопорного Ордвея в элегантном костюме с винтовкой за плечом.
– И ты посмеиваешься! – Том, все еще сидящий на ступеньках, посмотрел на мать: в глазах Лауры стояли слезы.
– Бессердечные твари! – Она вытерла глаза. – Век буду жить, – не забуду этого ужаса. Не могу понять.
– Чего ты не можешь понять, мам? – спросил Тимми, спустившийся по ступеням.
– Вот это. В газете. Я бы убила этих подонков. Своими руками. Они заслуживают смерти.
– Заслуживают смертной казни? По закону – нет, ведь они же никого не убили, – спокойно заметил Бэд.
– Я не разбираюсь в законах. Но отравлять атмосферу ложью и ненавистью – худшее преступление. Это же не просто выступление против одной семьи. Это выражение зла, которое сгущается над миром, словно темная туча.
– Видишь ли, – ответил Бэд, – я – против того, чтобы стреляли людям в окна. Но если люди опрокидывают тележку с яблоками, то зачем удивляться, что яблоки рассыпаны по земле? Так или иначе, меня тошнит от проблемы черных, будь они прокляты!
Тимми растерянно переводил взгляд с матери на отца, потом на Тома. Ребенок ощущал, что в доме как будто пронесся губительный порыв ветра, из тех, что внезапно срывает зеленую листву деревьев.
Посмотрев на мать, он увидел, что надвигается гроза. Но тучи разошлись так же быстро, как и собрались, и гроза так и не разразилась.
Мускулы на лице у матери напряглись, и она заговорила размеренно и спокойно.
– Я замесила тесто для оладьев. Сегодня будут брусничные. Так что пойдемте в дом. Наши семейные дискуссии на веранде не помогут решению мировых проблем.
– Твою мать так легко расстроить. Она все принимает слишком близко к сердцу, – сказал Бэд Тому по пути на работу. – Мне это не нравится.
– Бэтти Ли сказала, что мама ходила к этим черным на Фейрвью, отнесла им торт и еще всякую всячину.
– Господь всемогущий! Мне она об этом и словом не обмолвилась.
– Наверное думала, что ты поднимешь из-за этого шум.
– Я бы и поднял, черт возьми. Представь, а вдруг ее увидели бы Ордвеи. Они и так взвинчены из-за этих черных, а тут нате вам – миссис Райс, моя жена, несет им угощение. Если уж на то пошло, они, вполне возможно, ее и видели. Всегда так бывает – тебя видят тогда, когда тебе это меньше всего нужно.
Последнее замечание неприятно задело Тома. Каким-то образом ему удалось выбросить из головы мысли о жене доктора Фостера. Он заснул и проснулся, ни разу о ней не вспомнив. Теперь же, после слов отца, ее озадаченное побледневшее лицо словно замаячило перед ним в воздухе. Он тут же прогнал видение. Надо полагать, за всем этим переполохом, поднявшимся из-за вчерашних событий, миссис Фостер забудет о такой мелочи.
– Значит, она хотела сохранить свой визит в тайне, – продолжал отец.
– Не знаю, Бетти Ли ничего такого не говорила. Она сказала только, что мама ангел.
– С этим я согласен, она действительно ангел. Не знаю другого человека, у кого было бы такое доброе сердце. Беда в том, что она совершенно непрактична, далека от реальности. Лучше бы ей не связываться с этими черными. Если повторится нечто, подобное вчерашнему, она с ее везением тоже может пострадать, Боже упаси, конечно.
Они подъехали к своей фирме. Над входом в главный корпус висела длинная вывеска со словами "Пайге и Райс".
– Да, я помню тот день, когда появилась эта вывеска, – сказал Бэд.
Он гордился этой вывеской. Том с чувством, близким к нежности, подумал: "Я, должно быть, уже тысячу раз слышал эту фразу".
– Сегодня ожидаются большие поступления от "Юнайтед Вайр", Том. Проследи, чтобы медную проволоку отделили от всего остального и сложили на складе номер два. Там будет проволока двух сечений; представитель "Остин Констракшнз" приедет сегодня или завтра, чтобы решить, какая им нужна. Хорошо?
– Понял, – ответил Том.
Ему нравилось работать здесь. Он, конечно, понимал, что пользуется рядом привилегий, делающих работу приятной. Он, например, мог уходить с работы, когда хотел, чем, впрочем, старался не злоупотреблять. Большую часть времени, и в частности самые жаркие дневные часы, он проводил в магазине розничной торговли, где были установлены кондиционеры. И, разумеется, самое большое значение имело то обстоятельство, что он был сыном владельца. Из этого вытекало и все остальное.
Расхаживая по территории фирмы площадью в четыре акра, он частенько преисполнялся гордостью. Придет время, и он станет владельцем всего этого в четвертом поколении. Сейчас здесь все сильно изменилось по сравнению с тем временем, когда его прадед основал дело. Мамины тетушки первыми признали это. Все нынешние преобразования были заслугой Бэда. Это он добился того, что теперь здесь с утра до вечера деловито громыхали подъезжающие и отъезжающие грузовики, склады были забиты инструментами, гравием, пиломатериалами, цементом, на стоянке выстроились ряды машин, и поток клиентов не иссякал в течение всего дня. Да, все это было делом рук Бэда, и сын испытывал гордость за отца.
Рабочие хорошо относились к Тому. Если их и смущало его присутствие, они, естественно, этого не показывали, и потому Том надеялся, что в своих симпатиях к нему они вполне искренни. Да и почему должно быть иначе. Он ведь никогда не отлынивал от работы, был не прочь поговорить и пошутить с рабочими, а во время перерыва на ленч доставал свои сэндвичи и устраивался вместе со всеми под навесом, а не уходил в контору к отцу.
Сегодня, сидя под навесом, рабочие заговорили об инциденте на Фейрвью-стрит. Но на этот раз Том, вспомнив наставления отца в отношении политических дискуссий, не стал вступать в разговор и поступил, как выяснилось, весьма разумно, поскольку страсти разгорелись не на шутку.
Затем один из рабочих достал транзисторный приемник и поймал двенадцатичасовые новости.
"В четыре часа утра полицейские задержали автомобиль, ехавший из северо-западной части города в восточном направлении. В багажнике машины они обнаружили атрибуты членов ку-клукс-клана – колпаки и балахоны, но оружия, боеприпасов и никаких других запрещенных вещей найдено не было. Водитель был оштрафован за превышение скорости в черте города.
Ральф Маккензи, баллотирующийся на пост сенатора, выразил глубокое сожаление по поводу преступного нападения прошлым вечером на дом семьи Иджвудов, охарактеризовал случившееся как бесчеловечный, грубый и антиамериканский акт. Он обратил внимание на странное, с его точки зрения, совпадение: нападение произошло как раз в то время, когда буквально на другой стороне улицы проходил митинг в поддержку его противника.
В интервью, которое он дал сегодня утром, Джим Джонсон выразил возмущение попыткой мистера Маккензи связать законный политический митинг с преступным, по его определению, нападением. "Ни я, ни мои сторонники, – заявил Джонсон, – не поощряем антиамериканских, как назвал их мистер Маккензи, актов. Мы американцы до мозга костей".
– Молодец, Джим, – заметил один из рабочих. – Сумел осадить их.
– Вешает лапшу на уши, если хотите знать мое мнение, – откликнулся другой.
– А тебя никто и не спрашивает.
– А я все равно скажу.
Первый рабочий отложил завтрак и сжал кулаки.
– Эй, – вмешался Том, – не стоит из-за этого драться.
Слова сорвались у него с языка сами собой: ему всегда претило насилие, а на лицах обоих мужчин была написана готовность пустить в ход кулаки.
– Том прав, – согласился старший из двух, – мы проголосуем так, как захотим. Кулаками не повлияешь на исход выборов.
Второй мужчина встал и отошел в сторону, бормоча себе под нос что-то вроде "давай, подлизывайся к пацану хозяина".
"Наверное, сторонник Маккензи", – решил Том. В голове пронеслись слова матери: "Это будут грязные выборы". "Не обязательно грязные, – подумал он, – но страсти будут кипеть".
Владелец приемника выключил его, и разговор перешел на бейсбол. Прошло несколько минут. Неожиданно появился Бэд и сделал объявление.
– После перерыва не принимайтесь сразу за работу. У нас состоится небольшая церемония, и я хочу, чтобы все присутствовали.
Вывеску "Пайге и Райс" сняли со входа в главное здание. С обеих сторон от входа стояли прислоненные к стене лестницы, а на траве лежала новая вывеска. Вытянув шею, Том прочел видную ему вверх ногами надпись "Райс и Сын" и густо покраснел от смущения.
– Что, так скоро? – пробормотал он.
– А почему нет? – Бэд хлопнул его по спине. – Ты же мой сын, так ведь?
Рабочие засмеялись, а Том с чувством неловкости стоял перед ними, наблюдая, как поднимают и укрепляют новую вывеску. Золоченые буквы блестели на солнце, и вывеска сразу бросилась в глаза.
Один из рабочих крикнул: "Ура!", раздались аплодисменты. Три женщины, работавшие в конторе, не прекращая аплодировать, закричали:
– Скажи речь, Том.
Он отрицательно покачал головой, и тогда самая старая из женщин, работавшая у них с того времени, когда его мать была еще ребенком, проговорила с шутливым укором:
– Ну же, Том. Я тебя знала еще в животе у твоей матушки.
– Я этого не заслуживаю, – сказал он. – Пока, во всяком случае. И я действительно не знаю, что сказать.
– Конечно же, заслуживаешь, – громко запротестовал Бэд. – Ты здесь работаешь, разве не так? Каждый день честно выполняешь свои обязанности. Иначе Бэд Райс не поместил бы тебя на эту вывеску, можешь быть уверен. Правильно, ребята?
Рабочие засмеялись, согласно закивали: Бэд Райс такого не сделал бы, можно не сомневаться. Бэд обнял Тома за плечи.
– Это мой сын, ребята. Он хороший парень. Будь это не так, я не стал бы его нахваливать, хоть он и мой сын. Я люблю его, это правда, но похвала – это совсем другое дело. Я просто хочу сказать… черт, я слишком сентиментален, я знаю, но у многих из вас есть сыновья, так что вы понимаете мои чувства… так вот, я хочу сказать, что если что-нибудь случится со мной, Том возглавит дело, и он будет таким же справедливым, честным и порядочным, каким, надеюсь, был я. По крайней мере, старался быть.
Волна любви захлестнула Тома. Пусть это было сентиментально, пусть его смущало, зато это было настоящее. "Мой отец, – подумал он. – Если с ним что-нибудь случится, я… я не знаю, что я тогда сделаю". В этот момент ему было наплевать на то, что думают остальные. И он крепко обнял Бэда.
– Ну ладно, – сказал Бэд. – Солнце печет вовсю, не буду больше держать вас на такой жаре. Заходите внутрь, там вас ждет пиво. Охладитесь немного, прежде чем снова приняться за работу. Сегодня как-никак праздник.
Итак, Бэд с Томом уехали на работу, Тимми ушел на целый день в гости к одному из друзей, и Лаура осталась в доме одна. По крайней мере, она думала, что она одна, но когда, взяв газету, она вышла на веранду, вслед за ней вышла и Бетти Ли.
– Я и не слышала, как ты пришла, – сказала Лаура.
– Я знаю. Вы все разговаривали. А потом, когда вы пошли завтракать, я спряталась наверху.