ГЛАВА 4
Пару дней спустя взволнованная Бетти Ли обратилась к Лауре:
– Вы знаете этот красивый кирпичный дом на улице Фейрвью, ну, с металлической оградой кругом?
– Да, это дом Блейров. Они дружили с моим дедушкой и бабушкой, то есть, их дедушка дружил.
– Так они дом продали.
– Да, я слышала, – отозвалась Лаура.
– Но вы не знаете, кто его купил!
Блеск оживления в глазах Бетти Ли почему-то был неприятен Лауре, напомнив по непонятной ассоциации ужасное позавчерашнее утро, предвестие беды, высказанное Лу Фостер, и вчерашний разговор с Бэдом.
– Я и это знаю, Бетти Ли. Черная супружеская пара. Очень приятно, – спокойно заметила она.
– Такой особняк! Они выложили за него вот такую кучу денег! – Бетти Ли показала руками.
Дом, конечно, не был особняком, но Лаура не возражала. Вдвое меньше дома Райсов, это был красивый образчик георгианской архитектуры, с фронтоном и портиком над входной дверью.
– Они из Цинциннати, мой брат сказал. Он возчик фургона. Привез часть их вещей. А окончательно они переезжают на той неделе.
В четверг утром Лаура спросила, переехали ли новые владельцы в дом Блейров.
– Вчера. Мой брат говорил, что у них очень много мебели, с трудом разместили. А я видела в окно пианино. – Бетти Ли торопилась выдать всю информацию. – Муж работает в компьютерном бизнесе, важная шишка. Старшей девочке восемь, двое помладше. Уот, мой брат, видел весь дом внутри и просто в восторге, – там такие красивые круговые лестницы!
Наверное, все черные в городе обсуждали вселение черной семьи в дом на лучшей улице города. "Что ж, неудивительно, – подумала Лаура, – неграм хочется взять реванш".
– Как их имя? – спросила она.
– Иджвуды. У меня есть кузен Иджвуд, но он им не родственник.
Лаура задумалась на минуту, потом сказала:
– Бетти Ли, достаньте, пожалуйста, корзину для пикников и протрите ее. Я отнесу Иджвудам холодный обед. Наверное, они со всей суетой переезда ничего себе не приготовили и будут рады, что не придется возиться с обедом.
– Как это на вас похоже, – в восторге воскликнула Бетти Ли. – Есть соседи и поближе к их дому, но им это и в голову не придет, как вы думаете?
– Да, я тоже так думаю, – отозвалась Лаура, вспоминая слова Бэда. – Будут смотреть сквозь них, словно они прозрачные…
Она встала со стула.
– В холодильнике есть жареный цыпленок. Я пойду в огород, нарву помидоров. Вчера я купила булочек, и мы с вами сделаем чудесные сэндвичи и салат.
– У вас золотое сердце! – снова восхитилась Бетти Ли.
В два часа дня Лаура стояла перед домом Блейров, – нет, Иджвудов, – с большой корзиной в руке. Молодая чернокожая женщина с веником в руке открыла входную дверь.
– Я Лаура Райс. Я принесла вам небольшой холодный обед, чтоб вам не готовить сегодня.
– О, как вы добры! Прямо не знаю, что сказать. Как вы добры! Вы – наша соседка? Из дома рядом?
– Нет, я живу на другой улице, Западной Дубовой. Но это совсем рядом, меньше полумили.
– О-о, вы шли целых полмили! И я держу вас на солнце, – зайдите же, пожалуйста, в дом!
Войдя в дом, Лаура увидела в холле нераспакованные картонки и узлы.
– Давайте отнесем корзину на кухню, – сказала она. – Салат надо положить в холодильник, он с цыпленком. А вот шоколадное печенье. По рецепту моей мамы.
– Столько хлопот для вас!
– Ничуть. Я люблю печь, меня это успокаивает. А ваш дом я знаю. Прекрасный мраморный камин и высокие потолки.
За домом был сад с зеленой лужайкой, на которой стоял манежик для грудного младенца – он уже ползал, а мальчик постарше катался на трехколесном велосипеде. Восьмилетняя девочка качалась на турнике.
– О, я вижу, дети уже освоили сад! – сказала Лаура.
– Да, именно это нам здесь особенно понравилось. Для детей просто замечательно.
– Кто-то мне сказал, что вы – учительница.
– Да, когда бэби подрастет, вернусь к работе. Дом, грудной ребенок и работа, – с этим мне не справиться.
Лаура увидела в раскрытые двери пианино и спросила, кто на нем играет.
– Я немного играю, но плохо. Купили-то мы инструмент для Синтии, она любит музыку, и мы надеемся, что у нее есть талант.
– Я учу игре на пианино.
– О, правда? Я мужу говорила – первым делом, как только устроимся, надо найти учителя для Синтии. Не скажете ли вы мне… не согласитесь ли вы или, может быть, вы считаете, что девочка слишком мала?
– Я должна сама вынести определенное впечатление, – откровенно объяснила Лаура. – Ненавижу заниматься с детьми, которых стремятся увлечь музыкой родители. Надо, чтобы они хотели сами.
Миссис Иджвуд на этот раз улыбалась со спокойной уверенностью.
– Не тот случай. Вы только послушайте ее, и увидите, что она любит музыку.
– Я рада буду послушать ее.
– Наверное, не сегодня. Ведь вы зашли на несколько минут.
В этой женщине была деликатность и спокойная грация. Она все больше нравилась Лауре.
– Я хочу послушать ее сейчас.
Маленькая девочка с огромными черными глазами и круто завитыми кудряшками вошла, поздоровалась и села за пианино.
– Что мне сыграть – вальс или марш?
– Вальс подойдет для такого праздника – ведь у вас новоселье! – сказала Лаура.
Девочка очень мило сыграла вариацию на тему "Голубого Дуная".
– Хорошо, – сказала Лаура. – Сколько лет ты берешь уроки?
– Два года.
– Тогда – даже очень хорошо. Ну, хочешь быть моей ученицей?
– Да, да! Вы такая красивая! Женщины обменялись улыбками.
– Вы не спросили о моем дипломе. У меня музыкальное образование, – сказала Лаура.
– Я так рада, что вы будете заниматься с Синтией! – воскликнула Полина.
Короткий визит закончился. По пути домой Лаура чувствовала, что, сделав маленькое доброе дело, была в полной мере вознаграждена милой доброжелательностью новой знакомой. Но она решила пока никому дома о сегодняшнем визите не рассказывать.
ГЛАВА 5
Том блаженно растянулся в развороченной постели, которую только что покинула Робби.
– Приятнее смотреть, как ты раздеваешься, но глядеть, как ты одеваешься тоже небезынтересно, – шутливо заметил он.
Она кинула в него полотенце.
– Эй, а ты что разленился? Вставай!
– Я не разленился, а испытываю умиротворение. Так на меня действует утренний секс. Может, повторим?
– Ну и жадина же ты, Том Райс. – Она нагнулась над ним, он схватил ее, она вырывалась, они целовались и хохотали, пока она не отскочила к стенному шкафу. – После полудня вернусь, получишь еще, ненасытный. А сейчас в моем распоряжении полчаса до лекции. – Она пригладила перед зеркалом волосы. – Надень свой лучший костюм и галстук, Джим Джонсон – стильный мужчина. – Она отступила от зеркала, чтобы рассмотреть себя в полный рост. – Хотела бы я иметь приличное платье, – пробормотала она, надув губки.
– Да ты что? Тебе идет красное, и сидит оно чудесно.
– Ах, Томми, что ты в этом понимаешь? У женщины должно быть много туалетов. Ах, будь у меня такие богатые родители, как у этой еврейки Инид, я бы набила платьями весь стенной шкаф. – Хоть бы мне отец побольше денег посылал, – продолжала жаловаться Робби, – мне так хочется снять комнату, где я буду одна. И получше, пускай подороже этой; посмотри, какая здесь грязь, дешевка. – Она показала ему убогий туалетный столик с двумя рассохшимися выдвижными ящиками. Продавленное кресло, выцветшее красное покрывало на постели… Том вспомнил свой ухоженный дом, навощенную мебель, чистоту и опрятность кругом. А ведь одевалась Робби так опрятно и чистенько, – это очень нравилось в ней Тому. Такой разительный контраст.
Но Робби уже оставила жалобный тон и весело заметила:
– Да ладно, это только до лета. Зато близко к книжному магазину, где я работаю.
Ее быстрые перемены настроения всегда восхищали Тома; сейчас Робби оживилась, глаза заблестели, и она вдруг закружилась на месте так, что юбка развернулась вокруг девушки, словно открытый зонтик.
– Ну, давай я тебе еще разок расскажу. Ведь как это здорово получилось! Мы распаковывали книги в нашей лавке, когда явился Джим Джонсон. Мистер Дэдли был так любезен, что представил меня ему. Сказал, что я – ведущий сотрудник "Независимого голоса". Дэдли волновался, не явятся ли подонки из левых и не устроят ли провокацию. Они думают, что мы храним бомбы в магазине. Так и есть, – понизив голос, сказала Робби, – мне кажется…
– Ты сказала, что Джим Джонсон пригласил нас на ленч.
– Ну, не то формальное приглашение…
– Я завтра снова тут буду, – сказал он, – так давайте, ребята, выпьем кока-колы и поболтаем.
– Ох, как здорово, что ты с ним познакомишься, Том! Он потрясающий. Сексуальный. Вот увидишь!
– Я откладываю деньги, чтобы купить к концу лета машину, – сказал Том, открывая дверцу отцовского пикапа.
– Это будет замечательно, – весело сказала Робби.
Мама предложила ему свою машину, но он не знал, как отнесется Робби к старому "мерседесу". Сначала они ехали по большой дороге, по сторонам которой тянулся ряд аккуратных хорошеньких домиков. Потом пошла довольно плохая дорога по коричневой равнине с пересохшей, в трещинах землей, среди которой всего два-три поселка выделялись зелеными пятнами каких-то насаждений. Том недоумевал, кому и зачем пришло в голову открыть книжную лавку и склад в такой безлюдной местности.
Наконец они доехали до поселка, где Робби велела остановиться около небольшого дома с американским флагом. Дом имел запущенный вид, лужайка заросла некошеной травой.
– Здесь, – сказала Робби. Увидев озадаченный вид Тома, она добавила. – Пока здесь. Потом, может быть, переберемся в другое место.
Она постучала, и дверь открыл пожилой мужчина с опущенными книзу уголками рта. – Том догадался, что это – мистер Дэдли.
– Это Том, – бодро заявила Робби. – Ну как, Джонсон приехал?
– В пути. Вы явились рановато.
– Лучше, чем опоздать, – так же бодро заявила Робби. – Ну, пойдем, – обратилась она к Тому, – я покажу тебе, как у нас там, наверху.
Наверху была большая комната со множеством книжных полок по стенам. Из мебели был только один письменный стол; женщина, сидевшая за ним, поднялась и вежливо приветствовала их.
– Аделина, это Том. Он здорово помогает мне в газете, а в этом году вообще вовсю включился в наше дело.
– Рада с вами познакомиться, Том.
Эта женщина была настоящая леди. Он сразу почувствовал это, пожимая ее тонкую, нежную руку. Она была… ну, как мама. Изящное продолговатое лицо, прекрасно сшитое полотняное платье, жемчужные сережки в маленьких ушах, похожие на мамины. Эта женщина казалась совсем не на месте в пыльной запущенной комнате.
– Миссис Айронс – самая активная из наших добровольцев. Она всей душой отдается нашей работе. А это Том, новый друг нашего дела.
– Зовите меня просто Аделиной, Том, и не верьте преувеличенным комплиментам нашей милой Робби. Да, я работаю усердно, но наше дело этого требует. От наших усилий зависит, какую страну вы унаследуете от нас, – вы, молодые. Я не хочу быть высокопарной, но это так и есть.
Том беглым взглядом посмотрел на корешки книг. Слова "Гитлер", "Вторая мировая война", "негры" повторялись в заглавиях.
– Доставайте с полок и покупайте, что хотите. И рассказывайте вашим друзьям – у нас можно заказать книги, мы посылаем их авиапочтой. Внизу около двух тысяч книг готовы к отправлению.
Они спустились на первый этаж, там стояло много ящиков, частично заполненных книгами.
– Мы посылаем заказы во все концы страны. Не сомневаюсь, что мы поможем Джиму Джонсону в его предвыборной компании.
– Он ваш единомышленник?
– Вовсе нет, Боже правый! Мы расходимся во многих, в очень многих вопросах. У него свои идеи, и с нами он связан случайно, через меня. Я – его старый друг, одноклассница, и знаю, что он превосходный кандидат – порядочнее человека едва ли найдешь. А-а, вот и он, слышу шум его машины.
Джим Джонсон был красив. Он казался привлекательным и на портретах, но они, пожалуй, не воздавали ему должное полностью. Правильные черты лица, привлекательная улыбка, светлые волнистые, словно завитые волосы. Великолепная фигура, высокий рост. Том сразу увидел, что его светло-серый летний костюм сшит у лучшего портного, и был рад, что по настоянию Робби надел хороший костюм.
– Привет, Робби! – приветствовал девушку Джонсон. – А вы, конечно, Том? – Он пожал Тому руку, глядя ему прямо в глаза. – Друг. Роберта рассказала мне, что вы оказываете ценную помощь газете. Наш "Независимый голос" должен иметь успех, это крайне важно.
– Вряд ли моя помощь так уж ценна, но я стараюсь.
– Отлично, отлично. Нам надо побольше таких молодых людей в университетах. Когда я пройду в сенат, мы позаботимся о том, чтобы указать молодежи правильное направление. Надеюсь, ты голосуешь за меня. – И Джонсон вскинул голову, одновременно выражая уверенность, что иначе и быть не может, и притворным недоумением во взгляде, выражая сомнение – а, может быть, юноша собирается голосовать против него. Восхищенный этой пантомимой, Том энергично закивал, и оба заулыбались.
– Очень важно, – продолжал Джонсон, – чтобы наша газета оказала воздействие на бывших питомцев университета, рассеянных по всей стране. Многих не очень волнуют выборы в сенат, и газета должна стимулировать их интерес. Некоторые из них помогут и субсидиями. И тогда мы сможем организовать большое предвыборное собрание, чтобы вдохновить молодежь. Молодежь – это все. Я приеду на это собрание, произнесу речь и отвечу на вопросы. Если вы поможете этому делу, то вы просто молодчина.
– Это большая честь для меня, – с радостной улыбкой ответил Том.
– Ну, что ж, – сказал Джонсон, – уже время ленча. Когда-то я с женой жил в этих краях, и хозяин закусочной – мой приятель. Он ждет нас. У него есть отдельные кабинки в задней комнате, так что мы можем посидеть там за гамбургером. Поехали!
Они втиснулись в машину Джонсона, набитую брошюрками и памфлетами, проехали мили две и остановились у харчевни посреди высокого кустарника. Они вошли через задний вход, толстый человек в засаленном переднике принес им гамбургеры и кока-колу и вышел. Они остались одни в тесной комнатке – с потолка свисала полоска липкой бумаги для мух.
– Не очень-то роскошно, – засмеялся Джонсон, – зато ни газетчики, ни почитатели меня здесь не славят. – Он положил перед Робби блокнот и ручку. – Ну, записывай то, что я буду говорить. Кое-что вы можете включить в свои передовые. Но, – взгляд его стал пронзительным, – не упоминая моего имени. Категорически. Я не связан с вашей группировкой. Я – приверженец одной партии, той, что выдвинула меня в сенат. Против меня могут начать грязную кампанию. И так с самого начала моей политической карьеры меня обвиняют в связях с ку-клукс-кланом. Да что говорить, еще со студенческих лет! Меня не любили ни либералы, ни профессора колледжа, ни толпа обывателей. Многим я был не по душе, и мои речи перевирали и перетолковывали. И мои передовые – я работал в газете, вот как вы сейчас, но я никогда не принадлежал к клану, никогда!
Робби возразила задумчиво:
– А мне кажется, я понимаю, почему вас обвиняли в принадлежности к клану. В его программе есть разумные вещи. Америка наводняется чужаками, в их душах нет ни зернышка американизма.
– Ты права, – сказал Джонсон, улыбнувшись Робби. – Но, если хочешь быть избранным, говорить об этом нельзя. Клан ведь действительно заходит слишком далеко. Упаси Бог, я не призываю линчевать черных и я не антисемит. Но знаете ли, – сказал он задумчиво, – надо ознакомиться со всеми точками зрения. Я с юности читаю Хоббса, Ницше, Адама Смита, Шопенгауэра, у всех можно найти полезные идеи. Даже у коммунистов. Не в их практике, конечно, но в их философии – не все можно. Я бы вам советовал все читать и как следует обдумывать. Я тому же учу своих детей, хоть они моложе вас. Да, вы собрали в вашем книжном магазине замечательный материал. – Джонсон посмотрел на часы. – О-о, я опаздываю. Предстоит проехать сто пятьдесят миль. Кандидатам надо бы выдавать талон на разрешение превышать скорость. Ну, а вы, молодежь, прощайте, надеюсь, скоро увидимся.
– Вот это мужчина! – воскликнул Том, когда Джонсон уехал. – Настоящий лидер! Разумный, образованный человек, умеет все четко сформулировать. Вот уже его никто не назовет краснозадым.
– Еще бы! Какая замечательная встреча. День у нас прошел отлично. И ночь тоже, – хихикнула она.
– Ну, ночь-то – как всегда. А что ты скажешь насчет пятницы? Я свожу Тимми на бейсбол – и прямо к тебе.
– Как ты заботишься о мальчике, – сочувственно сказала Робби.
– Он же – мой брат, – очень просто отозвался Том.