- Ну сделали мы тебе все, и ты вышла замуж. Так?
- На самом деле… понимаете…
- Милочка, можешь ответить толком: вышла ты замуж или нет?
- Сначала я как бы… понимаете… я же не думала…
- Короче, - начала заводиться Тамара, - ты замуж не вышла, опять с кем-то связалась и снова - облом! Правильно?
- Вообще-то… вроде бы да… только если вы не сделаете это… ну, эту… как бы операцию…
- Поняла. Ты хочешь сказать, что и новый жених желает иметь невесту-девственницу?
- Когда девственница, то такса получается как бы больше, - вдруг на одном дыхании проговорила девица и опустила голову - то ли от смущения, то ли просто шея устала удерживать ее задранной кверху.
Сашенька, словно ее шилом кто кольнул, подскочила к ней и тоном, не допускающим возражений, потребовала:
- А вот с этого места попрошу поподробней! Подробно, но коротко и ясно! Никаких "как бы" и прочей словесной шелухи.
Девица расплакалась, зашмыгала носом и, не имея при себе носового платка, стала рукавом вытирать, нос и глаза. Тамара взяла со стерильного столика корнцангом марлевую салфетку и бросила ей на колени. Та схватилась за спасительный лоскуток, стала промокать лицо, стирая дешевый грим и помаду. В результате несвязного, сбивчивого рассказа выяснилось, что она - самая обыкновенная проститутка, и на операции ее направляет сутенер, чей доход значительно прирастает при торговле девственницами.
Горю несчастной не было конца, казалось, она прямо здесь, в кабинете изойдет слезами и истает, как Снегурочка.
- Он выгонит меня, прибьет… я потеряю работу… никто меня не возьмет, потому что они все друг с другом связаны… Меня убьют…
Сашеньке было и жаль ее, и страшно за себя - сколько же проституток скрывалось за пациентками, что прошли через ее руки? Получается, что она сотрудничает с ними, вольно или невольно участвует в общем деле, служит этому Молоху и в ус не дует. "Черт возьми, как же я раньше не подумала!" И тут же внутренний беспощадный голос спросил: "А ты считала, что наставляешь на путь истины невинных, оступившихся овечек?"
Словно какая-то глыба навалилось на нее, сковала и не давала ни шевельнуться, ни промолвить слово.
Тамара взяла незадачливую жрицу древней профессии за руку и вывела за дверь.
- Успокойся, никто тебя убивать не станет, ну а все остальное - издержки твоей профессии. Думать надо было, когда выбирала, чем бы заняться в столице. Поправь макияж и шагай отсюда. Не вздумай еще раз появиться здесь.
Когда Тамара вернулась в кабинет, Сашенька снимала халат. Движения ее напоминали кадры замедленной киносъемки, глаза - широко раскрытые, остановившиеся.
- Александра Михайловна… - начала было Тамара.
Саша перебила ее:
- Так. Контора закрывается. Больше ни одной - слышишь? - ни одной пластики!
- Но, Александра Михайловна, это же не значит, что все…
- Тамара, - не стала дослушивать ее Сашенька, - я не могу проводить каждый раз следствие, чтобы разобраться - кто из них проститутка, а кто случайно напоровшаяся на сук девица.
- Ну не все же будут приходить по второму разу, почему надо отказываться? В конце концов - какая нам разница, кто они, эти дурехи!
- Я понимаю, что жаль терять приработок, который так и прет сам в руки. Но я больше не могу, нет.
- Так ведь в каждой коммерческой поликлинике преспокойно делают эти операции, и все узаконено.
- Тогда почему они идут к нам? Почему такая трагедия - "выгонит, прибьет, убьет"! Я понятия не имею, что творится в платных консультациях и, честно говоря, никогда этим не интересовалась. Вот пусть туда и ходят. В чем проблема?
- Да как же вы не поймете, Александра Михайловна, ведь все эти девчонки - приезжие, к тому же большинство из деревень. Они и райцентра-то, может, своего не знают, что они могут знать в Москве? Что они здесь видят, кроме тех закутков, куда их поселяют? Вот одна через кого-то узнала, сказала другой, та третьей - так и пошло-поехало. А их сутенеры, тоже из начинающих, не все еще заматерели, нашли место под солнцем, они что, будут добывать информацию о платных женских консультациях? Рекламы-то на это дело нет.
- Любой бизнес рано или поздно займется рекламой. Это закон. И если разрешено - на здоровье. Вот мы с тобой сейчас спорим, рассуждаем, а на самом деле каждая из нас решает свою проблему, свою линию поведения.
Сашенька заметила, как сникла Тамара, как руки ее, всегда умело, четко, без суеты раскладывавшие инструменты и стерильный материал в начале и в конце работы, теперь стали вялыми, движения неточными, без привычной последовательности в действиях. "Утрачен автоматизм", - подумала Сашенька и сказала:
- Томочка, дорогая, мы с тобой давно работаем вместе, не будем кривить друг перед другом душой. Я хочу, чтобы ты поняла меня: мне не все равно - кто в кресле у меня, я не хочу превращаться в штатного сотрудника подпольного борделя, кстати, в этом вопросе я достаточно хорошо информирована: их пока еще у нас не разрешили… Прости меня, если я невольно подвожу тебя, но я приняла решение - считай, что мы начинаем новую жизнь. - Чуть помолчав, она добавила: - Вот если не найдут гинеколога на третий участок, давай возьмем с тобой полставки.
- Они вчера уже взяли новенькую, после института, - мрачно проговорила Тамара.
- Значит, полставки не берем и - все! Вопрос закрыт.
К дому Сашенька подошла уже немного успокоившись - в конце концов, никакой трагедии не произошло, будем жить, как и прежде жили, без этих денег, зато и без риска, без вечного волнения, что кто-то узнает, что возникнут неприятности, пересуды и всякое такое…
У подъезда стояла Лиля, засунув руки в карманы легкой курточки и ожидающе поглядывая на дверь.
- Ой, тетя Саша… я тут просто… извините, пожалуйста… я бы не хотела…
- Что происходит? Объясни вразумительно, - потребовала Сашенька, начав волноваться.
- Я жду Лешу. Он сказал, чтобы я его здесь встретила, мы собирались погулять.
- Бред какой-то, - с облегчением сказала Саша. - Почему ты ждешь его здесь, а не поднимешься к нам?
- Ну… мне неловко… - начала оправдываться Лиля, но Сашенька перебила ее:
- С первого класса школы ты ходила сюда и при этом не испытывала неловкости. Отчего же сейчас все изменилось? И не вздумай мне ничего объяснять - я не стану слушать всякую инфантильную чушь. Пошли! - И она подтолкнула Лилю к двери.
- Но, тетя Саша, а что скажет Танька?
- Вот поднимемся к нам - и услышишь. Пошли, нечего тут расхаживать, как охранник.
Они вошли в квартиру, и Лилька сразу оказалась в объятиях Таньки, которая все время их невольной разлуки терзалась из-за несправедливого охлаждения к подруге. Она понимала, что Лиля на самом деле не совершала предательства. Просто что-то внутри Татьяны грызло ее, похожее на обиду, но постепенно все прошло, и если она осталась с Лехой в дружеских отношениях, то почему нужно ссориться с лучшей подругой?
Девочки обнимались, что-то тихо говорили друг другу, улыбались, а потом Лилька шепнула Тане на ухо:
- Не сердишься? - И, не дожидаясь ответа, добавила: - Мы с Лехой любим друг друга.
- Представь себе, - улыбнулась Танька, - я это поняла.
Они вошли в комнату, где смех стоял коромыслом - отчего же дым может стоять коромыслом, а смех нет?! Кроме Лехи, на диване сидели парень и девушка, оба в голос хохотали.
Увидев Лильку, Леха вскочил, подошел к ней, смущаясь, стал оправдываться:
- Я как раз собирался спуститься вниз. Мы тут увлеклись, прости. Знакомься - это Ира, а это Андрей.
- Можно, я послушаю ваши шуточки? - спросила Лиля.
- Нужно! - воскликнул Андрей. - Нам требуется свежая голова, потому что мы начинаем терять критерий - что смешно, а что не очень.
- Судя по вашему смеху - все очень смешно, - заметила Лиля.
- Мы собираем смешные объявления, - пояснила Ира.
- Как Задорнов?
- Почти. Вот послушай: объявление на женском парикмахерском салоне - "Апофеоз красоты". Как тебе?
- Ну, это вы придумали, - засмеялась Лилька.
- Клянусь, - воскликнула Ира, - сама видела, могу даже адрес дать!
- А я могу вам подбросить еще одно объявление, которое прочитала прямо здесь, на Танькином подъезде, пока ждала Леху, - крупными буквами написано: "ИСХУДАТЬ!" Не похудеть, как пишут все, а именно исхудать.
- Ой, это же можно спеть, как арию Полины из "Пиковой дамы", - бросилась фантазировать Ира. - Помните, она поет: "Ах, истомилась, устала я…" Послушайте, как это прозвучит в новой, нашей, редакции: "Ах, исхудала, устала я, ночью и днем все об одном…" - тоненьким голоском, фальшивя, пропела Ира. - Ну как? Годится?
- Сойдет, - снисходительно заметил Леха.
Сашенька решила приготовить ребятам ужин, чтобы они посидели подольше, поговорили, пусть пробежавшая между девочками кошка исчезнет, растворится в общей беседе, в новых знакомствах, остроумных придумках. Господи, какая ерунда вся эта история в консультации! Вот что для нее важно - чтобы дома у нее все было наполнено сердечным теплом и участием. Она принялась сооружать салат, нарезать бутерброды, зная точно, что Митя сегодня придет поздно и уже сытый: вечером предстоял грандиозный банкет по поводу юбилея их главврача, на который тот как ни в чем не бывало пригласил и Дмитрия. На домашнем совете решили, что нужно идти, не обострять и дальше отношений.
Вопреки Сашенькиным планам, Митя вернулся довольно рано. Ни следа хорошего настроения, ни выражения сытости на лице, что обычно не оставалось незамеченным женой, на сей раз Саша не углядела. Вопросов задавать не стала, обняла мужа, спросила:
- Будем ужинать одни или со всей компанией? Там Татоша с ребятами и Лилька - они, слава Богу, помирились…
- Сашенька, солнышко, прости меня, идиота нескладного, но, кажется, я остался без работы, - перебил жену Дмитрий.
Сашенька, словно этого и ждала, вдруг залилась веселым смехом, да таким заразительным, что Дмитрий не удержался и тоже засмеялся, потом это беспричинное веселье перешло в безудержный хохот. Супруги так расходились, что на кухню заглянула Татоша:
- Что это с вами? Что происходит?
- По-твоему, только вам разрешено придумывать всякие хохмы, да порой еще и сомнительного качества? У нас тоже есть веская причина погоготать, - отозвался отец.
- Ну так поделитесь, - полюбопытствовала Татьяна.
- Вот разойдутся твои остряки, тогда и расскажу. - Дмитрий устало опустился на стул и стал пощипывать недорезанный салат.
- Нет, мои дорогие, я не выдержу, выкладывайте сейчас, - требовательно заявила Татьяна.
- Собственно, сюжет и фабула заключены в трех слова: я остался без работы, - проговорил с набитым ртом Дмитрий.
- Ха-ха, считаешь, что удачно сострил? А чего мама-то смеется?
- Это я и сам пока не выяснил, - пожал плечами Дмитрий и вдруг задумался: - А правда, чего ты, солнышко, расхохоталась?
- Так ведь и я осталась без работы. Ну, не совсем, но без "художественной штопки". Это точно.
- A-а… это хорошо, это я приветствую, - устало заключил Дмитрий.
- Ладно, иди к ребятам, вот вынеси бутерброды и организуй чай. Потом, потом поговорим, - обратилась Сашенька к дочери.
Танька подхватила поднос и пошла хозяйничать в гостиную.
- Митя, - тихо спросила, усаживаясь рядом с мужем, Сашенька, - что ты имел в виду? Ты не пошел на банкет? Нахамил? Разругался из-за Германии?
- Ну что ты, Сашенька, право, словно не знаешь меня. Разве я мог себе позволить что-нибудь из перечисленного тобой?
- Тогда по какому праву…
- Вот за эту праведность я и люблю тебя, а так… ничего особенного: ни идей, ни чувства юмора… одни хохотушки…
- Ах ты, зазнайка! Что ты себе вообразил? - накинулась шутливо на мужа Сашенька.
- Ну слушай, пока ребенок там пыжится в остроумии. На банкет я, конечно же, пошел. Был в меру приветлив, любезен - словом, комильфо, как говорят французы. Собрали денег, купили ему какую-то дребедень, которую порядочный человек тут же и передарит другому, поднесли, достойнейший из нас произнес достойные слова, и дело уже шло к вожделенной трапезе, когда этот оголтелый поборник традиционной сексуальной ориентации вдруг обращается ко мне таким вот слащаво-дружеским тоном. - Митя попытался изобразить главврача: - "Я ждал от вас привычных стихов, Дмитрий Андреевич, не стоило нарушать нашу многолетнюю традицию".
Тут меня понесло. "Вы ошиблись, сударь, - сказал я таким же слащавым тоном, - я не только не нарушу традиции, но пойду дальше в своем желании угодить вам и произнесу экспромт".
Все зашумели: "Экспромт! Экспромт!" Стали рассаживаться. А главный стоит, расплылся в улыбке, ждет тишины и, конечно, стихов. Я тоже стою, жду, когда наступит пауза между трепом и жевательными движениями. Улучив минуту, произношу с приличествующим случаю выражением…
- Что ж ты замолчал? - сокрушенно, без намека на прежнее веселье, спросила Сашенька.
- Закрой уши, при тебе не могу, - проговорил, усмехнувшись, Дмитрий.
- Слушать с закрытыми ушами? Что-то новенькое в психиатрии, - покачала головой жена.
- Ладно уж, скажу:
Я о тебе слагаю стих,
С трудом его рифмуя,
Ты весь говно - от сих до сих -
От головы до…
Надеюсь, ты догадалась, что я не стал дожидаться аплодисментов и ушел, не теряя достоинства.
В дверь осторожно просунула голову Татоша:
- Папик! Это лучшая твоя эпиграмма!
- С каких пор ты подслушиваешь наши с мамой беседы? - рассердился Дмитрий.
- Если это ты называешь беседой, то - впервые, а вообще, сам знаешь, я не подслушиваю вас - какой смысл? Все равно сами все расскажете.
- Танька, ты обнаглела, не надо так разговаривать с родителями, - вмешалась Сашенька. - Настроение у папы и так скверное.
- Почему? - со всей искренностью удивилась Таня.
- По-твоему, потерять работу - не повод для скверного настроения? - возмутилась мать.
- Разве приказ об увольнении уже подписан? Когда твой шеф мог это сделать - на банкете или ночью, в состоянии опьянения? - словно издевалась Танька над отцом.
- Татоша, прекрати, пожалуйста, это неуместное словоизвержение. Завтра, прямо с утра, я положу ему на стол заявление об уходе. Теперь, полагаю, тебе все стало ясно? - усталым голосом сказал Дмитрий. - И давай больше не обсуждать эту тему, я ведь могу и рассердиться.
- Папочка, миленький, - стала ластиться к отцу Танька, обвивая со спины руками его шею и тычась носом в волосы, уже успевшие за предбанкетное время пропахнуть табачным дымом. - Я очень люблю тебя, ты ведь знаешь… послушай меня минутку, ну, притворись, что это говорю не я, Татоша, а просто некий голос разума. Я прошу тебя. И тебя, мамочка, тоже.
- Ладно, голос разума, вещай, мы будем с мамой немы.
- Ты хочешь подать заявление, чтобы упредить действия этого гиганта мысли, так? - начала Танька.
Отец мотнул головой.
- Папик, ты же согласился выслушать меня, - обиделась дочь.
- Я и слушаю. Но мы договорились, что я буду нем.
- Но не до такой же степени. Можно говорить "да" и "нет".
- Согласны, согласны, только излагай поскорее свои соображения, не тяни, - не выдержала Сашенька.
- Ну, что касается твоей, мамочка, "художественной штопки", то я одобряю и даже радуюсь - все равно количество пациентов со дня на день пойдет резко на убыль, потому что в Москве полно платных заведений, где все уже схвачено и поставлено на поток.
- Боже, откуда ты это знаешь? - с тревогой спросила мать.
- Просто я учусь, если вы не забыли, в медицинском учебном заведении. К нам информация приходит молнией. А радуюсь я потом, что теперь пойду работать ночной дежурной медсестрой. Я не просто буду зарабатывать деньги, но еще и кое-чему научусь полезному, что иногда не каждый врач знает и умеет. И не возражайте, потому что я все уже продумала: сейчас у нас занятия на кафедре пропедевтической терапии, а там как раз требуются дежурные медсестры.
Сашенька хотела что-то сказать, но Танька тут же напомнила:
- Только "да" и "нет", договорились?
- Угу, - промычала Сашенька.
- Теперь о главном вопросе и главном враче. Никакого заявления подавать не нужно - это и ежу понятно. Если каждый врач, назвавший своего главного фекалиями, станет уходить с работы - кто займется лечением больных?
Дмитрий хотел было возразить, но Танька чмокнула его в щеку и продолжила:
- В данном случае все твои поползновения на джентльменское поведение выглядят как метание бисера свиньям. Ах, ты думаешь, что он сам тебя уволит без твоего заявления? Это был бы гениальный по глупости ход с его стороны, но я уверена на все сто, что он не сделает этого.
- Почему?! - не выдержал Дмитрий.
- Во-первых, потому, что он не найдет в Москве другого такого завхира…
- Что-что? - встряла Сашенька.
- Дорогие родители, вы разговорились и нарушили конвенцию молчания, к тому же не знаете элементарных вещей; завхир - это заведующий хирургическим отделением.
- Ну спасибо! Просветила так просветила, - пожал плечами Дмитрий.
- Продолжаю, - проигнорировала реплику отца Танька. - Во-вторых, за что он тебя уволит? На этот вопрос я разрешаю тебе ответить.
- Ну как… - растерялся Митя, - я принародно назвал его… знаешь как… оскорбил…
- Это твое личное мнением, которое может не совпадать с его собственным. Кроме того, вы же не читаете современной литературы и не знаете, что такие столпы русской словесности, как Лимонов, Сорокин, Ерофеев и другие, не только используют так называемую ненормативную лексику, но и пишут целые трактаты о ее исторической закономерности в русском языке, их даже перевели на иностранные языки. И еще одно соображение: у тебя в эпиграмме нет ни адресата, ни автора, - а это уже называется народным творчеством, которым может воспользоваться всякий, не неся никакой ответственности.
Ореховы слушали свою дочь и никак не могли надивиться, где, когда, каким чудом этот милый, озорной ребенок набрался такой взрослой смелости и рассудительности, дискуссионного азарта и находчивости.
- Но это ведь не все, - сделал еще одну попытку вмешаться в разговор Дмитрий. - Я там… в конце… позволил себе еще кое-что… за гранью…
- Ну разве не ясно, что здесь нет никакого оскорбления, просто ты определил масштабы той субстанции, из которой он, твой главврач, по твоему, возможно, и ошибочному мнению, соткан: то есть - отсель и досель. Вот и все. - И вдруг очень серьезно сказала: - Папочка, милый мой, дорогой, я никогда бы не осмелилась давать тебе советы или что-то в этом роде, но сейчас умоляю, сделай, как я тебя прошу: иди завтра, как обычно, на работу и пожинай молчаливое обожание своих коллег.