Он сел на край кровати, прижавшись лицом к ее шее. Девочка попыталась обнять его. Тяжесть гипсовой повязки давила на руку, и от этого мгновенно вернулся страх, в голове сухо щелкнуло, опять возникла та же пронзительная боль.
Это был не сон, а раз все произошло в действительности, значит, и остальное…
- Где Даррен?
"Конечно, она спросила о нем в первую очередь", - обреченно подумал Брайан и с силой зажмурился. Как ей ответить? Как сказать то, чего еще не понял и во что еще не поверил сам? Она же ребенок, теперь его единственный ребенок.
- Эмма. - Он поцеловал дочь в щеку, висок, лоб, словно это могло ослабить их общую боль, и взял ее за руку. - Помнишь, я рассказывал тебе про ангелов, которые живут на небе?
- Они летают, играют, поют и никогда не ссорятся друг с другом.
Да, он поступил мудро, сочинив прекрасную сказку.
- Правильно. Иногда некоторые люди превращаются в ангелов. - Брайан прислушался к себе и обнаружил, что католическая вера тяжелым грузом давит на него. - Иногда бог очень любит этих людей, поэтому хочет, чтобы они поднялись к нему на небо. Даррен сейчас стал таким ангелом, он… на небе.
- Нет. - Эмма отпрянула от отца - впервые с тех пор, как три года назад выползла из-под грязного умывальника. - Я не хочу, чтобы он был ангелом.
- И я тоже.
- Скажи богу, чтобы вернул его, - решительно потребовала девочка. - Сейчас же.
- Не могу. - По щекам Брайана потекли слезы. - Он ушел, Эмма.
- Тогда я тоже отправлюсь на небо и буду заботиться о нем.
- Нет. - Страх высушил слезы, пальцы с силой сдавили Эмме плечи. - Нет, ты этого не сделаешь. Ты нужна мне, Эмма. Я не могу вернуть Даррена, но тебя я не отдам.
- Ненавижу бога! - с сухими глазами, переполненная яростью, выкрикнула девочка.
"И я тоже, - подумал Брайан, крепче прижимая ее к себе. - И я тоже".
В ночь убийства в доме Макавоев перебывало больше ста человек. Блокнот лейтенанта заполнился именами, примечаниями, впечатлениями, но это нисколько не приблизило Лу к раскрытию преступления. Окно и дверь в спальне мальчика были открыты, хотя няня твердила, что, уложив ребенка спать, закрыла окно. Даже заперла. Однако следов взлома не было.
Под окном полиция обнаружила отпечатки мужских ботинок, 11-й размер. Однако на земле не видно никаких следов от лестницы, никаких следов веревки на подоконнике.
Няня тоже не в состоянии помочь. Она проснулась, когда почувствовала на лице чью-то руку. Потом ей завязали глаза, воткнули в рот кляп и связали. За две встречи с лейтенантом Элис изменила свои показания по поводу времени происшествия с тридцати минут первого на два часа. Она находилась в конце списка подозреваемых, но тем не менее Лу затребовал сведения о ее прошлом.
Теперь ему предстояло встретиться с Беверли Макавой. Он постоянно откладывал разговор, особенно после изучения снимков маленького Даррена Макавоя, сделанных полицейскими экспертами.
- Постарайтесь как можно быстрее, - сказал врач. - Ей Дали легкое успокоительное, но рассудок ее ясен. Вероятно, Даже слишком ясен.
- Я не причиню ей больших страданий, чем она уже перенесла.
"А можно ли вообще теперь причинить ей большие страдания?" подумал Лу, не в силах избавиться от образа мальчика, стоящего у него перед глазами.
- Я должен поговорить и с девочкой. Она в состоянии отвечать?
- Не знаю, будет ли она говорить с вами. Она еще не сказала и двух слов никому, кроме отца.
Кивнув, Лу шагнул в палату. Хотя глаза сидящей в кровати женщины были открыты, ее взгляд не остановился на лейтенанте. Она казалась очень маленькой и слишком молодой, чтобы иметь ребенка, не говоря уже о том, чтобы потерять его. Рядом сидел Брайан с небритым серым лицом, с распухшими и покрасневшими от горя и слез глазами. Но в его взгляде Лу увидел что-то еще. Ярость.
- Сожалею, что вынужден побеспокоить вас.
- Врач предупредил о вашем приходе. - Брайан не встал, не предложил стул. Только продолжал смотреть перед собой. - Вы знаете, кто это сделал?
- Пока нет. Я хотел бы поговорить с вашей женой.
- Бев, это полицейский, который пытается выяснить, что произошло. Извините, я забыл, как вас зовут.
- Кессельринг. Лейтенант Кессельринг.
- Лейтенанту нужно задать тебе несколько вопросов.
Бев не шелохнулась. Она почти не дышала.
- Бев, пожалуйста.
Возможно, отчаяние в его голосе достигло тех глубин, где пыталась спрятаться Бев. Она прикрыла глаза, всем сердцем жалея, что не умерла, потом взглянула на Лу:
- Что вы хотите узнать?
- Все, что вы можете рассказать о том вечере.
- Мой сын мертв, - безучастно произнесла Бев. - Что еще имеет значение?
- Возможно, рассказанное вами поможет мне установить, кто убил вашего сына, миссис Макавой.
- Это вернет Даррена?
- Нет.
- Я больше ничего не чувствую. - Она смотрела на Лу большими усталыми глазами. - Ни ног, ни рук, ни головы. Когда я пытаюсь чувствовать, мне становится больно. Поэтому лучше не пробовать, не так ли?
- Наверное, какое-то время так будет лучше. - Кессельринг подвинул к кровати стул. - Расскажите мне о событиях того вечера.
Откинув голову, Бев уставилась в потолок. Монотонное описание вечеринки совпало с показаниями ее мужа и других свидетелей. Знакомые, незнакомые лица, входящие, уходящие люди. Кто-то позвонил по внутреннему телефону на кухню и заказал пиццу.
Это было что-то новое. Лу записал.
Бев разговаривала с мужем и услышала крик Эммы, они нашли ее внизу у лестницы.
- Вокруг толпились люди, - невнятно говорила Бев. - Кто-то вызвал "Скорую". Мы боялись трогать Эмму. Затем послышалась сирена. Я хотела ехать в больницу вместе с ней и Брайаном, но сначала решила взглянуть на Даррена и разбудить Элис, сказать ей, что произошло.
Я задержалась, чтобы захватить платье Эммы. Не знаю для чего, просто подумала, что оно может ей пригодиться. Я вышла в коридор. Встревожилась, так как свет не горел. Мы всегда оставляем в коридоре свет из-за Эммы. Она боится темноты. А Даррен нет, - едва заметно улыбнулась Бев. - Он никогда ничего не боялся. Мы оставляем свет в его комнате потому, что так удобнее нам самим. По ночам он довольно часто просыпается. Он любит общество. - Голос у Бев задрожал, и она поднесла руку к лицу. - Он не любит оставаться один.
- Знаю, как вам тяжело, миссис Макавой. - Но эта женщина была первой на месте преступления, это она обнаружила тело и трогала его. - Мне нужно знать, что вы увидели, когда вошли в комнату.
- Я увидела там малыша. - Бев стряхнула руку мужа, она теперь не выносила прикосновений. - Он лежал на полу, возле кроватки. Я подумала: "О боже, он попытался вылезти и упал". Он неподвижно лежал на голубом коврике, лица не было видно. Я подняла его, но он не просыпался. Я трясла его, кричала, но он не просыпался.
- Вы встретили кого-нибудь наверху, миссис Макавой?
- Нет. Там никого не было. Только малыш, мой малыш. Его забрали и не позволяют мне посмотреть на него. Брайан, во имя всего святого, почему мне его не возвращают?
- Миссис Макавой, - сказал Лу, вставая, - я сделаю все возможное, чтобы узнать, кто это сделал. Обещаю вам.
- Какое это имеет значение? - беззвучно заплакала Бев. - Какое это может иметь значение?
"Имеет, - подумал Лу, выходя в коридор. - Должно иметь".
Эмма пристально оглядела лейтенанта, и тому стало не по себе. Впервые ребенок заставил Кессельринга с тревогой осмотреть рубашку в поисках пятен.
- Я видела полицейских по телику, - сказала девочка, когда он представился. - Они стреляют в людей.
- Иногда, - ответил лейтенант, хватаясь за подвернувшуюся тему для разговора. - Тебе нравится смотреть телевизор?
- Да. Больше всего нам с Дарреном нравится "Маппет-шоу".
- А кто тебе нравится больше, Кермит или Большая Птица?
- Оскар, он такой грубый, - слабо улыбнулась Эмма.
Воспользовавшись удачей, Лу опустил боковую защитную сетку, и Эмма не возражала, когда он сел на край постели.
- Я давно не смотрел "Маппет-шоу". Оскар по-прежнему живет в мусорном баке?
- Да. И кричит на всех.
- Наверное, от крика иногда чувствуешь себя лучше. Ты знаешь, почему я здесь, Эмма? - Та молчала, лишь крепче прижала к груди старую плюшевую собаку. - Мне нужно поговорить с тобой о Даррене.
- Папа говорит, что он теперь ангел на небе.
- Так и есть.
- Нечестно, что он ушел. Даже не попрощался.
- Он не мог.
Эмма поняла. Ведь в глубине души она знала, что происходит, когда люди становятся ангелами.
- Папа сказал, его призвал бог, но я считаю это ошибкой. Богу следует отослать Даррена обратно.
Лу провел рукой по волосам девочки, тронутый ее упрямой логикой не меньше, чем горем матери.
- Да, это ужасная ошибка, но бог не может отослать его назад.
Эмма надула губы. Но девочка не капризничала, она бросала вызов:
- Бог может сделать все, если захочет. Лу неуверенно вступил на зыбкую почву:
- Не всегда. Частенько люди делают такое, что бог оказывается в затруднительном положении. Ты поможешь мне узнать, как произошла эта ошибка? Расскажи о той ночи, когда ты упала с лестницы.
- Я сломала руку, - сказала она, уставившись на Чарли.
- Знаю, мне очень жаль тебя. У меня есть сынишка, ему почти одиннадцать. Он сломал руку, пытаясь кататься на роликовых коньках по крыше.
На Эмму это произвело впечатление, и она заинтересованно взглянула на лейтенанта:
- Правда?
- Да. И еще разбил себе нос. Скатился с крыши прямо в кусты азалии.
- Как его зовут?
- Майкл.
Эмме захотелось встретиться с ним и спросить, каково падать с крыши. Это очень смелый поступок. Такой совершил бы и Даррен. И она снова прижала к себе Чарли.
- Даррену исполнилось бы в феврале три года.
- Знаю.
Лу взял девочку за руку.
- Я любила его больше всех на свете, - просто сказала она. - Он умер?
- Да, Эмма.
- И он не может вернуться, хотя произошла ошибка?
- Не может. Мне очень жаль.
Эмма должна была спросить его. Папа бы заплакал и, наверное, не сказал бы ей правду. А мужчина со светлыми глазами и тихим голосом плакать не будет.
- Виновата я? - с отчаянием спросила она.
- Почему?
- Я убежала. Не уберегла его, хотя обещала, что всегда буду заботиться о нем.
- От чего ты убежала?
- От чудовищ, - без колебаний ответила Эмма, вспомнив кошмарный сон. - Там были чудовища и твари с большими зубами.
- Где?
- Вокруг кровати. Они всегда прячутся в темноте и любят есть маленьких девочек.
- Понятно. - Лу достал записную книжку. - Кто тебе сказал?
- Моя мама. Она была до Бев. Бев говорит, что никаких чудовищ нет, но она просто их не видит.
- А ты их видела в ту ночь, когда упала?
- Они хотели помешать мне прийти к Даррену, когда тот заплакал.
- Даррен плакал?
- Я услышала плач. Иногда Даррен просыпается ночью, но опять засыпает, когда я поговорю с ним и приведу к нему Чарли.
- Кто такой Чарли?
- Мой пес. - Она протянула ему собаку.
- Очень симпатичный, - сказал Лу, потрепав пыльную голову. - Ты приводила Чарли к Даррену в ту ночь?
- Я собиралась. Взяла песика с собой, чтобы он отпугнул чудовищ. В коридоре было темно, и там они прятались.
Лу стиснул карандаш.
- Кто?
- Чудовища. Я слышала, как они шипели и скрежетали зубами. Даррен громко плакал. Я была нужна ему.
- Ты зашла в комнату?
Девочка покачала головой. Она увидела себя стоящей в темноте коридора среди шипения и клацанья.
- Я остановилась у двери, из-под нее пробивался свет. Чудовища схватили его.
- Ты видела их?
- В комнате Даррена было два чудовища.
- Ты видела их лица?
- У них не было лиц. Одно крепко сжимало Даррена, тот плакал, звал меня, а я убежала, оставив его с чудовищами. И они убили Даррена. Потому что я убежала.
- Нет. - Лу прижал девочку к себе, давая ей поплакать и гладя ее по голове. - Нет, ты ведь побежала за помощью, да, Эмма?
- Я хотела, чтобы пришел мой папа.
- Ты поступила совершенно правильно. Это были не чудовища, а плохие люди. Ты не могла их остановить.
- Я обещала, что буду заботиться о Даррене, никогда не допущу, чтобы с ним что-то случилось.
- Ты старалась выполнить свое обещание. Никто не винит тебя, детка.
"Неправда", - подумала Эмма. Она винит себя. И всегда будет винить.
Лу возвратился домой в полночь. Он провел долгие часы за столом, перечитывая каждую запись, изучая каждую крупицу информации. Он слишком долго был копом и знал, что главное в его работе - объективность. Но убийство Даррена Макавоя стало его личным делом. Он не мог забыть черно-белую фотографию мальчика, почти младенца. Эта картина запечатлелась у него в мозгу. Как и детская спальня. Бело-голубые стены, разбросанные, еще не упакованные игрушки, комбинезончик, аккуратно сложенный на кресле, под ним стоптанные шлепанцы.
И шприц, наполненный фенобарбиталом, в нескольких футах от кроватки.
Им не воспользовались, не смогли воткнуть малышу в вену, чтобы усыпить его. Собирались вынести его через окно? Должен ли был прозвенеть у Брайана Макавоя телефонный звонок с требованием денег за возвращение сына?
Теперь не будет никаких звонков, никакого выкупа.
Потирая уставшие глаза, Лу стал подниматься по лестнице. Любители. "Сапожники". Убийцы. Где, черт возьми, они теперь? Кто они такие?
Какое это имеет значение ?
Имеет. Лу сжал кулаки. Правосудие имеет значение.
Дверь в комнату Майкла была открыта. В слабом ночном свете Лу увидел полный разгром: валявшиеся игрушки, разбросанная по полу, на кровати скомканная одежда. Беззаботная неряшливость Майкла была для него загадкой. Они с Мардж отличались природной опрятностью и собранностью, а сын походил на смерч, носящийся повсюду, оставляющий за собой разгром и беспорядок.
В любой другой день Лу вздохнул бы и принялся обдумывать утреннее нравоучение, но сегодня у него лишь навернулись слезы благодарности. Его мальчик в безопасности. Обходя раскиданные вещи, Лу добрался до кровати, но, чтобы сесть, ему пришлось разгрести пробку на детской железной дороге. Майкл спал на животе, раскинув руки и сбив одеяло.
Минут десять Лу сидел, изучая ребенка, которого сделали они с Мардж. Темные густые волосы, унаследованные от матери, падали мальчику на лицо.
Загорелая кожа еще не утратила своей детской свежести, нос с горбинкой придавал характер лицу, которое без этого могло бы стать слишком красивым для юноши. Упругое тело, начинающее мужать, украшали синяки и царапины.
После шести лет и двух выкидышей им с Мардж удалось наконец создать новую жизнь. И какую! Майкл был умнее и красивее родителей.
Лу вспомнил лицо Брайана Макавоя. Боль, застывшее страдание, беспомощность.
Он провел рукой по щеке сына, и тот шевельнулся.
- Папа? - не открывая глаз, сонно спросил он.
- Да. Я хотел пожелать тебе спокойной ночи. Спи.
Зевнув, Майкл повернулся, и вагончики посыпались на пол.
- Я не хотел его ломать, - пробормотал он. Улыбнувшись, Лу прижал руку к глазам. Ему не хотелось выяснять, о чем говорил сын. Главное - он был с ними, живой, здоровый, и у него впереди была вся жизнь.
- Майкл, я люблю тебя.
Но сын уже крепко спал.
Глава 10
Ветер с Атлантики шелестел высокой травой, и Эмма вслушивалась в его таинственные песни. Сквозь эту музыку пробился тихий голос священника.
Он был высокий, краснолицый, а его белоснежные волосы Резко контрастировали с черной сутаной. Хотя голос священника обладал той же завораживающей ирландской певучестью, что и голос отца, Эмма почти не понимала слов. И не хотела понимать. Она предпочитала слушать песню травы и мычание стада, пасущегося на холме за кладбищем.
Даррен теперь имел свой участок земли в Ирландии, хотя ему больше не суждено покататься на тракторе и погонять ленивых пятнистых коров.
Место было очень красивое, с такой зеленой травой, что она казалась нарисованной. Эмма навсегда запомнила изумрудную траву, запах свежевскопанной земли, ласкающий лицо ветерок с моря, настолько влажный, что он вполне мог быть слезами.
Неподалеку стояла церковь - небольшая каменная постройка с белой колокольней и маленькими оконцами из цветного стекла. Сначала все зашли внутрь, чтобы помолиться, а потом сверкающий гробик вынесли на улицу. В церкви сильно пахло цветами и ладаном, горели свечи, хотя сквозь окошки разноцветными струйками лился солнечный свет.
Там были раскрашенные статуи людей в длинных одеждах и мужчины, истекающего кровью на кресте. Папа сказал, это Иисус, который будет заботиться о Даррене на небе, но Эмма решила, что такой печальный, усталый человек не сможет присматривать за Дарреном и играть с ним.
Бев ничего не говорила, она стояла неподвижно, с белым застывшим лицом. Стиви опять играл на гитаре, как и во время свадьбы, но на этот раз он был одет в черное, а мелодия звучала тихо и печально.
Эмме не понравилось в церкви, поэтому она обрадовалась, когда все вышли на улицу. Джонно и Пи Эм с красными от слез глазами несли гроб вместе с четырьмя другими мужчинами, которые оказались двоюродными братьями Эммы. Девочка недоумевала, зачем столько человек несут Даррена, который был совсем нетяжелым. Но спросить побоялась.
В качестве утешения Эмма посмотрела на коров, влажную ярко-зеленую траву и птиц над головой.
Даррену понравилась бы ферма. Как нечестно, что он не может стоять рядом с ней, готовый засмеяться, побежать наперегонки.
Он не должен быть в этом ящике, не должен быть ангелом, несмотря на крылья и музыку. Если бы Эмма была сильной и храброй, если бы выполнила свое обещание, с Дарреном ничего бы не произошло. Это она должна лежать в этом ящике, вдруг поняла Эмма, чувствуя, как по ее лицу побежали слезы. Она допустила, чтобы с Дарреном случилась беда. Она не защитила его от чудовищ.
Джонно взял рыдающую девочку на руки, стал покачивать, и это успокоило Эмму. Положив голову ему на плечо, она слушала, как Джонно говорил вместе со священником:
- Господь пастырь мой, я не пожелаю…
А вот она хотела. Хотела увидеть живого Даррена. Заморгав, чтобы снова не заплакать, Эмма попыталась смотреть на траву и услышала голос отца, хриплый от горя:
-…пройдя через долину теней смерти, я не испугаюсь зла… "Но зло тут! - захотела крикнуть Эмма. - И оно убило Даррена. И у зла не было лица".
Она взглянула на птицу, взмывшую в небо, проводила ее глазами и на вершине соседнего холма увидела человека. Он спокойно глядел на могилу, на их горе и молча фотографировал происходящее.
Он никогда не будет прежним.
Брайан медленно, но упорно напивался, прикладываясь к бутылке ирландского виски. Ничто не будет прежним. Но алкоголь не облегчал боль, она лишь уходила вглубь.
Он даже не мог утешить Бев. Видит бог, он пытался, хотел утешить ее, хотел, чтобы она утешила его. Но Бев превратилась в бледную молчаливую женщину, стоявшую рядом с ним, когда их ребенка опускали в могилу. Она полностью ушла в себя, отгородилась от внешнего мира, и ничто больше ее не трогало.