Снова пожатие плечами.
– Она занимается фехтованием с двенадцати лет – естественно, она хорошо фехтует.
Естественно. Шарлотта всё делала хорошо. Кроме как быть дружелюбной.
– Графу она бы, видимо, понравилась, – сказала я. – Я, очевидно, пришлась ему не по душе.
Гидеон засмеялся.
– Ты ещё можешь изменить его впечатление о себе. Он хочет получше тебя узнать прежде всего для того, чтобы проверить, а не верны ли всё же предсказания по поводу тебя.
– Насчёт магии Ворона? – Всегда, когда об этом заходила речь, я начинала чувствовать себя неуютно. – Может быть, в предсказаниях сказано, что под этим имеется ввиду?
Гидеон помедлил секунду, а затем негромко сказал:
– …Ворон, в рубиновых волнах взмахивая крылами, слышит пение мёртвых между мирами. Он не знает сомнений и не ведает мук. Ширится мощь воплощений - и замыкается круг. – Он откашлялся. – У тебя мурашки по коже.
– Это и звучит довольно жутко. Про пение мёртвых особенно. – Я поёжилась. – А продолжение есть?
– Нет. Это более или менее всё. Ты должна согласиться, что к тебе это не особенно подходит, верно?
Да, тут он был прав.
– А о тебе тоже есть что-то в предсказаниях?
– Естественно, – ответил Гидеон. – О каждом из путешественников. Я – Лев с алмазной гривой, при виде которого солнце… – на какой-то момент он вроде бы смутился, но потом продолжил, улыбаясь: – Бла-бла-бла. О, а твоя прапрапрабабушка, упрямая леди Тилни, является – вполне подходяще – лисой, нефритовой лисой, прячущейся под липой.
– Из этих предсказаний можно вообще что-нибудь понять?
– Вполне – просто там много символики. Всё это вопрос интерпретации. – Он посмотрел на часы. – У нас ещё есть время. Я за то, чтобы мы продолжили урок танцев.
– Н-да, – сказала я. – Мне, видимо, надо было брать уроки фортепьяно, вместо того чтобы ходить с Лесли на хип-хоп. Но я очень хорошо пою. В прошлом году на вечеринке у Синтии я с большим отрывом победила в караоке. С моей личной, особой интерпретацией песни "Somewhere over the rainbow". И это при том, что я была в дурацком костюме автобусной остановки.
– Ах да. Если тебя спросят, ты просто скажешь, что у тебя всегда перехватывает горло, если тебе надо петь на людях.
– Это я могу сказать, а про подвёрнутую ногу нет?
– Вот наушники. Повторим ещё раз. – Он склонился передо мной в поклоне.
– Что мне делать, если меня пригласит кто-нибудь другой, а не ты? – я присела в книксене – тьфу, в реверансе.
– Делай всё точно так же, – сказал Гидеон и взял меня за руку. – Но в XVIII веке в этом отношении было очень формально. Никто не приглашал танцевать постороннюю девушку, не будучи официально ей представленным.
– Разве что она сделает какие-нибудь неприличные движения веером. – Танцевальные па постепенно входили в мою плоть и кровь. – Как только я наклоняла веер хоть на сантиметр, у Джордано был нервный приступ, а Шарлотта качала головой как китайский болванчик.
– Она просто хочет тебе помочь, – сказал Гидеон.
– Да, конечно. А Земля плоская, – фыркнула я, хотя во время менуэта это было наверняка запрещено.
– Можно подумать, что вы друг друга недолюбливаете. – Мы повернулись вместе со своими воображаемыми партнёрами.
Ах? Значит, можно подумать?
– Я думаю, что кроме тёти Гленды, леди Аристы и наших учителей нет никого, кому бы она нравилась.
– Я так не думаю, – сказал Гидеон.
– О – конечно, я забыла ещё Джордано и тебя. Упс, сейчас я закатила глаза, это наверняка запрещено в XVIII веке.
– Может быть такое, что ты относишься к Шарлотте с некоторой ревностью?
Я рассмеялась.
– Поверь мне, если бы ты знал её так хорошо, как я, тебе бы и в голову не пришло задавать такой глупый вопрос!
– Я знаю её, собственно говоря, очень хорошо, – тихо ответил Гидеон и снова взял меня за руку.
– "Да, но только с её шоколадной стороны", – хотела возразить я, но тут до меня дошёл смысл его слов, и меня действительно захлестнула ужасная ревность к Шарлотте. – Так насколько хорошо вы знаете друг друга… в деталях? – Я отняла у Гидеона руку и протянула её несуществующему соседу.
– Ну да, я бы сказал, настолько хорошо, насколько люди друг друга знают, проведя много времени вместе. – Проходя мимо меня, он коварно улыбнулся. – И у нас у обоих было не особенно много времени на другие… кхм… дружеские отношения.
– Понимаю. Тогда приходится довольствоваться тем, что есть. – Я не могла больше выдержать ни секунды. – Ну и как Шарлотта целуется?
Гидеон схватил мою руку, висевшую в воздухе по крайней мере на двадцать сантиметров выше.
– Я нахожу, что в вопросах культурной беседы Вы делаете грандиозные успехи – и тем не менее: о таких вещах джентльмены не говорят.
– Да, эту отговорку я бы приняла, если бы ты был джентльменом.
– Если я Вам когда-нибудь дал повод считать моё поведение неджентльменским…
– Ах, замолчи! Что бы ни было между тобой и Шарлоттой – меня это не интересует. Но я считаю довольно наглым, что ты одновременно… обжимаешься со мной.
– Обжимаюсь? Какое некрасивое слово. Я был бы Вам очень признателен, если бы Вы объяснили мне причину Вашего неудовольствия и одновременно вспомнили бы о Ваших локтях. В этой фигуре они должны быть опущены вниз.
– Это не смешно, – фыркнула я. – Я бы не позволила тебе целовать меня, знай я, что ты и Шарлотта… – Ах, Моцарт закончился, и опять вступил "Линкин парк". Отлично, это лучше подходило к моему настроению.
– Я и Шарлотта – что?
– Больше, чем друзья.
– Кто это сказал?
– Ты сам?
– Нет, ничего подобного.
– Ага. То есть вы – вы никогда – скажем так – не целовались? – Я не стала делать книксен, а вместо этого сверкнула на него глазами.
– Этого я тоже не говорил. – Он поклонился и вытащил iPod из моего кармана. – Давай ещё раз, тебе нужно поупражнять движения рук. В остальном просто отлично.
– Зато твоя культурная беседа оставляет желать много лучшего, – сказала я. – Так у тебя есть что-то с Шарлоттой или нет?
– Я думал, тебя не интересует, что у меня с Шарлоттой.
Я по прежнему сверкала на него глазами.
– Да, верно.
– Тогда хорошо. – Гидеон вернул мне iPod.
Из наушников зазвучала "Аллилуйя" в исполнении Бон Джови.
– Это не то, – сказала я.
– Нет, нет, – ответил Гидеон и улыбнулся. – Я подумал, что тебе надо поставить что-нибудь успокаивающее.
– Ты… ты вообще… ты такой…
– Да?
– Тошнилово?
Он приблизился ещё на шаг, так что расстояние между нами сократилось примерно до одного сантиметра.
– Видишь, в этом и состоит отличие между тобой и Шарлоттой – она бы такого никогда не сказала.
Мне вдруг стало трудно дышать.
– Возможно, потому, что ты не даёшь ей повода.
– Нет, не поэтому. Я думаю, что просто у неё лучше манеры.
– Да, и крепче нервы, – сказала я. По какой-то причине я не могла отвести взгляда от его губ. – На тот случай, если ты опять захочешь попытаться – если мы ещё когда-нибудь зависнем в исповедальне и нам будет нечего делать, то второй раз я уже не дам себя… захватить врасплох!
– Ты имеешь ввиду – второй раз ты мне не позволишь тебя целовать?
– Именно, – прошептала я, будучи не в состоянии пошевелиться.
– Жаль, – сказал Гидеон, причём его рот оказался так близко, что я чувствовала на губах его дыхание. Мне было ясно, что я веду себя не так, как если бы я говорила всерьёз. Всерьёз это и не было. Чудом было уже то, что я не обвила руками его шею. Момент, когда ещё можно было отвернуться или оттолкнуть его от себя, я давно упустила.
Очевидно, Гидеон смотрел на это точно так же. Его рука начала гладить мои волосы, а затем я наконец ощутила мягкое прикосновение его губ.
"There's a blaze of light in every word", пел мне в ухо Бон Джови. Я эту чёртову песню любила всегда, она была одной из тех, которые я могла слушать пятнадцать раз подряд, но теперь она, наверное, навсегда будет связана для меня с Гидеоном.
Аллилуйя.
6
На этот раз нам не помешало ни перемещение во времени, ни наглый водосточный призрак. Пока играла "Аллилуйя", поцелуй был нежным и осторожным, но затем Гидеон погрузил в мои волосы пальцы и крепко прижал меня к себе. Поцелуй перестал быть нежным, а моя собственная реакция меня удивила. Моё тело внезапно стало мягким и лёгким, и а руки сами по себе обвили шею Гидеона. Я не знаю как, но в какой-то момент мы, не прекращая целоваться, оказались на софе и целовались там довольно долго – пока Гидеон вдруг не выпрямился и не посмотрел на часы.
– Действительно жаль, что мне нельзя тебя целовать, – сказал он севшим голосом. Его зрачки расширились, а щёки покраснели.
Я спросила себя, какой у меня сейчас вид. Поскольку я временно превратилась в пудинг, я была не в состоянии подняться из своего положения полулёжа. А ещё я поняла, что совершенно не представляю себе, сколько времени прошло после "Аллилуйи". Десять минут? Полчаса? Всё было возможно.
Гидеон посмотрел на меня, и я увидела в его взгляде какую-то растерянность.
– Нужно собрать наши вещи, – сказал он в конце концов. – И тебе надо срочно что-то сделать со своими волосами – они выглядят так, как будто какой-то идиот рылся в них обеими руками, а затем бросил тебя на софу… Тот, кто сейчас нас встретит, догадается в два счёта… О Боже, не смотри на меня так.
– Как?
– Как будто ты не можешь пошевелиться.
– Но это так и есть, – сказала я серьёзно. – Я пудинг. Ты превратил меня в пудинг.
Лицо Гидеона осветила короткая улыбка, затем он вскочил на ноги и начал запихивать мои учебники в сумку.
– Давай, маленький пудинг, вставай. У тебя есть расчёска или щётка?
– Где-то там внутри, – сказала я слабым голосом.
Гидеон поднял вверх футляр для очков Леслиной мамы.
– Здесь внутри?
– Нет! – вскричала я, и от испуга моё пудинговое существование закончилось. Я вскочила, выхватила из рук Гидеона футляр с японским ножом и бросила его назад в сумку. Если Гидеон и удивился, то не подал виду. Он поставил стул назад к стенке и снова поглядел на часы, а я стала расчёсывать волосы.
– Сколько у нас ещё времени?
– Две минуты, – ответил Гидеон и подобрал с пола iPod. Не представляю, как он там оказался. Или когда.
Я лихорадочно причёсывалась.
Гидеон посмотрел на меня серьёзным взглядом.
– Гвендолин?
– А? – Я опустила щётку и ответила на его взгляд так спокойно, как только могла. О Боже! Он был так невероятно хорош собой, что какая-то часть моего тела снова захотела превратиться в пудинг.
– А ты…
– Что?
– Ах ничего.
В моем животе закрутился знакомый коловорот.
– Я думаю, сейчас начнётся, – сказала я.
– Схвати покрепче сумку, её ни в коем случае нельзя потерять. И пройди немного вперёд, иначе ты приземлишься на стол.
Пройти я не успела, потому что перед глазами всё расплылось. Через долю секунды я мягко приземлилась прямо перед носом у мистера Марли, за спиной которого маячила наглая морда Хемериуса.
– Ну наконец-то, – сказал он. – Я уже четверть часа вынужден слушать, как этот рыжий разговаривает сам с собой.
– Вы в порядке, мисс? – пролепетал мистер Марли, отступая на шаг.
– Разумеется, – ответил Гидеон. Он приземлился прямо за мной и бросил на меня испытывающий взгляд. Когда в ответ я улыбнулась, он быстро отвёл глаза.
Мистер Марли откашлялся.
– Мне поручено передать, что вас ожидают в Драконьем зале, сэр. Прибыл минис… номер седьмой, он желает поговорить с вами. Если вы позволите, я отведу мисс к её автомобилю.
– У мисс нет никакого автомобиля, – отреагировал Хемериус. – У неё даже прав нет, болван.
– Это не нужно, я беру её с собой наверх. – Гидеон взял в руки чёрную повязку.
– Это действительно необходимо?
– Да, необходимо. – Гидеон завязал мне повязку на затылке. При этом он стянул мне пару волос, было больно, но я не хотела жаловаться и поэтому ограничилась тем, что закусила губу. – Раз ты не знаешь местонахождение хронографа, ты не сможешь его выдать, и никто не сумеет подстеречь нас, если мы когда.либо перенесёмся в это помещение.
– Но подвал принадлежит Стражам, а входы и выходы постоянно охраняются, – возразила я.
– Во-первых, в подвале есть и другие пути, а не только те, что ведут из нашего здания в Темпле. Во-вторых, нельзя исключить, что кто-то из своих может быть заинтересован в неожиданной встрече.
– Не доверяй никому. Даже своим собственным чувствам, – пробормотала я. Какие тут все, однако, недоверчивые.
Гидеон положил руку мне на талию и повёл меня вперёд.
– Вот именно.
Я услышала, как мистер Марли сказал "до свиданья", после чего дверь захлопнулась. Мне сейчас хотелось поговорить о многом, но я не знала, с чего начать.
– Интуиция подсказывает мне, что вы опять обнимались, – заметил Хемериус. – Интуиция и острый глаз.
– Чушь, – ответила я и услышала, как Хемериус захихикал.
– Поверь мне, я болтаюсь на земле с одиннадцатого века и знаю, как выглядит девушка, возвращающаяся с сеновала.
– С сеновала! – возмущённо повторила я.
– Ты говоришь со мной? – спросил Гидеон.
– С кем же ещё? – ответила я. – А который, собственно, час? Кстати, о сене. Я зверски проголодалась.
– Ровно полвосьмого. – Гидеон внезапно отпустил меня. Раздалось электронное пипиканье, а затем я врезалась плечом в стену.
– Эй!
Хемериус снова разразился смехом.
– Это называется настоящий кавалер!
– Извини. Этот дерьмовый мобильник здесь внизу не ловит сеть. Сорок три звонка во время нашего отсутствия, ну вообще! Это может быть только… о Боже, моя мать! – Гидеон тяжело вздохнул. – Она оставила одиннадцать сообщений на мейлбоксе.
Я продвигалась вдоль стены на ощупь.
– Ты или снимешь с меня дурацкую повязку, или поведёшь меня!
– Ладно, хорошо. – Это была снова его рука.
– Я уж не знаю, что и думать о типах, которые завязывают глаза своим подружкам, чтобы спокойно проверить входящие звонки, – заметил Хемериус.
Я тоже не знала.
– Что-то случилось?
Снова тяжёлый вздох.
– Надо полагать. Обычно мы редко звоним друг другу. Всё ещё нет сети.
– Осторожно, ступенька, – предупредил Хемериус.
– Наверное, кто-нибудь заболел, – предположила я. – Или ты забыл что-нибудь важное. Моя мама мне тоже недавно оставила штук …дцать сообщений на мейлбоксе – напоминала, чтобы я поздравила дядю Гарри с днём рождения. Фу.
Если бы Хемериус сейчас не предупредил меня, я бы точно въехала животом в набалдашник перил. Гидеон этого даже не заметил. Я спускалась по винтовой лестнице буквально на ощупь.
– Нет, это вряд ли. Я никогда не забываю дней рождения. – Его голос звучал озабоченно. – Наверное, что-то с Рафаэлем.
– Твоим младшим братом?
– Он всё время что-то затевает. Ездит в машине без прав, ныряет с утёсов и карабкается по скалам без страховки. Не знаю, кому или что он хочет доказать. В прошлом году он пострадал при полёте на параплане и провалялся три месяца в больнице с черепно-мозговой травмой. Можно было надеяться, что он сделает какие-то выводы, но нет, ко дню рождения он получает от мсье в подарок моторную лодку. Потому что, конечно же, этот идиот читает его желания по глазам. – Когда мы оказались наверху, Гидеон ускорил шаг, и я несколько раз споткнулась. – Ах, наконец! Тут есть сеть. – Видимо, он начал на ходу прослушивать сообщения из мейлбокса. К сожалению, я ничего не могла разобрать.
– Вот дерьмо! – это всё, что я услышала, причём несколько раз. Он снова отпустил меня, и я слепо двинулась вперёд.
– Если ты не хочешь врезаться в стену, то поверни сейчас налево, – сообщил Хемериус. – О, он вроде вспомнил, что у тебя нету встроенного радара.
– Окей… – пробормотал Гидеон. Его рука коротко коснулась моего лица и затылка. – Гвендолин, извини. – В его голосе звучало беспокойство, но я сильно подозревала, что оно относится не ко мне. – Ты найдёшь одна путь назад? – Он развязал платок, и я зажмурилась от света. Мы стояли перед ателье мадам Россини.
Гидеон легко погладил меня по щеке и криво улыбнулся.
– Ты ведь найдёшь дорогу, да? Машина тебя ждёт. Завтра увидимся.
И прежде чем я успела ответить, он развернулся и ушёл.
– И вот его уж нет, – прокомментировал Хемериус. – Не очень изысканные манеры, надо сказать.
– Так что случилось? – крикнула я вдогонку Гидеону.
– Мой брат сбежал из дома, – ответил он, не оборачиваясь и не замедляя шаг. – И угадай с трёх раз, куда он направляется. – И он исчез за следующим углом раньше, чем я успела угадать хоть раз.
– Ну, наверняка не на Фиджи, – пробормотала я.
– Я думаю, лучше бы ты с ним в сено не ходила, – заявил Хемериус. – Теперь он думает, что ты лёгкая добыча, и больше не прилагает никаких усилий.
– Прекрати, Хемериус. Твоя болтовня про сено меня нервирует. Мы просто немного поцеловались.
– Тогда нет причин превращаться в помидор, дружочек!
Я приложила ладони к горящим щекам и разозлилась.
– Пойдём, я голодная. Сегодня у меня по крайней мере есть шанс поучаствовать в ужине. И, может быть, нам удастся по дороге бросить взгляд на таинственных мужчин из Ближнего Круга.
– Только не это! Я слушал их всё утро, – сказал Хемериус.
– О, хорошо! Рассказывай!
– Ску-ко-ти-ща! Я думал, они будут пить кровь из черепов и рисовать на руках таинственные руны. Но не-е-ет, они только и делали, что говорили, все такие в костюмах и галстуках.
– А о чём конкретно?
– Сейчас посмотрим, смогу ли я подытожить. – Он откашлялся. – В основном речь шла о том, можно ли нарушить золотые правила, чтобы перехитрить Чёрный Турмалин и Сапфир. Супер идея, сказали одни; не-е-е, ни в коем случае – это уже другие; потом опять первые: а вот и можно, иначе ничего не получится со спасением мира, а вы трусы; на что вторые: не-е-е, это зло, кроме того, опасно для континуума и морали; тогда первые: да, но какая разница, если будет спасён мир; потом высокопарная болтовня с обеих сторон – по-моему, тут я заснул. В конце концов они все сошлись на том, что Алмаз, к сожалению, склонен к самовольным действиям, а Рубин кажется совершенной простофилей и не годится для миссий "Операция Опал" и "Операция Жадеит" по причине своей простоты. Улавливаешь?
– Кхм…
– Я, разумеется, кинулся тебя защищать, но они меня не слушали, – продолжал Хемериус. – Потом они заговорили о том, что тебя надо держать подальше от любой информации. Что ты в своём невежестве и наивности, обусловленной недостатком воспитания, подвергаешь риску свою же безопасность и являешься воплощением болтливости. Во всяком случае, они собираются не упускать из виду твою подругу Лесли.
– Вот дерьмо.