Раньше я думала, что он влюблен в мисс Гилмор. О, как бы мне хотелось, чтобы это было так и чтобы они уехали куда-нибудь вместе!
Тогда все было бы совсем по-другому.
Если бы мисс Брэй не готовилась к рождению ребенка, я бы уехала к ней. Но я никогда не смогла бы объяснить ей, что чувствую. Лучше было ничего не предпринимать и продолжать эту игру в кошки-мышки, которую затеял мистер Фезерстоун. Мне все время приходит в голову это сравнение. Что делает кошка, поймав мышь? Играет с ней, притворяется, что отпускает ее, и ловит снова, прежде чем та успеет сбежать, пробует ее на зуб, мучает… и в конце концов убивает.
Кажется, я скоро доведу себя до безумия.
Иногда я просыпаюсь ночью от ужаса, когда мне вдруг начинает казаться, что он находится в доме. Однажды я даже встала с кровати и выглянула в коридор, как будто в самом деле ожидала увидеть его там. Иногда я подхожу к окну, которое выходит не на улицу, а во двор, за которым начинаются поля и лес, и ищу глазами притаившуюся фигуру.
А потом я смеюсь над собой. "Глупые фантазии. Разыгравшееся воображение", – говорю я себе.
Но эти мысли порождает страх, поселившийся в моем сердце. Почему я все время думаю о нем? Это похоже на предчувствие, предостережение.
"Когда они вернутся, все наладится", – твержу я себе.
Осталась всего неделя.
3 мая
Сегодня вспомнила про дневник. Сначала я не могла найти его и страшно испугалась, что потеряла его. Я начала вспоминать, что записывала в нем и что подумает мачеха, если он попадет к ней в руки. Я была уверена, что писала о ней что-то нелестное.
Наверное, нужно быть поосторожнее с тем, что пишешь, но какой смысл вести дневник, если ты не можешь записывать в нем то, что чувствуешь? Радости моей не было предела, когда дневник нашелся. Он все же был там, куда я его спрятала, в самой глубине комода, за перчатками и платками. Это надежное место, здесь его никто не найдет.
Они давно вернулись. Я встречала их и первым делом незаметно, но внимательно осмотрела отца. Он выглядел счастливым. Мисс Гилмор (нужно приучить себя называть ее мачехой) вся светилась. Она была в новом наряде, очень красивом. "Европейский", – говорили на кухне. "По французской моде". Хотя во Франции они, конечно же, не были.
Я начинаю думать, что, может быть, ошибалась в мачехе. Все вокруг твердят, какая они чудесная пара и как они рады, что папа "снова обрел счастье". Все соглашаются, что он вдовствовал слишком долго и что никто не может горевать вечно.
Все эти шаблонные фразы повторяются снова и снова. Как легко они слетают с языка! Человек, который их произносит, верит, что говорит что-то "правильное".
Мачеха взялась менять обстановку в доме. В некоторых комнатах уже стоит новая мебель. Со слугами она мало общается, и за это ее любят, хотя среди прислуги есть и такие, которые думают, что неправильно того, кто сам был почти слугой, выставлять хозяйкой.
Впрочем, об этом постепенно забывают, и мачеха явно счастлива в своем новом положении.
Было решено, что я прекрасно обойдусь без новой гувернантки, но мачеха предложила, чтобы я под ее наблюдением каждый день прочитывала определенное количество страниц. Отец, слушая ее, одобрительно кивал головой. Я должна признать, что моими делами он так не интересовался со времени смерти матери.
Наблюдение за моим чтением с каждым днем ослабевает, и, думаю, скоро вовсе прекратится. Я этому рада.
У нас вышел небольшой спор о том, как я должна ее называть. Пару раз я, забывшись, назвала ее мисс Гилмор. Это ей не понравилось. Отцу тоже.
Удивительно, что человек может долго жить с кем-то под одной крышей и в разговоре обходиться без обращения… А со мной было именно так. Однажды, когда мы выходили из столовой, она обняла меня за талию и тихим, вкрадчивым голоском, который она время от времени пускает в ход, произнесла:
– Будет чудесно, если вы станете называть меня матерью… или мамой… или как-нибудь так.
– Я не могу, – вырвалось у меня.
– Почему? – Голос ее приобрел железные нотки. Я заметила, что отец побледнел, как от боли.
– Я слишком хорошо помню мать, – неуверенно произнесла я. – Никто не сможет…
Отец как будто хотел вмешаться в разговор, но она сказала, теперь уже ласковым тоном:
– Конечно… Конечно… – Слегка вздохнув, она мило улыбнулась. – Тогда, может быть, просто мачеха? Так вы сможете меня называть?
– Да, наверное, – ответила я.
Итак, я должна называть ее мачехой.
Но я знаю, что еще долго не буду называть ее никак.
1 июня
Мистер Фезерстоун все еще не уехал. Он подстерегает меня, как раньше, и я по-прежнему стараюсь по возможности избегать встреч с ним. Я решила больше не изображать деликатность, и между нами иногда случаются настоящие словесные битвы, которые мне, признаться, даются куда как проще, чем вся искусственная вежливость.
Когда он спросил:
– Вы надеялись от меня скрыться?
Я ответила:
– Да.
– Почему? – осведомился он.
– Потому что хочу быть одна.
– Столкновение желаний. А я хочу быть с вами.
– Не знаю, зачем это вам.
– Вы прекрасны. Вы разжигаете во мне огонь. А как вы находите меня?
– Вы во мне огонь не разжигаете и прекрасным не кажетесь.
– Я сам напросился, верно?
– Вообще-то, да.
– Вы удивительно прямолинейное создание!
– Надеюсь.
– И очень правдивое.
– Пытаюсь быть.
– Суровое.
– Нет, с этим я не согласна.
– Вы все время стараетесь меня уязвить побольнее.
– Вы сами напрашиваетесь.
– А что остается юноше, страдающему от безответной любви?
– Можно поискать удачи в другом месте.
– Но где еще я найду такую красоту и такой ум?
– Да почти где угодно на земле, – бросила я.
– Вы ошибаетесь. Они есть здесь… Только здесь… И мое сердце останется здесь.
Теперь уже я могла посмеяться над мистером Фезерстоуном. Страх перед ним почти прошел. После возвращения отца и его жены все как будто начало налаживаться. Преследование меня стало не таким навязчивым. Теперь я иногда могу покататься верхом, ни разу его не увидев.
Иногда я задумываюсь о будущем. Мне семнадцать. Мачеха говорит, нам нужно больше выходить в свет.
– Не забывай, – сказала она как-то моему отцу, – у тебя взрослая дочь, которой скоро выходить замуж.
– Я почти не вспоминал о своих отцовских обязанностях, пока ты не взялась за меня, дорогая.
– Мы должны подумать об Анне Алисе, – продолжила она. – Я приглашу людей.
Сегодня вечером к нам на ужин приходил Десмонд Фезерстоун. Я ждала этого с ужасом. Я ненавижу, когда он бывает у нас. Когда я думаю об этом, меня охватывает странный страх, хотя я никак не могу понять его причину. Чем он может мне навредить? У меня даже появилась идея сослаться на головную боль и не выйти к ужину, но я посчитала, что такая уловка слишком очевидна. Да и потом, в присутствии остальных ничего дурного не случится.
Я была права. Когда он взглянул на меня через стол, я поняла, что теперь все будет по-другому. Он вел себя очень сдержанно, был ко мне снисходителен… как взрослый человек может быть снисходителен к кому-то намного младше. Старательно называл меня мисс Анна Алиса и произносил мое имя так, будто считал меня недавней школьницей. Я не могла поверить, что это тот самый человек, который уверял меня, что я молодая женщина, предмет его страсти. Теперь мне не составило труда убедить себя в том, что до этого была всего лишь игра.
Я почувствовала, что это как-то связано с моей мачехой, и неожиданный поворот судьбы дал мне возможность убедиться в этом.
После ужина, когда все отправились в гостиную, я сказала, что пойду к себе ложиться спать. Я нередко так поступала, потому что, поужинав, они пили портвейн и часто засиживались допоздна. Хоть я и сидела за столом на правах взрослого человека, эта часть считалась несколько неподходящей для моих лет.
Я была рада возможности уйти, поэтому, поднявшись к себе, решила сделать запись в дневнике и обдумать странное поведение Десмонда Фезерстоуна и то, каким разным он бывает. Взявшись за перо, я услышала звук, цокот лошадиных подков, доносившийся из конюшни. Я подошла к окну и выглянула. Из конюшни выехал Десмонд Фезерстоун. Я быстро отодвинулась от окна, не желая быть замеченной.
Потом я услышала голос и узнала мачеху.
Говорила она довольно громко, и голос ее звучал вполне различимо.
– Это нужно прекратить, – произнесла она.
Последовало:
– Ерунда… Это просто игра.
– С меня довольно. Ты должен вернуться.
– Говорю тебе, это игра. Она всего лишь ребенок.
– Она умнее, чем ты думаешь. В любом случае это должно прекратиться.
– Ревнуешь?
– Ты бы лучше не забывал, что…
Голоса стихли. Я быстро повернулась к окну. Он уезжал на лошади, а мачеха смотрела ему вслед. Он повернулся, помахал ей, и она помахала в ответ.
Что это означает? Я понимала, что они говорили обо мне. Так, значит, ей было известно о его попытках флиртовать со мной, и она их не одобряла. Она хотела, чтобы они прекратились.
Судя по голосу, она была в ярости.
Я обрадовалась.
Но мне кажется очень странным, что она принимает это так близко к сердцу.
Закончив писать, я спрячу дневник подальше. Я рада, что завела его. Оглядываться назад и вспоминать так интересно.
5 июня
Сегодня я взялась за дневник, потому что произошло нечто поразительное. Десмонд Фезерстоун уехал. Это так странно. Он даже не попрощался. Просто исчез.
После того вчера, когда я подслушала его разговор с мачехой, я видела его лишь однажды, и он показался мне каким-то подавленным. Думаю, он все-таки прислушался к ее предупреждению.
В последнее время я все чаще думаю, что ошиблась в ней. Мне она не нравилась без какой бы то ни было причины. Но нельзя кого-то любить или не любить просто так. Теперь, вспоминая прошлое, я спрашиваю себя: я невзлюбила Лоис Гилмор только потому, что она была не мисс Брэй, к которой я так привыкла? Иногда людей одолевают подобные лишенные логики мысли.
Она всегда была добра со мной. Она из себя выходила, стараясь навести мосты, и сейчас, кажется, в самом деле озабочена тем, чтобы подыскать мне в мужья порядочного молодого человека. Отец счастлив в браке, и я полагаю, у него есть на то причины.
Несколько дней назад ему сделалось плохо. Я об этом узнала только днем, потому что мы вообще редко встречаемся. Иногда он не выходит к завтраку, но мы завтракаем в разное время и всегда сами накладываем себе еду из кастрюль, стоящих на буфете, так что, если кто-то отсутствует, это легко не заметить.
Но за обедом мачеха сказала, что он с утра не вставал. Она настояла, чтобы он лежал, потому что ему немного нездоровилось. "Не о чем беспокоиться, – сказала она. – Он уже не так молод, как ему хотелось бы".
Она заботливо выхаживала его. Когда я днем сходила к нему, он сидел на кровати с довольным видом. Думаю, он радовался тому, что мачеха суетится вокруг него, то спрашивает, не дует ли ему из окна, то порывается накинуть на него халат.
– Дорогая, ты меня разбалуешь.
– Ничего. Тебя невозможно разбаловать.
– Но ты так носишься со мной, Лоис.
– Конечно, я же о тебе беспокоюсь.
Я наблюдала за ними. Он выглядел таким счастливым… Она тоже.
Да, наверное, я в ней ошиблась.
Я попытаюсь ее полюбить. Я дала себе слово. Глупо было не принимать ее только потому, что я была расстроена расставанием с мисс Брэй… И тем, что она заняла место моей матери.
Нужно рассуждать здраво. Она сделала отца счастливым, и все говорят, как ему повезло с новой женой.
2 сентября
Мне очень стыдно оттого, что я так долго не бралась за дневник. Я действительно забыла про него. А не так давно мне понадобились серые перчатки, подходящие к моему новому платью. Я знала, что у меня есть такие, но не могла их найти, пока они не обнаружились в глубине комода, и вот, пытаясь их вытащить из ящика, я и наткнулась на дневник. Мне стало так стыдно. После всех обещаний себе писать в нем более-менее регулярно, я попросту забыла про него. Но мне кажется, что у тех, кто ведет дневник, такое случается довольно часто. Сначала они полны решимости, как было со мной, а потом забывают.
Но сейчас хорошее время, чтобы снова начать писать. Я перечитала свои предыдущие записи. Словно заново пережила все, что происходило со мною. И удивилась наивности некоторых своих суждений.
Под началом мачехи я зажила довольно мирной жизнью. Я очень старалась полюбить ее, но у меня не получилось, как я ни убеждала себя, что с моей стороны это несправедливо. Она так добра к отцу. Так заботлива с ним, когда у него случаются приступы. Это было уже трижды, и все три раза она не допускала к нему никого, сама за ним ухаживала. Он говорит, что она делает из мухи слона и что он не так уж болен.
Я слышала, как слуги загадочно перешептываются о мужчинах, которые женятся на женщинах намного моложе себя. "Для них это слишком. Они не выдерживают".
Мачеха настояла на том, чтобы он показался врачу. Доктор Браунлесс не смог найти ничего серьезного и просто посоветовал вести более размеренную жизнь. Отец прислушался к совету и перестал ездить в Грэйт Стэнтон каждый день, как прежде. Мачеха не особенно интересуется нашей мастерской, хотя изготовление географических карт очень доходное и уважаемое во всей стране дело. В Грэйт Стэнтон приезжает много людей, занимающихся картографией, чтобы встретиться с отцом и его управляющим. Они часто бывают у нас дома, и мачеха как хозяйка показала себя с наилучшей стороны.
Я слышала, как отец говорил ей: "Тот день, когда ты приехала учить Анну Алису, – самый счастливый в моей жизни".
А она горячо ответила: "В моей тоже". В общем, все довольны, и я не сомневаюсь, что отец только рад оставаться дома почаще, чтобы больше времени проводить с мачехой. К счастью, в мастерской есть толковый управляющий, который может вести дела сам.
Летом мы съездили в Бат. Мачеха посчитала, что лечение водами будет полезно отцу, а он сказал, что ради нее готов попробовать.
Мачеха намекнула, что там среди отдыхающих может сыскаться жених для меня. Но мне показалось крайне маловероятным, что я смогу найти кого-нибудь среди старых подагриков, в основном сопровождаемых любящими посплетничать женушками, а блестящие юные джентльмены, батские щеголи, вряд ли обратят внимание на меня. Я не раз слышала, как они во всеуслышание заявляли, что находят Бат чертовски скучным местом и готовы сию же минуту без промедления покинуть его и присоединиться к его королевскому высочеству. Там было немало охотников за богатыми невестами, которые рассматривали молодых женщин через монокли и несомненно сопоставляли их красоту с приписываемыми им состояниями. Были там и жеманные юные девицы, и не слишком юные одинокие дамы, очевидно, подыскивавшие себе мужей.
В Бате очень скоро мне захотелось домой, к лугам, полям и свободе. Я страдала от солнца, которое все как будто были обязаны терпеть, и чувствовала себя ужасно глупо в жакете, юбке и шляпке, которая совершенно мне не нравилась.
Как же долго тянулись те дни! Пить воду, принимать ванны, ходить в аббатство на службы, слушать концерты и время от времени посещать балы в Ассамблеях – вот и все, чем там можно было заниматься.
Мачеха вписалась в эту жизнь идеально. Многие считали ее очаровательной. Я заметила, что немало щеголей пожирали ее глазами. Однако, хоть она это замечала, и мне показалось, что я заметила в ней тайное удовлетворение, от отца она не отходила.
Похоже, ее интересовало исключительно мое продвижение. Но иногда у меня возникали сомнения, так ли это. Это чувство не покидало меня. Я ни в чем не была уверена до конца.
Несколько раз я выезжала на конную прогулку, но всегда вместе с отцом и мачехой, и, поскольку она не была любителем верховой езды, случалось это нечасто. Но я могла гулять по лугам и делала это каждое утро. Там были и другие люди, поэтому мне можно было ходить одной, и во время одной из таких прогулок я и встретила Десмонда Фезерстоуна. Последний раз я видела его довольно давно, и встреча эта стала для меня полнейшей неожиданностью.
Он, как обычно, церемонно поклонился, что меня всегда раздражало.
– Неужто сама мисс Анна Алиса! Кто бы мог подумать, что вас можно встретить здесь и… какое счастье… одну! Я удивлен, что вам это позволили.
– Сейчас утро, и я стала старше.
– И еще красивее.
– Вы остановились в Бате, мистер Фезерстоун?
– К чему эти церемонии? Я надеялся, что стал для вас Десмондом. Да, я здесь ненадолго. Как вам Бат?
– Очень красивый город. Мне нравятся лесистые холмы и архитектура.
– И вам нравится здешний beau monde?
– Не особенно.
– Я бы хотел встретиться с вами наедине. Мне многое нужно вам сказать.
– Не вижу, что могло бы вам помешать сделать это прямо сейчас.
– Мне очень многое мешает. Вы, например.
– Я разрешила вам говорить.
– Если бы я вам хоть чуть-чуть нравился!
– Каким образом то, что вы мне нравитесь или не нравитесь, может повлиять на вашу способность говорить?
– С вами очень весело.
– Осмелюсь сказать, что, оставшись здесь, вы рано или поздно встретитесь с моей семьей. Люди здесь быстро знакомятся, а многие были знакомы еще до приезда.
– Анна Алиса.
Он подошел вплотную ко мне и сжал мою руку. Я, как всегда, отшатнулась.
– Лучше будет, если вы не станете рассказывать мачехе, что мы вот так встретились.
– Почему это?
– Она… э-э-э… может не одобрить этого.
– Мне, знаете ли, не нужно ее одобрение, чтобы с кем-то разговаривать.
– Я в этом не сомневаюсь, но, с другой стороны… Просто не рассказывайте ей, хорошо?
– Мне бы это и не пришло в голову. Думаю, я об этом уже забуду к тому времени, когда увижу их.
Он посмотрел на меня укоризненно и рассмеялся.
– Я не думаю, что вы меня забываете так легко, как хотите показать.
Я покраснела, потому что он был прав. Даже сейчас мне еще иногда снятся причудливые сны о нем, которые так легко наполняют мою душу тревогой. И даже там, на лугу, он сумел заставить меня почувствовать беспокойство.
– Я должна идти, – сказала я. – До свидания.
– До свидания. Мне бы хотелось…
Но я, не дав ему времени выказать, чего ему хотелось бы, бросилась прочь.
Я много думаю о нем. Мне показалось, что он был очень искренним, когда просил не говорить о нашей встрече мачехе.
Мне тогда подумалось: "Она не хочет, чтобы он мне докучал. Она действительно пытается меня защитить".
Это стало причиной моей очередной попытки заставить себя проникнуться к ней приязнью.
Я была рада, когда наше пребывание в Бате подошло к концу.
Почти сразу после возвращения у отца случился приступ… Немного более сильный, чем раньше. Мачеха хотела вызвать доктора, но отец отказался, посчитав, что в этом нет необходимости. Ему уже раньше говорили, что приступы вызваны перенапряжением, и поездка в Бат оказалась для него слишком тяжелой.