- В общем, да. Мне бы очень не хотелось, Ник, загружать тебя своими проблемами, но мне с ней стало очень трудно. В то же время, видно, не мне упрекать ее. Она росла совсем в других условиях. Привыкла быть предметом всеобщего внимания, королевой бала, а сейчас она - "домохозяйка". Это она сама себя так называет…
- Чего ей надо? - перебил Честера Ник.
Честер перевел дыхание, весь напрягся.
- Она достала меня с постройкой нового дома. Я всячески пытался отговорить ее от этой затеи, потому что не хочу столь больших расходов. Но… короче, теперь мне кажется, что, отказывая ей, я был не прав…
- Ты хочешь занять у меня на это денег?
"Черт старый! - подумал про себя Честер. - Мысли он, что ли, читает?.."
- М-м… Да, я хотел бы попросить у тебя, если так можно выразиться, финансового совета…
- Мой ответ: нет. Я не дам тебе ни цента. И в банке не бери. И дом не строй. Ты получаешь чертовски высокую зарплату, Честер, а те акции, что я тебе подарил, через несколько лет могут сделать тебя богатым человеком. Вот тогда и строй собственный дом на свои собственные денежки. А теперь пусть Сильвия учится жить, как большинство людей, - это пойдет ей на пользу. И знаешь, когда ваша семейная жизнь подвергнется самым тяжким испытаниям? Когда она узнает, что ты приходил ко мне выклянчивать деньги на покупку ей какой-нибудь безделушки или постройку дома. Если она об этом узнает, не рассчитывай ни на что, кроме презрения с ее стороны. Она будет отсылать тебя к "папочке" через каждые десять минут. Я знаю свою дочь и поэтому предвидел подобную ситуацию. Если откровенно, я удивляюсь, как это после восьми месяцев жизни с Сильвией у тебя еще крыша не поехала. Короче, забудь о доме. Возвращайся к ней и дай ей пинка под зад. Я люблю Сильвию, но знаю, что она здорово избалована. Я испортил своих детей. Это моя вина как отца. Не хочу, чтобы этим же занимался мой зять.
Больше всего взбесило Честера осознание того, что тесть, похоже, был прав.
Но это не делало жизнь с Сильвией более легкой.
- Я знаю эту женщину, - прошептал Ник на ухо Эдвине, когда они заняли свои места в лиссабонском лайнере в аэропорту "Ла Гардия".
- Которую? - спросила Эдвина. Она была одета в удобный костюм для длительного трансатлантического перелета. Остановки планировались на Бермудах и Азорских островах…
- Вон, через два ряда от нас. В белой шляпке с вуалью, седая.
Эдвина обернулась назад, чтобы посмотреть.
- Там нет никакой женщины, - сказала она. - О, постой… Она идет к выходу!
Ник быстро обернулся и увидел, как женщина в белой шляпке с вуалью уже подошла к трапу и вот-вот спустится. Он нахмурился.
- Странно, - проговорил он. - Почему это ей вздумалось выходить из самолета?
- Может, она передумала и не хочет больше лететь в Лиссабон?
- Да, но даже нам, имеющим правительственные брони, потребовалась целая неделя, чтобы достать билет… - Он опять сел прямо в своем кресле и еще больше нахмурился. - Черт, кто же она? - пробормотал он, и вдруг его осенило: - Это же моя уборщица!
- Твоя уборщица? - удивилась Эдвина. - Что она делала в этом самолете?
Ник вскочил со своего места:
- Вот и мне хотелось бы получить ответ на этот вопрос! И еще на один: как ей удалось купить билет!
Он бросился по салону к трапу. Стюардесса как раз хотела задраивать люк.
- Подождите! - крикнул Ник. - Не закрывайте!
Стюардесса недоуменно посмотрела на него:
- Сэр, мы взлетаем…
- Знаю, но вам придется подождать! Чрезвычайное происшествие!
Он отодвинул девушку и распахнул люк трапа. Лена Пфайфер уже была на полпути к зданию аэровокзала.
- Лена! - крикнул Ник. - Лена, постойте!
Она побежала.
- Остановите эту женщину! - крикнул Ник сотруднику охраны аэропорта.
Тот недоуменно смотрел на Флеминга, не двигаясь с места. Трап уже убрали от самолета. Ник достал из кармана пиджака пистолет и выстрелил поверх головы Лены. Пассажиры переполненного лайнера всполошились, послышался женский визг. Стюардесса схватила Ника за руку:
- Мистер Флеминг, отдайте мне ваше оружие!
Ник оттолкнул ее и прицелился в Лену. Та уже почти подбежала к дверям здания аэропорта. Он прицелился в ее ноги и выстрелил. Она упала.
В салоне самолета усилились истеричные крики. Охранник выхватил из кобуры пистолет и прицелился в Ника.
- Эта женщина шпионка! - заорал Ник, моля Бога о том, чтобы не ошибиться. Но действительно, каким образом его уборщица могла оказаться на самолете, вылетающем в Лиссабон? Почему она попыталась скрыться, едва увидела Ника?
- Обыщите ее! - кричал он. - У нее должны быть секретные материалы!
"Боже, если я ошибся, расплачиваться придется дорого…"
Сзади его схватили за руки. Это был пилот самолета.
- Заберите у него оружие, - крикнул он. - Я вызвал полицию, они сейчас будут…
Ник не оказывал сопротивления. Он отдал свой пистолет второму пилоту. Когда его отпустили, Ник достал из кармана свой паспорт и какие-то бумаги.
- Я являюсь представителем президента Рузвельта, - заявил он, показывая документ с печатью. - Не буду упрекать вас за то, что вы вызвали полицию, но уверяю вас - эта женщина находится на службе у нацистов.
Пилот скептически покосился в сторону лежащей Лены.
"Выстрелы в аэропорту!" - кричали заголовки газет. - "Титан смерти стреляет в пожилую женщину!", "Выстрелы Флеминга будоражат авиакомпанию "Пан Америкэн".
Репутация у Ника и так уже была хуже некуда. И этот случай вызвал новые, переливающиеся через край газетные инсинуации. Правда, во многих статьях в самом конце было упомянуто, что у "пожилой женщины" действительно в сумочке были найдены пачки переснятых секретных чертежей. К сожалению для Ника, бомбардировочный прицел Хилла был так засекречен, что армейские начальники наотрез отказались сообщить представителям прессы, что же именно было найдено у Лены Пфайфер. Даже газеты Вана Клермонта, которые обычно вставали на защиту Ника, на этот раз не удержались от заголовка: "Военный магнат стреляет в нацистскую шпионку!" И, несмотря на то что в этих газетах описания ЧП были более точными, журналисты все же не отказали себе в удовольствии немного съязвить по адресу "военного магната".
Ник и Эдвина остались в Нью-Йорке дожидаться, пока ФБР привлечет Лену Пфайфер за шпионаж. Потом по приказу президента военный бомбардировщик доставил Флемингов на Бермуды, где они сели на свой лайнер.
- Милый, ты все сделал правильно, - осторожно говорила Эдвина, пока Ник просматривал заголовки газет. - Я горжусь тобой.
Ник не ответил. Непопулярность в прессе угнетала его.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
В апреле 1940 года, как раз тогда, когда Ник и Эдвина прибыли в Лиссабон и ждали пересадки на самолет, который должен был доставить их в Лондон, в Европе закончилась так называемая странная война - "зитцкриг", - или, как ее еще называли, "дутая война". Она продолжалась всю осень, зиму и раннюю весну, пока наконец немцы не положили ей внезапный и драматичный конец своим вторжением в Данию и Норвегию. В полдень 9 апреля девятитысячные силы вермахта овладели пятью главными норвежскими портами - Нарвиком, Тронхеймом, Бергеном, Ставангером и Кристиансанном, - оккупировали Осло, и все это практически без единого выстрела. Пока немецкие бомбардировщики не выпускали английский флот из залива, вермахт быстренько взял под свой контроль все основные аэродромы, включая и самый главный, расположенный в Сола, неподалеку от Ставангера. Это была одна из самых бескровных и в то же время быстрых и дерзких военных интервенций за всю историю человечества. У Гитлера были все основания порадоваться успеху своих войск, и он обратил внимание на новые цели: Бельгию, Голландию и Люксембург.
Ник и Эдвина катили по шоссе в Одли-плэйс - тюдорский особняк Эдвина переделала почти до неузнаваемости со времени побега Ника из "Фулсбюттель" в 1934 году - и думали о том, что теперь, с известием о наглом вторжении немцев в Норвегию, у англичан окончательно рассеялись их хрупкие надежды на то, что Гитлер всего лишь дурачится. Сами немцы были напуганы не меньше англичан или французов. Когда их ненаглядный фюрер вторгся в сентябре в Польшу, то эту военную кампанию Берлин приветствовал гробовым молчанием и пустыми улицами. Конечно, блестящие успехи вермахта воодушевляли, но вместе с этим в сердце нации зрело подозрение, что Адольф Гитлер, этот Наполеон XX века, возможно, ведет их всех к пропасти.
И все же погода в тот апрельский денек была так хороша, что даже мрачные новости из Норвегии не могли испортить приподнятого настроения, в котором находились Ник и Эдвина, подъезжая к Одли-плэйс.
- Ну разве здесь не красиво? - радостно воскликнула Эдвина, выходя из "роллса".
- Изумительно! Ты здесь отлично поработала, - сказал муж, обнимая и целуя жену. - Кстати, я сегодня уже говорил, что люблю тебя?
Она улыбнулась:
- Нет, еще не говорил. Приятно слышать.
Он взял ее за руку, и они вместе направились к крыльцу.
- Теперь, когда уже без шуток можно говорить о том, что я старик, - говорил Ник, - я думаю, стоит подумать о том, чтобы заняться разведением сада, как бы это сделал истый английский сквайр. Давай займемся этим вдвоем. Сад поможет нам отвлечься от этой гадкой войны хотя бы на несколько часов в неделю, а?
- О Ник, это было бы чудесно! Значит, мы вместе будем заниматься садом?
- Пока я не надоем тебе, - улыбнулся Ник.
Она засмеялась и поцеловала его.
- Ты никогда не был надоедлив, милый. Ты меня порой бесишь, это верно, но не надоедаешь. Надеюсь, ты еще не настолько считаешь себя стариком, чтобы плюнуть на секс?
- Говорят, жизнь начинается в сорок, а мне почти пятьдесят два, но у меня такое чувство, что я слишком резв и игрив для старого гуся.
Он открыл дверь, и они вместе вошли в красивый холл с просевшей елизаветинской лестницей. Из кухни показалась экономка и одновременно кухарка - пухлая миссис Дабни.
- Добро пожаловать в Одли-плэйс! - вся сияя, воскликнула она. - Хороший сегодня денек.
И все же в атмосфере апрельского неба попахивало войной.
Идея сада окончательно созрела, и Флеминги даже сделали посадки, но у Ника не было возможности много времени проводить на природе. Его ждала серьезная работа в комиссии по стандартизации вооружений, как ее решили назвать. Правда, Рузвельт прозрачно намекал Нику, что его участие в комиссии будет практически лишь формальным. К тому же похоже было, что как английским, так и американским военным эта стандартизация была до лампочки. Благодаря широким связям в нервозном от предчувствия беды Лондоне 1940 года Ника приглашали везде. Памятуя о просьбе президента, Ник слушал, делал после своих визитов подробные записи и отсылал их в Белый дом. Он снял комнаты в "Кларидже", который располагался в нескольких кварталах от американского посольства, на Гросвенор-сквер. Там Ник вращался в многоликом английском свете. Общался со всеми, начиная с урожденной американки и лидера общественного движения леди Кюнард Чанноном, по прозвищу "Деньги", и заканчивая своим старейшим другом-приятелем Уинстоном Черчиллем, который теперь опять восседал в адмиралтействе.
Ник и Черчилль в течение многих лет поддерживали переписку, которая становилась все оживленнее по мере возвышения Гитлера. Так же, как Ник в Штатах, Черчилль осуществлял антифашистскую пропаганду в Англии. И примерно с тем же успехом. Черчилль симпатизировал энергичному американцу, к тому же их связывала общая идеологическая почва, на которой они стояли в прошлом. И потом Черчилль не забывал о миллионе долларов, подаренных Ником британскому правительству. Черчилль пригласил Ника на совместное заседание адмиралтейства и генштаба, на котором тот должен был как военный промышленник оценить мощь армии Франции сравнительно с военной мощью Германии. В последние три года Ник наторговал с Францией на миллионы долларов, он, что называется, держал руку на пульсе военного бизнеса и был очень хорошо осведомлен о состоянии, в котором находились все самые крупные армии мира. Поэтому он с радостью принял приглашение Черчилля.
Апрель уступил место чудному маю, но весь мир по-прежнему находился в напряжении, ожидая следующего шага хозяина германского рейха.
10 мая мир дождался мрачных новостей. Германские полчища ринулись в Бельгию, Голландию и Люксембург, приближаясь тем самым к французским границам. В тот же день Уинстон Черчилль сменил Невилла Чемберлена на посту премьер-министра Великобритании.
"Дутая война" закончилась, и началась война настоящая, которая обещала стать самой кровавой в истории человечества.
- Послушай, не видел ли я тебя где-нибудь раньше? - спросил биржевой брокер у красивой девушки, которая сидела рядом с ним в баре. На ней были черная шляпка и меховой жакет из лисицы поверх классного черного костюма. Она потягивала свой второй мартини.
- Может быть.
- Погоди! Это ведь ты была на обложке "Лайф"! Ты э-э… Сильвия Флеминг! Угадал?
Сильвия обдала этого парня в костюме из шотландки знойным взглядом:
- Ну угадал, и что?
- Э, погоди… Это же фантастика! Я никогда еще не встречался с девчонками, которых снимали для журнала! Слушай, что ты делаешь в этой дыре?
Она улыбнулась:
- А что ты делаешь в этой дыре?
- Пытаюсь забыть свою женушку.
- Да ну? А я пытаюсь забыть своего муженька.
- Хочешь мне о нем рассказать?
- А что рассказывать? Он мне уже вот где! Дешевка! А твоя жена?
- Она все время жалуется, ноет: "Купи мне это, Чарли, купи то…"
- Чарли? - перебила Сильвия. - Ты сказал, тебя зовут Чарли?
- Да. Чарльз Уэльс.
Она смотрела на него сквозь стекло бокала, допивая мартини.
- У меня брата зовут Чарли, - тихо проговорила она. - Чарли… Мой шаловливый братишка… - Она пьяно улыбнулась брокеру. - А я шаловливая сестричка! - Сильвия икнула. - Чарли сейчас в Англии, служит в военной авиации. Мой Чарли, вот так. Мой братишка. Мой красивый и шаловливый братишка.
Чарли Уэльс увидел в ее глазах слезы и подумал, что она уже сильно нагрелась, раз плачет. Она выглядела такой юной, такой невинной, что он почти не верил своим глазам, видя ее сидящую рядом с ним в два часа дня в среду в этой полупустой забегаловке на Медисон-авеню. Невероятно! Сидит рядом с ним и тянет мартини! Может, хочет напиться? Да, судя по всему, хочет.
- Хочешь еще выпить? Могу взять, - предложил он.
Она засмеялась:
- Если я выпью слишком много мартини, я могу сотворить нечто ужасное!
- Что, например?
- Кто знает? Может, я потащу в свою постель парня, которого зовут Чарли.
Она смотрела на него, но видела перед собой обнаженного брата, стоявшего на берегу того лесного пруда в Тракс-холле… Ее грех… Их маленькая тайна… Но является ли она тайной до сих пор? Может, отец догадался? И поэтому заставил ее выйти за Честера? Раздумья по этому поводу терзали ее в течение всего последнего года. Так же, как и сексуальное возбуждение при мысли о том далеком дне, когда она с братом… Алкоголь все сильнее затуманивал сознание, слезы катились по нежной щеке. Хуже всего для нее было то, что после того случая на берегу лесного пруда она никогда не испытывала столь же сильного сексуального наслаждения. Даже с Честером получалось слабее, хотя он был хорош в постели, и это как магнитом притягивало ее к нему.
Это было с ее стороны безумием, но она снова хотела своего брата. Хотела и знала, что никогда этого не будет.
Чарли Уэльс ошалело смотрел на нее, отказываясь верить в свое счастье.
- Мы бы могли пойти в "Балтмор", - зашептал он. - Это всего через два квартала.
Она улыбнулась.
- Чарли, - прошептала она. - Уложи меня в постель, Чарли. Сделай меня снова счастливой.
Чарли Уэльс, потея от предвкушений, кликнул бармена, чтобы расплатиться.
Будто нож в масло вошла в Бельгию и Северную Францию вдоль русла реки Маас группа немецких армий "А". Войсками командовал генерал Герд фон Рундштедт. Четвертая армия под командованием Клюге атаковала Динан, Эрметон и Гивет к северу, в то время как к югу 19-й танковый корпус Гудериана атаковал французский город Седан. Именно здесь семьдесят лет назад Луи Наполеон Второй потерпел поражение от превосходной прусской армии, которой командовал Мольтке. То, что сейчас кажется очевидным, тогда стало для французов полной неожиданностью: немецкие армии просто обогнули линию Мажино, на которой в основном и сосредотачивалась французская армия, ориентированная на оборону. Битва на реке Маас была окончена в четыре дня, французские войска отступили, и парижское правительство начало паниковать.
16 мая, когда Париж для оценки обстановки посетил Черчилль, чиновники МИДа уже вовсю жгли бумаги в гигантском костре, разведенном во дворе прекрасного дворца на Ке д’Орсэ. Французский премьер Поль Рено умолял Черчилля поднять в воздух больше английских самолетов, чтобы унять накатывавшуюся на французскую столицу кровавую волну вермахта. В то же самое время его любовница, жадная до власти красавица графиня де Порт, бегала по их квартире на площади Дю Пале-Бурбон и спешно паковала чемоданы, готовясь к предстоящему бегству. Стойкий антифашист Рено отнюдь не был пораженцем, но его любовница, которая в течение многих лет шла на все, чтобы добраться до рычагов верховной власти во Франции, теперь с потрясающей непоследовательностью старалась убедить своего любовника в необходимости капитулировать перед Германией.
Желание мадам де Порт, как оказалось, весьма скоро сбылось.
В считанные недели Эдвина так крепко полюбила их дом в Одли-плэйс, как никогда не любила ни одну из их с Ником роскошных резиденций в Штатах. Дом был прост, но Эдвину удовлетворяло в нем решительно все. Впрочем, и "прост" он был лишь относительно: все-таки более двадцати комнат. Гостиную Эдвина называла галереей. Это была семидесятифутовая комната с низким потолком и тремя кирпичными каминами. В XVI веке в галерее была маслодельня. Вдоль комнаты в самой ее середине тянулись два длинных дубовых стола, на которых в беспорядке были разбросаны книги и номера "Кантри лайф". Столы освещались лампами, сделанными из чудных китайских ваз XIX века. Вдоль стен тянулись удобные диваны и кресла в чехлах из цветистого ситца. Ситцевые же шторы закрывали окна с витражами. Остальные комнаты этого дома были не таких внушительных размеров, но не менее комфортабельными. Обшитая панелями столовая со столом на двенадцать персон, также обшитая деревом библиотека с застекленными дверями на балкон, откуда открывался вид на сад, биллиардная, цветочная оранжерея, кладовая, огромная кухня и четыре комнаты для прислуги - все это на первом этаже. Наверху были хозяйская спальня с ванной и еще четыре спальни с ванными комнатами. Ванные комнаты появились после капитального ремонта 1935 года, проведенного Эдвиной.
Хозяйская спальня была ее любимой комнатой. В ней были красивые обои с цветами, изящная, подобранная с истинно женским вкусом французская мебель времен регентства. На стенах висели красивые старинные картины. Порой ей казалось, что причина ее любви к Одли-плэйс кроется в том, что здесь не было ни одного полотна современной живописи, к которой Эдвина относилась гораздо прохладнее, чем Ник.
Они с Ником как раз только что кончили заниматься любовью и лежали в объятиях друг друга, когда зазвонил телефон. Эдвина чмокнула мужа в лоб, села на постели, включила свет и сняла трубку.