Ваня был другим. Он не думал о её нарядах, об их стоимости, и Лана всегда считала, что за это его и любит. За то, что он видит только её. Но это совсем не значило, что её саму не интересовали красивые платья и магазины. В силу молодости, в силу женских пристрастий, но муж лишь закатывал глаза и посмеивался, и обсуждать с ним "женские причуды" никак не получалось. А подруг у Ланы особо никогда не было, по крайней мере, такой подруги, которой можно позвонить днём или ночью, и болтать по телефону по часу, обсуждая всякие глупости. В том возрасте, когда надлежало заводить крепкие дружеские отношения, Лана была увлечена и поглощена влюблённостью, острой и всеобъемлющей, затем готовилась к свадьбе и налаживала семейную жизнь. Подружки, которые и были, отошли на второй план. Кто уехал учиться, кто тоже замуж выскочил, и дружба сама собой сошла на нет. В институте было много девчонок её возраста, с ними было приятно болтать, иногда сходить в кафе, поговорить, в том числе и о нарядах, но после этого Лана торопилась вернуться домой, потому что Ваня не любил, если она возвращалась из города позже него. Его нелюбовь нужно было понимать, как проявление заботы. Свекровь порой заводила разговоры о том, что Лане не мешает завести хорошую подругу, "молодость – пора друзей", но как-то не получалось. Наверное, поэтому внимание приятеля мужа воспринялось, как проявление этой самой дружбы. Лана долго отмахивалась от Пашкиных долгих взглядов. И именно поэтому так долго и сильно винила себя после. Ей было приятно это внимание, ей было интересно и уж точно никогда не было с ним скучно. Паша умел обращаться с девушками, он её смешил, он за ней ухаживал, вроде бы и в шутку, но достаточно настойчиво. Он мог подарить цветок и опять же свести всё к шутке, а вот Ваня в какой-то момент почувствовал неладное, и стал присматриваться. К ним обоим.
– Скучно замужем стало? – спросил он как-то.
Лана в ту же секунду почувствовала тревогу. Тон был незнакомый, с издёвкой и намёком.
– Не говори ерунды, – сказала она в ответ, и широко улыбнулась любимому мужу. Ваня в тот раз ухмыльнулся, задержал на ней взгляд, но больше ничего говорить не стал. Но Лану его отступление совсем не успокоило. Ваня замолчал, но было понятно, что насторожился не на шутку. И всё это было непривычно, всё вновь, до этого Ваня никогда её не ревновал, да и повода не было. И Лане в голову не приходило, что такая ситуация в их совместной жизни вообще может сложиться. К кому он мог её приревновать? Он был первым и единственным, и в свои восемнадцать-девятнадцать лет Лана была уверена, что этот факт никогда не изменится. Все вокруг только и говорили о том, что они чудесная, красивая пара. Лана так привыкла к этому, что никого кроме мужа не видела.
Она и Пашку не видела. И никогда не была в него влюблена, кто бы что ни говорил. Попросту не принимала его всерьёз. И не понимала, почему Ваня злится. Как можно было поверить, решить, что она увлеклась Вересовым, этим балагуром? Пашка чудил, говорил ей комплименты, дарил цветы, подвозил до города на своей модной машине, шикарно распахивая перед Ланой дверь автомобиля.
– Паша, перестань это делать, – попросила она его, в конце концов.
Вересов сделал удивлённые глаза. Притворялся, кстати, он плохо, слишком любил получать всё, чего хочет, и это желание перекрывало и здравомыслие, и попытку остаться равнодушным к объекту своей страсти. Даже когда это сулило серьёзными неприятностями. Вот об этих неприятностях Лана и хотела с ним поговорить.
– Ты понимаешь, что Ване это не нравится?
– Что не нравится? – глупо и явно переигрывая, переспросил Пашка.
– Твоё поведение.
– Моё поведение, – повторил он за ней слова, наполненные благоразумием. Привычно фыркнул, усмехнулся, а на Лану смотрел пристально и без тени веселья. А она вдруг некстати осознала, что они снова наедине, в его машине, и ей вообще не стоило соглашаться, чтобы Пашка вёз её в город.
– Ты хочешь друга потерять?
– Не хочу, – ответил он неожиданно серьёзно. – Но, знаешь, бывают ситуации, когда каждый за себя.
Лана лишь головой покачала, именно в этот момент осознавая всю серьёзность ситуации. Никогда она не слышала, чтобы Паша был настолько серьёзен. И когда это случилось, интересно? Прошло два месяца с тех пор, как Вересов появился на их улице. Две летних, весёлых месяца, когда он балагурил и веселил всех вокруг, и её в том числе. И Лана настолько привыкла к его шуткам, что совершенно просмотрела перемены в его настроении. А самое главное, в намерениях. А ведь если начать анализировать, то можно заметить, что Вересов увлёкся. И, по-моему, даже не ею, а самой ситуацией. Острой, интересной, он самолично обустраивал их любовный треугольник. А когда Лана пыталась его остановить, остудить его пыл, он привычно начинал улыбаться и шутить, и она успокаивалась. А зря. Если вспомнить, то Ваня с Пашкой уже некоторое время, как перестали общаться. Один на один. Их встречи случались вынужденно, в её присутствии, и неудивительно, что муж начал злиться и возмущаться. И это следовало прекратить.
Но сделать это оказалось не так просто. И дело было уже не в Пашке. Ваня был переполнен подозрениями, они стали переливаться через край, однажды они с Вересовым чуть не подрались на улице. Столкнулись, как два барана на мосту, словно на широкой улице им места мало было, и многолетняя дружба и ещё недавняя радушная встреча были позабыты.
– Да что вы делите? – ругался тогда Владимир Иванович, а сам машинально кинул взгляд на невестку. Лана в тот момент замерла от ужаса, присматривалась к мужу и свёкру, и чувствовала себя виноватой. Без вины, но виноватой.
– Я ничего не делала, – говорила она тогда Ване. Он слушал её с каменным лицом и, кажется, не верил. От его недоверчивого взгляда хотелось затопать ногами и впасть в истерику. – Я не делала ничего! – выкрикнула она, в конце концов.
Ваня молчал, и это злило. Лана смотрела на него, и понимала, что кроме её глупого оправдания, сказать ей нечего. А это лишь больше заводило их в тупик.
– Хочешь, хочешь, я больше не буду с ним общаться?
– К чему такие жертвы? Вы же друзья. – Ваня язвил. – Вся улица говорит о том, какие вы друзья.
– Не вини меня в этом! Люди всегда о чём-то говорят!
– Конечно! А что не поговорить, когда ты на улице без него не появляешься?
– А с кем мне ещё появляться? – выкрикнула она. – Тебя нет целыми днями, ты на лесопилке пропадаешь. Вместо того, чтобы к защите диплома готовиться, как другие, чтобы искать работу, ты пилишь брёвна!
– А тебя такой муж не устраивает? Ты опомнилась?
– Я как лучше хочу!..
– Для себя ты как лучше хочешь! – заорал он неожиданно. – Варианты подбираешь?
– Что ты говоришь? – Лана помолчала, потом спросила: – Ты, правда, считаешь, что я изменилась?
– Да.
– И что же во мне изменилось?
– Ты думаешь о том, о чём тебе думать не нужно.
Она в сердцах всплеснула руками.
– И о чём же? О том, что будет дальше? О том, как мы будем жить дальше? Это ты считаешь неприятными переменами? Извини, Вань, но меня это волнует. Я не могу просто сидеть взаперти в этой комнате, ждать тебя и быть от этого счастливой.
– Раньше могла. А потом кое-кто объяснил тебе, что это неправильно. Так?
Она покачала головой, понимая, что он всё равно не поверит.
– А может я просто взрослеть начала?
– То есть, когда ты выходила замуж, ты была молодой и глупой. – Сизых откровенно скривился.
– Это не совсем так, – осторожно проговорила Лана, опасаясь ещё больше разозлить мужа. Но всё равно совершила ошибку, когда попыталась ему объяснить. – Я тебя любила, я хотела замуж, хотела быть с тобой… – У неё было ещё много слов, чтобы сказать ему, но муж ухватился за одно-единственное.
– Любила? То есть, больше не любишь?
Лана даже зажмурилась. Когда Ваня злился, он становился жутко упрямым, и слышал только то, что хотел.
– Я не это сказала.
– А что ты сказала?!
– Не это!
Разговор зашёл в тупик. Сизых сверлил её злым, нетерпимым взглядом, и ему больше не были интересны её доводы и причины. Его выводила из себя даже мысль о том, что в ней что-то изменилось. В её мыслях, поступках, ожиданиях.
– Ваня. – Лана постаралась добавить в свой голос проникновенных ноток, сдвинулась на постели поближе к мужу, попыталась заглянуть ему в глаза. – Я тебе клянусь, я ничего не делала. То, что у Пашки на уме, это лишь его фантазии. Или не знаю что это…
Он вдруг схватил её за подбородок, уставился в глаза.
– Ты права, дело не в нём. Дело в том, что ты его слушаешь. И в твоей голове, – он коснулся пальцем её лба, – всё меняется. И места мне в твоих мыслях остаётся всё меньше.
– Я просто хочу жить, – проговорила она негромко. – Что в этом плохого?
– Ты хочешь жить так, как я не могу себе позволить. В этом всё дело, любимая. – Он отпустил её. – Ты думаешь, что я ничего не замечаю? – Ваня дотянулся и спихнул с тумбочки на пол стопку глянцевых журналов. Про моду, светскую жизнь и путешествия. Лана собирала их, можно сказать, что изучала, но не думала, что муж обращает на это внимание. Ваня к подобным мелочам всегда был невнимателен. Но, как оказалось, его невнимательность была обманчива. – А теперь появился Пашка, весь такой прилизанный и модный, словно из одного из этих журналов выпрыгнул. И ты дыхание затаила.
– Я не влюблена в него!
– А я и не говорю, что влюблена. Ты влюбилась в то, что он собой представляет. И хочешь, чтобы я стал таким? – Он резко отступил от кровати, Лана не удержалась и повалилась назад.
– Я хочу, чтобы ты чего-то хотел, – снова воскликнула она, хотя и понимала, что не сможет донести до мужа свои благие намерения и в этот раз. – Что в этом плохого?
– А тебе не приходило в голову, что я хочу другого?
– Мне приходило в голову, что ты не хочешь ничего, – в конце концов, вышла из себя и Лана.
Дверь в их комнату рывком открылась, и заглянул Владимир Иванович. Наградил обоих недовольным взглядом.
– Может, вы уже прекратите препираться? Мы с матерью слушать устали.
Лана отвернулась, а Иван кивнул отцу.
– Мы прекратим, пап. Уже прекратили.
– Вот это я тоже имею в виду, – тихо проговорила Лана, когда свёкор закрыл дверь, оставив их снова наедине.
Ваня ничего не ответил, вместо этого взял со стула недавно снятый свитер и пошёл из комнаты.
– Ты куда? – перепугалась она.
– Прогуляться. Иначе это никогда не закончится. Ложись спать.
Он вышел, а Лана повалилась на постель, уставилась в потолок. В комнате стало тихо, а за тонкой стеной глухо бормотал телевизор. Конечно, родители мужа всё слышали, и, скорее всего, каждое слово. Было безумно стыдно. А ещё тоскливо от осознания того, что это может никогда не поменяться. Большинство её знакомых так и живут, всю жизнь. С родителями, в маленьких комнатах с тонкими стенами, да ещё с детьми, они просто живут, год за годом, и ничего не меняется. Любовь и страсть, если они и были в начале, сменяются ровными отношениями, привычкой, кучей обязанностей и долгов, и посреди всего этого нужно как-то стать счастливым человеком. А Лану сама перспектива вгоняла в тоску. Но это ведь совсем не значит, что она не любит мужа или жалеет о том, что вышла за него замуж. Нисколько. И Пашка ей не нужен. Но ей на самом деле интересно с ним общаться, слушать его истории, понимать, что он горит изнутри. Хочет того, и этого, путешествовать, удивляться, развиваться, хочет достатка, и в этом нет ничего плохого. Если не добиваться этого плохими способами. А Ваня будто не видит ничего за стенами родительского дома, весь мир сжался для него до мизерных размеров, и то, что его это не пугает, жутко пугает его жену. И остаётся лишь презирать себя за этот страх и опасения. Как это вяжется с её любовью к мужу?
В ту ночь Ваня домой так и не вернулся. Лана не находила себе места, а утром не могла смотреть его обеспокоенным родителям в глаза. Была уверена, что те считают её виновницей скандалов в их доме. А, возможно, и слухам про неё и Вересова поверили.
– Лана, Ваня так и не звонил?
– Нет, мам. Я тоже беспокоюсь, но он отключил мобильный.
– Вот негодник. Кто так поступает? Не вернуться домой и отключить телефон…
Лана нервно тёрла чашку полотенцем и молчала. А когда зазвонил домашний телефон, от испуга вздрогнула. Оглянулась на свекровь, и поняла, что та тоже посчитала этот звонок тревожным. И обе не сдвинулись с места. Владимир Иванович, сидевший в это время у окна и допивающий свой утренний кофе, сплюнул с досады, оценив напряжение, повисшее в кухне, и пошёл к телефону сам. А вернувшись спустя пару минут, скрипучим голосом объявил:
– Нашлась ваша пропажа. В КПЗ сидит.
Свекровь ахнула, а Лана замерла в плохом предчувствии.
– За что?
Владимир Иванович отвёл взгляд в сторону от лица невестки, Лана посчитала, что намеренно.
– Пашку избил. Тот, кажется, в больнице.
Вересов на самом деле был в больнице. Не в какой-нибудь, а в областной. Лана поехала туда, решив отвести удовольствие вызволять сына из изолятора временного содержания свёкру. Ей быстро объяснили, что молодой девушке там не место, да и слушать её никто не станет, женские слёзы вряд ли смягчат сердца сотрудников правопорядка, и Лана решила выяснить, что произошло у второй стороны конфликта. Хотя, пока она добиралась до областной клинической больницы, про себя награждала Пашку совсем другими эпитетами, не столь официальными. Поверить в то, что её муж избил друга, хоть и злился на него, до состояния, при котором его необходимо госпитализировать, было трудно. Несмотря на буйный нрав Сизыха и его пудовые кулаки. И Лана совсем не удивилась, когда в палате жертвы обнаружила его родителей, и они её появлению совсем не обрадовались. Видимо, Пашка уже успел кое-что поведать о своих любовных терзаниях и несчастьях.
– Твой муж – убийца! – оповестили её, не успела Лана переступить порог палаты. Пашкина мать глянула на неё гневно и обличающе, а Лана смотрела не на неё, она смотрела на Пашку. Тот лежал на больничной койке в отдельной палате, на лице синяк во всю скулу и заплывший глаз, а левая рука в гипсе и притянута к груди. Его без сомнения избили, но судя по его лихой улыбке, умирающим он себя не чувствовал. Напротив, все признаки проявленного героизма налицо и на лице, так сказать. И уж обвинять кого-то в его убийстве явно преждевременно.
К тому же, Лана почти не знала Вересовых-старших, они с соседями особой дружбы никогда не водили, а если и появлялись на их улице, то проводили время за забором своего нового дома. И поэтому Лана удивилась, что Пашкина мать с одного взгляда догадалась, кто она и зачем пожаловала. Видимо, Паша не жалел слов и эпитетов, рассказывая про неё родным.
– Я пришла узнать, что случилось, – сказала она, всё же рискнув войти в палату под обвиняющие взгляды.
– Что случилось? – снова взвился женский голос. Вересова указала на побитого сына. – Он его едва не убил! И кто в этом виноват?
– Мама, – мягко проговорил Пашка, а сам Лане подмигнул. Она его веселья никак не понимала. – Всё нормально. Мужики иногда дерутся. Это благородное дело – подраться из-за прекрасной дамы.
Его мать с великим сомнением присмотрелась к Лане, давая понять все присутствующим, что прекрасного ничего не видит.
– Как ты себя чувствуешь?
Пашка откинул буйную головушку, которая, по всей видимости, всё же болела, на подушку. Скорчил болезненную гримасу. И начал перечислять:
– Он выбил мне два зуба, подбил глаз и сломал руку.
– А ещё у него ушиб рёбер! – снова взвилась Вересова. – Мальчик еле дышит!
– На мне всё заживёт, как на собаке, – сделал попытку отмахнуться Пашка, но понимания у матери не нашёл. Та колко взглянула, а Лане заявила:
– Я это так не оставлю.
– Вы что, пили? – спросила Лана, когда сумела на пару минут, после долгих Пашкиных уговоров родителей, остаться с ним наедине.
– Я предлагал, – не стал тот спорить. – Но Ванёк явно хотел по-другому выпустить пар.
Лана стояла перед больничной кроватью и ощупывала пострадавшего взгляда.
– Паша, он в тюрьме.
– Не в тюрьме, в отделении милиции.
– Это ты его туда сдал?
– Он напал на меня на улице, у меня десяток свидетелей.
– Он на тебя напал? – выдохнула Лана в негодовании. – Ты думаешь, что я в это поверю?
– А глядя на меня, не веришь? И тебе меня совсем не жалко?
– Что ты ему сказал, Паша?
Вересов вдруг угрюмо насупился и упрямо выдвинул острый подбородок.
– То, зачем он меня искал. Он же меня искал, не я его.
– Знаешь, если бы я видела на тебе живое место, я бы тебе тоже сейчас двинула!
Пашка посмотрел ей в лицо и широко улыбнулся.
– И я бы за тебя заступился перед мамой. – Он попытался взять её за руку. – Лана, всё к лучшему.
Она руку поторопилась освободить.
– С ума сошёл? – Направилась к двери, но напоследок решила его предупредить. – Я не дам тебе посадить моего мужа. И перестань уже притворяться, тебе не настолько плохо, чтобы лежать здесь!
Её последние слова были услышаны его родителями, и отделение Лана покидала под их разгневанные взгляды.
В этот же день Ваня вернулся домой. Злой, всклокоченный, с синяком под глазом и с подпиской о невыезде. Лана не совсем понимала, что это означает и куда её муж, по мнению милиции, должен собраться выезжать, но то, что отпустили, немного успокоило.
– Он всё это делает специально, – говорила она вечером родителям мужа, рассказывая о своём визите в больницу. – Да, у него сломана рука и выбито два зуба. Но за это ведь не сажают! Они что, одни в городе подрались? Это происходит везде и постоянно, зачем доводить до милиции.
Тамара Константиновна выглядела не на шутку обеспокоенной.
– Знаю я Вересовых, они так просто не успокоятся.
– А Пашка весь в мамашу свою скандальную, – недобро хмыкнул Владимир Иванович. – Как выясняется.
Лана про себя подумала, что скандальности в друге мужа, по всей видимости, бывшем, никогда не замечала, но то, что у Пашки что-то на уме, это ясно.
И только её муж был спокоен, как танк. С тех пор, как вернулся домой, не выходил из комнаты, лежал на кровати и смотрел телевизор. Или делал вид, что смотрит, на лице абсолютно равнодушное выражение. Настолько, что Лана разозлилась. И как только закрыла за собой дверь, грозным шёпотом поинтересовалась:
– О чём ты думал?! Неужели так необходимо было его искать, а уж тем более бить?
– Я прав, – выдал Сизых и снова уставился в экран телевизора.
– Ты прав? – поразилась Лана. – И это ты скажешь судье?
– Если понадобится. Жаль руки ему не оторвал.
– Судя по его перелому, ты пытался!
Ваня перевёл на неё тяжёлый взгляд.
– Мне не нужно, чтобы ты ахала, как мать, и суетилась. Я знал, что делаю.
– То есть, ты поехал, чтобы его избить? Ваня, тебе дадут пожизненное с таким подходом. Ты знаешь, как злы его родители?
– Как вижу, ты уже знаешь.
– Ты идиот!
– Вот и выяснили.