За дверь своей комнаты споры и разногласия опять же выносить было непринято. За общим столом, за ужином, подобное не обсуждалось. И это тоже стало казаться Лане притворством. Если она заговаривала со свекровью о проблемах с мужем, то получала советы, которые совершенно не соответствовали её ожиданиям и характеру. И со временем Лана перестала делиться с Тамарой Константиновной своими переживаниями. Во-первых, свекровь искренне расстраивалась, а расстраивать её не хотелось, а во-вторых, легче Лане всё равно не становилось, понимания она не находила. Собственная мать тоже не особо помогала. Нет, она выслушивала, но начинала нервничать и вроде даже пугалась. И Лана однажды поняла, что Любовь Аркадьевна боится, что их с Ваней брак распадётся. На самом деле боится этого. Она даже заговорила об этом с дочерью однажды: мол, семьях Сизых уважаемая и правильная среди всех их знакомых. А общих знакомых у них пруд пруди. И что им делать, если Лана с Ваней разойдутся? Что говорить людям, чем оправдываться? Они же не смогут исчезнуть с этой улицы, так и будут жить через дорогу. И это будет напоминать кошмар. Да и поводов для развода совершенно нет.
– Лана, поверь. – Мама заглядывала ей в глаза и вкрадчиво улыбалась. – Вы просто очень молоды. Пройдёт немного времени, и вы так привыкните друг к другу, что ты не будешь понимать, как жить без него.
– Я и сейчас не понимаю. Но проблем это не решает.
– Вы так любите друг друга.
Лана хмуро смотрела на мать.
– Мама, я говорю тебе о другом. – Мама не понимала, о чём она говорит, это было совершенно ясно по её чистому взгляду. И тогда Лана спросила: – Что ты скажешь, если мы с Ваней переедем к нам?
Любовь Аркадьевна растерянно моргнула. Окинула быстрым взглядом маленькую комнату со старыми обоями, которую гордо именовала гостиной, и переспросила:
– Сюда? – И тут же рассмеялась, звонко и легко. – Лана, он никогда не уедет от родителей. Никогда.
Это замечание не на шутку зацепило. Лана была уверена, что мама забыла о своих словах тут же, а они стали поворотными в жизни Ланы. Она вдруг задумалась: а что же будет дальше?
Они женаты год, оба учатся в институте, Ваня подрабатывает у отца на лесопилке, и ощущение такое, что его полностью всё устраивает. У него нет никаких определённых планов на будущее, по крайней мере, он их не озвучивает, диплом о высшем образовании он, без сомнения, получит, но особо на него не рассчитывает, потому что он попросту его не волнует. Он распилкой занялся, приходит домой весь в опилках, пропахший древесиной и выглядит довольным. Мыслей о том, чтобы съехать от родителей и зажить своей семьёй, в нём тоже не наблюдается. Дом достаточно большой, они с родителями друг другу никак не мешают, и те даже не вмешиваются в их семейную жизнь. По крайней мере, так считается, хотя последнее слово в доме всё равно негласно остаётся за Владимиром Ивановичем, а на кухне царит Тамара Константиновна. Лана и там, и там на вторых ролях. А когда она всё же решилась заговорить с мужем о попытке найти собственное жильё, у него оказался припасён для неё железный аргумент.
– Лана, солнышко, кто же уезжает из родного дома без причины? От бабушки с дедушкой?
– От каких бабушки с дедушкой?
– Будущих. Вот родишь и сама спохватишься, что я, дура, от бесплатных нянек уехала.
Ваня посмеивался над ней, добродушно, а Лана чувствовала, что закипает изнутри. Кажется, и это без неё решили. Как всегда, забыли спросить. И опять из благих побуждений.
– И когда мы собираемся ребёнка родить? – спросила она, немного успокоившись. – Когда ты найдёшь работу?
– У меня есть работа.
– То есть, ты собираешься и после института бревна пилой пилить?
Расслышав в её голосе недовольные нотки, Ваня посоветовал себе повременить со сборами на работу, остановиться и выслушать. А для начала прояснить:
– А чем плохая работа? Деньги хорошие платят.
– Вань, ты издеваешься? Ты институт заканчиваешь, ты пять лет учился, как управлять людьми. А научился только бензопилой управлять?
– Тебе денег мало?
– Мне амбиций в тебе мало! – Лана вскочила с кровати. Отвернулась от него, в сердцах покачала головой. Комнату, в которой прожила год, окинула выразительным взглядом. – Ты же не хочешь мне сказать, что мы и через десять лет будем жить так?
– Во дворец переехать захотелось? – разозлился он.
– Да причём здесь дворец? Я просто хочу перемен. Я хочу, чтобы ты чего-то хотел! – выдохнула она ему в лицо. – Всё равно чего, но хотел. – Лана руками развела, отступила от мужа на шаг. – А тебя всё устраивает! Комната в родительском доме есть, работу тебе отец нашёл, и даже платят неплохо. И каждое утро тебе мама кашу варит. Даже не я, а твоя мама, потому что так тебе привычно! Потому что от моей манной каши ты покрываешься волдырями!
– Что ты выдумываешь?
– Нет, не покрываешься? Тогда почему ты её не ешь?
– Лана, ты не благодарная, – поразился он. – Мама тебе помогает, избавляет от стольких забот…
– А может, я хочу эти заботы? Мы прожили с твоими родителями год, и это замечательно. Я их люблю, Ваня. Но я не хочу жить с ними всю жизнь. Я хочу свой дом. Даже если это будет комната в общаге!
– Ты сдурела?
– Ты в следующем году институт заканчиваешь. И я ждала, что что-то изменится, что мы начнём самостоятельную жизнь. А что я слышу сегодня?
– Что?
– Как ты с дядей Вовой обсуждаешь, как дом расширить. Чтобы в дальнейшем нам тесно не было! С детьми! Вы и это уже решили?
– Перестань кричать. Ты говоришь какие-то глупости.
– Я знаю, что глупости, – созналась она, в момент сникнув и присаживаясь обратно на постель. – Но меня эти глупости волнуют.
Ваня подошёл и погладил её по голове. Даже не обнял и не поцеловал, просто погладил.
– Просто ты ещё маленькая, – сказал он.
– А зачем ты женился на маленькой? – попробовала возмутиться она.
– Потому что люблю, – спокойно ответил он, и у Ланы в душе закружили бабочки.
Это было привычное ощущение, она его прекрасно знала. Но если раньше бабочки кружили и кружили, то в последние месяцы они вели себя печально и выглядели устало. Вспорхнут, покружат и успокаиваются. И между ними, в образовавшейся пустоте, поселяется недовольство и раздражение.
Разговор с мужем ничего не изменил. И Лана знала, что не изменит. Ваня прав, для него и для всех вокруг, она маленькая. Её такой считали и всерьёз её мнения и решений не принимали. Её любили, о ней заботились, переживали, всегда готовы были помочь, но при этом всегда знали, как для неё лучше. Лана бы ещё поняла, если бы тревогу о её судьбе проявляла её собственная мать, но она была слишком занята своим браком, ей было не до дочери, которая так удачно, по её мнению, пристроена. А жить, зная, что от тебя самой ничего не зависит, довольно неприятно. Лана отчаянно скучала. Она захотела найти работу, но дома ей предложили родить ребёнка.
– Что люди скажут? – рассмеялся в ответ на её заявление свёкор. – Что мы невестку не в состоянии прокормить, что она и учиться и работать будет? У тебя муж есть, пусть он деньги зарабатывает. А ты живи в своё удовольствие.
В удовольствие никак не получалось. При этом Лана понимала, взглянув на её жизнь со стороны, решили бы, что она с ума сошла. С жиру бесится. Её любят, ценят, обеспечивают, а она всё недовольна. От этого ощущалось ещё большее недовольство, на саму себя. И Лана прекрасно помнила, что в то время она больше всего боялась забеременеть. Жизнь за забором да ещё с ребёнком на руках, который похоронит её пусть мелкие и пугливые, но амбиции и желания, казалась катастрофой. С ребёнком она окончательно станет Ланой Сизых и никем больше. Никогда никем не станет.
Но мужа она любила, и несоответствие желаний и реальности сводило с ума. Она любила Ваню. Помнила, каким он казался ей необыкновенным, сильным, смелым, как она любила с ним разговаривать, и какие планы они строили вместе. А теперь злилась на него, безумно злилась каждое утром, когда он ел на кухне мамину кашу. Ей стало казаться, что это никогда не изменится. Эта кухня, эта каша, и муж, который совершенно не хочет ничего менять. Его всё устраивает. Лана даже подозревала, что для Вани это и есть счастье – в этом доме, в спокойствие и размеренности. Что казалось странным и совершенно не соответствовало его внешности. Высокий, сильный, с лихой улыбкой и бравадой во взгляде. При первом взгляде могло показаться, что ему для счастья нужно без конца к чему-то стремиться и чего-то добиваться. А в душе Ваня был домашним и спокойным любителем маминой каши. Но какой толк хватать его за плечи, трясти и доказывать, что он не такой? Что он спрятался от самого себя, а на самом деле хочет другого? Даже не карьеры, чёрт с ней, а просто движения. Вперёд, назад, в сторону или вверх. Лане хотелось, чтобы муж к чему-то стремился. А он трижды в неделю возвращался с лесопилки и выглядел удовлетворённым и довольным собой. Её это убивало, но понимая, что изводя себя подобными мыслями, она портит свой брак, Лана в какой-то момент испугалась. Побоялась разрушить то, что есть, потерять мужа, семью, которую искренне любила, лишь хотела небольших перемен. Но настаивая и навязывая эти самые перемены, поняла, что всё портит, и решила отступить. На какое-то время, не навсегда. В конце концов, Ваня на самом деле окончит институт, и перед ним откроются новые дороги, и он должен будет сделать выбор. Все взрослые люди выбор делают в какой-то момент. И Лана решила подождать.
Пашка, Павел Вересов, не появился в их жизни ниоткуда, он всегда был. Так же, как они когда-то, бегал по этой улице, рвал яблоки в чужих садах, гонял на велосипеде, и считался, как и его родители, коренным жителем Восточной. Правда, они не жили здесь постоянно. Когда-то на их улице жила его бабушка, Пашка проводил у неё в доме каникулы и выходные, к тому же, ехать издалека не приходилось, лишь из центра города, где проживал с родителями. Его отец ещё в девяностых занялся бизнесом, и до нулевых упрямо держал марку, планку, знамя и всё, что мог держать. Миллионов, по крайней мере, в долларах не заработал, но по меркам города человеком слыл солидным и обеспеченным. Пашка появлялся то в дорогущих джинсах, то с мобильным телефоном, Лана помнила, что первый мобильный телефон увидела именно у него в руках. А на восемнадцатилетие получил от родителей в подарок автомобиль. И столь грандиозный подарок для Паши никого из знакомых не удивил. Если бы машина появилась у Вани Сизыха, обсуждали бы несколько недель, а Вересовы это Вересовы. Торгаши, как их за глаза называли на улице. Шёпотом и за спиной, потому что в глаза принято было улыбаться. Да и не улыбнуться Пашке было трудно. Несмотря на свою явную избалованность, парнем он был весёлым, приятным, немного бесшабашным, правда, и не боялся совершать глупости. Не потому, что был уверен в своей безнаказанности, он просто не боялся. Даже в детстве он был заводилой, первым лез через забор или прыгал с тарзанки в озеро, всегда готов был нарушить правила и первым просил прощения при необходимости, беря вину на себя. И взрослея, его опыты над своей неуязвимостью лишь набирали обороты.
После смерти его бабушки, поговаривали, что Вересовы продадут дом. Зачем им старая хибара, когда у них в центре города шикарная квартира? Квартира на самом деле была шикарная, Лана побывала в ней однажды, когда Пашкины родители уехали отдыхать, а любимый сынок решил закатить в городе вечеринку. И в то время Лана осталась под впечатлением. Оказалось, что бывают квартиры в пять просторных комнат, с двумя ванными комнатами, уставленные дорогой мебелью и антиквариатом. А люстры по-настоящему хрустальные, отражающие столь многогранный и яркий свет, что хочется зажмуриться, чтобы его не видеть. Пашка кормил гостей икрой и чипсами, поил дорогущим виски вперемешку с пивом, и смеялся, когда Лана просила его застелить полированные столы клеёнкой. Всё это не имело для него значения, Пашка жил легко, взахлёб. После школы он жил в Америке, уступив родителям и отправившись туда учиться, через год вернулся, не удержав в буйной головушке никаких знаний, зато заимев кучу вредных, по мнению его родителей, интересов, вроде гонок и паркура. Он не уставал рисковать собой, и от этого ловил настоящий кайф. И не понимал, не чувствовал, когда перегибает и рискует чрезмерно. Пашка просто не знал такого слова, он жил, как дышал, без остановки.
Когда он вновь появился на их улице, в новом, отстроенном родителями доме, загорелый после отдыха на каком-то курорте, о котором Лана в то время и помыслить не могла, по их улице словно пронёсся ветер перемен. Пашка ворвался в привычную, тихую жизнь их улицы на ярком автомобиле, он улыбался и был переполнен энергией. Лана с Ваней незадолго до этого отметили годовщину свадьбы, и этим фактом Вересова потрясли.
– Серьёзно? Женаты? – переспросил он, переводя взгляд с одного на другого. После чего поинтересовался у Ланы: – А ты уверена, что ты совершеннолетняя?
Лана рассмеялась и поспешила его разочаровать:
– Мне скоро двадцать.
– С ума сойти, – пробормотал Пашка, приглядываясь к ней украдкой. – Как время бежит. Всё мелкая, мелкая бегала… Вань, ты как рассмотрел-то?
– А ты бы поменьше по своим Америкам разъезжал, может тоже что-нибудь рассмотрел.
– Это точно. Никакого покоя в жизни. – Пашка снова окинул Лану изучающим взглядом, после чего усмехнулся. – Но ты молодец, не упустил момент. За пределами нашей деревни шансов бы у тебя не было. Оторвали бы лакомый кусочек раньше, чем бы ты рот открыть успел, Сизых.
Ваня тогда строго глянул на друга и посоветовал:
– Думай, прежде чем сказать.
Совету Пашка внял, но руками развёл, посетовал:
– Я только правду.
Как это ни странно, но, несмотря на всю разницу в характерах и привычках, во взглядах на жизнь и в том, что она им давала, Ваня с Пашкой серьёзно дружили. С детства, с юности, у них было море общих воспоминаний, которые обоих приводили в восторг. Лана была младше на несколько лет, и с более старшими мальчишками дружбу не водила, хотя и знала всё и про каждого, такая уж была у девчонок участь. Но в большинстве детских приключений, о которых муж и его друг любили вспоминать, не участвовала. Поэтому зачастую слушала с интересом. К тому же, считала, что Паша благотворно влияет на Ваню. Вересов встряхнул их привычную, спокойную жизнь, ему не сиделось на месте, он без конца строил планы, и Лана в какой-то момент заметила, что Ваня ему начинает поддакивать. Это радовало. Ей тоже хотелось перемен, эмоций, фейерверка, чего-то необычного и незнакомого. А у неё был дом, муж и автобус номер тридцать, на котором она ездила в институт и обратно. Она завидовала Пашке, завидовала его жажде жизни и его бесстрашию. В свои двадцать три года он гонял по улице на скейте, мог упасть, подняться и продолжить с того же места. Он умел заряжать людей позитивом. А уж если хотел внимания, то от него невозможно было отделаться. Паша становился невыносимо милым, смешным, делал всё для того, чтобы его не воспринимали всерьёз, а в это время ужом проскальзывал в твою жизнь, и вскоре человек переставал понимать: а как это, без него?
С Ланой именно это и случилось. Да и появился Вересов не вовремя. Как раз в тот момент, когда она обдумывала их с Ваней брак, когда приходила раз за разом к неутешительным выводам, в то время, когда они начали ругаться с особым пылом, а бывало, даже дрались. То есть, дралась она, а Ваня фыркал и отмахивался. Не от неё, нет, а от её доводов и желаний. Это было куда обиднее. Он выслушивал, потом уходил, не собираясь вникать в глупые придирки скучающей женщины, а Лана оставалась наедине со своей неудовлетворённостью, понимая, что время идёт, а ничего не меняется.
К Пашке Вересову она не испытывала никаких чувств, кроме зависти. Скрытой и не совсем чистой. Но завидовала она не его жизни и материальной обеспеченности, Лана завидовала его внутренней свободе и смелости. Понимала, что никогда такой не будет. Чтобы махнуть рукой и в одночасье уехать, куда глаза глядят. Искать другое счастье. Лана от своего счастья была зависима и очень боялась его потерять. И другая любовь ей была не нужна. Да и не было в их отношениях с Вересовым любви, и с его стороны в том числе. Он её захотел. Как-то вдруг загорелся, захотел, как всегда с ним и бывало, и отдался бы своей страсти с головой, если бы не одно существенное "но" – его дружба с Ваней. Именно из-за неё Лана далеко не сразу поняла, что что-то изменилось, что-то происходит, и что друг мужа смотрит на неё совсем не по-дружески. Пашка ел её глазами, разве что не облизывался, и, признаться, он первый объяснил Лане, что она красивая. Ей и раньше об этом говорили, и Ваня говорил, но Ваня это Ваня, мужу положено говорить такое. Сама себя Лана красивой не считала, симпатичной, милой, у неё была красивая улыбка, но красота, о которой со временем начал говорить Пашка – это нечто другое. Она, в свои девятнадцать, одетая в простенькие джинсы и футболку с ушастым зайцем из "Плейбоя", которого раньше изображали на каждом шагу, даже на кроссовках, не понимала, о чём он говорит. К тому же, Пашка не держал её за руку, не заглядывал в глаза, она попросту не позволила бы этого, он говорил про её красоту с присущей ему горячностью и азартом. И советы давал.
– Ты должна это почувствовать, ты должна это впитать в себя. Ланка, ты с ума сойдёшь, когда поймёшь до конца.
Она хохотала над ним.
– Обязательно сойду!
– Дурочка, – фыркал Пашка. Качал головой. – Какая же ты ещё дурочка.
– Хочешь сказать, что я похожа на модель?
– Да причём здесь модели? – пренебрежительно проговорил он. – Я тебе о красоте говорю, а не о бизнесе. Для таких, как ты, моду создают, а не демонстрируют. У тебя хоть платье есть?
– Свадебное.
– Кошмар. Тебя надо в "Шанель" одеть.
– Паша, откуда такие познания?
– У меня врождённое чувство стиля. Не заметно?
Лана глянула на его джинсы с многочисленными прорехами, и с готовностью кивнула.
На "Шанель" Пашке было плевать. Он её хотел. В шикарном платье. Сейчас, спустя годы, когда в шкафу висело пяток платьев от "Шанель", а в арсенале памяти десятки красноречивых мужских взглядов, Лана это понимала. Слава был таким же. Он видел её в наряде за тысячи долларов, и у него, как у дикого зверя, волосы на загривке поднимались. Такие мужчины не редкость, они любят не просто глазами, они смотрят на мир сквозь грань бриллианта чистой воды. По крайней мере, думают, что это так.