Мои дни текли весьма однообразно. Рано утром я приходила в галерею, и работала там до обеда. После обеда я обычно выходила на прогулку, возвращалась до сумерек, которые в это время года начинались в четыре часа. Потом я занималась тем, что составляла различные растворы и читала заметки о своих прошлых опытах. Ужинала я обычно одна в своей комнате, но несколько раз мадемуазель Дюбуа приглашала меня на ужин к себе. Отказываться я не могла, хотя и хотелось; я слушала рассказы о ее жизни: она была дочерью адвоката, в которой не воспитывали привычки работать; компаньон отца подвел его, отец умер от разрыва сердца, и она, оставшись без гроша в кармане, была вынуждена стать гувернанткой. Эта история, рассказанная не без жалости к себе, казалась невероятно унылой, и я решила не утомлять ее рассказами о себе.
После ужина я обычно читала книги, которые находила в библиотеке; Филипп сказал мне, что граф будет рад, если я воспользуюсь всем, что мне там нужно.
Ноябрь проходил, а я почти не принимала участия в жизни замка - дни просто текли своим чередом, так же, как я слышала музыку в своей комнате и не замечала ее, только время от времени узнавая знакомые мелодии.
Однажды, когда я на Голубке выехала из замка, я встретила Жан-Пьера верхом на лошади. Он приветствовал меня с обычной веселостью и спросил, не собираюсь ли я зайти к ним. Я сказала, что всегда рада их видеть.
- Поедемте сначала на виноградник Сен-Вальен, а потом вместе вернемся.
Я никогда не ездила в сторону Сен-Вальена и без колебаний согласилась. Мне нравилось находиться в обществе Жан-Пьера, поэтому дом Бастидов и привлекал меня. Его жизнерадостность и веселый нрав всегда радовали мне душу.
Мы говорили о предстоящем Рождестве.
- Не желаете ли провести его с нами, мадемуазель? - спросил он.
- Вы приглашаете просто из вежливости?
- Вы знаете, что я никогда ничего не делаю просто из вежливости. Это сердечное приглашение от имени всей моей семьи, надеюсь, вы окажете нам честь своим присутствием.
Я сказала, что буду счастлива принять их любезное приглашение.
- Мотивы его крайне эгоистичны, мадемуазель.
Он нагнулся ко мне и коснулся моей руки. Я выдержала его теплый взгляд, говоря себе, что явные знаки внимания с его стороны естественная галантность француза, проявляющаяся в обществе всех особ женского пола.
- Сейчас я вам ничего не буду рассказывать о наших рождественских традициях, - сказал он. - Пусть это будет для вас сюрпризом.
Когда мы приехали на виноградники Сен-Вальен, меня познакомили с управляющим, месье Дюраном. Его жена принесла вина и маленьких пирожных, очень вкусных, и Жан-Пьер и месье Дюран обсудили качество напитка. Потом месье Дюран и Жан-Пьер удалились, чтобы поговорить о делах, а его жена осталась развлекать меня.
Как оказалось, она многое обо мне знала, очевидно, дела в замке были основным предметом сплетен в окрестностях. Она поинтересовалась моим мнением о замке, о графе? Я отвечала очень осторожно, и она, видимо, поняла, что немногое почерпнет от меня и поэтому заговорила о своих делах, о том, как она беспокоится о месье Дюране: он слишком стар, чтобы работать.
- Не жизнь, а сплошные заботы! Каждый год одно и то же, а после тех крупных неприятностей десять лет назад, в Сен-Вальене не все ладно. Господин Жан-Пьер просто чародей. Вино замка становится таким же отменным, каким было всегда. Я надеюсь, скоро господин граф позволит моему мужу уйти на покой.
- Неужели он должен ждать разрешения господина графа?
- Да, конечно, мадемуазель. Господин граф подарит ему наш домик. Как я жду этого дня! Я заведу кур, корову… может быть, даже две. Силы моего мужа на исходе. Он уже далеко не молод и не в состоянии бороться со всеми этими напастями! Один господь бог знает, когда ударят морозы и померзнет лоза. А в дождливое лето столько насекомых! Но хуже всего весенние заморозки. День прекрасный, а ночью подкрадывается мороз и губит все цветы. А если солнца мало, ягода кислая. Такая жизнь по плечу лишь молодому человеку… как господин Жан-Пьер.
- Я надеюсь, что вам скоро позволят отойти от дел.
- Все в руках господних, мадемуазель.
- Или, может быть, - предположила я, - в руках господина графа.
Она воздела руки, всем своим видом показывая, что это одно и то же.
Вскоре вернулся Жан-Пьер, и мы уехали из Сен-Вальена.
Мы обсудили семейство Дюранов, и он сказал, что бедный старик уже пережил свои лучшие дни и ему пора на покой.
- Насколько я поняла, ему приходится ждать решения графа.
- О да, - ответил Жан-Пьер, - здесь все зависит от него.
- Вас это возмущает?
- Считается, что времена деспотичных правителей ушли навсегда.
- Вы всегда можете уехать. Он не может препятствовать вам.
- Уехать из своего дома?
- Если вы его так ненавидите…
- У вас действительно создалось такое впечатление?
- Когда вы говорите о нем, ваш голос становится резким, а в глазах такое выражение…
- Не обращайте внимания. Я гордый человек, наверное, слишком гордый. Эта земля такой же мой дом, как и его. Моя семья живет здесь столетиями, так же, как и его. Вся разница в том, что они жили в замке. Но все мы выросли в тени этого замка, и здесь наш дом…
- Мне вполне понятны ваши чувства. Вы далеко не единственный человек в здешних краях, кто испытывает неприязнь к графу.
- Что ему до этого места? Он здесь почти не бывает, предпочитая свой дом в Париже. Он не удостаивает нас своим вниманием. Я работаю на него, потому что обязан и стараюсь его не видеть и не думать о нем. Вы вскоре почувствуете то же самое. Наверное, уже почувствовали.
Внезапно он запел; у него был приятный тенор, и пел он с большим чувством:
"Чем мы хуже богачей?
Разве тем, что мы бедней?
Чтоб на грош обогатиться,
Надо целый день крутиться.
Но при этом, без сомненья,
Не грозит нам разоренье."
Песня кончилась, и он, улыбаясь ждал, что я скажу.
- Мне понравилось, - сказала я.
- Очень рад; мне тоже.
Он так пристально смотрел на меня, что я сразу тронула лошадь с места. Голубка пошла галопом. Жан-Пьер догонял меня. Вскоре мы вернулись в Гейяр.
Проезжая мимо виноградников, я заметила графа. Он, видимо, только что вышел из дома управляющего. Он склонил голову в приветствии, когда увидел нас.
- Вы хотели видеть меня, господин граф? - спросил Жан-Пьер.
- В другой раз, - ответил граф и поехал дальше.
- Вы должны были быть здесь, когда он заходил? - спросила я.
- Нет. Он знал, что я уехал в Сен-Вальен. Я направился туда по его распоряжению.
Он был удивлен, но когда мы проходили мимо дома управляющего, оттуда вышла Габриэль. Щеки ее пылали, и она выглядела очень хорошенькой.
- Габриэль, - позвал Жан-Пьер. - Я привез мадемуазель Лоусон.
Она улыбнулась несколько рассеяно, как мне показалось.
- Я вижу, заходил граф, - сказал Жан-Пьер изменившимся голосом. - Что ему было нужно?
- Посмотреть некоторые расчеты… и все. Он придет в следующий раз, чтобы поговорить с тобой.
Жан-Пьер нахмурился и продолжал смотреть на сестру.
Мадам Бастид встретила меня, как обычно, радушно, но пока я гостила у них, я заметила, как рассеянна была Габриэль, и что даже Жан-Пьер был не в настроении.
На следующее утро в галерею вошел граф.
- Как продвигается работа? - спросил он.
- Вполне удовлетворительно, как мне кажется, - ответила я.
Он насмешливо посмотрел на картину, над которой я работала. Я показала на растрескавшуюся и потерявшую цвет поверхность и пояснила, что краска очевидно покоробилась из-за лака.
- Не сомневаюсь в правильности ваших выводов, - небрежно произнес он. Меня также радует, что не все свое время вы проводите за работой.
Я догадалась, что он намекал на то, что видел, как я прогуливалась верхом, когда мне надлежало работать в галерее, и пылко возразила:
- Мой отец всегда говорил, что не следует работать после обеда. Работа требует большой сосредоточенности, а когда проработаешь все утро, необходимой бодрости уже нет.
- Вчера, когда мы встретились, вы показались мне необыкновенно бодрой.
- Бодрой? - с глупым видом повторила я.
- Во всяком случае, - продолжал он, - было похоже, что достопримечательности за пределами замка вам так же интересны, что и те, которые в его стенах.
- Вы имеете в виду мою прогулку верхом? Вы сами сказали, что я могу кататься, когда есть возможность.
- Я рад, что вы находите возможности… и друзей, с которыми их можно разделить.
Я была в изумлении. Конечно, он не может возражать против моей дружбы с Жан-Пьером.
- Очень мило, что вас занимает, как я провожу свое свободное время.
- Да, вы знаете, я очень беспокоюсь за… свои картины.
Мы шли по галерее, рассматривая их, но мне казалось, что не они занимают его мысли; видимо, ему не понравились мои поездки - не из-за Жан-Пьера, а из-за того, что мало времени уделяла работе. Эта мысль меня возмутила. Я представила предстоящий объем работ, но конечно, если бы я завершила реставрацию быстро, мне бы уже не пришлось жить в замке, и я перестала бы быть обузой для дома.
У меня вырвалось:
- Если вы не удовлетворены скоростью моей работы…
Он повернулся, будто обрадовался; на лице его была улыбка:
- Откуда у вас такие мысли, мадемуазель Лоусон?
- Я думала… мне показалось…
Он слегка склонил голову набок. С его помощью я открывала в себе такие черты, о существовании которых и не подозревала. Он словно говорил:
"Смотри-ка, как быстро ты обижаешься! Почему? Не потому ли, что чувствуешь себя уязвимой… очень уязвимой?"
- В таком случае, - растерянно продолжала я, - вы довольны тем, что я делаю?
- Ваша работа выше всяких похвал, мадемуазель Лоусон.
Я вернулась к своей картине, а он все расхаживал по галерее. Я не заметила, когда он вышел и тихо затворил за собой дверь.
Все оставшееся утро я не могла работать спокойно.
Женевьева подбежала ко мне, когда я направлялась к конюшне.
- Мадемуазель, вы поедете со мной в Каррфур?
- В Каррфур?
- Это дом моего деда. Если вы не согласитесь, мне придется взять кого-то из грумов. Я собираюсь проведать дедушку. Я уверена, ему захочется познакомится с вами.
Если я и была склонна отказаться от такого невежливого приглашения, то упоминание о ее деде решило все.
Из разговоров с Нуну и дневников Франсуазы в моем сознании сложился образ аккуратной девочки с невинными секретами и прелестными манерами. Невозможно упустить случай познакомиться с отцом этой девочки и увидеть дом, где протекала жизнь, описанная в дневниках.
Женевьева сидела в седле с изяществом и непринужденностью, возможными только у тех, кто с детства приучен к верховой езде. Время от времени она показывала мне ориентиры, а в одном месте остановилась, чтобы мы могли издали полюбоваться замком.
Это было впечатляющее зрелище; отсюда лучше была видна симметричность старинных зубчатых стен с узкими бойницами; массивные опоры, цилиндрические башни с острыми коническими крышами. Кругом раскинулись виноградники; видны были шпиль церкви и ратуша, стоявшие словно безмолвные стражи.
- Вам нравится? - спросила Женевьева.
- Великолепный вид.
- Все это принадлежит папе, но никогда не будет принадлежать мне. Мне следовало быть мальчиком. Тогда папа был бы мной доволен.
- Если вы хорошо будете себя вести, он будет доволен вами, - нравоучительно изрекла я.
Женевьева взглянула на меня с презрением, которое я несомненно заслужила:
- Право, мадемуазель, вы разговариваете в точности, как гувернантка. Они всегда говорят не то, что думают. Они говорят: "Делай это, делай то…", но никогда сами не придерживаются этих правил, - В глазах ее появилась искорка лукавства:
- О, я не про Занозу. Она никогда ничего не будет делать. Но некоторые…
Я вдруг вспомнила ту гувернантку, которую она заперла в каменном мешке, и не стала продолжать этот разговор.
Она тронула лошадь и помчалась вперед, волосы ее развевались на ветру, выбившись из-под шляпки. Я последовала за ней.
- Если бы у папы был сын, кузен Филипп был бы здесь не нужен. Как было бы замечательно!
- Я уверена, он к вам хорошо относится.
Она искоса посмотрела на меня.
- Было время, когда я собиралась за него замуж.
- О… понимаю. А сейчас не собираетесь.
Она покачала головой.
- Мне он совершенно безразличен. Разве можно себе представить, чтобы мне хотелось замуж за Филиппа?
- Он намного старше вас.
- На четырнадцать лет, почти вдвое.
- Но я думаю, когда вы станете взрослее, разница в возрасте не будет так заметна.
- Папа против этого. Скажите, мадемуазель, как вы думаете, почему он так решил? Вы ведь такая умная.
- Уверяю вас, я понятия не имею о намерениях вашего отца. Я ничего о нем не знаю.
Пыл, с которым я произнесла эти слова, поразил меня, потому что был совершенно неуместен.
- Итак, вы знаете не все! Хорошо, я кое-что вам расскажу. Филипп был вне себя от ярости, когда узнал, что папа не разрешает мне выходить за него замуж.
Она тряхнула кудрями и улыбнулась не без гордости, а я ответила:
- Возможно, он вас не очень хорошо знает.
Она рассмеялась. - На самом деле, ко мне это не имеет никакого отношения, - заметила она. - Все потому, что я дочь моего отца. Но когда моя мать была… когда моя мать умерла, папа передумал. С тех пор он сильно изменился. Мне кажется, он хотел оскорбить Филиппа.
- Зачем ему это нужно?
- О… просто так, для развлечения. Он ненавидит людей.
- Я уверена, что это не так. Люди не могут ненавидеть… без причины.
- Мой отец - необычный человек, - она говорила почти с гордостью - ее голос непроизвольно дрожал от ненависти, странной ненависти с оттенком уважения.
- Мы все не похожи друг на друга, - быстро сказала я.
Она звонко расхохоталась - я заметила, что она так смеялась, когда говорила об отце.
- Он ненавидит меня, - продолжала она, - понимаете, я похожа на мать. Нуну говорит, что с каждым днем сходство все больше. Я напоминаю ему мою мать.
- Вы наслушались сплетен.
- А по-моему, вы недостаточно к ним прислушиваетесь.
- Это не самый увлекательный способ времяпрепровождения.
Она опять засмеялась:
- Я могу только сказать, мисс, что вы не всегда увлекательно проводите свое время.
Я почувствовала, как вспыхнула от возмущения, - это была чистая правда.
Она показала на меня:
- Вы-то любите сплетничать, мисс. Ничего страшного. Вы мне за это нравитесь. Я бы не вынесла, если бы вы в действительности были такой хорошей и правильной, какой притворяетесь.
- Почему вы не разговариваете со своим отцом нормально?.. Такое впечатление, будто вы боитесь его? - спросила я.
- Его все боятся.
- Я не боюсь.
- Правда, мисс?
- Почему я должна его бояться? Если ему не нравится моя работа, он может указать мне на это, я уеду и никогда больше не увижу его.
- Да, вам легче. Моя мать боялась его… ужасно боялась.
- Она вам так и говорила?
- Словами она этого не выражала, но я знала. И вы знаете, что с ней случилось.
- Не пора ли нам ехать? Мы не вернемся до темноты, если будем зря терять время, - сказала я.
Она умоляюще посмотрела на меня:
- Как вы думаете, когда люди умирают… не обычной смертью, а когда их… Как вы думаете, возможно ли, что они не остаются в своих могилах, а возвращаются и ищут…
Я резко сказала:
- Женевьева, что это вы говорите?
- Мисс, - сказала она, будто звала на помощь, - иногда ночью я неожиданно просыпаюсь в ужасе из-за звуков, которые слышу в замке.
- Дорогая Женевьева, многие время от времени неожиданно просыпаются в ужасе, потому что им снятся дурные сны.
- Шаги… стук… Я слышу их. Я слышу. Я правда слышу. Лежу и дрожу… и жду, что вот-вот увижу…
- Свою мать?
Девочка была явно напутана; она тянулась ко мне за помощью. Бесполезно объяснять ей, что это чепуха, что привидений не существует. Ей бы это совершенно не помогло потому, что она подумала бы, что это обычная уловка взрослых для успокоения детских страхов.
Я сказала:
- Послушайте, Женевьева, предположим, привидения существуют и твоя мать действительно приходила.
Она кивнула, глаза ее округлились от удивления.
- Она ведь любила тебя?
Я видела, как крепко она сжала поводья.
- О да, она любила меня… никто так не любил меня, как она.
- Она ведь никогда не причинила бы тебе зла? Неужели ты думаешь, что теперь, кода она мертва, она переменила отношение к тебе?
Я увидела, как смягчилось выражение ее лица; я была довольна собой. Я дала ей утешение, которого она так отчаянно искала.
Я продолжала:
- Когда ты была ребенком, она ухаживала за тобой; если она видела, что ты вот-вот упадешь, она спешила к тебе на помощь, не так ли? - Она кивнула. - Почему же она должна переменить свое отношение к тебе только оттого, что она мертва? Я думаю, что ты слышишь скрип половиц в этом очень старом доме, стук дверей, окон… все, что угодно. А может, это мыши… но все-таки, предположим, что привидения существуют. Ты не думаешь, что твоя мать может приходить сюда, чтобы защитить тебя от зла?
- Да, - сказала она, глаза ее сияли. - Наверное, так и есть. Она любила меня.
- Помни об этом, если неожиданно проснешься ночью.
- Да, - сказала она. - Я буду помнить.
Я была довольна и чувствовала, что дальнейший разговор на эту тему может разрушить впечатление, которое я произвела, поэтому поехала дальше, и некоторое время мы ехали рядом.
До самого поместья Каррфур мы не разговаривали.
Это был старинный дом, стоявший вдали от дорог. Толстая каменная стена окружала его; изящные чугунные ворота были открыты. Мы проехали под широкой аркой и въехали во двор. Окна были закрыты зелеными ставнями; стояла глубокая тишина. Я по-другому представляла себе дом той девочки, которая вела подробные дневники своей жизни.
Женевьева быстро взглянула на меня, чтобы увидеть мою реакцию, но я надеялась, что ничем не выдала себя.
Мы оставили лошадей в конюшне, и Женевьева повела меня к дверям.
Она взяла тяжелый молоток, и я услышала звук, отдававшийся в нижней части дома. Опять тишина; потом - шаркающие шаги, и в дверном проеме появился слуга.
- Добрый день, Морис, - сказала Женевьева - Сегодня со мной приехала мадемуазель Лоусон.
После обмена приветствиями мы вошли в холл с мозаичным полом.
- Как сегодня мой дед, Морис? - спросила Женевьева.
- Все так же, мадемуазель. Я посмотрю, готов ли он вас принять.
Слуга исчез и через несколько минут вернулся с сообщением о том, что хозяин ждет нас.