После окончания спектакля прошел час, мы с Гордоном уже собирались уходить из бара, когда этот самый актер вошел туда. Я поймала его взгляд, и мы с ним улыбнулись друг другу. "Мне очень понравилось", - произнесла я, имея в виду его игру, и он поблагодарил меня. Гордон наверняка не услышал моих слов, потому что иначе он обязательно поднял бы эту тему потом, но он ничего не сказал.
Так странно было видеть его на сцене в тюрьме! Я думала, что, наверное, являюсь единственным человеком в этом зале, видевшим его на сцене "Уайтхолла". Несколько заключенных стали свистеть и завывать, как делали всегда при виде мужчины, и это страшно меня взбесило. Раньше я никогда не слышала, как этот актер - его зовут Джеймс Корт - поет. Наконец все успокоились, и я смогла расслышать его голос. Он был не особенно выдающийся, но актер вкладывал в пение душу, и поэтому его хотелось слушать.
После выступления я попыталась заговорить с ним. Его окружали надзирательницы, социологи и пара женщин в деловых костюмах. Он был так близко! Я объяснила ситуацию Этте, одной из моих любимых надзирательниц, - сказала, что видела его в театре в Адамсвилле, - но она не разрешила мне подойти к нему. Да и чего я, собственно, ожидала?
Бесс ждет не дождется этого концерта. Она умеет показывать карточные фокусы и собирается выступить с ними, нарядившись как настоящий фокусник.
Она говорит, что ее сыновья приедут на концерт, и хочет, чтобы они гордились ею. Марла Жерико бьет чечетку и уговаривает меня вместе с ней репетировать номер из "Сорок второй улицы". Она собирается нарядиться в трико, туфли для чечетки на высоких каблуках и танцевать на огромном барабане, а я в это время должна буду петь. Она когда-нибудь смотрела на себя в зеркало? Можете представить женщину весом двести фунтов, одетую в трико и танцующую на барабане?
По словам надзирательницы, заключенные не обязаны принимать участие в концерте, так что я и не буду. По-моему, в нашем положении очень глупо выряжаться и выставлять себя на посмешище. То же самое Хэлли говорила о школьных представлениях: приходится отсидеть выступления сорока детей без слуха и голоса, чтобы три секунды послушать собственного ребенка.
Но это несправедливо по отношению к детям. У меня до сих пор все сжимается внутри, когда я вспоминаю, как Мария читала со сцены "Кубла-хана" Колриджа и забыла слова. Дома она тысячу раз повторяла это стихотворение. Сцена делает с человеком странные вещи; со мной такого не случалось, но я могу себе представить, что чувствовала тогда сестра.
Мария стояла, сложив руки перед собой, в бархатной курточке, лаковых туфлях, с бантами в волосах. Ее аккуратный вид только все усугублял: если бы она была одета небрежно, ситуация не казалась бы такой унизительной. Она просто замолчала. Тишина. Глазами она нашла меня среди зрителей. Я так часто слушала, как она репетирует стихотворение, что хорошо запомнила его. Я попыталась беззвучно произнести следующую строку, но она не могла разобрать слова по губам. Тогда я произнесла ее вслух. Мама наградила меня ледяным взглядом, но я была рада, что сделала это. Мария дочитала стихотворение до конца.
Интересно, помнит ли она об этом?
Гордон не разрешил Фло петь на рождественском концерте. Учительнице он сказал, что разрешил бы, будь это настоящие рождественские гимны. Они собирались петь обычные детские песенки: "Снеговик", "Серебряные колокольчики", "Рудольф - северный олень", а Гордон требовал, чтобы их заменили на "Внемлите ангелов пенью" и "Адесте фиделис". Интересно, что бы он стал делать, согласись учительница изменить программу.
Сомневаюсь, что он позволил бы Фло выступать. Он говорил, что не хочет, чтобы дочь превратилась в актрисульку вроде меня.
Фло страшно переживала. На концерте она должна была звонить в колокольчик, когда Рудольф появлялся на сцене. Я так и не смогла объяснить ей, почему она не будет выступать. Я просто посадила ее к себе на колени и дала выплакаться.
Каждый раз, когда я вспоминаю подобные эпизоды, я задаю себе вопрос: как я могла допустить это? Как я могла закрывать глаза на столь многие вещи? Как могла бить их? Вспоминаю их личики, исказившиеся от боли. Боли, которую причинила я. Я, я, я!
Бесс учит меня молиться. Она очень религиозна. Я имею в виду, что она по-настоящему духовный человек, а не показушница, как многие новообращенные из заключенных. Они вечно пытаются навязать тебе свою веру и советуют "молить Господа" даже о таких тривиальных вещах, как вафли на завтрак. А Бесс правда верит. В искупление грехов и в спасение.
- Мои грехи слишком велики, - шепнула я ей прошлой ночью.
- Это правда, - согласилась она.
- Но в чем они заключаются? - спросила я. Я хотела, чтобы она сказала мне. Может, то, что я считала самым страшным своим грехом, вовсе им не было? Я лгала, воровала, убивала. Я причиняла боль своим детям.
- Твой самый страшный грех в том, что ты не смогла полюбить себя, - сказала мне Бесс. - Если бы ты любила себя, ничего этого не случилось бы. Тебе надо начать с самого начала. Господь любит тебя, и ты должна любить себя. Должна брать пример с Господа. Господь любит всех нас.
- Даже Гордона? - спросила я.
На секунду Бесс замолчала.
- Да, конечно, - продолжила она. Бесс обняла меня, и я почувствовала, как сладко пахнет ее кожа - мне еще не приходилось слышать запаха слаще. Мы обе отпивали из бутылки с водкой, которую принес ей ее муж Джимми.
- Прочти молитву, - попросила я.
- "Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое…" - начала она, но тут я стала смеяться и никак не могла остановиться.
- В чем дело? - спросила она, безо всякого раздражения, которое я наверняка бы испытала на ее месте.
- Я подумала про Саймона, - сказала я. - Когда он был маленький, он думал, что Бога зовут Дасвятится. Что в молитве говорится "Дасвятится - имя твое".
- Боже, благослови Саймона, - ответила Бесс, и мы так сильно смеялись над этой его милой ошибкой, что пришла надзирательница и приказала Бесс отправляться на свою койку.
- Я прочту настоящую молитву, - прошептала Бесс, когда надзирательница ушла. - "Дорогой Господь, пожалуйста, защити всех, кого я люблю. Посмотри за бабулей, она такая старенькая. Помоги моей подруге Софи искупить ее грехи и найти свой путь. Позаботься о Саймоне и Фло, и о душе Гордона. Наставь сестру Софи Марию, чтобы она хорошо заботилась об этих двух детях, ведь ты знаешь, что твои наставления очень ей нужны. Помоги матери Софи измениться в лучшую сторону. Благослови наших адвокатов и надзирателей. Смилуйся над нами, Господи, и убереги нас всех ото зла. Аминь!"
- Аминь, - прошептала я.
Глава 29
Среди ночи Мария услышала крик Саймона. Полусонная, она вскочила с постели и в холле натолкнулась на Фло, которая бежала к ней.
- Ему снится кошмар, - сказала девочка. В ее широко распахнутых глазах застыл страх.
Вместе Мария и Фло поспешили к Саймону. Он метался по кровати, спеленутый в простыни, как мумия, его волосы намокли от пота. Рот мальчика был широко открыт, он кричал, не переставая.
- Саймон, - резко окликнула его Мария, чувствуя, как бешено колотится сердце у нее в груди. Она склонилась над ним, убрала влажные волосы со лба. - Саймон, дорогой, проснись! Все хорошо. Я здесь и Фло тоже.
- Я здесь, - дрожащим голосом подтвердила Фло.
Саймон высвободил руки из простыней и стал колотить воздух перед собой. Кулаком он ударил Марию в лицо - и в тот же момент перестал кричать, а потом открыл глаза.
Мария, не обращая внимания на боль, поцеловала его в лоб.
- Привет, Саймон, - прошептала она.
- Он душил ее, - глухо произнес Саймон. - Или они оба душили меня.
- Это был просто сон, - сказала Мария. - Все уже закончилось.
- Я не знал, где мама, а где я, - заметил мальчик. - Сначала знал, а потом мы стали как один человек. - Он расплакался.
Мария задрожала и обняла племянника крепче. Его глаза были широко открыты, но он, казалось, не узнает ни ее, ни сестру. Фло прижалась к ним.
- Ты уже проснулся, да? Проснулся, Саймон? - спрашивала она.
Саймон не отвечал. Его тело словно одеревенело. Мария спела ему колыбельную, поглаживая ребенка по спине, и постепенно он расслабился. Когда Мария поняла, что мальчик спит, она тихонько положила его на кровать. Ее сердце все еще бешено колотилось.
- Можно мне поспать с тобой? - прошептала Фло.
- Разве тебе не будет удобнее в твоей кроватке? - спросила Мария.
Фло смотрела на нее снизу вверх умоляющим взглядом.
- Что, если его кошмар передастся мне, пока я буду спать?
- Так не бывает, - ответила Мария. - У каждого человека собственные сны.
- Иногда бывает. Такой же кошмар мне приснился вчера. Наверное, я передала его Саймону.
- Не думаю, что это так. Но, наверное, тебе нужно рассказать об этом доктору Миддлтон, когда ты в следующий раз пойдешь к ней, - сказала Мария. Она разрешила Фло спать с ней в эту ночь. Сама она так и не уснула - болела щека, а в ушах стояли крики Саймона. Фло лежала рядом, сладко посапывая, но на рассвете она начала метаться, и Мария испугалась, что девочке тоже приснился плохой сон, а потом Фло помочилась в постель.
Утром Саймон ничего не помнил о своем кошмаре. Когда Мария и Фло стали спрашивать его, он ответил "нет"; ребенок был потрясен тем, что мог совершить такой невероятный поступок - ударить тетку - и не запомнить этого.
- Тебе больно? - спросил Саймон, озабоченно нахмурив лоб.
- Не очень, - ответила Мария, касаясь подбитого глаза. В последний раз фингал у нее был в младших классах - Софи задела ее по лицу прыгалками.
- Прости меня, - сказал Саймон.
- Ничего, - успокоила его Мария, - все в порядке.
Она чувствовала себя беспомощной и готова была разрыдаться. Ей хотелось избавиться от племянников, их ночных кошмаров и недержания мочи, их психологов, их бесконечных потребностей. Она хотела, чтобы кто-нибудь ее утешил, сказал, что она отлично справляется, что им гораздо лучше с ней, чем без нее. Потом ей захотелось, чтобы дети просто исчезли. Ей было стыдно за это желание, однако она не могла побороть его.
Дети вытащили на крыльцо свои удочки. Они собирались отправиться на рыбалку. Из глубин кухонного шкафа Саймон достал коробку с рыболовными снастями. Там была целая коллекция крючков, свинцовых грузил, красно-белых поплавков, разноцветных наживок: серебристых, розовых, зеленых - в форме червяка; к тем из них, которые использовались раньше, кое-где пристали засохшие водоросли. Там же лежал тонкий филейный нож с прилипшей к нему тусклой рыбьей чешуей. Саймон и Фло разложили содержимое коробки на ступеньках, чтобы выбрать подходящую наживку.
- Если мы поймаем рыбу, приготовим ее на обед? - спросила Фло.
- Конечно, - ответила Мария. - Разведем огонь и поджарим ее на гриле.
- В прошлый раз мы ловили на "Кастмастера", вот эту большую серебристую штуку, - сказал Саймон.
- Эту? - с сомнением в голосе спросила Фло. Она подняла вверх трапециевидную приманку длиной около двух дюймов, серебристую с одной стороны и синюю с другой. По сравнению с остальными, кричаще-яркими, она выглядела весьма элегантной.
- Ну да, на нее, - ответил Саймон.
- Похожа на маленькую рыбку, - заметила Фло.
- Совершенно верно, - сказала Мария, гордясь дарвиновским чутьем племянницы. - Большие рыбы, например окунь, едят маленьких, поэтому в наших краях многие ловят на "Кастмастера". Ты знаешь, что такое "пищевая цепочка"?
- Нет, - ответила Фло.
- Это когда в школе на День благодарения собирают еду для бедных? - предположил Саймон.
- Нет, это называется благотворительностью, - сказала Мария с улыбкой, жалея о том, что Софи нет с ними и она не слышит этого. - "Пищевая цепочка" начинается с планктона - микроскопических растений и животных, обитающих в море. Ими питаются самые мелкие рыбки, а их потом едят просто мелкие. Большие рыбы едят рыб поменьше.
- А потом мы едим больших рыб, - сказала Фло.
- А потом акулы едят нас! - добавил Саймон.
- Один раз папа видел большую белую акулу, - сказала Фло, положив одну руку на скрещенные ноги Марии. Она опустила голову на колени тетки, чтобы та поиграла с ее волосами.
- Правда? - спросила Мария. - Когда рыбачил возле Монтока?
- Нет, прямо здесь, возле пляжа Хатуквити, - горячо перебил ее Саймон. - Как раз когда мы купались! Мы с мамой и Фло плавали, а папа стоял на берегу и кричал нам, чтобы мы вылезали. А когда мы вылезли, он сказал, что большая белая акула плавала рядом с нами!
- Она нас чуть не съела, - заметила Фло. Она снова сосала свой большой палец.
Мария не знала, что сказать. Она живо представила себе эту сцену: Софи с детишками весело плещется в воде, а Гордон стоит на берегу, чувствуя себя покинутым, и думает, как испортить им удовольствие. Она не сомневалась, что это произошло в сентябре - октябре, когда на пляже практически нет людей, и, значит, никто, кроме членов семьи, не мог услышать его. И только Софи, еще один взрослый человек, могла понять, что он сделал.
- Почему мы не можем увидеться с мамой? - спросила Фло и расплакалась.
- Она вас любит, - аккуратно начала Мария, - но боится, что вам будет тяжело навещать ее в тюрьме.
- Она больше не хочет нас видеть, - сказал Саймон. - Так что забудь об этом.
- Нет, она хочет, - возразила ему Мария, хотя сама не верила своим словам.
Дети забыли про коробку со снастями и уселись порознь, свесив ноги с крыльца. Боковым зрением Мария заметила, как "Алисия" входит в бухту, и почувствовала, что у нее по спине от облегчения побежали мурашки.
Дункан подвел шлюпку к пирсу и заглушил мотор. Мария с детьми смотрели, как он бросает швартовы.
Саймон обернулся и через плечо бросил на Марию недоумевающий взгляд.
- В чем дело? - поинтересовалась она.
- Почему он приехал? - встревоженно, спросил Саймон.
- Я его пригласила, - ответила Мария.
- Он повезет нас на рыбалку на лодке?
- Думаю, да, - ответила Мария.
- Тогда я не поеду.
Саймон поднялся на ноги и пошел к двери.
- Саймон, - позвала Мария, - объясни, что случилось?
- Просто мне расхотелось рыбачить, - сказал Саймон.
- Он боится отплывать далеко от берега, потому что там акулы, - завизжала Фло. - Боится, что они потом ему приснятся.
- Неправда! - возразил Саймон.
Дункан помахал им рукой, идя по направлению к дому.
- Я же сказал, мне расхотелось рыбачить.
- И мне, - сказала Фло.
- Привет, Саймон. Привет, Флосси, - произнес Дункан. Стоя рядом с Марией, он, нахмурившись, разглядывал ее синяк. - Что случилось?
- Я ударил ее во сне, - сказал Саймон, напуганный. - Я не нарочно!
- Конечно, не нарочно, - подтвердила Мария, пытаясь успокоить его.
- Уверен, что все произошло случайно, - сказал Дункан.
- Я в порядке, - заметила Мария. Голос ее дрожал.
Дункан заглянул ей в глаза и понял, насколько она расстроена. Он подмигнул ей, давая понять, что на некоторое время берет детей на себя.
- Что это у вас здесь? - спросил Дункан, склоняясь над наживками. Поскольку никто не ответил, он взял одну и стал рассматривать.
- Мы собирались удить на "Кастмастера", - с сомнением в голосе произнес Саймон. - Только я не думаю, что нам надо плыть на лодке.
- Хорошая мысль, - сказал Дункан. - Когда я подплывал, я видел целый косяк окуней прямо здесь, в бухте. Что, если нам порыбачить с причала?
Лицо Саймона просветлело. Он смотрел, как Дункан собирает удочки, несколько наживок и ведерко.
Мальчик шагнул вперед, взял свою удочку из рук Дункана и пошел вперед, к причалу.
- Ты идешь, Флосси? - спросил Дункан.
- Иду, - откликнулась Фло.
- А ты не пойдешь с нами, тетя Мария? - поинтересовался Саймон.
Мария подумала, что ей надо бы присоединиться к ним и проследить, чтобы все прошло хорошо. Однако мысль о том, что она будет рыбачить, вместо того чтобы изучать свои полевые заметки и предметы, найденные в захоронении, заставила ее ощутить сильное разочарование.
- Может, дадим тете Марии закончить с ее работой? - предложил Дункан авторитетным тоном хорошего отца. - Что вы скажете, если мы пойдем и поймаем для нее большую рыбу?
- Если она не против, - сказал Саймон, глядя на Марию.
- Это было бы замечательно, - отозвалась она с улыбкой и кивнула, предлагая племяннику последовать за Дунканом. Саймон улыбнулся в ответ и поспешил присоединиться к Дункану и Фло.
Однако Мария никак не могла сосредоточиться. Она поняла, что ей нужно поскорее увидеться с сестрой, и поехала в тюрьму.
- У меня проблема с детьми, - сообщила Мария, когда Софи вошла в комнату для свиданий.
Софи выглядела растерянной, словно только что пробудилась ото сна.
- Прошлой ночью Саймону приснился кошмар. Никогда раньше не слышала, чтобы кто-нибудь так кричал. - Мария прикоснулась рукой к лицу. - Это было так страшно! Он ударил меня, во сне.
- А что ему снилось?
- Вы с Гордоном.
Они замолчали, каждая ждала, что другая продолжит.
- Ты ничего не скажешь? - спросила наконец Мария.
- Он рассказал еще что-нибудь? Что мы делали?
- Душили друг друга. - Мария замолчала, глядя прямо в лицо сестры. - Думаю, все усугубляется еще и тем, что ты не хочешь видеться с ними.
- Я не хочу, чтобы они видели меня здесь, - произнесла Софи.
- Господи, ты говоришь в точности как Хэлли, - сказала Мария. - Она не хочет видеть тебя здесь, а ты не хочешь, чтобы дети увидели здесь тебя. Проблема в том, что ты все равно здесь!
- Душили друг друга, - медленно отозвалась Софи, как будто прислушиваясь к своим ощущениям.
- Я не смогу выносить это долго. - Мария почувствовала, как у нее начинает кружиться голова. - Я понятия не имею, что с ними делать. Они ходят к доктору Миддлтон, но как узнать, помогает ли она им? Я не справляюсь со своей работой и, по-моему, не справляюсь с детьми.
- Сделай глубокий вдох, Мария, - ласково сказала Софи. - Опусти голову между коленями.
Мария последовала совету; кровь прилила к ее глазам. Она подняла голову и посмотрела на сестру.
- Скажи, что мне делать?
- Ты все делаешь правильно, - продолжала Софи. - С тобой им живется лучше, чем с кем бы то ни было еще.
- Им нужно увидеться с тобой, - сказала Мария.
- Я подумала, что они могли бы прийти на концерт, - заметила Софи, отводя взгляд.
- Какой концерт?
- О, дурацкая затея администрации тюрьмы. Думаю, это делается для того, чтобы мы не чувствовали себя ни на что не годными и обнаружили в себе скрытые таланты. Бесс будет показывать карточные фокусы.
- Ты могла бы спеть, - предложила Мария.
- Я не буду петь, - ответила Софи, и ее глаза наполнились слезами. Она попыталась утереть их указательными пальцами, но слезы так и текли у нее по щекам. - Каждую ночь во сне я вижу своих детей. Как мы живем счастливой семьей, все вместе, в городке вроде Хатуквити, только в Австралии или где-нибудь еще.
- Послушай меня! Слушай! - повысила голос Мария. - Это все фантазии. Фантазии и сны. Реальность заключается в том, что у тебя двое замечательных детей, которые нуждаются в тебе. А мне с ними не справиться. Ты меня слышишь, Софи?
- Я слышу, - сказала Софи сквозь слезы.