– Да, кажется, я. Он играет по чертовски высоким ставкам – следует отдать должное даже такому типу, как Френсис Шевиот; к тому же он действительно унаследовал состояние своей матери! Хотя я сомневаюсь, что оно было достаточно велико, чтобы он… Впрочем, все это пустые разговоры, Нед!
– Совершенно с тобой согласен. А теперь идем поприветствуем нашего гостя!
В Малиновой гостиной дворецкий как раз расставлял бокалы и графины на столе, а лорд Бедлингтон нервно потирал руки перед огнем. Когда Карлайон вошел в комнату, гость, резко обернувшись, шагнул к нему со словами:
– Карлайон, что это за ужасное дело? Я приехал сразу же – хотя вы могли обойтись без моего участия! Еще никогда в жизни я не был так шокирован! И должен сказать, весьма удивлен тем, что вы сразу же не уведомили меня о случившемся! О, как поживаете, Джон?
– Я нанес визит в ваш городской особняк, однако мне не повезло – вас не оказалось дома, – ответил Карлайон, пожимая Бедлингтону руку. – Посему я написал вам письмо, которое вы, скорее всего, получите завтра. Но скажите мне, откуда вы узнали о смерти Евстасия?
Маленькие круглые глазки Бедлингтона, пребывавшего в замешательстве, уставились на Карлайона. Последовала долгая пауза, после чего Бедлингтон раздраженно заявил:
– Разве можно в таких случаях назвать источник распространения подобных слухов?
– Я, во всяком случае, не могу. Так от кого вы все-таки узнали о случившемся, сэр?
– Камердинер моего бедного племянника рассказал обо всем моему слуге. Сейчас об этом наверняка говорит уже весь город! Но как это стряслось? Что за несчастный случай произошел с Евстасием? Ходят слухи о некой пьяной ссоре в придорожной гостинице! Я пришел к вам, чтобы услышать правду!
– И вы услышите ее, однако правда эта будет весьма болезненной как для меня, когда я расскажу вам о ней, так и для вас, когда вы узнаете ее. Евстасий встретил свою смерть от руки моего брата Николаса.
– Карлайон! – ахнул Бедлингтон, отступив на шаг и схватившись за спинку стула, чтобы не упасть. – Боже мой, неужели дело дошло до этого?
– До чего, позвольте узнать? – ощетинившись, спросил Джон.
Подобная реакция молодого человека заставила его светлость поспешно укрыться за носовым платком и, запинаясь, пробормотать, что он никогда бы не поверил, будто такое возможно.
– Во что бы вы никогда не поверили? – продолжал наступать Джон, прибегнув к тактике прямого силового давления.
– Я просил бы тебя немного поумерить свой пыл, Джон! – сказал Карлайон. – Будьте любезны, сэр, присаживайтесь! Можно не говорить, что это досадное недоразумение было несчастным случаем. Если бы все вышло так, как рассчитывал Евстасий, то смерть постигла бы Никки, что, с сожалением сообщаю вам, являлось бы чистейшим предумышленным убийством.
– А, вы всегда были несправедливы к бедному мальчику! Мне следовало бы знать, что вы станете защищать и оправдывать своего брата!
– Разумеется, но, к счастью, эта история зиждется не на моих свидетельских показаниях. Короче говоря, Бедлингтон, Евстасий был, по своему обыкновению, изрядно пьян и в подобном состоянии повел себя чрезвычайно неумно, опрокинув Никки на пол. После чего схватил большой нож для разделки мяса и попытался убить моего брата. В ходе борьбы, в которой Никки удалось вырвать у него нож, он, очевидно, неловко споткнулся и упал прямо на острие. Кузен умер несколькими часами позже. Я сожалею о случившемся ничуть не меньше остальных, но при этом уверен, что Никки ни в чем не виноват.
– Как и все остальные! – грубо заявил Джон.
Бедлингтон, который, похоже, лишился дара речи, разразился только невнятными восклицаниями, доносящимися из-под платка. Карлайон, налив вина и подав ему бокал, сказал:
– Успокойтесь, сэр! Я ценю вашу заботу, но буду с вами откровенен: эта ужасная история случилась как раз вовремя, иначе Евстасий мог бы оказаться замешан в скандале, который грозил всем нам крупными неприятностями.
Бедлингтон выглянул из-под носового платка и дрожащим голосом осведомился:
– Что вы имеете в виду? Некоторая распущенность… издержки молодости… да-да, неизбежные издержки у молодого человека, чьим воспитанием занимался такой… Но я умолкаю! Вам лучше знать, что это вы виновны в излишествах, кои совершал бедный мальчик!
– Клянусь богом, это уже слишком! – взорвался Джон, и лицо его потемнело от гнева.
– Прошу тебя, не усугубляй положение, Джон. Неужели у вас не возникало подозрений, сэр, что эти издержки перешли пределы того, что готовы были извинить даже вы?
Бедлингтон, побагровев, воскликнул:
– Это грязная клевета! Вы никогда не любили Евстасия! Я не стану вас слушать! Не знаю, на что вы намекаете, но сын моего брата… Нет, нет, я не стану вас слушать!
Карлайон слегка поклонился и начал ждать, пока его светлость несколькими большими глотками не осушит свой бокал. Похоже, вино позволило Бедлингтону вернуть утраченное присутствие духа. Его светлость позволил Джону вновь наполнить свой бокал и резко поинтересовался:
– Как вышло, что он женился на молодой женщине, которую я обнаружил в Хайнунз? Да, я уже побывал там, и должен сказать, не помню, когда в последний раз был настолько ошеломлен! Кто она такая, и как подобный брак мог состояться? Не понимаю, почему Евстасий ни слова не сказал мне об этом!
– Она – дочь Рочдейла из Фелденхолла, – ответил Карлайон.
Голубые глазки вновь уставились на лорда в невероятном изумлении.
– Что?! Того самого, который застрелился, оставив в нищете вдову и свое семейство? – спросил Бедлингтон.
Карлайон поклонился в знак согласия.
– Вот как! – произнес Бедлингтон, выпятив губы. – Если это действительно так, тогда я понимаю, почему он предпочел ничего не говорить мне! Я недоволен подобным альянсом и сделал бы все от меня зависящее, дабы предотвратить его. Нет, это поистине уму непостижимо! И вы устроили такой брак? У меня просто нет слов! Она сообщила мне, что он все оставил ей!
Карлайон вновь поклонился.
– Чудесно! – сказал Бедлингтон, качая головой. – Вы – странный человек, Карлайон! Вас не поймешь!
– Вы мне льстите, сэр. Если бы вы смогли заставить себя поверить в то, что я никогда не хотел унаследовать Хайнунз, то, пожалуй, не считали бы меня столь непостижимым для понимания.
– Что ж, Карлайон, должен признать, я ошибался на ваш счет! – со вздохом заключил Бедлингтон. – Но эта трагедия очень огорчила меня, поэтому я просто не знаю, что сказать!
– Это вполне естественно, – согласился Карлайон. – Полагаю, вы хотите остаться в одиночестве. Позвольте сопроводить вас в комнаты, которые я распорядился приготовить для вас! Ужин будет подан через час.
– Вы очень добры. Признаюсь, я был бы рад немного отдохнуть и поразмыслить на досуге, – заявил Бедлингтон, со стоном поднимаясь на ноги, и засеменил вслед за хозяином к двери.
Джон остался в гостиной, с нетерпением ожидая возвращения брата. Но прошло еще немало времени, прежде чем Карлайон присоединился к нему и сказал:
– Право слово, Джон, иногда ты бываешь ничуть не умнее Никки! Неужели обязательно нужно набрасываться на него с кулаками?
– Ничего страшного! – отмахнулся Джон. – Просто мне осточертели его ужимки! Ну, что ты о нем думаешь?
– Не слишком много.
– Клянусь богом, я не поверил твоим словам, но теперь собственными глазами убедился, что этот человек пребывает в большой растерянности и беспокойстве! И еще я очень удивлен тому, что ты открытым текстом намекнул ему на свои подозрения!
– Мне хотелось посмотреть, какой эффект это произведет на него, но не могу сказать, что узнал очень уж много.
– Мне показалось, он здорово испугался.
– Весьма вероятно. Однако от него не убудет. Если сам он подобных подозрений не вынашивает, я ему ничего не сказал; а вот если, как мне представляется, у него есть причины полагать, будто Френсис Шевиот задумал что-то нехорошее, то я надеюсь, что своими словами подтолкнул его к действию. Я был бы рад, если бы он взял дело в свои руки, избавив меня от необходимости улаживать все самому!
– Ты поверил в его сказку о том, что он узнал о смерти Евстасия от своего камердинера?
Карлайон, пожав плечами, ответил:
– Все может быть. Но нет, я не поверил.
Джон явно остался неудовлетворенным.
– Ладно! Что он сказал тебе наверху? – спросил молодой человек. – Ты отсутствовал достаточно долго!
– Он надоедал мне воспоминаниями о дяде Лайонеле. Могу добавить, что они совершенно не сообразуются с моими собственными, но оставим это. Он хотел бы получить обратно те письма, которые писал ему. Но поскольку я не нашел ни одного, то ничем не смог ему помочь.
– Нед, а может, он пытался выяснить, не наткнулся ли ты в бумагах Евстасия на этот проклятый меморандум? – спросил Джон.
– Мой дорогой брат, Бедлингтон, может быть, и старый дурак, но он не зря проработал столько времени в правительстве и научился не выдавать себя! Если я позволю подозрениям взять верх над собой, то прочту в его расспросах именно желание уйти от ответственности; если же, с другой стороны, не стану ничего предполагать заранее, то увижу в них всего лишь естественное желание любящего дядюшки узнать побольше о глупостях и обязательствах, взятых на себя его племянником. Я был с ним вполне откровенен.
– Вполне откровенен? – недоуменным эхом откликнулся Джон.
– Да, я дал ему понять, что не нашел ничего, кроме счетов, расписок и некоторой любительской корреспонденции, которую предполагаю сжечь, – невозмутимо ответил Карлайон.
Джон расхохотался.
– Нет, ты все-таки неподражаем! – заявил он. – Однако ты не рассказал ему о последнем приключении Никки?
– Напротив, я сообщил ему, что миссис Шевиот ужасно опечалена тем, что в дом сумел пробраться вор.
– И что же он на это ответил?
– Он выразил надежду, что ничего ценного украдено не было.
– Вот как? А потом?
– А я ответил, что, насколько мы смогли убедиться, не было украдено вообще ничего, – сказал Карлайон.
– Хотел бы я знать, что он намерен делать дальше! – отозвался Джон.
– Он сообщил мне, что утром должен вернуться в Лондон, но вновь приедет в Сассекс на похороны. По такому случаю, – добавил Карлайон и аккуратно взял понюшку табаку, – Бедлингтон остановится на ночлег в Хайнунз.
– Боже милостивый, Нед, я начинаю думать, что ты можешь быть прав!
– Да, я тебя вполне понимаю, – согласился Карлайон. – Зато сам уже подозреваю, что крупно ошибался!
Глава 12
Сойдя вниз к ужину, лорд Бедлингтон, казалось, избавился от своей детской капризности и дурного расположения духа. Время от времени он, правда, тяжело вздыхал, а дважды даже вытер глаза, но хозяева с удовлетворением отметили, что горечь утраты не лишила его аппетита. Бедлингтон обстоятельно распробовал каждое блюдо, индейки же из Дэвенпорта, фаршированные, обваренные в кипятке и тушеные в масле, привели его в такое восхищение, что он просил передать свои комплименты кухарке и поздравил Карлайона с тем, что тому удалось приобрести подобное сокровище. К тому времени как после гессенского супа и рагу, коими началось пиршество, он отведал запеченного карпа, разделанного по-португальски, бифштекс в белом соусе с устрицами, домашнюю утку и десерт с заварным кремом со взбитыми белками, за которыми в качестве заключительного блюда последовал фруктовый пирог, милорд уже настолько примирился с безвременной кончиной племянника, что поделился с хозяевами тремя последними сплетнями, ходившими по городу. Наслаждаясь букетом портвейна, Бедлингтон доверительно сообщил Карлайону, что не согласен со своим старым другом Бруммелем , утверждавшим, будто это вино годится только для черни. И он подкрепил слова действием, выпив подряд несколько стаканчиков, но если Джон и питал надежды на то, что под влиянием вина язык старого джентльмена развяжется, то вскоре они испарились. Милорд Бедлингтон не зря столько лет составлял компанию регенту и обзавелся крепкой головой и желудком устрицы, способным переварить что угодно. Да, он, безусловно, расслабился и принялся рассказывать пикантные анекдоты, но даже злейший враг не смог бы обвинить его в том, что он пребывает подшофе.
Когда же этого джентльмена наконец удалось разлучить с графинчиками, Карлайон увел его в библиотеку, решительно исключив из компании Джона и заявив, будто, как ему известно, брату нужно написать несколько писем. Джон недовольно скривился, но лишь отпустил вежливый поклон в ответ и отправился томиться ожиданием в одну из гостиных.
Его светлость изволил вслух выразить удовлетворение от жаркого огня в камине, удобного мягкого кресла, в котором он восседал, и превосходных качеств бренди, что он катал на языке. Затем он вдруг вспомнил о племяннике и печальных обстоятельствах, приведших его в Сассекс. Его светлость превзошел сам себя, благородно признав, что Карлайон всегда действовал с самыми лучшими намерениями, и даже согласился, что собственная привязанность к единственному сыну его дорогого брата могла внушить ему чрезмерную снисходительность к недостаткам Евстасия, которые он, впрочем, видел ничуть не хуже всех остальных. Вину за них он возложил, по большей части, на дурную компанию, что водил Евстасий, и, понизив голос до конфиденциального шепота, поинтересовался у Карлайона, нет ли у него оснований опасаться, будто Евстасий мог попасть в куда более неприятную историю, чем они предполагали.
– Иногда я спрашивал себя, откуда у него берутся средства на столь расточительный образ жизни, который он вел, – ровным голосом отозвался Карлайон.
– Да! – нетерпеливо подхватил Бедлингтон. – Да, разумеется, и я тоже задавался этим вопросом! Я очень надеюсь, что мы не обнаружим ничего серьезного! Я не льщу себе, полагая, что бедный мальчик сделал меня поверенным своих тайн, как бы мне этого ни хотелось.
– Во всяком случае, мне он не доверял.
– Да, это точно! Я не хочу омрачать уютную атмосферу нынешнего вечера, упрекая вас, посему не стану и далее распространяться на эту тему. Тем не менее меня не покидает ощущение, что если бы вы относились к нему с бо́льшим сочувствием…
– Мой дорогой сэр, вы, в чем я совершенно уверен, обращались с ним с самым искренним сочувствием, но от этого отнюдь не завоевали его доверие.
– Верно. Совершенно верно! Иногда я спрашивал себя, уж не слишком ли балую его и не предоставляю ли ему чересчур большую свободу. Понимаете, после смерти его бедного отца мой дом стал для племянника родным – точнее, с тех самых пор, как он достаточно повзрослел для того, чтобы оценить наличие дома в городе, где он мог всегда рассчитывать на теплый прием. Откровенно говоря, я обращался с ним как с собственным сыном, но взаимной симпатии так и не добился. Я очень надеюсь, что не стал невольным орудием, которое и ввело его в искушение!
На лице Карлайона отобразилось легкое удивление.
– Что вы имеете в виду, сэр? – спросил он.
– Да ничего особенного, право! Просто в таких учреждениях, как мое… ну, вы меня понимаете… мое положение личного адъютанта регента… этим все сказано! Я незнаком с доброй половиной людей, которые бывают в моем доме, так что откуда мне было знать, с кем Евстасий мог встречаться? На молодых людей не всегда можно положиться в том, что они сумеют держать себя в рамках приличий, и, увы, в нем присутствовала слабость – следует признать это со всей определенностью! – которая и могла увлечь его в дурную компанию.
Бедлингтон еще некоторое время разглагольствовал в том же духе, но, поскольку Карлайон выказал в ответ лишь вежливое равнодушие, то в конце концов оставил эту тему, погрузившись в меланхолическое молчание. Впрочем, вскоре он вышел из задумчивости, осведомившись насчет приготовлений к похоронам, и пожелал, чтобы Карлайон отложил их, дабы он смог принять участие в траурной церемонии, а затем едва ли не со слезами на глазах принялся умолять его не пренебрегать ни малейшими пышными почестями. Узнав о том, что кортеж выступит в последний путь из церкви, где в данный момент находилось тело Евстасия, а не из поместья Хайнунз, Бедлингтон был явно шокирован и заявил, что полагает это неприличным. Он выразил желание ознакомиться с тем, как выглядят пригласительные билеты, которые Карлайон, в чем он не сомневается, уже разослал, и сколько экипажей зарезервировано, не говоря уже о наемных участниках похоронной процессии вкупе с плюмажами. Унялся он лишь после того, как Карлайон напомнил ему, что, поскольку Евстасий в глазах соседей заработал отвратительную репутацию, да еще и встретил свой конец в пьяной ссоре, что лишь еще сильнее уронило его в их глазах, то, чем скромнее будет его погребальный обряд, тем лучше для всех заинтересованных сторон.
– Я непременно приеду на похороны! – провозгласил Бедлингтон. – Я намерен остановиться на ночь у этого бедного создания в Хайнунз. Смею полагать, она обрадуется совету пожилого опытного человека; не знаю, правда, что с ней станется, поскольку вряд ли можно ожидать, будто Евстасий оставил ее в финансовом благополучии. Этот безумный старый особняк разваливается буквально на глазах, насколько я мог заметить! Понадобится целое состояние, чтобы привести его в порядок, а она осталась совсем одна, обремененная расходами на его содержание, не имея никого, кто мог бы поддержать или наставить ее!
– Миссис Шевиот живет там не одна: у нее есть пожилая респектабельная компаньонка.
– Да-да, бедная маленькая старушка! Не знаю, каковы ваши намерения, Карлайон, однако я бы советовал продать поместье, если найдется тот, кто согласится приобрести столь ветхий и старомодный особняк!
– Вне всякого сомнения, именно так миссис Шевиот и поступит, но до тех пор, пока завещание не будет официально утверждено, строить какие-либо планы на сей счет преждевременно.
– Разумеется: это вполне понятно! Однако она не может быть в восторге оттого, что ее обременили подобным имуществом, как и расходами по выплате жалованья четверым или даже пятерым слугам, насколько я понимаю. Поэтому считаю, что должен сделать для нее все возможное – в конце концов, она вдова бедного Евстасия, попавшая в столь стесненные жизненные обстоятельства, поскольку отец своей смертью бросил на нее несомненную тень! Честное слово, я намерен пригласить ее переехать ко мне в Лондон, где она сможет оставаться на Брук-стрит, пока не решит, что делать дальше! И тогда можно будет рассчитать слуг, а дом закрыть. Что вы на это скажете?
– На мой взгляд, неразумно оставлять особняк без присмотра, сэр, – вот единственный ответ, который дал ему Карлайон.
Вскоре Бедлингтон отправился к себе в спальню, и Карлайон смог наконец присоединиться к Джону, которого застал у камина зевающим во весь рот.
– Привет! – встретил его младший брат. – Он еще не утомил тебя до смерти? Ты должен был взять меня с собой за компанию!
– Нет, ты слишком уж строг с ним: глядя на твою хмурую физиономию, он чувствовал бы себя стесненно. Мне и самому было не по себе.
– Тебе?! – расхохотался Джон. – Итак, он сказал что-нибудь по делу?
– По-моему, его что-то гнетет и он не находит себе места от беспокойства. Он намекнул, что невольно вовлек Евстасия в искушение, и, похоже, опасается, что вот-вот станет известна куда более опасная авантюра.
– Ввел его в искушение! Каким же это образом, хотел бы я знать?