– Я не специалист, так что не могу сказать. Надеюсь, что нет. Впрочем, я бы рекомендовал вам проверить весь ваш инсулин и ваших поставщиков. Возможно, это просто ошибка при производстве. Если хотите, я могу выслать вам отчет экспертизы. Вообще-то это не положено, но если вам это важно…
– Да, важно! Очень важно! – моментально отреагировала я. На каком-то автопилоте я продиктовала ему свой электронный адрес. Следователь записал его, а затем спросил меня, приеду ли я с мужем за вещами. Только на этот раз до меня дошло, кого он имеет в виду под словом "муж".
– Я не замужем, – очень сухо сказала я, и Поль Вербаско замолчал на несколько мгновений, раздумывая над этой странной фразой. Еще бы, ведь Андре в Авиньоне буквально вытащил меня из огня на руках – спасал от своей спятившей любовницы.
– Я имею в виду, что склад открыт только после обеда. Ваш… гражданский муж сказал, что он постарается подъехать.
– Уверена, он не сможет. У него… очень плотный рабочий график. Встречи, встречи. А я не хотела бы, чтобы мои вещи отдавали моему… м-м-м… гражданскому мужу, – заявила я весьма жестко. – Особенно инсулин.
Это должен быть медик, так сказал Вербаско. Моя поджигательница медиком не была, но вот мой так называемый гражданский муж как раз медик. Об этом я следователю говорить не стала. Он мне не поможет, но помешать может. Один неверный шаг, один лишний звонок….
Поль Вербаско пообещал не выдавать мои личные вещи никому, кроме меня, а я решила, что сейчас не время думать о том, как получить их. Step by step. По шагу за один раз. Сначала надо сделать так, чтобы мой гражданский муж не убил меня и мою маму. Телефон Ахмеда пиликнул, на почту пришло письмо. Французский следователь не стал тянуть, он выслал мне фотокопию заключения сразу. Я ничего не понимала в том, что было написано в отчете, но этого было и не нужно. Я покажу его тем, кто все поймет, а пока я уже получила недостающую частицу пазла.
Я теперь знала, почему мама оказалась в коме. Андре пытался ее убить. Как ее лечащий врач он отлично знал, какие препараты и когда она принимает. Мама действительно не видела Одри, по крайней мере, не в тот злополучный вечер. Возможно, Одри приехала накануне и подменила ампулы.
Тут меня вдруг осенило, и я аж подпрыгнула на сиденье, снова разбудив своего соседа.
А насколько заранее можно подменить такие препараты? Мог ли Андре сам заменить лекарства еще в Париже? Почему бы и нет?! Неизвестно, когда именно Андре вынес моей маме смертельный приговор. Возможно, ее медицинская аптечка с препаратами была бомбой с часовым механизмом довольно долгое время. Что, если Андре подменил препарат, когда только организовал для моей мамы эту роль в фильме? Он намеренно отослал ее в Авиньон, попросил знакомого продюсера дать ей эту роль, чтобы она сама сделала себе эту смертельную инъекцию уже там, вдалеке от Парижа.
Это было умно, дьявольски умно. Очень похоже на моего жениха.
Мне вдруг стало холодно, будто я попала в морозильник. Мама видела то, что не должна была видеть. Возможно, она и сама не поняла, свидетельницей чего стала, но после этого Андре уже не собирался оставлять ее в живых. Мама выжила только потому, что ее случайно нашли и спасли. Только потому, что она – борец. Проведя долгие часы на полу своего номера без сознания, почти за гранью жизни и смерти, она всё-таки не погибла. Однако второго такого случайного поражения Андре не потерпит. Теперь он в России, и отныне я точно знаю, что он способен на все.
Я уставилась в окно, но серая мгла уже перешла во мрак, в Москве темнело рано, и вместо пейзажа за окном я смотрела на свое искаженное страхом и отчаянием лицо – нечеткое отражение в запыленном стекле. Не знаю, как я удержалась от того, чтобы не разрыдаться прямо в поезде. Пролетая из точки "А" в точку "Б" с пугающей скоростью, я никак не могла поверить, что полюбила хладнокровного убийцу. Но татуировка спутывала мою руку, напоминала об этом чудовищном предательстве сердца.
Неожиданно меня посетила совершенно уж нелепая мысль. Если Андре покусился на жизнь моей матери, если убил Сережу, если он организовал убийство Дика Вайтера, то не мог ли он убить и Одри?
Какая глупость! Я отвернулась от отражения в стекле и посмотрела вокруг, как воришка, которого только что чуть не поймали за руку. Насколько же дурная у меня голова, если она порождает подобные мысли?
– Чай, кофе, булочки с вареньем, с повидлом, пирожки с мясом, с капустой, с картошкой, с грибами. – Неожиданно рядом с нами возникла женщина в синей форменной одежде, поверх которой был повязан синий же фартук. На ее тележке лежало все то, что так не рекомендует есть наш главный санитарный врач страны. Мой сосед оживился, пирожки манили его, он купил сразу три.
– А вы, м-м-м, девушка? – У продавщицы возникла некоторая заминка с определением моего пола. Хорошо, очень хорошо! Значит, мое серое, невыразительное одеяние делает меня бесполой.
– Я возьму кофе, – ответила я. Сосед с наслаждением уминал пирожки, а я дула на обжигающе горячий кофе и пыталась отогнать от себя неудобную и неприятную мысль. Но она не уходила.
Одри знала об убийстве Сережи, она была на том перекрестке, когда Андре дрался с ним. Она была своей, а значит, могла знать и о том, что готовилось в отношении Дика Вайтера – международного преступника и дорогого гостя Габриэль. Бог знает, что еще Андре поручал своей любовнице, пока та вдруг не начала собственную охоту на соперницу, то есть на меня. Одри могла сколько угодно лояльно относиться к политическим "делам" Андре, к которым он так демонстративно не желал иметь никакого отношения. Но потом Одри сошла с ума. Она пыталась поджечь меня, а когда ее затея не выгорела, она пришла в дом к Андре и попыталась меня застрелить.
Да, она сошла с ума – натурально и бесповоротно. Вся эта история стала публичной, и это сделало ее опасной для Андре. Перед моими глазами возникло бледное, дезориентированное лицо Одри в тот последний день, в момент ее самоубийства. Да было ли это самоубийством?! Андре был так "против", чтобы я к ней шла, так отговаривал меня. Если бы не Юсуф, я вообще к ней не попала бы.
Я дождалась, пока мой сосед дожует свои пирожки и снова задремлет, после чего достала из рюкзака "шоколадку", размотала фольгу и, найдя номер Юсуфа, переписала. Я рисковала, в этот момент меня вполне могли засечь – если пытались найти. Но я только пожала плечами. Кого я пытаюсь обмануть? У меня даже нет гарантии, что алюминиевая фольга по-настоящему гасит сигнал. А потом, если Андре не дурак, он и без того уже знает, куда я направилась. Андре никогда дураком не был.
* * *
Юсуф был удивлен, и не в хорошем смысле этого слова. Я набиралась смелости и собиралась с мыслями почти до самого Питера, но, когда я позвонила ему, он сбросил звонок, прислав мне вежливое текстовое сообщение, явно автоматическое, заготовленное заранее именно для таких случаев.
"К сожалению, я занят и в данный момент не могу ответить на ваш звонок, но, если вы оставите мне сообщение, я вам обязательно перезвоню".
Я не оставила сообщения, напротив, я испугалась и бросила трубку. Потом до меня дошло, что для Юсуфа номер, с которого я ему звоню, не говорит ровно ничего, разве кроме того, что абонент звонит из России.
Не так уж и мало.
Он перезвонил, несмотря на то, что я не оставила сообщения.
– Дариа? – спросил он с искренним удивлением, заставившим меня задуматься над тем, чей голос он ожидал услышать.
– Вы можете сейчас говорить? Если нет, я, с вашего позволения, перезвоню вам позже, – пробормотала я, подбирая слова.
– У вас такой интересный акцент, – неожиданно по-доброму отозвался Юсуф и тихо рассмеялся, словно вспомнил старый анекдот. Я нахохлилась и посмотрела на своего соседа. Тот томился, до Питера оставалось ехать всего четверть часа.
– То есть вы считаете мой акцент интересным! – воскликнула я.
– О, я не хотел вас обидеть, у меня самого акцент так и не пропал. Ваш даже лучше. Его почти не слышно, если уж начистоту. Может быть, просто потому, что вы волнуетесь. Что стало поводом позвонить мне?
– На самом деле, я не знаю, – пробормотала я, тут же потеряв весь кураж.
– Не знаете? Набрали мой номер случайно? – И он снова тихонько рассмеялся. Этот смех – незлой, не грубый, дружеский – давал ложное чувство спокойствия. Возможно, все это было просчитанным актом, умелой игрой профессионального юриста, привыкшего справляться с истериками своих клиентов. Но это сработало, и я вдруг успокоилась.
– Я позвонила, чтобы задать вам один вопрос, – выпалила я, набравшись смелости. – Он покажется вам странным и, возможно, оскорбительным или… Он касается Одри.
– Я догадался, что вы позвонили мне не для того чтобы расспрашивать меня о моей подагре, – ответил Юсуф, в этот раз серьезно. – Что за вопрос?
– Вопрос… в том, что я не уверена в одной вещи. Я не уверена, что ваша Одри покончила с собой.
Юсуф молчал долго, так, что я даже испугалась, что просто пропала связь. Затем он заговорил, но голос его изменился: он волновался, в этом я могла поклясться. Юсуф откашлялся, а когда начал говорить, в его речи тоже появился отчетливый акцент. Нервы.
– С чего вы это взяли, Дариа? Как вам пришло это в голову? Я имею в виду… вы – из всех людей, знакомых с ней, – должны быть довольны ходом вещей.
– Вы ничего не знаете, – почти прошептала я, голос внезапно изменил мне, я еле говорила, словно кто-то надавил мне тяжелым сапогом на грудь. – Я недовольна ходом вещей, совершенно недовольна.
– Я читал статью о вашей помолвке, – ответил Юсуф. – Видел материалы, вы уж извините.
– Их видела вся Франция, это неважно.
– Их передала журналу моя клиентка, – заявил Юсуф. В его голосе прозвучала боль и что-то еще, какая-то особенная жесткость, присущая только восточным мужчинам. – Она стреляла в вас. Пыталась вас сжечь.
– Вы хотите сказать, что этого вполне достаточно, чтобы покончить с собой, особенно после того, как все эти действия не возымели успеха? – Мне тоже было не занимать жесткости, даже жестокости.
– Она всегда делала что хотела. Ее избаловали еще в детстве. Отец Одри хотел, чтобы она выросла настоящей француженкой, свободолюбивой и легкой, как шелковое платье. Она такой и была, а еще – ветреной, взбалмошной, сумасшедшей. Никто не мог поверить в то, что ее "номера" – результат болезни.
– Вы, Юсуф, мне убедительно доказали, что Одри могла покончить с собой, и я понимаю, что это правда. Но я задала вам не этот вопрос. Что, если она все-таки не делала этого?
– Я не понимаю. Не понимаю. Вы хотите денег? Хотите причинить еще больше боли ее семье? Вы вернулись в Париж, чтобы мстить ее семье? – Теперь Юсуф злился, и чем злее и холоднее становились его слова, тем яснее я осознавала, что не попала в цель. Мой выстрел пролетел мимо мишени, и теперь я никогда не узнаю истины. Я подскочила с сиденья и перебила Юсуфа, пока не стало слишком поздно, пока он не бросил трубку.
– Я ничего не знаю про Одри. Может, она и покончила с собой. Возможно, и тогда мне даже стало бы легче. Но мою мать пытались убить. Я не знаю, кто именно. Зато знаю как.
– Знаете что? – почти кричал Юсуф. – Ничего вы не знаете! Я не понимаю, почему я все еще говорю с вами.
– Потому что вы хороший адвокат и потому что вы были со мной в тюрьме в тот день, когда Одри пожелала со мной встретиться. Потому что вы чувствуете, что произошло нечто странное. Не хотела она умирать, она хотела что-то рассказать мне. Но не успела.
– Как пытались убить вашу мать? – спросил Юсуф и замолчал. Я вдохнула поглубже.
– Ее препараты от диабета. Кто-то, имеющий доступ к ее инсулину, сфальсифицировал препарат. Быстрый инсулин подменили на медленный, с превышением концентрации в несколько раз.
– Я не понимаю, – недовольно пробурчал Юсуф. – Что это значит?
– А это значит, что кто-то подменил ее капсулы для уколов. Они выглядят как заводские, у них есть все маркировки. Вот только если диабетик вколет вместо "быстрого короткого" инсулина, который нужно употреблять после еды, "длинный" в неправильной концентрации, то очень скоро уровень сахара у него упадет так, что человек просто потеряет сознание. Бах – и всё. Хорошо, если такое произойдет на людях – человека могут быстро откачать.
– А ваша мама?
– Моя мама вколола фальшивку поздно вечером, у себя в номере. Я не уверена, но думаю, она просто что-то съела и решила обезопаситься на всякий случай. Она болела диабетом много лет, но никто об этом не знал, она ведь у меня человек фантастической силы воли и скрытности. Она все делала по правилам: все тесты, все инъекции. Я почитала тут отчет экспертизы. Скорее всего, препарат подействовал мгновенно и вызвал потерю сознания, а затем кому.
– Вы говорите, скорее всего, – тихо уточнил Юсуф, голос теперь стал густым, напряженным, серьезным, как будто он был сапером, старающимся разминировать бомбу. – Но разве врачи не обнаружили следы этого инсулина в крови?
– В том-то и дело, что нашли мою мать только к утру, спустя несколько часов. Уже через три часа в состоянии комы уровень инсулина падает. Он усваивается, это естественный гормон. Очень сложно диагностировать отравление, особенно умышленное. Ведь скачки уровня сахара в крови могут произойти даже от стресса. В том числе и такие вот катастрофические падения. Из комы редко выходят, если не выходят сразу, в первые же часы. Моя мама – это редкий случай. У нее крепкий организм.
– Вы подготовились, как я вижу.
– У меня была долгая дорога до… неважно. – Я вдруг решила, что не стоит говорить, куда я еду.
– Значит, помимо этого, вы еще научились не доверять? – грустно усмехнулся Юсуф. – Значит, вы думаете, вашу маму могли отравить, зная о ее заболевании. И как это связано с Одри?
– Напрямую. Через моего жениха, о котором читала половина Франции.
– Вся Франция, – процедил Юсуф, а затем вдруг ахнул и замолчал. Когда он продолжил, уже понял, кого я подозреваю, о ком говорю. – Неужели вы полагаете, что это сделал он?
– Я ничего не полагаю. Только хочу узнать, не было ли произведено каких-нибудь манипуляций с препаратами, которые ваша клиентка принимала по предписанию вашего французского врача.
– Вы хотите сказать, что ее препарат могли заменить? Но как?
– Да не знаю я, как. Это не моя работа – искать ответы на такие вопросы. Но в капсуле моей матери был другой инсулин, увеличенной дозировки. Идеальное убийство, никаких следов, никаких подозрений. Диабетики, знаете ли, умирают. Это горе, трагедия, но кого это удивит? А ваша клиентка – она же была сумасшедшей.
– Я не думаю, что это стоит обсуждать теперь, – моментально напрягся Юсуф.
– Именно теперь, – возразила я. – Сумасшедшая девушка, одержимая любовью к молодому красивому доктору из хорошей семьи, имеющему престижное образование и высокую репутацию. Отчего бы ей не покончить с собой, когда он предпочел ей другую?
– Допустим! – Он швырнул мне слово, как кусок собаке. – Допустим, вы правы. И я сейчас начну изыскивать способы найти остатки тех таблеток, что были у Одри в тюрьме. Допустим, я их найду и проведу экспертизу.
– Сделайте это.
– Я не сказал, что сделаю это, я сказал – допустим. Но я не стану этого делать, потому что вы мне тут рассказали много всего, но все это – басни и теории. Многие как раз подошли бы авторству Одри, но не вам. Или, возможно, вы тоже уже немного не в себе? Может быть, это ваша… м-м-м… спорная любовь с этим молодым доктором так влияет на вас? Молодые женщины теряют голову и остатки стыда, позволяя связывать себя и делать с собой черт знает что. Да, уж вы простите меня, но я хорошо знаю, чем таким особенным выделяется из всех других мужчин месье Робен. С ним не так скучно, верно?
– Вы не имеете никакого права… – прошептала я.
– Не имею, и что? Кого сейчас волнуют какие-то там формальности. Я груб? Но вы хотите, чтобы я пошел к отцу Одри и сказал, что его несчастную дочь отравили. Что он не смог ее защитить. А он спросит меня – зачем кому-то это делать, и я, хоть убейте, не знаю ответа на этот вопрос. Зачем, скажите, зачем вашему милейшему Андре Робену проходить через столько проблем, зачем ему так рисковать, изготавливая инсулин в заводской упаковке? Зачем ему убивать вашу мать и свою брошенную любовницу? Зачем ему это? Ответьте мне на этот вопрос – и я переверну весь Париж, но найду эти таблетки.
– Имейте в виду, если я дам вам ответ, вы уже не сможете его забыть. Он останется с вами навсегда. Почему вы не можете просто проверить таблетки?
– Потому что я не дам вам использовать себя вслепую, – ответил мне Юсуф. Я оглянулась – поезд давно остановился, и все пассажиры вышли из вагона, я осталась одна. Темнота и холод – вот и всё, что ожидало меня впереди, на перроне. Я заговорила снова, действуя наугад, решив довериться человеку, которого совершенно не знала и не имела никаких оснований ему доверять. Не совершаю ли я самую страшную ошибку в своей жизни, произнося короткое имя международного кибер-преступника, так опрометчиво перепутавшего Аргентину с Люксембургским садом.
– Дик Вайтер. Вам говорит о чем-нибудь это имя? – спросила я, подхватив с полки рюкзак. Оставаться на одном месте дольше пяти минут означало подвергать себя риску. Я по жизни передвигалась короткими перебежками, как боец, бегущий по полю боя, по которому перекрестным огнем стреляют армии обоих воюющих сторон.