Не вставая с кресла, Лаклейн слегка наклонился вперед, и какое-то время не сводил с консьержа глаз. На лице ликана отражалась борьба чувств: гнев из-за заданного вопроса сменялся смущением перед человеком, который осмелился его задать. После чего последовало краткое "нет", - в котором прозвучала неумышленная угроза, тем самым давая понять, что тема закрыта.
От этого "нет" мужчина подскочил, словно от звука выстрела. Затем тяжело сглотнул и больше не сказал и слова даже по поводу самых странных требований. Например, он и глазом не моргнул, когда Лайклейн запросил данные о времени восходов и закатов, или когда решил изучить их, при этом поглощая стейк весом в двадцать одну унцию.
За несколько часов консьерж распорядился, чтобы Лаклейну подготовили новую одежду, идеально подогнанную по его мощной фигуре, организовал транспортное средство, подготовил наличные и карты, а также обеспечил проживанием в последующие ночи, забронировав для них номера в других отелях. Он снабдил Лаклейна всем, что ему могло понадобиться.
И ликан был чрезвычайно доволен тем, что мужчина посчитал "самым необходимым". Сто пятьдесят лет назад люди, со своим отвращением к ваннам и гигиене, были настоящим позором для существ Ллора, которые и так весьма брезгливо относились к другим видам. Даже те упыри окунались в воду чаще, чем люди девятнадцатого столетия. И, тем не менее, сейчас чистота и всевозможные средства гигиены считались для них самым необходимым.
Если бы он еще мог привыкнуть к скорости, с которой жили в это время, он бы вполне мог начать наслаждаться его преимуществами.
Ближе к концу дня, когда Лаклейн, наконец, закончил все свои дела, то осознал, что ни разу за эти несколько часов, которые был занят, он не выходил из себя, и ему не приходилось бороться со зверем внутри него. Ликаны были весьма склонны к подобным приступам ярости - в действительности, они проводили большую часть своей жизни, учась их контролировать. Помножьте эту склонность на пройденные им испытания, и уже то, что он почувствовал всего лишь вспышку гнева или две, могло считаться просто чудом. Чтобы усмирить эту ярость, он эти оба раза представлял себе вампиршу, спящую в его комнате, в кровати, которая теперь была его. И уже сама мысль о том, что теперь все находилось в его власти, и он мог делать, что посчитает нужным, помогала ему бороться со своими воспоминаниями.
На самом деле, сейчас, когда его сознание хоть немного прояснилось, он захотел ее допросить. Желая добраться до номера как можно скорее, он решил воспользоваться лифтом. Конечно, они уже существовали в то время, когда он в последний раз ходил по земле, но тогда они были лишь удобством для обленившейся знати. Сейчас все было иначе, и даже считалось в порядке вещей. Поэтому он поднялся в нем на свой этаж.
Войдя в комнату, Лаклейн снял новый пиджак и подошел к кровати. Закат был уже близок. Не спеша он рассмотрел создание, что по ошибке принял за свою Пару.
Смахнув в сторону густые пряди белокурых волос, он изучил ее лицо с изящными чертами, высокие скулы и остроконечный подбородок. А проведя по заостренному ушку пальцем, он заметил, как оно слегка дернулось от его прикосновения.
Он никогда не видел существа подобного ей. Фееподобный облик Эммы резко отличал ее от огромных, обезумевших вампиров с кроваво-красными глазами, которых он когда-то уничтожал одного за другим. И совсем скоро он станет достаточно сильным, чтобы делать это снова.
Нахмурившись, он приподнял лежащую на груди ладонь вампирши. Рассмотрев ее более внимательно, Лаклейн едва смог различить следы от небольших шрамов на внешней стороне ладони. Паутинка тонких белых линий напоминала след от ожога, но не распространялась дальше на пальцы или запястье. Это выглядело так, как если бы кто-то, схватив ее за пальцы, подставил внешнюю сторону ладони огню или солнечным лучам. Очевидно, она получила этот ожог еще в отрочестве, до того, как стала бессмертной. Это, без сомнения, было одним из типичных вампирских наказаний. Ничтожная раса.
Прежде чем его вновь охватила ярость, он позволил своему взгляду задержаться на других частях ее тела, медленно стащив с нее одеяло вниз. Она не воспротивилась, все еще находясь в глубоком сне.
"Нет, в обычной ситуации она бы его не привлекла", решил Лаклейн. Но ночная рубашка, которую он стащил вниз с ее талии, открыла его взору небольшие, но полные груди идеальной формы - которые, как он помнил, прекрасно помещались в его ладонях, с тугими сосками, что так возбудили его прошлой ночью.
Проведя костяшкой пальца по ее тонкой талии и дальше к сбившемуся в комок шелку, Лаклейн коснулся ее белокурых завитков. Все же он должен был признать, что ему нравилось касаться ее. И в данный момент он просто умирал от желания попробовать ее там.
Он, несомненно, был просто больным ублюдком, уже лишь обдумывая подобное по отношению к вампиру, считая одну из них такой привлекательной. Но с другой стороны, разве ему не может быть позволена небольшая поблажка? Ведь он не видел женщину-ликана уже почти два столетия. Это было единственной причиной, по которой он умирал от желания поцеловать ее.
Он знал, что закат уже близок, и скоро она должна будет проснуться. Так почему не разбудить ее, даровав то наслаждение, в котором она отказала себе прошлой ночью?
Когда он развел ее белоснежные, нежные, как шелк, бедра, и устроился между ними, Эмма издала тихий стон, но так и не проснулась. Возможно, прошлой ночью она и решила, что ее страх или гордость сильнее желания, но ее тело молило о разрядке. Ей было просто необходимо кончить.
С этой мыслью, он, даже не попытавшись быть более нежным, просто накинулся на нее с жадностью голодного волка. При первом же прикосновении к ее плоти Лаклейн протяжно застонал от силы пронзившего его наслаждения и начал неистово лизать ее влажность, резко толкаясь бедрами в матрац. Отчего ласкать ее было так непередаваемо приятно? Как он мог испытывать такое наслаждение - словно она и правда была той, которую он так долго ждал?
Когда ее бедра сжались вокруг него, Лаклейн пронзил ее плоть своим языком, и резко втянул крохотный бугорок в себя. Взглянув на нее, он заметил, что ее руки закинуты вверх, дыхание участилось, а соски превратились в тугие горошины.
Он знал, что она была близка к оргазму, хотя все еще спала. Внезапно Лаклейн что-то почувствовал, какое-то изменение в воздухе, заставившее его напрячься, а волосы на затылке стать дыбом. Но он попросту забылся в ее вкусе, тонул в наслаждении, в то время как она становилась все влажнее и влажнее под его ласками.
Лаклейн понял, что Эмма должна была вот-вот проснуться, ощутил это. - Кончи для меня, - зарычал он, не отрываясь от ее плоти.
Прижав колени к груди, она поставила ступни ему на плечи. Интересно, но он был не против, только если…
Она оттолкнула его от себя с такой силой, что он отлетел чуть ли не в другой конец комнаты.
Внезапная боль в плече дала понять, что вампирша порвала ему связки. Его взгляд заволокло алой пеленой, а сознание обуяла сумятица. Зарычав, он набросился на Эмму и кинул на постель, прижав своим телом. Лаклейн стащил свои штаны и высвободил член, готовый вонзиться в нее прямо сейчас. Обезумевший от желания и одолеваемый яростью, он игнорировал предупреждающий его Инстинкт: надавишь на нее сильнее, и она сломается. Ты уничтожишь то, что было тебе даровано…
Когда она ахнула от страха, Лаклейн увидел ее клыки и тут же захотел причинить ей боль. Ему дарована вампирша? Связана с ним навечно? Еще больше пыток… Еще больше ненависти…
И снова вампиры одержали вверх.
Когда он от ярости зарычал, Эмма пронзительно закричала. Этот звук расколол лампу, заставил телевизор взорваться, а балконную стеклянную дверь разбиться вдребезги. Его барабанные перепонки чуть не лопнули, и он поспешно отскочил от нее в сторону, закрыв уши ладонями. Что это, черт возьми, такое?
Этот звук вышел настолько высокочастотным, что Лаклейн не был уверен, могли ли люди вообще его услышать.
Соскочив с кровати, она поправила ночную рубашку и бросила на него взгляд полный …предательства? Обреченности? И кинувшись к балкону, нырнула сквозь тяжелые шторы.
Солнце уже село, опасности нет. Пусти ее. Без ума от желания и ненависти, он ударил кулаками и головой о стену. Воспоминания о пытках и огне вновь терзали его сознание.
Вот кость, наконец, поддается под его трясущимися руками.
Если он был проклят хранить память о тех муках, нести ту ношу - то быть здесь, все же, казалось немногим лучше, чем в том огне… нет, решил он, лучше умереть, чем вернуться туда.
Возможно, трахая ее снова и снова, вымещая на ней свою боль - было как раз тем, что ему следовало сделать?! Ну конечно. Уже сама мысль об этом, казалось, успокаивает его. Да, вампирша была ему дарована исключительно для его наслаждения и мести.
Он шагнул к балкону, оценивая состояние плеча, и отодвинул штору в сторону.
У него перехватило дыхание…
Глава 4
Вампирша с трудом балансировала на балконном ограждении. Ее волосы и ночная сорочка развевались на ветру. Лаклейн тяжело сглотнул.
- Спускайся оттуда, - "Отчего при виде этой картины у него внутри всё скрутило от сильнейшей тревоги?"
Ухитрившись каким-то образом сохранить равновесие, Эмма повернулась к нему лицом. Весь ее облик олицетворял страдание, а светящиеся глаза были полны боли. Его вновь охватило чувство, что она - его пара, однако он, как и прежде, попытался заглушить это укореняющееся в его помутившемся сознании ощущение.
- Почему ты это делаешь со мной? - прошептала она.
Потому что я хочу получить то, что принадлежит мне. Потому что нуждаюсь в тебе и в то же время ненавижу.
- Спускайся сейчас же, - приказал он.
Она медленно покачала головой.
- Такая смерть тебе не страшна. Только от солнца, или если тебе отрубят голову, но никак не от падения, - он говорил небрежным голосом, хотя на самом деле не был уверен в своей правоте. На каком этаже они находились? А если она еще и ослабела… - К тому же я без труда спущусь за тобой вниз и приведу обратно.
Эмма взглянула через плечо вниз на улицу.
- Нет, в моем состоянии я могу и умереть.
Отчего-то Лаклейн поверил ей, и его тревога усилилась.
- В твоем состоянии? Это из-за солнца? Отвечай мне, черт тебя дери!
Не отреагировав, она отвернулась и сняла одну ногу с балконного ограждения.
- Остановись! - он напрягся, готовый кинуться к ней, не понимая, как она до сих пор может сохранять равновесие.
Нет смысла давить. Она не покорится. Сломлена.
- Этого больше не повториться. Я не притронусь к тебе, если только ты сама этого не захочешь, - порывы усилившегося ветра заставили шелк облепить ее тело. - Когда ты проснулась…я хотел давать, а не брать.
Эмма поставила назад ногу и повернулась к нему.
- А когда я отказалась от твоего дара? - закричала она. - Это что было?
Она могла умереть… В этот момент страх за нее заставил Лаклейна, впервые с момента своего побега осознать, что это значило. Он ждал тысячу двести лет. Ждал…ее. Непонятно почему, но мироздание предназначило ему эту вампиршу. А он довел ее до такого? Уничтожь то, что тебе даровано. Да, то, что она оказалась вампиршей, просто снедало его, но он не желал ей смерти. Равно, как и не хотел видеть ее сломленной.
Лаклейн приходил в ярость при одном только воспоминании о том аде, через который он прошел, и говорить об этом было не менее тяжело. Но в любом случае он должен попробовать. Должен избавиться от этого чувства, от этого страха.
- Пойми, я был…заточен на протяжении ста пятидесяти лет. Не знал ни удобств, ни женщин. Я вырвался всего за неделю до того, как нашел тебя, и еще не совсем… пришел в себя.
- Почему ты вел себя так, будто знаешь меня?
- Я плохо понимал, что происходит. Был сбит с толку. Я знаю, что мы не встречались раньше.
- Кто ты такой?
Всего несколько минут назад он был готов заявить на нее свои права - и даже не сказал ей своего имени!
- Я Лаклейн, глава клана ликанов.
Он услышал, как сердце девушки заколотилось от страха с удвоенной силой.
- Т-ты оборотень? Ты должен отпустить меня!
Ее развевающиеся на ветру волосы и невероятно бледная кожа придавали ей неземной вид. Эмма не принадлежала к роду ликанов, и он не имел ни малейшего понятия, как он сможет быть с ней.
- Отпущу. Но только после следующего полнолуния. Клянусь.
- Я хочу уйти сейчас.
- Ты нужна мне…чтобы добраться до моего дома, - сказал он, смешивая правду и ложь. - И я больше я не причиню тебе боли. - Вероятно, еще одна ложь.
Девушка горько рассмеялась.
- Ты только что собирался взять меня силой, и я чуть не умерла этим утром. От солнца, - она прошептала последнее слово. - Ты знаешь, каково это? Чувствовать такую боль?
О да, он имел чертовски ясное представление, на что это похоже.
Лицо Эммы неожиданно исказилось от ужаса, словно она вспомнила ночной кошмар.
- Последний раз я чувствовала солнце на своей коже, - она покачнулась, - когда мне было три года.
От волнения у него пересохло во рту. Осторожно шагнув вперед, Лаклейн сказал, - я не ведал, как заботиться о тебе. Но ты мне расскажешь, и этого больше не случится.
- Я не хочу твоих знаков внимания. Ты…ты пугаешь меня.
Разумеется, он пугал ее. После своих приступов ярости его самого била дрожь.
- Хорошо. А сейчас спускайся. Я знаю, что ты не хочешь умирать.
Повернув голову, Эмма посмотрела через плечо на растущую луну, и Лаклейн залюбовался ее безупречным профилем. Порыв ветра перебросил ее волосы через плечо. За всю свою жизнь он не видел более необычайной, чем эта вампирша с ее бледной кожей, стоящей на фоне яркой луны в своей кроваво-красной сорочке.
Эмма не ответила, только тяжело вздохнула, покачнувшись на балконном ограждении.
- Посмотри на меня, - она не стала; не подчинившись его словам, девушка взглянула вниз. - Посмотри на меня! - она вздрогнула, и казалось, пришла в себя. Подняв на него свои полные тоски глаза, она нахмурила брови.
- Я просто хочу домой, - прошептала она слабым голосом.
- Ты будешь. Я клянусь, ты попадешь домой, - в свой новый дом. - Только помоги мне добраться до моего.
- Если я помогу тебе, ты клянешься, что отпустишь меня?
Никогда.
- Да.
- Ты больше не сделаешь мне больно?
- Нет.
- А ты уверен, что можешь давать такие обещания? Ты, кажется, не очень-то себя контролируешь?
- С каждым часом мне всё лучше удается это, - интересно, это благодаря ей? - И знай, я не хочу причинять тебе боль. - Хотя бы это, из всего им сказанного, сейчас было правдой. Ему так казалось.
- И ты не будешь снова делать со мной эти…в-вещи?
- Не буду, пока ты сама этого не захочешь, - Лаклейн протянул ей руку. - Мы пришли к соглашению?
Эмма не взяла его за руку, но через несколько мучительных мгновений, одним странным движением, все же, спустилась с балконного ограждения. При этом шагнув на пол так, будто совершила обычную прогулку.
Лаклейн тут же схватил ее за плечи и начал трясти.
- Не смей больше никогда так делать! - его охватил необъяснимый порыв обнять вампиршу и прижать к груди. Но вместо этого он отпустил ее.
Она опустила глаза.
- Не буду. Если только это не станет для меня лучшим вариантом.
Слова Эммы заставили его сердито засверкать глазами.
- Мы пришли к соглашению?
Она кивнула, и Лаклейн задумался, согласилась ли она только из-за того положения, в которое он ее поставил, или здесь было нечто большее? На короткое мгновение ему показалось, что после рассказа о своем заточении он увидел в ее глазах сочувствие.
- Тогда сегодня мы отправляемся в Шотландию.
От изумления она открыла рот.
- Я не могу ехать в Шотландию! Я собиралась только сориентировать тебя! Или, по крайней мере, это сделал бы МэпКвест, - пробормотала она. - Каким образом ты собираешься добраться до Шотландии и при этом не сжечь меня заживо? - она совершенно очевидно начала паниковать. - М-мне нелегко путешествовать. Никаких коммерческих рейсов, никаких поездов. Солнце…
- Я взял напрокат машину, мы поедем туда на ней, - Лаклейн был доволен тем, насколько буднично прозвучали его слова, а ведь всего неделю назад он и понятия не имел, что это за чертова штука - машина. - И будем останавливаться каждый день задолго до рассвета. Работник снизу распланировал наш путь по моей просьбе.
- Так ты умеешь водить? Там на дороге ты вел себя так, будто никогда в жизни не видел машину…
- Нет, не умею, но, думаю, ты умеешь.
- Но я ездила только на короткие расстояние.
- Ты когда-нибудь была в Шотландии?
- Э, нет…
- А хотела бы?
- Кто же не хочет…
- Тогда, вампирша, ты едешь со мной.
Дрожащей рукой Эмма взяла прядь волос и, поднеся ее к лицу, застыла от ужаса. Волосы выгорели. На солнце.
Лаклейн вышел, чтобы Эмма смогла принять душ и одеться. И стоя в комнате в одиночестве, она с изумлением смотрела на яркое доказательство того, насколько близко подобралась к ней смерть. Выпустив прядку из рук, она скинула ночную рубашку и покрутилась перед зеркалом, чтобы оценить состояние кожи.
Сейчас на ней не осталось и следа от ожогов, кожа полностью излечилась, став такой же белоснежной, как и прежде. Не то, что в прошлый раз. Эмма посмотрела на свою ладонь и сразу же почувствовала подступающую тошноту. Слава Фрейи, ее воспоминания об ожоге были все так же туманны, что казалось ей несказанным счастьем.
Хотя она не могла припомнить детали случившегося, но очень хорошо усвоила урок, и после избегала солнца на протяжении практически шестидесяти семи лет. И все же перед рассветом она отключилась прежде, чем смогла или сбежать от этого Лаклейна, или попросить его задернуть шторы.
Дрожа, Эмма включила воду и вошла в душевую кабинку, стараясь не наступить на куски мрамора. После прошлой ночи она все еще ощущала его присутствие здесь. Могла почти почувствовать его руки, скользящие по ее влажной коже, его палец, глубоко погрузившийся в нее, сильное тело, дрожащее и напряженное, пока она ласкала его член.