– Марат, мне кажется, нам пора, – постаралась я выдавить улыбку, но она оказалась совсем не к месту.
Марат встал и попрощался за руку с хозяином дома.
– Я позвоню, – сказал хозяин и похлопал Марата по плечу.
– Ты даже не предложил нам кофе…
– Извини, для тебя в этом доме – всегда что угодно, а вот гостям я не всем рад, – улыбнулся хозяин и проводил нас до машины.
Я старалась не смотреть в его сторону, да и он не поднимал глаз. Как только машина отъехала, я спросила:
– Это твой отец?
– Как ты догадалась?
– Не знаю. Просто догадалась, и все. Я стояла за дверью и слышала весь разговор.
– Ты разве не знаешь, что подслушивать нехорошо?
– Знаю.
– И что же ты подумала?
– Я устала всем доказывать, что я не проститутка…
– Тут другой мир и другие порядки. Если ты приехала сюда танцевать, петь или работать официанткой, тебя все равно будут считать проституткой.
– Но ведь это несправедливо!
– В жизни несправедливо почти все.
– Марат, ты очень рискуешь, если я поживу у тебя, пока ты будешь готовить мне документы?
– Ну, как тебе сказать…
– Я думаю, ты не станешь прислушиваться к советам своего отца?
Марат промолчал, не ответив на мой вопрос. Всю дорогу мы ехали молча, и я сердцем чувствовала его внутреннюю подавленность. От этого мне стало совсем худо, хотелось спрятаться куда-нибудь подальше, чтобы меня никто не нашел.
Приехав в пентхаус Марата, я скинула платье и набрала полную ванну воды. Марат зашел вслед за мной, достал сигарету и нервно закурил. В последние часы он вообще очень много курил – одну сигарету за другой. Руки его слегка дрожали.
– Зачем ты так нервничаешь? – спросила я.
– Не знаю. Просто меня раздирает какое-то двоякое чувство. Я не хочу тебя потерять, но и с тобой тоже не могу быть…
– Ты все-таки внял советам отца. Только не вздумай меня под кого-нибудь подкладывать. Этот номер у тебя не пройдет!
– Не говори ерунды.
– Тогда что тебя гложет, что? – Я вылезла из ванны и посмотрела ему в глаза. – Тебя гложет то, что я обычная девчонка, у которой нет ни состоятельных родителей, ни положения в обществе, ни денег! Ты хотел светскую львицу, но я другая! Тебе неприятно, что ты смог такую полюбить! Ты считаешь, что у нас нет будущего! Ты не прав. У нас могло бы быть будущее, если бы ты смог принять меня без всяких условностей и личных амбиций. Я же не придаю значения тому, что ты криминальный тип, а попросту говоря – сутенер! Как и любая женщина, я тоже мечтала о рыцаре, но никак не о сутенере. И все же я смогла принять тебя таким, какой ты есть. Мне безразлично, кто ты такой и что у тебя есть. Пойми, деньги мы всегда сможем заработать. Это дело наживное. Так почему же ты не можешь принять меня в новом качестве?
– Не знаю, Ирина, я ничего не знаю.
– Может, тебя так сильно задели слова отца? Это другой разговор! Я вообще никогда в жизни не считалась с чужим мнением!
– В том-то и дело, что отец – не чужой человек. Я связан с ним не только родственными узами.
– Это уже другое дело. Я смотрю, вы тут все семейными кланами трудитесь. Я помогу тебе, Марат. Я сделаю так, чтобы ты не мучился. Нельзя покупать себе вещь, если ты хоть немного в ней сомневаешься. В этой жизни вообще нужно делать только то, что нравится.
Я вытерлась полотенцем и стала сушить волосы феном. Марат сидел на краю ванны, какой-то отрешенный и глубоко несчастный. Натянув платье, я подошла к нему, опустилась на корточки и положила голову ему на колени. Марат стал нежно перебирать мои волосы, беспрестанно повторяя:
– Прости, прости меня… – Я подняла голову и увидела, что в его глазах застыли слезы.
– Все хорошо, – прошептала я и поцеловала его руку. – Все хорошо. Я совершенно на тебя не злюсь. Странная все-таки штука – жизнь! Ох, какая странная… Это мои проблемы, и я должна сама с ними разобраться.
Я бросила на Марата прощальный взгляд и вышла из ванной. Он сидел неподвижно, уставившись куда-то вдаль, и напряженно думал. Он был похож на маленького провинившегося котенка, который слегка нашкодил и ждал сурового наказания…
Глава 13
Выбежав на улицу, я постаралась сдержать слезы и остановила такси. Меня удивило, что японец, сидевший за рулем автомобиля, прекрасно говорил по-русски. Протянув ему бумажку с адресом кабаре, я откинулась на спинку сиденья и стала смотреть в окно.
Вот и всё. Облетела еще одна веточка моей жизни. Глупое, нелепое увлечение… Очень часто мы возвышаем и боготворим людей, которые совершенно того не стоят. Любые слезы можно сдержать, это уж совершенно точно. Мои слезы – всего лишь слезы разочарования, и все…
Доехав до нужного места, я рассчиталась с таксистом и вышла из машины. По времени Натка должна отдыхать в гостинице, выступать еще рано. Быстро поднявшись на второй этаж, я мышкой прошмыгнула в номер и закрыла за собой дверь. Натка лежала на кровати, уткнувшись в подушку, и ревела. Я села рядом и кашлянула. Увидев меня, Натка вскочила и бросилась мне на шею.
– Господи, ты живая! – заревела она еще громче.
– Конечно, живая, а почему я должна быть мертвой?
– Просто тут такое творится! Ты пропала без вести. Одна девочка умерла. Еще трое исчезли, ходят слухи, что их продали арабам. Вчера привезли новую партию. Они ходят, словно королевы, и даже не представляют, что их ждет.
– Ты сказала, что одна девочка умерла, как это случилось?
– Сердце не выдержало. Упала прямо на сцене и потеряла сознание. Оказывается, она страдала врожденным пороком сердца. Зачем приперлась сюда с таким диагнозом?
– Зачем мы все приперлись сюда с таким диагнозом?!
– С каким?
– Тупость. Наш диагноз один – непроходимая тупость.
– Знаешь, мы тут – как куски мяса. Нас за людей не считают. Две девочки заразились.
– Чем?
– Сифилисом.
– А как же презервативы?
– Клиент платит чуть подороже, и хозяин заставляет нас трахаться без всяких презервативов. Правда, я, кроме Янга, так ни с кем и не была.
– Янг – это дипломат?
– Да, он является ко мне каждый вечер. Мы уезжаем на его яхту или в его домик в пригороде, но четыре дня назад он отправился в командировку. Янг заплатил хозяину за то, чтобы я только танцевала, а потом шла отдыхать, короче, чтобы ко мне не липли клиенты, пока его не будет. Но вчера хозяин заявил, что я все-таки буду обслуживать других клиентов, а деньги Янга ему не указ. По приезде Янг пообещал помочь нам с документами. Он известный дипломат, и ему ничего не стоит переправить нас на родину.
– Натка, я пришла за тобой. Бежим отсюда.
– Куда?
– У тебя есть деньги?
– Около двух тысяч баксов.
– Замечательно, и у меня есть немного. Снимем гостиницу в другом районе, подождем твоего Янга, а как только он вернется, сразу попросим его о помощи.
Натка чмокнула меня в щеку, вытерла слезы и собрала в хвост свои роскошные длинные волосы. Как только она оделась, мы выбежали из номера и спустились в холл по лестнице. Но там мы неожиданно наткнулись на парочку здоровенных мордоворотов, с интересом уставившихся на нас. Увидев их, Натка побледнела.
– Ты их знаешь? – спросила я.
– Да, эти двое часто бывают в нашем кабаре. Один раз увезли сразу трех девчонок в неизвестном направлении. Девчонки до сих пор не вернулись, а хозяин делает вид, что ничего не случилось.
– Ничего, прорвемся. Мы же сейчас не в кабаре, может, идем по своим делам, вот и все.
Я схватила Натку за руку и потащила к выходу. Мордовороты расступились и дали нам пройти. Дальше все происходило в лучших традициях крутого боевика. Как только мы переступили порог гостиницы, мордовороты кинулись за нами, скрутили нам руки и бросили в машину с тонированными стеклами. Мне зажали рот платком, пропитанным какой-то дрянью, и я отключилась…
…Очнувшись от страшной головной боли, я осмотрелась вокруг. Рядом со мной лежала Натка. Мы находились в каком-то подвале без окон. Я осторожно потрясла Натку за плечо. Она открыла глаза и хрипло произнесла:
– Привет, подруга.
– Привет, привет, – безрадостно откликнулась я.
Тело неприятно ныло. Пошарив рукой вокруг себя, я не нашла ни сумочки, ни пистолета, купленного за тысячу долларов, ни телефона, ни денег, да и вообще ничего. От обиды по щекам потекли слезы. Я до боли закусила губу и горько всхлипнула. Какая мерзость! Какое вероломство! Рухнули все планы. Последняя надежда на спасение растаяла как дым.
– Ирка, у меня вытащили все деньги! – вскрикнула Натка. – В моей сумочке было около двух тысяч долларов. Это же ужас!
– Я тоже на бобах, но самое главное, что я только сегодня купила пушку.
– У тебя был пистолет?
– Был, да сплыл.
– Господи, жалко!
– Натка, как ты думаешь, где мы и кому это нужно?
– Тут нечего и думать. Все и так ясно.
– Объясни.
– Нас похитили, чтобы продать в рабство.
– Ты что несешь? Разве такое бывает?
– Ирка, тут бывает все. Нас здесь считают за обычных русских проституток, относятся как к последним тварям. Мы живой товар, рабыни, понимаешь?
– Понимаю. Нас украли, чтобы продать в какой-нибудь дешевый бордель. Я уже слышала, что такой вид бизнеса здесь процветает…
В эту минуту дверь отворилась, и в подвал вошел пожилой японец. Он сел на стул и объяснил по-русски, что с сегодняшнего дня мы являемся его собственностью. Он купил нас у русских коммерсантов за о-о-очень большие деньги. Теперь нам предстоит их отработать, а в дальнейшем приносить прибыль его заведению.
Бордель размещался в старом обшарпанном доме. В нем было несколько комнат. Та комната, где мы находились, называлась карцером для особо провинившихся. Здесь били тех, кто отказывался работать. Надзор за девушками осуществляли какая-то грязная старуха да парочка турок. Турки охраняли вход, причем делали это весьма бдительно. Со всех сторон дом окружал высокий забор, вдоль которого бегали злющие собаки, посаженные на длинные цепи. Ворота держали на запоре. Когда в бордель приезжал или приходил посетитель, он нажимал на кнопку звонка и ждал, чтобы его встретили.
На первом этаже располагался бар с различными горячительными напитками и легкой закуской. Здесь стояли мягкие диваны и здесь же девушки принимали гостей. Дальше шли номера, где они развлекали клиентов. На втором этаже проститутки отдыхали. Среди них были негритянки, несколько китаянок и вьетнамок да парочка русских бедолаг. В основном услугами этого борделя пользовались рыбаки, моряки и всякий сброд, вплоть до вонючих бомжей, укравших бумажник и решивших гульнуть на полную катушку. Одну проститутку могли купить на двоих или троих… Девушки выполняли все прихоти этих ублюдков только за еду и крышу над головой. Прикинув, что нас тут ожидает, я вцепилась в Наткину руку и горячо зашептала:
– Сбежим отсюда, чего бы нам это ни стоило, здесь мы погибнем сразу, даже недели не проживем.
– Сбежим, если получится, – ответила Натка.
Японец провел нас на второй этаж и указал на нашу комнату. Как только он ушел, я подбежала к окну с мощными решетками и посмотрела во двор. Во дворе стоял небольшой стол, за которым сидели трое турок. Они что-то пили. Рядом с подсобным помещением я заметила обычный деревянный гроб, даже не обшитый тканью.
– Натка, смотри – гроб! – вскрикнула я.
Подруга подбежала к окну и с ужасом уставилась на домовину.
– Точно, гроб. Наверное, кто-то умер.
Через несколько минут в комнату вошли две девушки, судя по всему, наши соседки. Вид у них был настолько ужасен, что сердце мое сжалось и заныло от страха. Девушки поздоровались и рухнули на свои кровати.
– Девчонки, а почему во дворе стоит гроб? – спросила я.
– Сегодня ночью умерла одна девушка, кореянка.
– Почему?
– Клиент попался ужасный, садист. Забил девчонку насмерть. Хозяин нанял турок, чтобы отвезти ее в лес и закопать. Хорошая была девушка, добрая, спокойная, правда, по-русски вообще не понимала, – безразлично пояснила одна из девушек.
Мы с Наткой обмерли от ужаса.
– Девчонки, а вы давно здесь? – спросила Натка.
– Мы давно потеряли счет времени. Может быть, месяц, а может, два. Мы не знаем.
– А вы откуда?
– Из Питера.
– Господи, а каким же ветром вас сюда занесло?
– Наверное, таким же, как и вас. Прочитали в одной питерской газете объявление, что требуются девушки на работу в Корею. Зарплата высокая. Вот и рванули. Пришли в фирму. Там нас встретили, обласкали, наврали с три короба. Через неделю мы были уже в Сеуле. Отправили нас туда по обычной туристической путевке. Уже только это должно было насторожить, но не насторожило. Если и возникали какие-то подозрения, то тут же и пропадали. В гостинице руководитель группы забрал паспорта у всех девушек без исключения, якобы для регистрации. Больше мы не видели ни паспортов, ни самого руководителя. Вместо него появился какой-то кореец и на ломаном русском языке сообщил, что теперь мы его собственность. За каждую, мол, заплачено по десять тысяч долларов. Пока мы не отработаем этой суммы, мы обязаны беспрекословно выполнять все приказы хозяина. Некоторых девчонок оставили в Сеуле, а нас перевезли в Чеджудо. Там мы пробыли невольницами чуть больше месяца, а затем наш хозяин перепродал нас японцу. Японец привез нас в этот бордель, который находится в пригороде Токио. С тех пор мы тут и работаем. Отсюда не сбежишь. Дом капитально охраняется. Сначала было желание вырваться, а потом наступила полнейшая апатия. Каждый день просыпаешься и думаешь только об одном: скорее бы Бог к себе забрал. Жить не хочется. Кореянке этой еще повезло: она больше не испытывает мучений… Нам уже разницы нет – сколько человек нас имеют и куда. Все как в тумане. А руки на себя наложить – страшно…
– Девчонки, а сколько же вам лет? – спросила я.
– По девятнадцать, а может, еще не исполнилось. Какой сейчас месяц?
– Июль.
– Значит, исполнилось, в июне.
Я прикусила губу. Девчонки тянули на тридцатник… Когда они заснули, я села рядом с Наткой и тихо сказала:
– Мы здесь загнемся.
– Я это уже поняла.
– Нужно срочно бежать!
– Ты же видела, что тут стерегут, как в настоящей тюрьме.
– Из любой ситуации есть выход, – твердо произнесла я.
Глава 14
В комнату вошла противная старуха и приказала, чтобы мы шли на первый этаж, клиенты ждать не любят. Я вцепилась в свою подругу и отрицательно покачала головой. Старуха порозовела от злости и позвала турка. Через несколько минут нас отвели обратно в подвал, называемый карцером, и, привязав к стульям, стали бить тяжеленным, вымоченным в соли кнутом. От каждого удара оставались ссадины и жуткие кровоподтеки. Кнут буквально разрывал кожу, оставляя глубокие раны. Удары наносили повсюду: по животу, груди, ногам. Несколько раз я теряла сознание и с трудом приходила в себя. Когда старуха уставала, она передавала кнут турку, и все продолжалось по новой…
…Очнулась я от дикой боли. Рядом была Натка. Мы обе истекали кровью.
– Ты живая? – простонала я.
– Вроде бы да. Лучше бы нас забили насмерть.
Я посмотрела на Натку и ужаснулась. Глаза ввалились. Тело напоминало кровавое месиво.
– Знаешь, кнут так больно бил, что буквально рвал кожу. Я заметила на конце кнута железный наконечник, – простонала Натка.
Мы лежали и тупо смотрели в потолок. Малейшее движение вызывало дикую боль. Несколько раз нас проведывала старуха и ругалась на своем языке. Что она хотела – понять было невозможно.
– Такой плетью обычно стегают непослушных лошадей, – прошептала я Натке. – Но у лошадей шкура, а у нас нежная кожа. Как только мы выдержали эту экзекуцию? Все, Натка, это конец.
– Помнишь, девчонки нам говорили о кореянке, которая умерла ночью. Ты только подумай, что ей пришлось пережить…
Когда в подвал спустился хозяин-японец, мы даже не смогли поднять голову. Он злобно посмотрел на нас и сказал:
– Если с завтрашнего дня вы не приступите к работе, вас придется забить до смерти. Сегодня ночью умерла девушка. Ей попался клиент, который возбуждался только тогда, когда тыкал свою партнершу ножом и видел кровь. Девушка умерла, но клиент заплатил мне очень хорошие деньги. Это большие деньги, жизнь этой девушки не стоит таких денег. Если вы не будете работать, то я вновь приглашу этого клиента – и отдам кого-нибудь из вас. Так что вставайте и идите отлеживаться в комнату. Утром приступите к своим обязанностям, иначе мне вас придется зарыть в ближайшем лесу.
Мы встали с большим трудом и поплелись в комнату, держась друг за друга. Дойдя до кроватей, рухнули на них, застонав от боли. Наши соседки отсутствовали. По всей вероятности, они были на работе. Я закрыла глаза и провалилась в сон.
…Проснулась я от жуткой боли. Болело всё тело. За окном светало. Услышав звук работающего мотора, я, пересилив себя, встала и выглянула во двор. Охранявшие нас турки грузили гроб в старенький "Ниссан". Затем они сели в машину и уехали. Открыв дверь, я прошлась по коридору – кругом тишина, никого не видать. Это наш шанс. Я подошла к Натке и быстро ее растолкала. Натка открыла глаза и сморщилась от боли.
– Терпи, Наточка, терпи. Мне тоже больно, хоть криком кричи, но нужно бежать.
– Ты, что, Ирка, рехнулась совсем, нас ведь турки поймают…
– Турки уехали вместе с гробом. В доме тихо, все спят.
Схватив Натку за руку, я потащила ее по длинному коридору. Дверь в комнату хозяина была приоткрыта. Хозяин спал, громко похрапывая. Я увидела лежащий на тумбочке бумажник. Раздумывать было некогда. Я быстро положила его в карман своего рваного платья и выскочила из комнаты. Во дворе мы с Наткой облегченно вздохнули – ворота оказались открытыми. Собаки, наверное, спали, во всяком случае, нам повезло. На улице тоже не было ни души. Воздух был свежим, пахло водорослями, значит, где-то поблизости море.
Не знаю, сколько времени мы бежали, но наконец добрались до пустынного пляжа. Скинув с себя остатки одежды, залезли в воду, но тут же выскочили обратно. Тело словно опалило огнем. Затянувшиеся было раны вновь закровоточили. Одевшись, мы с трудом полезли по круче вверх. Наверху оказалось поле с аккуратными стожками недавно скошенного сена. Не сговариваясь, мы повалились в один из них. Тяжело дыша, я достала из кармана хозяйский бумажник и принялась считать деньги. Ровно тысяча долларов.
– Натка, живем. У нас с тобой штука баксов, – радостно произнесла я.
Примерно через час пошел сильный дождь. Мы прижались друг к другу и сидели, боясь пошевелиться. Дождь становился все сильнее. Чтобы не мокнуть, мы постарались как можно глубже закопаться в стог.
Аромат свежего сена кружил голову. Я посмотрела на Натку и грустно улыбнулась.
– Господи, Натка, сейчас всё как в России. Как будто мы вернулись домой. Поле, сеном пахнет – кажется, мы на родине.
Натка внимательно посмотрела на меня.
– Ирка, у тебя кровь с дождем перемешались.
– Это как?
– Капли дождя попадают на твои раны. Запекшаяся кровь размокает и течет ручьем. – С трудом договорив последнюю фразу, Натка уткнулась мне в плечо и громко заревела.
– Успокойся. Все будет хорошо. Вот увидишь!
Подруга уткнулась в ладони и принялась раскачиваться из стороны в сторону. Мне стало страшно за нее.