Она не поняла, о чем он. Сначала даже подумала, что это он их отношения так старомодно назвал. Хотя "отношения" - тоже нелепо звучит. И вообще, не надо, чтобы все это получало какое-то название. Потому что все пройдет - и… и все пройдет. Без невыносимой пошлости неудавшегося романа. Или удавшегося, какая разница… Без идиотских вычислений, "кто кого бросил". Без не менее идиотских размышлений, "как было бы, если бы все было не так".
- Роман Борзенков, - уточнил Тугарин, с интересом наблюдая за ее замешательством. - Твой бывший муж… Ага, ясно: ты о нем забыла, да? Хорошо.
- Да у него ничего страшного, - почему-то виновато сказала она. - Только веки обожжены, одно рассечено немножко, а с глазами все в порядке. Мне Алексеев еще тогда сказал. А что лоб поранен - так это уже не по нашему профилю.
- Ага, с профессиональной точки зрения он тебе неинтересен, - понял Тугарин. - А с какой-нибудь другой?
- А других точек зрения у меня нет, - почти честно ответила Ася. - А почему ты спрашиваешь?.. А! Поняла. Наверное, это тебя он интересует с профессиональной точки зрения, да? Ты хочешь о нем узнать что-нибудь? Но я правда ничего не знаю.
- Да все мы о нем уже узнали, - пренебрежительно сказал Тугарин. - Там и узнавать-то нечего. Манекеном работал.
- А раньше работал тренером по плаванию, - равнодушно отозвалась Ася. - Но и раньше предлагали манекенщиком работать. В рекламе какой-то.
- Нет, манекен - это другое… Это работа очень опасная.
- Тогда ты что-то перепутал, - уверенно возразила она. - Роман никогда бы не согласился на опасную работу.
- А его согласия никто и не спрашивал, - сказал Тугарин. - Засветили пыжом в упор - и к вам. Думали, что на второй этаж понесут. Один из санитаров из этих был… Эй, ты чего? Это же ты мне прямо сразу написала, что у него никакого ружья не было. Я думал - ты догадалась…
- О чем? - Ася почувствовала, как в солнечном сплетении холодеет. Она думала, что после того, как все кончилось, холод в солнечном сплетении не вернется никогда. - Ему что, кто-то специально стрелял в лицо, чтобы вместе с ним попасть в карантинное отделение?
- Ну да, - спокойно подтвердил Тугарин. - У них несколько планов было, в том числе и с экстренной операцией. И все - на один день. Некоторых мы еще днем… э-э… остановили. Почему все наши и были заняты. А эти спешили. Вот напролом и поперли. Тебе интересно? Рассказать?
- Мне неинтересно, - сердито сказала Ася. - Мне опять страшно… Расскажи как следует.
Может быть, Тугарин рассказывал не так, как следовало. А может быть, вообще ничего рассказывать не следовало бы… Потому что от того, что он рассказывал, ей опять становилось страшно. И это при том, что он наверняка не все рассказывал. И с очевидной целью - чтобы ее успокоить. И хвастливым мальчишеским тоном: вот, мол, как мы тут ловко все разрулили… И даже с какими-то дурацкими шуточками, давая понять, что это дело само по себе ничем не интересно, совершенно рядовое дело, даже несколько мельче рядового, за такие дела не дают ордена или хотя бы премии, о таких делах и не помнит никто никогда, и сам он забыл бы это дело через две секунды, если бы не Ася… То есть если бы не знакомство с Асей. Потому что именно благодаря этому рядовому, даже, прямо скажем, пустяковому делу он познакомился с Асей. Асенькой хорошей. И теперь это пустяковое дело останется в его памяти навсегда. Он будет рассказывать о нем детям и внукам. А потом еще и в мемуарах напишет.
Детей, внуков и мемуары Ася пропустила мимо ушей. А то, что он говорил об этом деле как о рядовом и даже пустяковом, - это ее испугало еще больше.
Наркотики! И не какие-нибудь цыгане, приторговывающие по случаю травкой, а целая банда, целый синдикат, целая мафия, делающая страшные деньги на страшных тяжелых наркотиках. Те отморозки, которые убили Пашу Гонсалеса на глазах его брата, - это просто шушера, просто шестерки, которые наделали ошибок, смертельно перепугались, что боссы об этом узнают, и стали заметать следы привычным способом - убирая свидетелей. Паша Гонсалес был одним из свидетелей… А потом свидетелем стал его старший брат, вот и его попытались убрать. Чем и привлекли к себе внимание… паника, вот что это было. Своих боссов они боялись панически. А при панике люди делают много ошибок. И машинка, раскрашенная под божью коровку, точно так же, как машина Панеева-младшего, - это тоже ошибка, они просто не знали, что Панеев-старший и генерал Гонсалес - друзья не по пьянке, а по жизни, когда люди в буквальном смысле спасают друг другу жизнь… Панеев-старший сильно мешал местным наркодилерам, вот его и пытались подставить… да, скомпрометировать, Ася тогда правильно догадалась. Если бы кто-то ретивый не выкинул из материалов дела компромат, - возможно, следствие вышло бы на местную банду… Впрочем, оно все равно вышло, именно Панеев-старший был инициатором нового расследования. И первое следствие не так бы проводили, если бы Панеев как раз в то время не лежал после инфаркта в реанимации. А потом - операция, аортокоронарное шунтирование, тоже много времени прошло. А Гонсалес-старший, навещая друга в больнице, ничего ему не говорил - знал, что расстроится, а расстраиваться ему нельзя… А те, которые на Гонсалеса-младшего охотились, - просто идиоты. Оставили бы парня в покое, сидели бы потихоньку, - так на них, может быть, долго еще внимания не обращали бы. А стали шарахаться - вот и засветили практически всех купленных. Да, и чиновников. Да, и в милиции такие были. Да, и в ФСБ… И не надо так смотреть. В любую профессию попадают всякие люди, профессия сама по себе еще не гарантия… Между прочим, на них и врачи работали. И журналисты. И таксисты. И актеры. И диджеи. И тренеры по плаванию. Да, а что касается Романа Борзенкова, который, выходит, тоже работал на наркомафию, хоть и только манекеном, - так там все просто оказалось. Продулся в казино, и долг-то не такой большой, но отдавать ему все равно нечем было. Вот и согласился отработать: узнать о зэке, который попал в глазное отделение больницы скорой помощи. Заодно - и о порядках в отделении, о возможности посещений, о количестве медперсонала - обо всем. И Асю он не сам нашел. Ему сказали: твоя бывшая там работает, так что есть у кого спросить. А он только про карантин и смог узнать. А про карантин и без него уже узнали. Не отработал долг. Вот и пришлось ему пациентом стать. Хорошо еще, что правда глаза не изувечили. А ведь могли - для убедительности. Они и не такое могут. Жуткие вещи творят не задумываясь. Им просто нечем задумываться, это же не люди. Почти все шестерки сидят на игле… Впрочем, некоторые из их боссов - тоже. Правило практически без исключений: те, кто вляпался в этот бизнес, рано или поздно сами становятся наркоманами. Закон природы: как аукнется - так откликнется… А раз у них мозги засыхают, так сами они и начинают свою организацию изнутри рушить: ошибка на ошибке, никакой дисциплины, сплошная самодеятельность, вся конспирация - это черные очки, другая куртка и новая машина. В общем, абсолютно пустяковое дело, говорить не о чем.
Ася слушала, совсем не вникая в то, кто там босс, кто - шестерки, какие такие ошибки они делали, с какой стати Тугарин приехал сюда, за какую ниточку тянул, к чему эта ниточка привела… Ей это было неинтересно. Она в этом ничего не понимала. И не собиралась понимать. Детективы она не просто не любила, а очень не любила. Убивают, грабят, похищают детей, взрывают, бросают в подвалы… Наркотиками торгуют. Мерзость какая. И в книжках - мерзость, а если все это на самом деле, рядом, в жизни… В ее жизни! Какая мерзость. В жизни не должно быть такого. В жизни должны быть порядок, покой и чистота. Наркотики, стрельба, кровь, страх - этого в жизни быть не должно. Это все есть, конечно, но - в другой жизни, в чужой, в незнакомой и непонятной. Она не хочет ни знакомиться со всем этим - даже по рассказам, - ни понимать все это.
- Ты что задумалась? - Тугарин шевельнулся, потянулся к ней здоровой рукой - левый пустой рукав его дурацкой клетчатой рубахи опять свалился с кровати и повис почти до пола. - Тебе чего-нибудь непонятно? Ты спрашивай, я отвечу. Я ж не знаю, что тебе интересно.
Ася взяла свисающий пустой рукав, опять положила его на кровать, подумала - и вложила свою руку в его каменную ладонь. Поощрительный приз: все-таки он уже не хватал ее с такой скоростью, что она не успевала заметить движение, а вполне по-человечески протягивал руку так, что возникала иллюзия, будто она сама решает, брать его руку или отодвинуться еще дальше. Чего она там решает, ничего она не решает… Но иллюзия все-таки утешала. Может быть, когда-нибудь наступит время, когда она действительно сама все будет решать. От любой зависимости можно освободиться.
- Мне интересно, да… То есть мне непонятно… - Ася смотрела на его каменную руку, которая прижимала ее ладонь к его каменной груди, и поэтому никак не могла правильно сформулировать вопрос. - То есть мне хотелось бы знать, что можно ожидать от… э-э… нерядовых дел, если рядовые - и даже пустяковые! - дела кончаются вот так… И чего ты все время полуголый?.. Холодно же. Тебе сейчас только простудиться не хватало.
- Это было бы шикарно, - мечтательно сказал Тугарин. - Я бы лежал весь в соплях, а ты бы кормила меня аспирином и поила чаем с лимоном. Или молоком с медом? Мне мама рассказывала, как надо простуду лечить, а я забыл. Никогда не простужался, ни разу в жизни. Даже когда в прорубь провалился - и то… Это в седьмом классе было. Мы с ребятами на лыжах катались, на речке, там берег такой хороший - высокий, крутой, с трамплинчиком посредине… Прямо горнолыжный курорт. Вот меня с того трамплинчика и вынесло точненько к проруби. Вообще-то она более-менее замерзла… Но я уже тогда был… несколько крупноват. То есть всегда слоном был. Вот лед и проломился. Ну и что? Вылез - и быстрей костер разжигать. Не, конечно, когда одежда на тебе гремит, как жестянка, - хорошего мало. Свитер снимать стал - рукав сломал. А сам - ничего, даже не чихнул ни разу…
- Господин майор, - перебила его Ася. - Не уклоняйтесь, пожалуйста, от темы. Вы что, не поняли вопроса? Двоечник…
- Асенька хорошая. - Тугарин вздохнул, сделал выражение лица типа "я знал, но забыл" и потащил ее руку к своей вечно колючей щеке. - Я вообще твоих вопросов не понимаю. У тебя все вопросы какие-то странные… К тому же у меня с головой что-то такое… Какая-то она вся холодная. То есть горячая. То есть кружится. Наверное, это простуда начинается.
- Господин майор, да вы симулянт! - догадалась Ася. И пересела поближе, потому что с вытянутой рукой сидеть было неудобно. - Отвечайте немедленно: чем кончаются серьезные дела, если пустяковые кончаются вот этим?!
- Все мои дела кончаются победой закона над беззаконием, - гордо сказал Тугарин. - Можно сказать, победой добра над злом. Вот так. Если без ложной скромности. А ты все время на мою ошибку намекаешь… Ладно, признаю: сам виноват. Допустил промашку. Лопухнулся. Подставился. Словил пулю… Даже две, что, конечно, вообще стыд и позор. Но у меня были смягчающие обстоятельства. Я все время боялся. Думал: вдруг ты высунешься? Бешеная же.
- Я - какая? - изумилась Ася и даже хотела выдернуть свою руку из его пальцев.
Тугарин сделал выражение лица типа "голова холодная, горячая и вообще кружится", закрыл себе рот ее рукой и так, ей в ладонь, быстро заговорил:
- Нет-нет-нет, не бешеная! Я так не думаю! Я думаю, что просто сумасшедшая. Это Скрепелев считает, что бешеная… Ну, тот, кого ты автоматом оприходовала. Его тоже можно понять - все-таки такое потрясение пережил! Если бы ты меня автоматом - я бы тоже подумал, что бешеная… А ты не меня… Так что я ничего такого не думаю… Хорошо все-таки, что ты не у нас работаешь… Вот бы я страху натерпелся… Поседел бы раньше времени… Язву желудка заработал бы… Бессонницу… Асенька хорошая…
- Ага, - склочным голосом сказала Ася. - А то, что из-за тебя родные и близкие терпят страх, седеют, зарабатывают язву и бессонницу, - это нормально, да? Это в порядке вещей! Это не считается! Это ты не виноват и можешь ни о ком не думать!..
Тугарин прижал ее ладонь к своей вечно колючей щеке, закрыл глаза и долго лежал молча, иногда тяжело вздыхая с выражением лица типа "скорблю с вами". Наконец заговорил, спокойно, рассудительно, терпеливо - будто объяснял очевидные вещи, которые она почему-то не понимает:
- У меня только мама, больше никого. Она за меня не боится… Я стараюсь делать так, чтобы не боялась. Она не все знает. Это правильно - и положено так, и ей спокойней. А потом, ведь и беспокоиться особо не о чем. Это моя работа. У других работа бывает гораздо опасней - и ничего, никто не седеет… Да и работа - дело сорок девятое, ведь и просто так можно на что угодно налететь. Идешь по улице - а из-за угла маньяк обдолбанный… А на дорогах что делается? Сплошные аварии. Вот, например, твой мотоцикл. Ты уверена, что родные и близкие в восторге оттого, что ты летаешь со сверхзвуковой скоростью? Причем - не в рамках служебных обязанностей, а так, ради баловства. И при этом ты ведь не думаешь, что родные и близкие седеют от страха и не спят по ночам?
- Это демагогия! - Ася выдернула свою руку из его руки и демонстративно отодвинулась подальше. - Во-первых, я езжу очень медленно и осторожно! Почти всегда! Ни разу еще ничего не случилось! К тому же никакие маньяки из-за угла вдогонку не кинутся! Так что это как раз не баловство, а необходимая мера предосторожности! А про служебные обязанности вообще молчи, раз ничего не понимаешь! Между прочим, я живу дальше всех от больницы, а на экстренные вызовы приезжаю быстрее всех! А во-вторых, в меня никто не стреляет! В рамках служебных обязанностей! Прямо на работе! Чтобы потом операции без наркоза делали! У меня нормальная жизнь, нормальная работа, и все мои родные нормально живут, ничего они за меня не боятся, врешь ты все, специально говоришь, чтобы самому оправдаться, потому что никаких серьезных аргументов у тебя нет, ты просто не хочешь признаваться, что все это тебе нравится, все эти перестрелки, все эти киллеры, всё это безумие, потому что ты Терминатор, Бэтман, человек-паук, герой невидимого фронта!.. При исполнении!.. Мужчины уходят воевать, да? Стрелять друг в друга? А женщины остаются ждать? Чего ждать?! Когда скажут, кто в кого попал?! Кому операцию делали с наркозом, а кому - без наркоза?!
И опять она не заметила никакого движения и даже не сразу сообразила, что Тугарин уже не лежит, а сидит на краю кровати, а она сидит у него на колене правой ноги, почти уткнувшись носом в его шею, а он прижимает ее плечо, а она по инерции еще перечисляет злобным от страха голосом, чего именно могут дождаться женщины, ждущие своих родных и близких с работы… Работа! Командировка в Германию! Обмен опытом! Без наркоза! И после этого он имеет наглость заявлять, что мама не волнуется, потому что ничего не знает!..
- Не волнуется, - тихо сказал Тугарин у нее над ухом и потерся щекой о ее висок. - Не знает… И ты бы не волновалась, если бы не узнала. Неудачно получилось… Но ты сильная. Может быть, ты привыкнешь. Асенька хорошая… Ты ведь сможешь привыкнуть?
- Вряд ли… - Ася с трудом сглотнула, боясь разреветься как последняя истеричка. Она не смотрела на Тугарина. Она смотрела на повязку, белеющую на смуглой груди. Немного выше повязки на смуглой груди был длинный тонкий шрам. Гладкий и светлый - давний. - Нет, я вряд ли смогу привыкнуть… Нет, не смогу. И не хочу. Разве к этому можно привыкнуть?
Она осторожно потрогала пальцами гладкий и светлый давний шрам и все-таки не удержалась, всхлипнула. Тугарин наклонил голову, посмотрел, как она трогает давний шрам, - и вдруг… хихикнул! Смешно ему! Это уж вообще ни в какие ворота! У нее в солнечном сплетении тугой комок холода уже корни пустил, а ему смешно!..
- Ты чего, а? - Тугарин смотрел в ее возмущенное лицо и улыбался. Бессовестный. - Ты вот из-за этой царапины так расстроилась? Вот что значит не владеть достоверной информацией… Это я стеклом порезался. Ветер поднялся, я окно кинулся закрывать, а стекло в форточке хрясь - и напополам! И все осколки - прямо на меня! Один большой был, вон как располосовал. Кровищи было!.. Даже на джинсы попало. Жалко джинсы, новые были.
- Врешь, - с робкой надеждой сказала Ася.
- Да правда новые! - оскорбленно вскричал Тугарин. - Я их всего раз пять надевал - это что, старые, что ли? Пришлось выбросить. Ужасно обидно.
Он смотрел на нее честными глазами и делал выражение лица типа "это была невосполнимая потеря". Ага, семинар в Германии…
- А остальные осколки стекла из форточки изрезали тебе всю спину, - устало подсказала Ася. - И все это случилось как раз в тот момент, когда ты читал коллегам лекцию на русском языке. Со словарем. Надо было словарем закрываться, что ли…
- А про спину ты откуда знаешь? - подозрительно спросил Тугарин. Не дождался ответа, повздыхал, помолчал, потерся колючей щекой о ее висок и наконец нерешительно добавил: - Может, привыкнешь постепенно, а?
- Нет, - твердо сказала она. - Я себя знаю. Я к этому никогда не привыкну.
И попыталась отстраниться, высвободиться из его каменной руки, слезть с его каменного колена… В конце концов, когда-нибудь нужно начинать бороться с зависимостью. Пока не поздно.
- Так это что, всё, что ли? - Тугарин и не думал выпускать ее из рук. Из руки. Из каменной руки, которой он прижимал ее к каменной груди. Замуровал ее в каменную стену, а чтобы она не трепыхалась, напомнил, что его боевые раны еще болят: демонстративно отвел левое плечо чуть-чуть назад, вытянул левую ногу далеко вперед и при этом артистично застонал сквозь зубы. - Ты не можешь меня бросить в таком состоянии. Ты хотя бы подожди, пока я не выздоровлю. Ты подождешь?
- Подожду, - как можно спокойней пообещала она. - Уже недолго осталось. Ты быстро выздоравливаешь. Врачи говорят, что дней через десять уже бегать будешь.
- Хорошо, - обрадовался Тугарин. - Я думал, что через пять… А десять дней - это очень хорошо. За десять дней ты, может, и привыкнешь. Хоть немножко…
- Нет…
Она хотела сказать, что не сумеет привыкнуть - просто раньше сойдет с ума от ужаса ожидания беды, что она действительно слабая женщина, до такой степени слабая, что не умеет бороться с обстоятельствами, никогда не умела, и эти обстоятельства ее в конце концов сожрут, а она должна думать о Наташке, и Васильке, и о Соне тоже, и о маме, тете Марте, Митьке, тете Фаине… Хотя тетя Фаина и без нее, конечно, справится. Только все равно это нечестно - бросать тетю Фаину одну, ей все-таки уже очень много лет, а поднимать детей еще долго, так что Асе никак нельзя сходить с ума, умирать от ужаса и вообще любым способом устраняться от взятых на себя опекунских обязанностей. И еще она хотела сказать, что глазной хирург должен всегда быть спокоен, у глазного хирурга не должны дрожать руки, даже сердце не должно биться как сумасшедшее…