"Красавина. …Да вот еще, для всякой осторожности, надобно тебе сказать: шайка разбойников объявилась.
Белотелова. Откуда ж они?
Красавина. Из дальних лесов, говорят. Днем под Каменным мостом живут, а ночью ходят по Москве, железные когти у них надеты на руки, и все на ходулях; по семи аршин ходули-то, а атаман в турецком платье.
Белотелова. Зачем на ходулях?
Красавина. Для скорости, ну и для страху".
(Между прочим, в первые два года после Великой Отечественной войны в Москве ходили упорные слухи о воровской шайке, члены которой появлялись перед прохожим на ходулях и, воспользовавшись его растерянностью и страхом, нападали и грабили.)
Каменный мост как известное пристанище разбойников вошел в общерусский фольклор. В "Петрушке" - народной кукольной пьесе - есть персонаж лекарь, из-под Каменного моста аптекарь, который лечит Петрушку тем, что бьет его по голове. Сейчас этот персонаж воспринимается как невежда-самозванец, взявшийся не за свое дело, вроде героя рассказа А. П. Чехова "Хирургия" фельдшера Курятина, который рвет зуб у бедняги дьячка Вонмигласова. Совсем иначе воспринимался "лекарь из-под Каменного моста" в XVIII - начале XIX века.
В истории Большого Каменного моста были два события, которые вспоминались много лет спустя и сохранились для потомков в описаниях мемуаристов.
Первое событие - торжественный вход в Москву в 1696 году Петра I после взятия Азова. На Каменном мосту была сооружена триумфальная арка с фигурами богов Марса, Нептуна, героя Геркулеса, украшенная картинами, на которых изображались различные эпизоды сражения, где русские торжествовали победу, а поверженные турки молили о пощаде. Длинной процессией через мост проследовали в каретах и на открытых колесницах командиры полков и кораблей, сам Петр шел перед Преображенским полком в офицерском мундире. Когда к арке приблизилась колесница с генерал-адмиралом Лефортом, то с нее дьяк через медную трубу провозгласил стихотворное приветствие:
Генерал-адмирал, морских всех сил глава,
Пришел, узрел, победил прегордого врага…
Подобный триумф Москва видела впервые, почему он так и запомнился.
Второе событие произошло 10 января 1775 года. В этот день по мосту везли на Болотную площадь на казнь Емельяна Пугачева, объявившего себя императором Петром III. Сам самозванец стоял на коленях, скованный, на помосте, водруженном на сани. Он держал в руках горящую свечу, кланялся во все стороны, повторяя: "Виноват перед Богом и государыней! Простите меня, православные!" Перед ним на скамье сидел священник, рядом стоял палач с топором. Сани окружал конвой из драгун. За санями брели сообщники Пугачева в цепях, шли палачи с топорами, кнутами и веревками. Мост, башни, галерея, крыши окрестных домов были сплошь усеяны людьми, собравшимися задолго до объявленного часа казни.
В XVIII - первой половине XIX века Большой Каменный мост неоднократно чинили, его освободили от лавок, сломали мельницы, но градское начальство находило его не соответствующим современным требованиям, и наконец, в 1850-е годы было решено его сломать и построить новый.
"Сколько же стоило усилий и иждивений, чтобы сломать этот двухвековой памятник! - рассказывает И. М. Снегирев, свидетель его разрушения. - Самою трудностью сломки доказывалась прочность его кладки и доброта материала, из коего только одной части достаточно было на постройку огромного дома. Московские жители с любопытством и сожалением собирались смотреть на разрушение этого моста, который долго почитаем был одною из диковинок не только древней столицы нашей, но вообще и всей России".
Новый мост был открыт для проезда в 1859 году. Хотя он был построен из нового материала - из металла, название за ним осталось прежнее - Большой Каменный. Это же название сохранилось и после возведения в 1938 году современного железобетонного. И выражение "Дороже Каменного моста" до сих пор употребительно в русской живой речи.
В России бытовало еще одно сравнение с Каменным мостом, которое утверждало его превосходные качества и достоинства: "Каменного моста лучше". Такую поговорку в середине XIX века записал Н. А. Добролюбов, она имеется в его рукописном сборнике "Пословицы и поговорки Нижегородской губернии". В современных сборниках пословиц встречаются такие ее варианты: "Честный человек лучше Каменного моста", "Добрый человек дороже Каменного моста".
Иван Великий. Во всю Ивановскую
Иван Великий - московская достопримечательность и народная святыня. Несколько веков он был самым высоким зданием Москвы, возвышавшимся над кремлевскими дворцами и соборами, и был виден почти с любой точки города и даже при подъезде к городу за его границей.
Удивление его величиной родило пословицу "Иван Великий - повыше высокого". Народная молва отводила ему мистическую роль: говорили, что, пока стоит Иван Великий, будет стоять и Россия.
Иван Великий - это народное название одной из самых старинных кремлевских церквей - церкви Иоанна Лествичника, название, которое практически вытеснило из обращения официальное ее церковное наименование.
Первую на этом месте церковь "Иоанн святый Лествичник, иже под колоколы" (то есть с колокольней над собственно церковью) поставил в 1340-е годы Иван Калита; при Иване III в 1505–1508 годах старую церковь разобрали и построили новую, более высокую. Во времена Ивана Грозного на колокольне - тогда ее называли Иван святый - уже было много колоколов. Опричник-немец Генрих Штаден пишет о ней: "Посреди Кремля стоит церковь с круглой красной (кирпичной) башней, на этой башне висят все большие колокола, что великий князь привез из Лифляндии".
Колокольня служила также и сторожевой наблюдательной башней, поскольку опасность нашествия врагов с юга и запада еще оставалась.
Царь Борис Годунов повелел надстроить - "надделати верх выше первого и позлати" - колокольню Ивана Лествичника, что и было осуществлено в 1598–1600 годы. Надстроены были два яруса и купол, что еще более выделило колокольню из всех кремлевских построек, превознеся над ними ее золотую главу. Под главой, опоясывая барабан, шла надпись славянской вязью, в которой, как писал один современник, Борис Годунов "обозначил свое имя, положив его как некое чудо на подставке, чтобы всякий мог, смотря, прочитать крупные буквы, как будто имея их у себя в руках". После смерти царя Бориса и убийства его сына и наследника Федора надпись замазали. Петр I приказал ее возобновить. Надпись сохранилась до сих пор. Кроме сведений об одном из эпизодов истории колокольни, она приоткрывает заветнейшую мечту Бориса - быть основателем новой династии: "Изволением святые Троицы, повелением великого господаря и великого князя Бориса Федоровича всея Руси самодержца и сына его благоверного великого господаря царевича князя Федора Борисовича всея Руси сий Храм совершен и позлащен во второе лето господарства их".
После надстройки колокольня Иван святый стала называться Иваном Великим. На сделанном около 1605 года и изданном в Амстердаме плане Кремля, на котором колокольня показана уже надстроенной, ее изображение снабжено подписью (на латинском языке): "Иван Великий; большой храм св. Иоанна, крыша башни которого позолочена и башня изобилует колоколами".
Иван Великий вызывал удивление не только русских людей, но и иностранцев. Польский офицер С. Маскевич, побывавший в Москве в годы Смуты при Лжедмитрии II, в своих записках писал: "Церковь святого Иоанна, находящаяся почти среди замка (Кремля), замечательна по высокой каменной колокольне, с которой далеко видно во все стороны столицы. На ней 22 больших колокола, в числе их многие не уступают величиною нашему Краковскому "Сигизмунду", висят в три ряда, один над другим; меньших же колоколов более 30. Непонятно, как башня может держать на себе такую тяжесть".
В XVI–XVII веках к Ивану Великому были сделаны две пристройки для особо больших колоколов.
Голштинский дипломат Адам Олеарий, совершивший путешествие по России в 1630-е годы, в своем сочинении "Описание путешествия в Московию", описывая различные стороны русской жизни и быта, обратил внимание и на московские колокола и колокольный звон. "На колокольнях у них, - пишет Олеарий, - много колоколов, иногда по пяти и шести, и самый большой весит обыкновенно не более двух центнеров (речь идет о рядовых приходских церквях. - В.М.); в колокола те звонят, когда созывают в церковь и когда во время уже обедни священник возносит чашу с дарами. В Москве, по множеству церквей и часовен, несколько тысяч колоколов, которые во время богослужения производят такой разнообразный звон и гул, что не привыкший к нему не может слышать его без особого удивления".
В сочинении Адама Олеария имеется и описание Ивана Великого. "На самой середине площади в Кремле стоит чрезвычайно высокая колокольня, называемая Иван Великий, глава которой обита золоченой жестью, а на самой колокольне - множество колоколов.
Рядом с этой стоит другая колокольня, для которой вылит самый большой колокол, весом в 356 центнеров, при великом князе Борисе Годунове.
В этот колокол звонят только во время больших торжеств или в праздники, как называют их русские, а также при встрече великих послов и при шествии их на торжественное представление.
Для звона употребляется двадцать четыре человека и даже более, которые стоят на площади внизу и, ухватившись за небольшие веревки, привязанные к двум длинным канатам, висящим по обеим сторонам колокольни, звонят таким образом все вместе, то с одной стороны, то с другой стороны… Но при этом нужно звонить осторожно, чтобы избегнуть сильного сотрясения колокольни и возможной опасности от ее падения; для этого наверху, у самого колокола, тоже стоят несколько человек, которые помогают приводить в движение язык колокола…"
Уже само название колокольни - не официальное, а народное - Иван Великий - определяло ее место и значение в сознании москвича и всякого русского человека. Она была символом Москвы и тем самым - России.
Бытовал неизвестно кем и когда объявленный запрет возводить в Москве здания выше Ивана Великого. Когда в 1723 году молния ударила в шпиль построенной светлейшим князем А. Д. Меньшиковым церкви Михаила Архангела на Чистых прудах, более известной под названием Меньшикова Башня, и подожгла ее, то в Москве объясняли пожар как кару строителю церкви за то, что возвел свою церковь выше главной московской колокольни.
В 1812 году Наполеон приказал взорвать колокольню. Взрывом была разрушена пристройка, взрывной волной сорвало колокола, но сама колокольня уцелела. В этом москвичи видели счастливый знак, и когда в 1813 году вновь зазвонили колокола на Ивановской колокольне, то в Москве был праздник: звон Ивана Великого возвещал возрождение Москвы.
Ивана Великого изобразил М. Ю. Лермонтов в стихотворении "Два великана" как символ России, противопоставленный Наполеону:
В шапке золота
Старый русский великан
Поджидал к себе другого
Из далеких чуждых стран.
Как уже говорилось, в XV веке Ивановская колокольня служила также сторожевой башней, и с нее воинские дозоры наблюдали за всеми дорогами, ведущими к городу. С течением времени, с ростом Москвы и удалением застав эту роль колокольня утратила. Зато приобрела новую, может быть, не менее значительную.
В своей замечательной книге "Седая старина Москвы", изданной в 1897 году, поэт, романист и большой знаток простонародной России И. К. Кондратьев писал: "Почти всякий, приезжающий в Москву, считает непременным долгом прежде всего побывать в Кремле, взойти на колокольню Ивана Великого…"
Вот это обязательное - "взойти на колокольню Ивана Великого" - в течение двухсот пятидесяти лет москвичам и всем приезжающим в Москву предоставляло возможность увидеть общую панораму города.
Москва, увиденная с Ивана Великого, и чувства, вызванные этим видом, отразились в самом известном стихотворении о Москве - стихотворении Ф. Н. Глинки "Москва":
Город чудный, город древний,
Ты вместил в свои концы
И посады, и деревни,
И палаты, и дворцы.Опоясан лентой пашен,
Весь пестреешь ты в садах;
Сколько храмов, сколько башен
На семи твоих холмах!..На твоих церквах старинных
Вырастают дерева;
Глаз не схватит улиц длинных…
Это матушка-Москва!..Процветай же славой вечной,
Город храмов и палат!
Град срединный, град сердечный,
Коренной России град!
Еще Н. М. Карамзин, составляя для императрицы Марии Федоровны программу осмотра Москвы, писал: "В самом городе, без сомнения, лучший вид из Кремля, с колокольни Ивана Великого".
На высоте Ивана Великого юный Лермонтов постиг великую тайну Москвы, тайну ее прелести, тайну ее власти над нами, тайну нашей любви к ней; он понял, что у Москвы есть душа. Ученическое сочинение, написанное им в школе гвардейских подпрапорщиков, заключает в себе отнюдь не ученические, а глубокие, самостоятельные мысли.
В начале сочинения Лермонтова "Панорама Москвы" говорится о Москве и об Иване Великом:
"Кто никогда не был на вершине Ивана Великого, кому никогда не случалось окинуть одним взглядом всю нашу древнюю столицу с конца в конец, кто ни разу не любовался этою величественной, почти необозримой панорамой, тот не имеет понятия о Москве…"
Стихотворение Александра Полежаева "Иван Великий", написанное почти в то же время (на год раньше), что и лермонтовская "Панорама Москвы", замечательно передает восторженно-душевное отношение, с которым москвичи 1830-х годов относились к Ивану Великому, а также говорит об исторических событиях, воспоминания о которых они связывали с ним.
ИВАН ВЕЛИКИЙ
Опять она, опять Москва!
Редеет зыбкий пар тумана,
И засияла голова
И крест Великого Ивана!
Вот он - огромный Бриарей,
Отважно спорящий с громами,
Но друг народа и царей
С своими ста колоколами!
Его набат и тихий звон
Всегда приятны патриоту;
Не в первый раз, спасая трон,
Он влек злодея к эшафоту!
И вас, Реншильд и Шлиппенбах,
Встречал привет его громовый,
Когда с улыбкой на устах,
Влачились гордо вы в цепях
За колесницею Петровой!
Дела высокие славян,
Прекрасный век Семирамиды,
Герои Альпов и Тавриды -
Он был ваш верный Оссиан,
Звучней, чем Игорев Баян.
И он, супруг твой, Жозефина,
Железной волей и рукой,
На векового исполина
Взирал с невольною тоской!
Москва под игом супостата,
И ночь, и бунт, и Кремль в огне -
Нередко нового сармата
Смущали в грустной тишине.
Еще свободы ярой клики
Таила русская земля;
Но грозен был Иван Великий
Среди безмолвного Кремля…
И где ж, когда в скрижаль отчизны
Не вписан доблестный Иван?
Всегда, везде без укоризны
Он русской правды алкоран!
Люблю его в войне и мире,
Люблю в обычной простоте
И в пышной пламенной порфире,
Во всей волшебной красоте…
Один крестьянин полудикий
Недаром вымолвил в слезах:
"Велик Господь на небесах,
Велик в Москве Иван Великий!"
Итак, хвала тебе, хвала,
Живи, цвети, Иван Кремлевский,
И, утешая слух московский,
Гуди во все колокола!..
К Ивану Великому имеет прямое отношение московская поговорка "во всю ивановскую".
Смысл этого старинного выражения, широко употребляемого и в современном русском языке, известен всем и не вызывает никакого сомнения. Оно обозначает, что действие, о котором идет речь, производится с особой лихостью, в полную силу, в полный размах.
Именно в таком значении употреблено оно в повести Николая Васильевича Гоголя "Нос":
"- А, черт возьми! - сказал Ковалев. - Эй, извозчик, вези прямо к обер-полицмейстеру!
Ковалев сел в дрожки и только покрикивал извозчику: "Валяй во всю ивановскую!""
У Федора Михайловича Достоевского в "Скверном анекдоте": "Музыканты: две скрипки, флейта и контрабас, всего четыре человека… во всю ивановскую допиливали последнюю фигуру кадрили".
В романе Дмитрия Васильевича Григоровича "Два генерала": "Пастух… спал мертвецки и храпел во всю ивановскую".
Даже по немногим примерам видно, что это выражение - универсально, может сочетаться со множеством самых разных глаголов и поэтому фактически выступает в роли своеобразной грамматической усилительной частицы. При такой роли выражение "во всю ивановскую" лишилось конкретного значения и, естественно, с течением времени забылось его происхождение и первоначальное содержание.
Но наступает время, когда возникает потребность узнать забытое и объяснить непонятное. То же произошло и с выражением "во всю ивановскую".
Существует несколько версий объяснения этого выражения.
Наиболее распространенное связывает его с Ивановской площадью Московского Кремля, где в XVII веке сосредоточились государственные учреждения: приказы, судейские службы, канцелярии различных ведомств. Поэтому она была одним из самых бойких и многолюдных мест Москвы, сюда стекались челобитчики - и московские, и со всей Руси. Тут же, на площади, была палатка, в которой специально назначенные подьячие писали просителям челобитные, составляли различные юридические акты: продажные, заемные и тому подобные. Причем эти документы имели надпись - "писаны на Ивановской площади", что служило лишним удостоверением их подлинности.
Иногда на площади "кликали клич", то есть делали какие-либо объявления. Так, в 1699 году, во время расправы Петра I со стрельцами-бунтовщиками, солдаты-преображенцы кликали на Ивановской площади клич, чтобы "стольники, стряпчие, дворяне московские, жильцы и всяких чинов люди ехали бы в Преображенское, кто хочет смотреть разных казней, как станут казнить стрельцов и казаков Яицких, а ехали б без опасения".
Поскольку клич надобно было объявлять так, чтобы слышали все на площади, то кричали очень громко, отсюда якобы и пошло выражение: "кричать во всю Ивановскую площадь".
Вторая версия. На Ивановской площади производилось также наказание приказных служителей за преступления, связанные с "воровством" в канцелярском делопроизводстве: подделку документов, лихоимство. Н. Я. Ермаков в книге "Пословицы русского народа" (СПб., 1894) пишет: "Иногда здесь (на Ивановской площади) наказывались дьяки за взятки и лихоимство; наказание это состояло в том, что их выставляли на позор, обвешанных украденными вещами: мехами, соленой рыбой и проч.; а в иных случаях еще били их нещадно кнутами и батогами, отчего они кричали во всю Ивановскую площадь".
Обе эти версии имеют существенные недостатки. Во-первых, для объявления народу царских указов, повелений и других актов государственного значения служила другая московская площадь - Красная, находящаяся против Спасских ворот. Здесь, с Лобного места обращались к москвичам цари, а также читали царские указы дьяки. Об этой роли Лобного места сообщают многие иностранные путешественники, например Мейерберг, австрийский дипломат, посетивший Москву с посольством в 1661–1662 годах, пишет о нем: "Там обнародовались царские указы, и царь или боярин его обращал слово свое к народу".
С. В. Максимов - великолепный знаток русского народного языка - для опровержения версий, о которых говорено выше, прежде всего обращается к грамматике: "Кричать "во всю Ивановскую" (улицу), да хотя бы и "во всю" площадь, что примыкает к московским соборам… - нельзя. Это - не в законах живого языка: такой расстановки слов не допустит строгое и требовательное народное ухо. Можно кричать… на всю улицу… На всю, а не во всю".