Все святые собрались на Никольщину: Петр - полукорм, Афанасий - ломонос, Тимофей - полузимник, Аксинья - полухлебница, Власий - сшиби-рог-с-зимы, Василий - капельник, Евдокия - плющиха и Герасим - грачевник, Алексей - с-гор-вода, Дарья - загрязни-проруби, Федул - губы-надул, Родион - ледолом, Руфа - земля-рухнет, Антип - водопол, Василий - выверни-оглобли и Егор - скотопас, Степан - ранопашец, Ярема - запрягальник, Борис и Глеб - барыш-хлеб, Ирина - рассадница, Иов - горошник, Мокий - мокрый, Лукерья - комарница, Сидор - сиверян и Алена - льносейка, Леонтий - огуречник, Федосья - колосяница, Еремей - распрягальник, Петр - поворот, Акулина - гречушница - задери-хвосты, Иван - купал, Аграфена - купальница, Пуд и Трифон - бессонники, Пантейлемон - паликоп, Евдокия - малинуха, Наталья - овсяница, Анна - скирдница и Семен - летопроводец, Никита - репорез, Фекла - заревница, Пятница - Параскева, Кузьма-Демьян - с-гвоздем, Матрена - зимняя, Федор - студит, Спиридон - поворот, три отрока, сорок мучеников, Иван - Поститель, Илья Пророк, Михайло Архангел да милостливая жена Аллилуева, милосердая".
В православно-крестьянском календаре два дня связаны с именем святого великомученика Георгия - 23 апреля (память мученической кончины святого) и 26 ноября (освящение церкви Георгия в Киеве в 1037 году Ярославам Мудрым, который тогда же заповедал по всей Руси "творити праздник св. Георгия" в этот день).
В России наряду с формой имени Георгий широко употреблялись также формы - Егор и Юрий. Апрельский Юрий (или Егорий) назывался "вешним", ноябрьский - "холодным", "зимним", а также "Егорием - с-мостом", так как к этому времени реки замерзали, и по ним можно было ходить и ездить, как по мосту.
В крестьянском земледельческом обиходе оба эти дня занимали важное место.
Вешний Юрьев день - начало сельскохозяйственных работ, в этот день, по поверьям, святой Юрий ходит по полям и велит расти житу, в этот день поют:
Юрий, вставай рано,
Отмыкай землю,
Выпущай росу
На теплое лето,
На буйное жито,
На ядронистое,
На полосистое,
Людям на здоровье.
А главное, на Руси с давних времен на вешнего Егория крестьяне, которые не могли прокормиться со своего надела, рядились к богатым хозяевам на работу в страду. К весне у большинства бедняков кончались все запасы (недаром у вешнего Егория было и другое название - "голодный"), поэтому, рядясь, бедняки были особенно сговорчивы: лишь бы сейчас в счет будущей работы получить задаток, пережить бескормицу. При этом часто бывало, что сначала работник радуется - пропитание добыл, а потом сообразит - попал в кабалу: работать-то в страдную пору, когда плата высока, придется за сущие гроши. Но ничего не поделаешь, договор есть договор, и задаток уже проеден. А хозяин, конечно, радуется.
Подобный обман батраков был столь массовым и обычным явлением, что на Руси появился для его обозначения специальный глагол - объегорить.
Впоследствии глагол получил более широкое значение, и В. И. Даль в своем "Толковом словаре живого великорусского языка" указывает только общий, безотносительно к весеннему найму работников, смысл: "плутовски обмануть, обобрать".
С ноябрьским Егорием, "Егорием холодным", также связан целый ряд обычаев и поверий. "Юрий начинает полевые работы, Юрий и оканчивает", - говорили прежде. Неделя до Юрьева дня и неделя после него - время расчетов и расплаты. "Юрий холодный оброк собирает", - напоминает пословица.
По установленному неизвестно когда и существовавшему до конца XVI века обычаю в эти дни крестьяне-батраки имели право переходить от одного хозяина к другому. Обычай этот держался столетия и заставлял хозяев, не желавших лишиться рабочей силы, умерять эксплуатацию, а мужик сохранял хоть какое-то право на свободный выбор; опять же если хозяин окажется скупцом или будет заставлять работать через силу, то терпеть это не всю жизнь, а только год. "Мужик не тумак, знает, когда живет Юрьев день", - говорилось в пословице.
Генрих Штаден, опричник Ивана Грозного, в своем описании Московского государства того времени сообщает: "На св. Юрия осеннего крестьяне имеют свободный выход. Они живут или за великим князем, или за митрополитом, или еще за кем-нибудь. Если бы не это, то ни у одного крестьянина не осталось бы ни пфеннига в кармане, ни лошади с коровой в стойле".
Но землевладельцы, за которыми и на земле которых жили крестьяне, были заинтересованы в постоянных и полностью подвластных им работниках. Тем более что к концу XVI века Россия, разоренная войнами Ивана Грозного, еще и разрушившим хозяйственную систему страны разделением ее на земщину и опричнину, находилась в состоянии общего упадка. Села пустели, крестьяне уходили из них в поисках лучшей доли, вотчины и поместья бояр и дворян, то есть "воинства" и "служилых людей", оставались без работников, и, как написано в одном документе того времени, "от того великая тощета воинским людям прииде".
Чтобы поправить "тощету" землевладельцев, Иван Грозный разрешил, при необходимости, в отдельных хозяйствах некоторые годы объявлять "заповедными", когда крестьянам запрещалось уходить в Юрьев день.
В царствование сына Ивана Грозного Феодора помещики стали все чащи и чаще прибегать к "заповеданию" перехода крестьян и холопов от одного хозяина к другому. Крестьяне бежали от помещиков "с женами и детьми", их ловили, возвращали, наказывали. Помещики в оправдание своих действий и расправ, по мнению крестьян, несправедливых, ссылались на разные царские указы, поступавшие из Москвы. Наконец, в 1593 году было объявлено, что выход крестьян вообще запрещен.
Современник пишет об этом: "При царе Иоанне Васильевиче крестьяне выход имели вольный, а царь Федор Иоаннович по наговору Бориса Годунова, не слушая совета старейших бояр, выход крестьянам заказал, и у кого колико тогда крестьян где было, книги учинил".
Полный запрет выхода крестьян от землевладельца даже в освященный давностью и обычаем срок - на осеннего Юрия - и породил общеупотребительную и сейчас пословицу: "Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!"
Но в отличие от обычного утвердительного тона пословиц в этой прежде всего ощущается эмоциональность и чувство удивления. Это подчеркивают и толкования пословицы в различных словарях: "Не осуществились чьи-либо надежды, ожидания; выражение удивления, огорчения, разочарования по поводу чего-либо неосуществившегося, несостоявшегося" ("Словарь русских пословиц и поговорок". М., "Советская энциклопедия", 1967); "Выражение разочарования из-за неудачи в каких-либо непредвиденных обстоятельствах" ("Опыт этимологического словаря русского языка". М., "Русский язык", 1987).
Вот уже четыреста лет живо и памятно удивление и огорчение русского человека, высказанное пословицей, по поводу отмены Юрьева дня. Огорчение - понятно, но почему - удивление? Разве мало разные властители издавали антинародных законов? Народ отвечал на них проклятьями, стоном, отчаянием, и лишь один этот вызвал удивление. Почему? Видимо, этот антинародный указ в чем-то имел отличие от остальных аналогичных законов.
И это действительно так.
О Юрьеве дне, его экономическом и социальном значении и отмене существует большая литература. Но современный петербургский историк Р. Г. Скрынников, исследуя роль Бориса Годунова в создании Указа об отмене Юрьева дня, обнаружил, что никто из историков не приводит текст самого указа, а все пользуются только косвенными указаниями на него.
Подлинный царский Указ 1592 (или 1593) года никогда не был опубликован, и никто его не видел. Можно допустить, что в годы Смуты он мог погибнуть, хотя ввиду его важного значения с него должны были бы снять не одну копию. Но возможно, судьба была к нему особенно сурова: многие архивы конца XVI века бесследно исчезли.
Однако Скрынников обращает внимание на необъяснимый, с его точки зрения, факт, который позволяет сделать совершенно определенный вывод.
"При вступлении на трон, - пишет историк, - Лжедмитрий I велел собрать законы своих предшественников и объединить их в Сводный судебник. Его приказ выполняли дьяки, возглавлявшие суды при царях Федоре Иоанновиче и Борисе Годунове. В их руках были нетронутые архивы. Тем не менее они не смогли найти и включить в свод законов указ, аннулировавший Юрьев день. Эта странная неудача может иметь лишь одно объяснение: разыскиваемый указ, по-видимому, никогда не был издан".
А раз указ не был издан, значит, и народу о нем не объявляли. А раз не объявляли, значит, крестьяне узнали о том, что должны теперь навсегда оставаться у хозяина, только тогда, когда уже собрались на волю; их первой реакцией, естественно, было удивление, а потом и огорчение. Как сказано в другой тогдашней пословице: "Сряжалась баба на Юрьев день погулять с боярского двора, да дороги не нашла".
Видимо, получилось так: землевладельцы, ссылаясь на царский указ, толковали в своих интересах разрешение в критических обстоятельствах объявлять "заповедным" определенный год как свое право вообще запретить крестьянские переходы.
Так объегорили мужика знатные бояре и благородные дворяне и на Юрия-зимнего.
Так или иначе, отмена Юрьева дня - мера, по мнению историков, направленная на укрепление государственной экономики, объективно принесла больше вреда, чем пользы, как и все вообще "экономические реформы", проводимые за счет ухудшения положения одной части населения страны в пользу улучшения положения другой.
Государственный деятель времени Петра I историк В. Н. Татищев, разбирая законодательство XVI века, писал о "законе" Бориса Годунова об отмене Юрьева дня: "Сей закон он учинил… надеяся тем ласканием более духовным и вельможам угодить и себя на престоле утвердить, а роптание и многие тяжбы пресечь; но вскоре услыша… о сем негодование и ропот… не токмо крестьян, но и холопей невольными сделал, из чего великая беда приключилась, и большею частию чрез то престол с жизнию всея своея фамилии потерял, а государство великое разорение претерпело".
Митькой звали
Во фразеологическом словаре Э. А. Вартаньяна "В честь и по поводу" (М., 1987) об этом выражении сказано: "Фразеологизм, передающий понятие: "исчез безвозвратно". Но в отличие от родственных ему народных выражений - поминай как звали; и след простыл; только его и видели; и был таков - употребляется только по отношению к человеку". Далее автор задается вопросом: "Кто есть Митька? Каков источник этой поговорки?" - и сам себе отвечает: "Вряд ли исследователи готовы сегодня ответить на эти вопросы". Отмечая, что фразеологизм встречается в дореволюционной и советской литературе, он приводит пример из повести Б. Горбатова 1930-х годов "Мое поколение": "И очень просто: деньги возьмут, а уполномоченный и был таков: Митькой звали…"
Ход рассуждений Э. А. Вартаньяна правилен, но он упустил очень важный дополнительный смысл, заложенный в этом фразеологизме: персонаж-то исчез, но в памяти осталось его имя - Митька. Кроме того, в подтексте ясно просматривается еще одна мысль: "Кто его знает, кто он такой, но все звали его Митькой".
Приняв во внимание все оттенки смысла фразеологизма, можно предположить с большой долей вероятности, к какому историческому лицу он относится.
После смерти Ивана Грозного и восшествия на престол его сына Федора Иоанновича последняя - седьмая - жена Грозного Мария Нагая с двухлетним сыном царевичем Дмитрием была выслана в Углич. Все знали, что царь Федор выслал их по настоянию Бориса Годунова - своего шурина и фактического правителя государства.
15 мая 1591 года царевич Дмитрий погиб в Угличе при странных и до настоящего времени до конца не проясненных обстоятельствах. По одной версии, мальчик, играя ножичком "в тычку", упал в припадке эпилепсии горлом на нож и тем нанес себе смертельную рану. По другой версии, его убили сын его воспитательницы-мамки Осип Волохов, дьяк Михайло Битяговский и племянник Битяговского Никита Качалов, приставленные Борисом Годуновым для наблюдения за вдовствующей царицей.
Пять дней спустя после гибели царевича из Москвы прибыла комиссия, состоявшая из митрополита Сарского и Подонского Геласия и высших государственных чиновников - боярина Василия Шуйского, окольничего Андрея Клешнина и дьяка Елизария Вылузгина. При произведенном комиссией следствии обнаружились свидетели как первой, так и второй версий. Однако следователи пришли к однозначному выводу, утвержденному затем патриархом: "Царевичу Дмитрию смерть учинилась Божьим судом", то есть что произошло не убийство, а несчастный случай. Об этом было объявлено народу. Но толки о том, что царевича убили по приказу Бориса Годунова, в народе не прекращались.
Вскоре царицу Марию Нагую насильно постригли в монахини и отправили в дальний северный монастырь. Она получила монашеское имя Марфа. Ее родственники также понесли различные наказания.
С годами это происшествие стало забываться, затерялась и могила царевича Дмитрия, так как Нагие не успели поставить на ней памятник.
В 1598 году умер царь Федор Иоаннович, с ним пресеклась династия московских царей-рюриковичей, то есть потомков первого легендарного русского князя Рюрика. Царем был избран Борис Годунов, и тогда вновь начались разговоры о царевиче Дмитрии.
Но теперь говорили не о коварном убийстве царевича нынешним царем, а о том, что в Угличе был убит не царевич, но какой-то другой мальчик, а настоящий царевич Дмитрий спасся и что он ныне жив.
В 1601 году в Польше объявился молодой человек примерно такого же, как погибший царевич, возраста, который утверждал, что он - сын царя Ивана Грозного - Дмитрий. Королю и польским вельможам он рассказал, что, когда был еще младенцем, некий приближенный царя Ивана Грозного (некоторые источники называют имя боярина Бельского, которого Иван Грозный на смертном одре назначил опекуном малолетнего сына), предвидя, что в борьбе за престол обязательно найдутся претенденты, которые постараются убить царевича, подменил его другим ребенком, а Дмитрия воспитывал втайне, в одной верной дворянской семье. Когда же воспитатель состарился и дни его близились к концу, он открыл юноше тайну его происхождения и посоветовал для собственной безопасности стать монахом, что Дмитрий и сделал. В монашеском обличье царевич обошел всю Россию. Но один монах кремлевского Чудова монастыря опознал его, и тогда Дмитрий был вынужден бежать за границу. Дмитрий попросил у польского короля помощи деньгами и войском для того, чтобы вернуть законно принадлежащий ему российский престол.
При первом же известии о царевиче Дмитрии, полученном в Москве, правительство Бориса Годунова объявило его самозванцем, даже было названо его настоящее имя - Григорий Отрепьев, монах Чудова монастыря.
Осенью 1604 года царевич Дмитрий перешел русскую границу. Сопровождавшее его войско было невелико, но народ - крестьяне, холопы, дворяне, казаки, разоренные царствованием Ивана Грозного с его бесчеловечной опричниной, недовольные Борисом Годуновым, в царствование которого один мор следовал за другим, что многие считали карой за то, что на престоле сидит незаконный царь, - присоединялся к войску законного, как он полагал, наследника.
Сам Борис Годунов, хотя объявил его самозванцем, видимо, в глубине души вполне допускал, что на Москву идет настоящий царевич. Голландский купец Исаак Масса, живший в эти годы в Москве и хорошо осведомленный о дворцовой жизни, в своих записках рассказывает любопытный эпизод: Борис повелел привезти из северного монастыря бывшую царицу Марию Нагую - инокиню Марфу для допроса. Ее тайно провели в спальню Годунова, и он, рассказывает купец, "вместе со своею женою (дочерью Малюты Скуратова - главного палача в царствование Ивана Грозного. - В.М.) сурово допрашивал ее, как она полагает, жив ее сын или нет; сперва она отвечала, что не знает, тогда жена Бориса возразила: "Говори, блядь, то, что ты хорошо знаешь!" - и ткнула ей горящею свечою в глаза, и выжгла бы их, когда бы царь не вступился, так жестокосерда была жена Бориса; после этого старая царица Марфа сказала, что сын ее еще жив, но что его тайно, без ее ведома, увезли из страны, о чем впоследствии она узнала о том от людей, которых уже нет в живых… Борис велел увести ее, заточить в другую пустынь и стеречь еще строже".
В то же время и в народе говорили: "Пусть на Москве проклинают какого-то Гришку Отрепьева, батюшке-царевичу от этого не станется: он не Отрепьев".
Чем ближе подходил Дмитрий к Москве, тем сильнее волновалась столица. Его тайные гонцы привозили послания, которые читались повсюду: "Божием произволением и Его крепкою десницею, покровенною нас от нашего изменника Бориса Годунова, хотящего нас злой смерти предати, и Бог милосердный злокозненного… помысла не восхоте исполнити, и меня, государя вашего прирожденного, Бог невидимою силою укрыл и много лет в судьбах своих сохранил. И аз, государь царь и великий князь Димитрий Иванович, ныне приспел в мужество, с Божиею помощию иду на престол прародителей наших…"
Борис Годунов умер 13 мая 1605 года, завещав престол сыну Федору. Федор процарствовал лишь две недели. 1 июня в Москве начались волнения горожан, подогреваемые боярами - противниками Бориса Годунова. Его вдова, сын и дочь были арестованы и водворены в темницу. 20 июня в Москву вступил Дмитрий.
Очевидец вступления Дмитрия в Москву Исаак Масса подробно описывает его: "Дмитрий весьма приблизился к Москве, но вступил в нее только, когда достоверно узнал, что вся страна признала его царем, и вступление свое он совершил 20 июня. И с ним было около восьми тысяч казаков и поляков, ехавших кругом него, и за ним следовало несметное войско, которое стало расходиться, как только он вступил в Москву; все улицы были полны народом так, что невозможно было протолкаться; все крыши были полны народом, также все стены и ворота, где он должен был проехать; и все были в лучших нарядах и, считая Дмитрия своим законным государем и ничего не зная другого (о нем), плакали от радости. И миновав третью стену и Москву-реку, и подъехав к Иерусалиму - так называется церковь на горе, неподалеку от Кремля (собор Василия Блаженного. - В.М.) - он остановился со всеми окружавшими и сопровождавшими его людьми и, сидя на лошади, снял с головы свою царскую шапку и тотчас ее надел опять и, окинув взором великолепные стены и город, и несказанное множество народа, запрудившее все улицы, он, как это было видно, горько заплакал и возблагодарил Бога за то, что Тот продлил его жизнь и сподобил увидеть город отца своего, Москву, и своих любезных подданных, которых он сердечно любил. Много других подобных речей (говорил Дмитрий), проливая горючие слезы, и многие плакали вместе с ним…"
Из монастыря привезли мать Дмитрия инокиню Марфу, по пути ей оказывали почести как вдовствующей царице. В подмосковном царском дворце - Тайнинском - произошла встреча матери и сына, и Марфа признала его. Признал в нем Дмитрия и боярин Василий Шуйский. И многие тогда поверили, что перед ними действительно сын царя Ивана Грозного.