Как бы она ни хотела в этом признаться, она была все еще очень слаба физически и неуравновешенна эмоционально. Она была надломлена, думала она, а это не каждый может вынести. Она поморщилась. Доктор Прит-чард любил повторять ей, что ее физическое здоровье стало ухудшаться задолго до ее нервного срыва. Весь тот период, который прессой был назван просто "Процесс округа Скотт", она была слишком сосредоточена, слишком озабочена, чтобы помнить о таких тривиальных вещах, как нормальная еда, сон н зарядка: Ее мозг был поглощен обвинениями в сексуальном посягательстве, добыванием доказательств, защитой детей, установлением справедливости.
Раздраженный голос Саванны прервал ее мысли:
- Малышка, неужели у тебя нет ночной рубашки, которая не выглядела бы,, как те, которые Мама Перл сшила из мешковины для бедных.
Она вернулась к кровати, неся на вытянутых руках белую хлопчатобумажную майку большого размера, как будто боялась, что непривлекательный вид майки может не понравиться сестре. Вкус Саванны в выборе белья определялся Фредериком из Голливуда. Под низким вырезом ее короткой золотистой шелковой рубашки Лорел заметила полные груди, которым было тесно за кружевами. Великолепное тело Саванны, источавшее чувственность и сексуальность, было создано для шелка и кружев. Женственность Лорел была более тонкой, не бросавшейся в глаза - и она не собиралась ничего менять в ней.
- Никто не видит ее, кроме меня, - сказала Лорел. Она сняла влажную рубашку через голову и надела новую, почувствовав удовольствие от прохладной, сухой материи, когда та коснулась ее липкой кожи.
Саванна возмущенно фыркнула. Она снова уселась на край постели, скрестив ноги и сердито глядя на Лорел.
- Если мне когда-нибудь попадется этот Уэсли. Брукс, клянусь, я убью его. Представить только, что он бросил тебя…
- Не надо.
Лорел смягчила свой приказ мягкой улыбкой и, потянувшись, дотронулась до руки Саванны, которая сжалась в твердый кулачок на белом пододеяльнике. : - Я не хочу и слышать об этом. Я уже это пережила. Кроме того, Уэс не виноват, что наша супружеская жизнь не сложилась.
- Не виноват?!
Лорел остановила сестру, готовую заклеймить ее бывшего мужа. Уэсли утверждал, что не бросал ее, что она сама прогнала его и разрушила их недолгую совместную жизнь, с головой уйдя в работу над тем делом. Наверное, так и было. Лорел не стала ничего отрицать. Саванна, естественно, сразу приняла сторону младшей сестры, но Лорел считала, что не заслуживает поддержки в этом конфликте. Она не подала в суд на Уэса, как того хотела Саванна. Все, что у нее осталось, это угрызения совести и чувство глубокой вины, но эту "банку с червями" сегодня она открывать не собиралась.
-Тише,-сказала она, сжимая пальцы Саванны. - Я очень ценю твою поддержку, сестра. Правда, очень ценю. Но давай не будем спорить об этом сейчас. Уже поздно.
Лицо Саванны смягчилось.
- Тебе нужно поспать.
Она нежно коснулась рукой кожи под глазами Лорел.
- А как ты?-спросила Лорел.-Разве тебе спать не нужно?
- Мне?
Она сделала попытку слабо улыбнуться, но улыбка не коснулась ее глаз, в холодной глубине которых гуляли старые привидения.
- Я ночная пташка. Ты уже хорошо должна это. знать.
Лорел ничего не сказала, почувствовав только, что старая боль, которая пряталась у нее глубоко в душе. перемешалась с новой.
Вздохнув, Саванна поднялась с кровати, одной рукой поправила халат, а другой откинула назад свои растрепанные длинные волосы.
- Если бы этот сукин сын, Уэсли, сунулся сюда, я бы задала ему такую трепку, - проговорила она.
Лорел удалось слабо рассмеяться.
Боже, что было бы с Вивиан, если бы она услышала, как разговаривает одна из ее дочерей. Она растила их в строгости: ярких красавиц с тихими голосками, никогда не произносившими плохого слова и едва не падавшими в обморок при встрече с грубостью. Она хотела, чтобы они стали королевами женского клуба при университете. Но Богу было угодно другое. Саванна скорее стала бы есть землю, чем пообещала вести себя примерно. Она, несомненно, провела не одну ночь без сна, выдумывая способы, как шокировать посильнее юниорскую лигу. А Лорел была слишком поглощена желанием получить юридическое образование и посвятить себя установлению справедливости на земле.
- Ты не будешь возбуждать против меня дело? - спросила Саванна, нажимая на выключатель ночника.
- Видимо, это будет трудно сделать, так как я уже не работаю в суде.
- Извини меня, Малышка.
Саванна выключила лампу, и комната погрузилась в лунный свет и тени.
- Я не подумала об этом. И тебе тоже не надо ни о чем думать. Ты снова дома. Поспи немного.
Лорел вздохнула и, смахнув со лба слишком длинную челку, смотрела на сестру. Та шла к двери ленивой, вызывающей походкой, а ее халат переливался как ртуть.
- Спокойной ночи, сестра.
- Сладких снов.
Лорел предпочла бы вообще обойтись без снов. Но отсутствие снов означало отсутствие сна. Она взглянула на светящийся циферблат старенького будильника на ночном столике. Полчетвертого. Она постарается не заснуть уже этой ночью, несмотря на то что ее организм требовал сна. Ее мозг протестовал против возврата того сна. От этой мысли на глазах у нее появились слезы. Она истощена физически и морально, она устала все время контролировать себя.
Ей вспомнился Джек Бодро, и волна стыда захлестнула ее, и озноб прошел у нее по коже. Она выглядела идиоткой. Пожалуй, ей повезло-он был слишком пьян, чтобы запомнить все это. А в другой раз, когда она его увидит, она просто притворится, что ничего никогда и не было. Если, конечно, случится этот другой раз.
Его черные глаза и дьявольская усмешка встали у нее перед глазами. Вспомнив, как он дотронулся до нее, она задрожала с головы до ног, удивляясь своему состоянию.
Другого раза и не будет. Она интуитивно догадывалась, что никогда не сможет справиться с таким человеком, как Джек Бодро. Его откровенная сексуальность отпугивала ее. Она не сможет сдержать ни его, ни себя тоже.
"Да и не так уж он меня заинтересовал", - попыталась успокоить себя Лорел.
Отбросив одеяло в сторону, она опустила ноги на пол, подошла к французскому окну и открыла его. Была, приятная, теплая ночь, благоухавшая ароматами весны. В воздухе чувствовалась едва заметная влажность, которая через несколько недель должна была спуститься на землю как мокрое шерстяное одеяло. На магнолии, стоявшей на углу дома, оставалось еще несколько цветков; белые, восковые, величиной с обеденную тарелку, они красовались на широких, гладких темно-зеленых листьях.
Она забиралась на это дерево, когда была ребенком, желая узнать, что она при этом почувствует. В Бовуар, плантации семьи Чандлер, лежащей в нескольких милях по дороге от Бель Ривьера лазать по деревьям категорически запрещалось.
"Хорошие девочки не должны лазать по деревьям" - так говорила Вивиан. Хорошие девочки. Хорошие семьи.
- Такие вещи не случаются в хороших семьях…
- Помоги нам, Лорел! Помоги нам…
Прошлое и настоящее переплелись между собой, как виноградные побеги, скрученные, цепляющиеся друг за друга, простирающие свои тонкие усики в ее мозг. Руками она зажала уши, как будто это могло заглушить голоса, которые существовали только у нее в голове. Она так сильно закусила губу, что почувствовала кровь. Она отчаянно боролась, чтобы сдержать слезы, которые душили ее и уже стояли в глазах.
- Проклятье, проклятье, проклятье…
Она повторяла это слово нараспев монотонным голосом, и столь же монотонным маятником она ходила на балконе своей комнаты. Взад-вперед, взад-вперед, ее босые ноги мягко шлепали по старому деревянному полу. Слабость волнами накатывала на нее, и она боролась с желанием прислониться к стене и разрыдаться. Она почувствовала, что ноги стали ватными, и она рухнула, скрючившись, как старуха или ребенок, у которого заболел живот. Воспоминания атаковали ее яростно и неукротимо-дети в округе Скотт, Саванна и их прошлое.
"Хорошие девочки". "Хорошие семьи". - Будь хорошей девочкой, Лорел.-Ничего не говоря, Лорел. - Сделай так, ч т о б ы м ы гордились тобой, Лорел.-Помоги нам, Лорел.
Уже не в состоянии отогнать эти мысли, она повернулась и прижалась лицом к стене старого дома, не обращая внимания на то, что неровные края отбитых кирпичей больно впились ей в щеку. Она замерла, как прыгун перед прыжком с вышки, который вдруг осознал, что боится высоты.
- О Господи, - простонала она, когда отчаяние овладело ею полностью и слезы беспрепятственно потекли через плотно сжатые веки.
- О Господи, пожалуйста, пожалуйста..!
- Помоги нам, Лорел! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
Она вцепилась в каменную стену кончиками пальцев, царапала кирпич ногтями. Какое-то время бесшумные рыдания сотрясали ее тело, немного сняв внутреннее напряжение, затем понемногу стихли. Лорел не часто позволяла себе такую роскошь, как слезы. Она отошла от стены и повернулась лицом к балкону, обеими руками. вытирая слезы с лица.
Черт возьми, она не будет плакать. Она все-таки достаточно сильная; Она приехала сюда, чтобы начать новую жизнь, а не вспоминать старую дважды за одну ночь.
Чтобы справиться со своими эмоциями, ей нужно было разозлиться. Она ударила кулаками по одному из гладких белых столбов, на которых держалась балконная крыша, радуясь резкой боли в руке.
- Слабая, глупая, трусливая… Она обзывала себя всякими словами, устремив свою злость на себя. Она пнула босой ногой столб. Боль пронзила ее электрическим током, затмевая все остальное, разряжая накопленное напряжение.
Ловя воздух ртом, она перегнулась через балюстраду и крепко сжала пальцами черные чугунные перила. Боль затихла, пришел-покой. Ее напряженные руки дрогнули и расслабились, она почувствовала, как умиротворение разливается по телу. Сердце перестало бешено колотиться, теперь она чувствовала в груди его глухое, мерное биение.
- Силы небесные, надо что-то делать, - пробормотала она. - Так продолжаться не может.
Именно эта причина ускорила ее отъезд из клиники Ашланд Хайте. Ей было там спокойно, но оставаться в ней дольше было бесполезно. Тем более что доктору Притчарду больше нравилось копаться в ее прошлом, чем помогать ей справиться с ее несчастным настоящим. Она не видела в этом смысла. Ей нужно было все за быть, подняться над этим и идти, не оборачиваясь, вперед, делать что-то. Делать что?
Лорел потеряла работу, лишилась власти, профессии и репутации. Она не представляла, что будет с ней дальше, чем она будет заниматься. Именно в работе черпала она силы, именно в работе находила выражение своей индивидуальности. Без этого она была пустым местом.
- Надо что-то делать, - повторила она снова, оглядываясь вокруг, как будто надеялась, что ответ появится из-за темного угла балкона или прячется в деревьях сада внизу.
Бель Ривьер был построен в 1830 году местным купцом, чтобы задобрить свою молодую жену, скучавшую по родному дому в Вье Карре в Новом Орлеане, Предполагалось, что здание и прекрасный сад с фонтанами и кружевной чугунной решеткой филигранной работы смогут поспорить изяществом и красотой с Французским кварталом. Именно в этом саду Лорел проработала два дня, намереваясь привести его в порядок. Однако собака Джека Бодро - предположительно его собака - свела на нет весь ее труд. Черт возьми этого пса!
Черт возьми этого человека!
Все эти годы за садом следили нерегулярно. Лорел помнила, что в детстве это было замечательное по красоте место. Пышный и зеленый, как Эдем, наполненный водяными брызгами фонтана, с элегантными статуями греческих богинь, державших в руках вазы с экзотическими растениями. Тогда за ними ухаживал старый Антуан Тибодо, работавший у тети Каролины. Антуан давно ушел на вечный покой, а последний -садовник тети Каролины уехал в Новый Орлеан, где стал играть женские роли на улице Бурбонов. Каролина, занятая своим антикварным магазином, даже не побеспокоилась найти нового садовника.
Поэтому Лорел хотела сама заняться садом, надеясь обрести в работе физическое и душевное удовлетворение. Убрать мусор, обрезать сухие ветки, завезти свежую землю, посадить новые растения. Это должно было стать возрождением, воскресением, началом всему.
С балкона она взглянула на погром, учиненный собакой по кличке Эйт, и вздохнула. Молодые растеньица были вырваны с корнем…
- Куда ты уносишь папины вещи, мама?
- Отдам бедным в Лафейетт,-ответила Вивиан Чандлер, не сочтя нужным даже взглянуть на свою десятилетнюю дочь.
Она стояла у кровати, на которой раньше спал ее муж. На ней была нарядная светло-зеленая блузка и нитка жемчуга на шее. Она казалась свежей и изящной, какой всегда и была, похожая на фотомодель из журнала мод. Ее светло-пепельные волосы были уложены в том же роде, а губы накрашены светлой помадой. Она держала руки с безукоризненным маникюром на бедрах и нетерпеливо притопывала по ковру носком белой туфли, наблюдая за работой. Танси Джонс, последняя в ветренице часто менявшихся горничных, вытаскивала из шкафа горы костюмов, рубашек и брюк и складывала их стопками.
- Конечно, мы должны отнести кое-что в церковь, - рассеянно заметила Вивиан, смотря на бедную Танси, которая держала в руках тяжелую охапку рубашек. Гор-ничной было не больше пятнадцати, как считала Лорел, и она была худенькой, как ивовый прутик. Казалось, что девчушка еле стоит на ногах под тяжестью одежды из шелка и тончайшего хлопка, а ее черные глаза раскрывались все шире и шире на круглом шоколадном личи- ке.-От нас этого ждут,-продолжала Вивиан, инспектируя состояние воротничков и манжет и не замечая, что Танси тяжело.-Поскольку Чандлеры всегда являлись видной семьей в округе, наша обязанность жертвовать для менее счастливых в нашем обществе. Ну да, буквально на. днях Ридилия Монтроз спрашивала меня, отдала ли я вещи Джефферсона бедным,-сказала она, прелестно хмуря брови. - Как будто боялась, что я не сделаю этого. Уж слишком много она себе позволяет. Я бы ей сказала это, если бы не была слишком хорошо воспитана. Представляешь, она смотрела на меня сверху вниз, хотя всем в городе известно, что они почти обанкротились! Для них это будет большой конфуз, потому что у их дочери зубы, как у коровы, и понадобится состояние, чтобы их исправить.-Она отобрала пару рубашек в полоску, не обращая внимания на умоляющий взгляд служанки, и бросила их в одну из куч на кровати. - Я ответила ей, что мне до сих пор тяжело касаться вещей Джеффереона. И правда, от одной мысли об этом у меня начинались мои приступы. Но сейчас я понимаю, что не должна медлить ни секунды, а то длинные языки будут сплетничать по всему городу. Клянусь, Ридилия не лучше, чем кажется. - На одном дыхании она продолжала: -Танси, положи остальные вещи на стул.
- Да, мэм,-прошептала Танси облегченно, спотыкаясь под тяжестью своей ноши.
- Я просмотрю все вещи твоего отца,-обратилась Вивиан к Лорел.-Даже если после этого у меня заболит поясница. Я отдам все церкви, но я умру на месте, если увижу какого-нибудь бродягу, разгуливающего по Байю Бро в шелковом костюме Джефферсона. Вещи пойдут в Лафейетт, а Ридилия Монтроз пусть катится к черту.
Лорел торопливо освободила голубое бархатное кресло, чтобы не оказаться погребенной под ворохом одежды, брошенной туда служанкой. Все это ей не нравилось. Очень тяжело было видеть, как вещи отца вытаскиваются из его аккуратной гардеробной и валяются по комнате, это вызывало ощущение пустоты у нее в животе. Она играла в его гардеробной бесчисленное количество раз, спрятавшись там со своими куклами Барби, представляя, что его башмаки были машинами, кораблями или космическими ракетами. Это было ее тайное местечко, куда она пряталась, когда ей хотелось побыть одной. Там пахло кожей, и кедром, и папой. Лорел садилась на пол, скрестив ноги, и штанины его брюк, аккуратно висевшие на вешалке, касались ее головы, и она представляла, что это виноградные лозы, ремни его брюк- змеи, а она сидит внутри уединенной пещеры в джунглях. Сейчас все разорено и будет отдано незнакомым людям в другой город.
Засунув большой палец в рот, Лорел бочком обошла письменный стол красного дерева, не сводя глаз с матери. Вивиан, казалось, совершенно не волновало то, что делала дочь, лишь бы ей не мешали. Лорел думала по-другому. Ее мать с удовольствием занялась бы чем-нибудь другим, но боялась, что из-за этого у нее могут начаться приступы головной боли, а это уже было в миллион раз хуже любого огорчения. Приступы матери ужасно пугали Лорел. В такое время Вивиан постоянно плакала, почти никогда не вылезала из ночной рубашки и запиралась в своих комнатах. Когда умер ее отец, мать надолго запиралась.
Лорел втайне боялась, как бы у матери не начался очередной приступ. Ей самой было так плохо, когда умер папа. Она не хотела никого видеть. И плакала, плакала. Она плакала так сильно, что испугалась вывернуться наизнанку, папа всегда в шутку предупреждал ее, что такое может с ней случиться. Лорел проскальзывала в комнату сестры, они прятались под одеялом и вместе плакали в подушки, до тех пор пока уже почти задыхались, плача.
Затем из шкафа вынули галстуки, целую длинную вешалку, Галстуки соскользнули с вешалки и упали к ногам Танси. Служанка старалась держать вешалку повыше, подняв свои худые руки над головой так, чтобы ее хозяйка смогла получше рассмотреть галстуки. Лорел заметила один голубой галстук, на котором был изображен большой окунь с черным глазом, и чуть не хихикнула, вспомнив, как папа, подмигивая и улыбаясь, любил повторять, что в нем он всегда выигрывает в покер. Вивиан сдернула его с вешалки и бросила его в кучу белья для Лафейетта.
- Но, мама,-сказала Лорел с упавшим сердцем. - Это был любимый папин галстук!
- А я всегда ненавидела его, - пробормотала Вивиан скорее себе самой, чем Лорел.-Я думала, что умру от стыда, когда Джефферсон надевал его. Человек с его положением в обществе-с таким галстуком на шее!
Лорел подошла к кровати и, протянув руку, погладила кончиками пальцев нарисованного окуня.
- Но, мама…
- Лорел, оставь его в покое, - резко сказала мать. - Разве у тебя нет уроков?
- Нет, мама,-прошептала она, отходя от кровати и с тоской глядя на галстук с окунем, на который мать уже бросала другие галстуки.
- Ты что, не видишь, что я занята?
- Да, мама.
Она отошла в угол комнаты и постаралась стать незаметной, так как боялась, что ее выгонят. А она хотела остаться здесь, с вещами папы, - только ей не нравилось, что мама и эта глупая Танси с круглыми, как луна, глазами разбрасывали все его вещи.
Она крутила носком туфли то в одну, то в другую сторону, туда-сюда, туда-сюда, за это ей часто попадало от матери, которая говорила, что от этого портятся туфли, В данный момент мать была слишком занята инспекцией вещей папы, чтобы заметить, что делает Лорел. А Лорел было все равно, заметит она или нет, потому что слезы заволокли ей глаза, и, чтобы не заплакать и не быть наказанной именно за это, она настойчиво продолжала крутить носком то в одну, то в другую сторону и грызла ноготь большого пальца, хотя от него мало что осталось.