Гуляющие вдохновляются, каждому хочется показать себя, и в круг вбегают новые артисты. Ядрёная, розовощёкая женщина, размахивая цветастым платком, задорно поет:
– Я сама ему дала, Да и он не спрашивал, Просто пьяная была, А он мне зашарашивал!
И вызывающе смотрит по сторонам, как бы спрашивая мужиков, кто же ей зашарашит на праздник?
Толпа со смехом опять бьёт в ладоши:
– Ух, ты, ах ты, Все мы космонавты!
Я утешаю себя мыслью, что сделал приятное людям, и, под шумок, возвращаюсь в комнату. И вижу Лену и Липарита на балконе в самом развесёлом настроении. Оказывается, они оттуда наблюдали моё выступление и прониклись гордостью за своего представителя в народе.
Инцидент исчерпан.
8. Ночной променад
Мы выпиваем ещё по разу, прихватываем с собой бутылку и закуску и выходим прогуляться. На юге рано темнеет. Толпа уже направляется со двора к морю, и мы устремляемся вслед за ней. На пляже я, естественно, решаю искупаться: ночное купание – моя слабость. Южанин отказывается:
– Лэтом будем купаться!
Лена порывается тоже сбросить платье, но вспоминает, что без купальника.
По "пьяне" и от восторга я заплываю в море так далеко, как не решился бы заплыть даже днём. Я почувствовал это, когда вдруг исчезли все прибрежные шумы и слышался только шелест волн. Я оборачиваюсь. Там, где, по моему ощущению, должен быть берег, не светится ни единого огонька. В затуманенной коньяком голове нет ни малейшего представления, куда плыть, чтобы вернуться назад.
Чувство самосохранения подсказывает, я плыву наугад и наконец утыкаюсь в прибрежную гальку. Но на берегу не видно ни одного строения, которое напоминало бы санаторный пляж.
Я иду по берегу, иду долго, приблизительно с километр, пока не различаю на пляже фигуры Лены и Липарита. Они бредут мне навстречу. Лена всхлипывает, а Липарит, укрыв её своим фирменным пиджаком и обняв за плечи, утешает. Меня они не видят, но до меня доносится его голос:
– Что ты, Лен? Успокойся, ты знала его всего один день!
"Козёл! – думаю я про Липарита. – Ты был бы рад, если бы я утонул! Уже уводишь девушку утешать в злачное коньячное место!"
Я делаю ход конём. Выскакиваю с пляжа на набережную и пробегаю далеко вперёд. Потом спускаюсь за пляжное ограждение и предстаю перед друзьями, как из-под земли. Эффект – потрясающий. Лена сбрасывает с плеч руки Липарита вместе с его же пиджаком и, рыдая, бросается мне на грудь. Она в неистовстве обнимает меня и целует, совершенно забыв про Липарита, причитает:
– Милый мой, родной, единственный!
Липарит, опешив, замирает, его гримасу невозможно описать, в ней всё: и удивление, и негодование по поводу моего внезапного воскрешения, и, одновременно, радость нового обретения друга, и сомнение по поводу искреннего страдания и радости девушки.
Позже он вспоминал:
– Я подумал, Дим, что ты, конечно, уже трахнул тогда эта девушка, зачем, иначе, она так страдала?
– Господи, затем, что это невинное, неиспорченное существо, а мы с тобой просто циники, – ответил ему я.
Мы выпиваем ещё коньяку. Липарит идёт домой, а я заворачиваю с Леной в парк "Ривьера", по направлению к гостинице "Кубань". Всю дорогу я пытаюсь своими поцелуями осушить её слёзы – целую глаза, каждое веко в отдельности, но молодая впечатлительная девушка, да ещё подогретая коньяком, всхлипывает и всхлипывает.
9. Дискотека
Издалека слышится музыка – крутой рэп. Мы подходим к круглому зданию дискотеки, над входом бегущие огни: "Супер Диско!". Толпится молодёжь.
– Лена! – слышим мы.
– Ой, девочки! Вы здесь?
– Парни привели. Знакомьтесь!
Девчонок на этот раз две, с ними двое парней, курят, девчонки тоже.
– Андрей! – представляется высокий худой чувак, лет двадцати пяти.
– Дима! – жму я ему руку.
– Джо! – говорит другой, помоложе. – Хочешь затянуться?
– У меня свои, – достаю я пачку "Честерфилда".
– У тебя не то!
– Очень то, Рейган раньше рекламировал.
– Попробуй наших! – и он достаёт из кармашка и суёт мне целую сигарету. Я разминаю её, "Джо" щёлкает зажигалкой.
С первой затяжки закашливаюсь.
– Крепкая? – спрашивает Андрей.
– Горькая! – отвечаю я и чувствую, что меня начинает шатать из стороны в сторону.
– Будь спок! Пройдёт! – успокаивает Джо.
– Наркота? – спрашиваю я.
– Наркота – это героин. А это планчик, марихуана по-научному.
– Всё равно наркота.
– Между прочим, с водки становятся алкашами за пару лет, а с плана никто ещё не свихнулся, – встревает Андрей.
– Да, я где-то читал про это, – вспоминаю я и уже без опаски затягиваюсь второй раз.
Становится стрёмно: кругом стоят не люди, а великаны, сигарета в руках кажется бревном, я сам будто приподнимаюсь в воздухе и растворяюсь, вижу всё кругом тысячью глаз и в радужном свете. Откуда-то издалека доносится Ленин голос:
– Не надо, Дима!
– Какая ты красивая! – восхищённо отвечаю я.
– Такой красавице грех кайф не ловить! – произносит Джо и суёт Лене сигарету.
Девчонки в отрубе, глючат от сигарет и не замечают ничего вокруг.
Я вижу сладострастную рожу соблазнителя и снова слышу Ленин крик:
– Не надо, Дима!
Смахнув наваждение, прихожу в себя и выбрасываю сигарету.
Джо криво улыбается:
– Ну ладно. На диско заглянете?
– Пойдём на диско, Дима! – тянет меня Лена за руку, стремясь увести от злачной компании.
– Жетончики можем предложить, билеты не придётся покупать, – протягивает руку Андрей.
– Спасибо, парни! Сами возьмём, – на ходу успеваю ответить я, Лена на буксире оттянула меня шагов на десять.
Ошарашенные, мы останавливаемся у входа в зал. Гремит музыка.
– Ого! – произносит Лена восхищённо.
– У нас, в губернском городе такой нет! – соглашаюсь я с ней.
В воздухе повисают и лопаются, разбегаясь тысячами брызг, разноцветные лазерные шары, полная иллюзия ракетного фейерверка.
От стенки на подиуме в такт музыке строчит в зал лазерный пулемёт, девица, у которой, видимо, хирурги вытянули ноги до невообразимой длины, совокупляется с золотистым шестом. Кажется, что её тело в невесомости, что ей совершенно всё равно – в какой позиции оно по отношению к шесту: вверх, вниз, вбок вертятся её голова и ноги.
Диск-жокеев двое: полуголый парень с бантиком на шее и с ярко-красной сверкающей блямбой в промежности и высокая девушка в условном костюмчике с такой же красной, излучающей причёской.
Время от времени они кричат в микрофоны:
– Рэп, рэп – это крэк!
– Юг, юг – это глюк!
– Сочи, Сочи – с кайфом ночи!
– Шевели помидорами!
– Поддай ему задницей!
Публика здесь тоже иная, чем на наших дискотеках. Во-первых, среди молодёжи мелькает много зрелых мужиков, таких же полураздетых, как юнцы, во-вторых, девочки обнажены до неприличия, как не принято в нашем городе.
Половина из них – "топлес" и в зауженных до предела плавках, другие в обтягивающих, почти прозрачных лайкровых трико и платьях. У многих на шее, на запястьях, на поясе болтаются светящиеся мерцающие амулеты – последний крик моды на светодиодах с микробатарейками.
– Сбацаем? – шутливо предлагаю я девушке, и мы вливаемся в общий водоворот. Одной рукой я придерживаю на плече Ленину сумочку, в которой недопитый коньяк.
Лена улыбается и понемногу расходится, быстрый танец она исполняет превосходно и скоро тоже начинает выкрикивать вместе со всеми:
– Юг, юг – это глюк!
Она, впрочем, не теряет головы – кругом просто обезумевшие юнцы с потными телами и пеной у рта. Тут к нам подскакивает Джо и пристраивается рядом с Леной, невообразимо вихляясь в сексуальных позах, не уступая стриптизёрше на сцене:
– Хоп! Хоп! Ты просто королева диско!
– Что они такие сумасшедшие? – спрашивает Лена.
– Экстази наглотались. Сейчас нас будут охлаждать. От таблеток пить хочется.
Действительно, диск-жокеи стали со сцены поливать публику водой – девушка брызгает из какой-то бездонной бутылки, а парень включает настоящий брандспойт с распылителем. Толпа жадно подставляет рты под брызги, но они не утоляют, а только разжигают жажду, поэтому многие рвут к прилавкам по периметру зала, хватают севенап и прочие прохладительные напитки, которые, замечаю я по крупным табличкам, идут по цене бутылки хорошего вина.
– Дым! Дым! – заорала публика.
– Ого! Сегодня праздник – они дадут дым! – восклицает Джо.
– Что это? – спрашиваю я.
– Смотри! – показывает он на сцену.
Там выкатили… пушку с огромным жерлом, диаметром с метр, в которой установлен мощный вентилятор. Музыка и световые пулемёты заметались в невообразимом ритме психоделики. Диск-жокей пододвигает пушку к самому краю подиума и включает её. Вентилятор завывает и забрызгивает всё вокруг мощной струёй белого тумана с запахом жасмина. Минута – и туман накрывает участников шабаша. Толпа приходит в состояние неописуемого восторга.
Джо подскакивает к Лене и сжимает её в объятьях – с недвусмысленными намерениями. Девушка от неожиданности и всей этой сумасшедшей вакханалии вдруг обмякает, и наглец, каким-то образом исхитрившись, срывает с неё трусы, стянув их до колен. Я мгновенно реагирую и влепляю ему хук правой в подреберье. Он выпускает добычу, но не падает, скотина, ("Откуда столько силы в этом тощем заморыше?" – дивлюсь я) и пытается, развернувшись, ударить меня ногой. Я не люблю драться, но так разъярён покушением на моё сокровище, что непонятно каким образом перехватываю его ногу и дёргаю. Птенец обрушивается на пол, но тут же вскакивает и идёт на меня, в руках у него тонкий металлический прут, который он как-то сумел пронести – на входе всех обшаривали. Интересно, что публике вокруг наша драка до фени. Джо сумел огреть меня прутом по плечу, тут от боли я совсем свирепею и бугаём бросаюсь на парня, чтобы сокрушить его как придется, но… он вдруг сам оседает на пол, хватаясь за промежность. Из облаков туманной пены возникает Лена, дёргает меня за руку, я ору от боли, но устремляюсь за ней.
В этот момент под потолком раздаётся гром, и сверху проливается настоящий дождь. Публика истерически визжит.
Через минуту мы глотаем свежий воздух на улице.
– Прости меня, тебе больно, не разобралась! – говорит Лена, перехватывает меня за здоровую руку и тащит дальше: – Уходим!
– Подожди!
– Нет! Это местные, хрен знает, сколько их, – ругается девушка, и я, поняв, что опасность ею не преувеличена, вместе с ней устремляюсь в придорожные кусты.
10. Наедине с чудом
Мы поднимаемся на второй этаж, администрация в лице полноватой тётки у стола на входе по случаю праздника пьяна и милостиво машет нам рукой:
– Проходите!
Я плюхаюсь в холле в широкое кресло.
– Погоди! – говорит девушка, исчезает в своей комнате и быстро возвращается.
– Люська там с парнем спит.
– А я думал, где третья подружка?
Лена приносит бинт и какую-то мазь и осторожно снимает с меня рубашку. Плечо мое вспухло и покраснело.
– Больно? – спрашивает Лена.
Я улыбаюсь:
– С тобой ничуть! – и сажаю ее себе на колени. – Ой! – вскрикиваю тут же от боли – явно переоценил себя.
– Больно тебе! – повторяет Лена.
Свет в коридоре выключен, поздно, где-то около двух часов ночи, но в окно светит луна, и, приспособившись к её слабому свету, я различаю на щеках любимой красные полоски от слёз и слизываю языком горьковатую влагу.
– Как кошка, – наконец улыбается Лена.
– Угадала! По восточному гороскопу я Кот.
– А я Телец.
– Другого я и не представлял себе. Ревёшь, как корова, – шучу я. – Ну что ты?
– Тебе-то хорошо. Ты знал, что не утонул.
– Ну, вспомнила! Я же по другому гороскопу – Скорпион. Вода – моя стихия, утонуть я не мог.
– Да ещё этот… наркоман врезал тебе железкой!
– Да брось ты! Наелся анаши!
Она размазывает слёзки по лицу.
– Переел так, что сам свалился, – говорю я.
– Не сам! Я сзади вдарила его коленом под…
– Да ну! – искренне удивляюсь я и смотрю на свою спасительницу внимательным взглядом.
Тут в коридоре показываются две Лениных подружки. Шаткой походкой, не замечая нас, они прошмыгивают в комнату.
– Слава богу, отвязались от местных! – шепчет девушка.
Она обнимает меня за шею и крепко целует.
– Лена, Лена, что ты со мной делаешь? – шепчу я и кладу ладони на выступающие шары её грудей. Она вытерпела с полминуты, как будто к чему-то прислушиваясь. Потом, видимо, внутренний голос подсказал ей, что это слишком, она мягко берет мои руки и кладёт их на свои гладкие обжигающие бёдра, отчего мне ничуть не легче, я весь дрожу. Тогда она перекладывает мои руки к себе за спину:
– Дима, а ты женат?
– Женат, – не скрываю я. Никогда не скрываю это от женщин.
– А дети?
– Дочке шесть лет, – взгрустнул я по своей белоголовой лохматень-кой Иришке.
– А на юг ездишь без жены?
– Когда как. Не лады с ней у нас, она первая уехала без меня в отпуск. А вообще, если честно, женился очень рано – в двадцать два, теперь точно знаю, что мужчина должен выгуляться.
– Дима, есть ли любовь на всю жизнь? И, вообще, что такое любовь?
– Знаешь, я недавно прочитал книжку Хаббарда – "Дианетика". Там интересные попытки ответить на все "вечные" вопросы жизни, и про любовь тоже.
– Слышала я в университете про эту книжку, но сама не читала. Что там про любовь?
– Ну, Хаббард рассматривает все эмоциональные поступки человека как воспроизводство инграмм, полученных от боли, физической или психической. Комплексы, которые раньше засели в подсознании. Любовь, по нему, это трудно устранимая инграмма желания, чтобы человека пожалели.
– Ты так же считаешь?
– Нет. По-моему, любовь, это когда соединяются и переплетаются биополя двоих. Если резонансы полей совпадают, то обоих пронзает разряд, резонанс многократно усиливает духовную энергию. Наверно, это и есть "любовь с первого взгляда". В идеальном случае поля могут неразрывно слиться друг с другом и тогда… Тогда любовь на всю жизнь.
Лена задумчиво и серьёзно смотрит в мои глаза. В полумраке, в полуметре от меня, вокруг ее лица засветился (или мне так кажется?) фосфоресцирующий ореол, а огромные глаза ее излучают прерывистые молнийки энергии, которые проникают в самую глубину моего сознания.
– Мне кажется, что наши поля сливаются, – шепчет Лена и крепко целует меня.
Я готов стиснуть, раздавить, сплющить это чудо, еле овладеваю собой и унимаю дрожь.
– За это выпьем, – достаю я початую бутылку коньяка.
– Ой, а закусывать нечем. И платье всё смяла. Подожди, я сейчас.
Лена осторожно открывает дверь в свою комнату и возвращается через долгих пять минут, переодетая в махровый халатик, в руках у неё бутерброд с красной икрой и два яблока.
– Девчонки от пира мне оставили.
Лена разламывает бутерброд пополам, мы выпиваем "из горла" и со смаком закусываем. Она садится ко мне на колени боком, обнимает за шею и целует. Её тело источает пряный запах возбуждённой молодой девичьей плоти – он сводит меня с ума, я как-то непроизвольно забираюсь ей руками под халат и обнаруживаю такое…. Лена без трусов.
Не знаю, чего больше закрутилось в моём сознании: изумления или восторга. В следующий момент срабатывает основной инстинкт, срабатывает основательно, член напрягается так, что, кажется, звенит, сознание отключается, я разворачиваю Лену на девяносто градусов и перекидываю одну её ногу через свои колени.
Потом я лихорадочно расстегиваю замок на своих джинсах и облапливаю двумя руками её спортивные амортизирующие ягодицы. Кончиками пальцев я ощущаю ошеломляющий пушок между ягодицами и осторожно, но неотвратимо насаживаю ее на себя.
О, вошёл почти весь!
В этот момент Лена дёргается и, едва подавляя крик, срывается с проникшего в неё жала:
– Больно!
Я притягиваю её к себе, она вся дрожит и чмокает меня в висок:
– Милый, я сейчас приду, – и, соскочив с моих колен, бесшумно исчезает в своей комнате.
Я сидел, ждал её и тоже дрожал. Запах девичьей плоти, оставшийся на кончиках моих пальцев, будоражил и содрогал всё моё естество. Но… Лены не было. Я прождал минут двадцать, потом встал и осторожно приоткрыл дверь в комнату.
Одна из Лениных подружек отозвалась со своей кровати:
– Она спит. Сюда нельзя!
Я и сам уже увидел: Лена безмятежно спит, в позе ребёнка в утробе матери, и мне ничего не оставалось, как уйти. "Надо же, обманула! – думал я по дороге к санаторию, – или нечаянно заснула?"
Я пробрался к себе через балкон и, свалившись в кровать, мгновенно уснул.
11. Первое мая
Утром, часов в одиннадцать, меня поднял Липарит, опять при параде. На столе стояли открытые бутылки с пивом.
– Вставайте, граф. Рассвет уже полощется! – заговорил стихами отставной подполковник.
– А, что? – спросонья не понял я.
– Сегодня праздник, Первый май! – торжественно провозгласил Липарит.
– Не первый и не последний, лучше я ещё посплю, – отмахнулся я.
– Совсем тебя Лен затрахал!
– Совсем, совсем, – сел я в кровати и продрал глаза.
– Такой девушка много надо! – прищёлкнул пальцами бравый армянин, – и большой!
Я не отозвался на его пошлость и налил пива обоим.
Липарит нарезал под пиво маленькими ломтиками слабосолёную сёмгу.
– Ух, ты! – восхитился я и достал из баула новую баночку икры.
– Сейчас я схожу за креветка – должен быть готов, – поднялся Липарит.
Через минуту он вернулся с большим блюдом дымящихся паром креветок.
"Лена покупала, – сжалось моё сердце, – что-то она сейчас делает?"
Мы с большим удовольствием умяли всё блюдо.
– Где варил? – спросил я.
– На плитке, сестра варил.
– А что сестру не приведёшь сюда? Для близкого знакомства?
Тут в дверь постучали. "Лена?" – бухнуло моё сердце. Но это была не она. С чашками кофе на подносе появилась накликанная медсестра.
– С праздником вас, молодые люди!
Липарит поднялся, принял из её рук поднос и поставил его на стол.
– Садись, Полин. Сейчас будем пить кофе с коньяком.
Медсестра села в кресло-качалку. Липарит чуть-чуть плеснул себе в кофе коньяка. Потом повторил священнодействие ещё два раза. Отхлебнул:
– Вкусно! Точность – вежливость поваров. Неграмотный люди переврали это на королей, потому что первый раз сказал такой фраза Людовик, я читал французский книжка.