20
Сводница Аньезе была унижена, оскорблена, побита. Она была уничтожена. Сердце у нее колотилось, голова пылала. Она клокотала от негодования. Только многолетняя привычка сдерживаться и скрывать свои чувства помогала ей сохранять самообладание.
Казимиро и Обрубок со своего наблюдательного поста увидели, как она показалась из-за угла. Они ждали появления Саулины, но галантерейщица была одна.
- Она продала ее! - в ярости воскликнул безногий.
Оттолкнувшись от земли руками, защищенными обмотками из черной кожи, он вылетел, как пушечный снаряд, из дверей остерии, обогнал женщину, повернулся волчком вокруг собственной оси и остановился прямо перед ней, отрезая дорогу. Она чуть не упала.
- Ты что, убить меня хочешь? - завизжала сводня.
- Если придется, - мрачно ответил Обрубок из Кандольи.
Ее ярость мгновенно обратилась в страх.
- С ума сошел?
- Где девочка?
- Какая девочка? - притворно удивилась Аньезе, сделав большие глаза и хлопая ресницами.
- Ты уже сказала два слова лишних, - пригрозил Обрубок. - Еще одно - и я тебе все кости переломаю.
Душа у Аньезе ушла в пятки. Она ни минуты не сомневалась, что он на это способен.
- Пропала, - честно призналась Аньезе.
- Ты старая рыбачка, - сказал Обрубок. - Уж если золотая рыбка попалась в твои сети, ты ее из рук не выпустишь. Давай, сводня, выкладывай всю историю! В подробностях!
Видно было, что его терпение на пределе. Аньезе поняла, что разговора не избежать.
- Она перехитрила меня, Обрубок, - призналась сводня. - Эта девчонка обвела меня вокруг пальца.
И Аньезе принялась рассказывать все по порядку, проглотив свою оскорбленную гордость. Щека у нее все еще горела от полновесной пощечины, нанесенной придворным лекарем Фортунато Сиртори. Он проявил по отношению к ней такую плебейскую грубость, которой она даже заподозрить не могла в человеке его положения. Пощечина, оглушившая Аньезе подобно пушечному выстрелу, не только разрушила ее душевное равновесие, но и засыпала обломками тоненький золотой ручеек ее прибыльного ремесла.
- Проклятая сводня! - заорал на нее придворный лекарь, когда она отказалась верить, что Саулина сбе-жала.
- Я прекрасно понимаю ваше желание приобрести этот цветочек, - почтительно заговорила Аньезе, - потому-то я и привела ее к вам. И теперь вы не можете отказать мне в том, что мне причитается. Такое поведение недостойно вас.
Тут придворный лекарь окончательно потерял голову и обрушился на нее с площадной бранью:
- И ты, человеческое отребье, низкая шваль, смеешь подвергать сомнению мои слова! Ты, ползучая гадина, набиваешь себе карманы, торгуя невинными детскими телами!
Смешно было слушать подобные обвинения из уст растлителя, но Аньезе и вовсе пропустила их мимо ушей. Она мыслила четкими и беспощадными категориями коммерции. Саулина Виола была теперь для нее превосходным товаром, утерянным по вине клиента, выгодной сделкой, сорвавшейся в последний момент.
- Я вам привела настоящую красавицу, такие ценятся на вес золота! - продолжала она спорить. - Я вам доставила кроткое, послушное создание, а вы хотите меня уверить, что она сбежала. Но я же была на крыльце! Я бы видела, если бы она сбежала! Нет, все дело в том, что вы ее прячете. Да я на вас в суд подам за это!
Придворный лекарь бросил на нее испепеляющий взгляд.
- Слово грязной сводни против моего? - грозно переспросил он, уже не повышая голоса. Гнев его, по всей видимости, улегся. - Сделай только шаг, и ты окажешься в самой темной подземной камере самой гнусной каталажки в Милане.
Аньезе вернулась домой, погруженная в невеселые мысли, все еще не оправившись от потрясения и пережитого унижения, а тут ей пришлось давать отчет о своих делах еще и этому безногому дьяволу, Обрубку из Кандольи.
- Вот тебе и вся правда, - сказала она под конец.
Безногий смотрел на нее строго, его красивое лицо было непроницаемым.
- И ты не знаешь, где она теперь? - спросил Обрубок.
- Нет, не знаю, - ответила она, посинев от злобы.
С какой стати бывший грузчик интересуется девчонкой? Уж конечно, не для того, чтобы затащить ее в постель. У него до сих пор, несмотря на увечье, не было отбою от женщин, они буквально дрались из-за его мужской силы, но это были опытные красотки в полном расцвете лет, а не испуганные, не знающие жизни девочки.
- А я-то думал, она уже у меня в руках! - воскликнул Обрубок.
- Да неужто эта девчонка и впрямь такая важная персона? - усомнилась галантерейщица, сообразив, что напрасно она не прислушалась к рассказу Саулины.
- Важнее, чем ты можешь вообразить, сводня.
Аньезе переполошилась не на шутку.
- Но тогда, стало быть… все это правда - насчет Джузеппины Грассини и генерала Бонапарта?
- Такая же правда, как и то, что ты - одна из мерзейших тварей, когда-либо выползавших из недр Боттонуто.
- А я-то не поверила ни одному словечку! - в отчаянии всплеснула руками Аньезе.
Душа Аньезе погрузилась в траур. Какой шанс она упустила! Какого дурака сваляла! Дай она вовремя знать кому следовало, что девчонка у нее, могла бы без всяких хлопот получить солидное вознаграждение за единственное в своей жизни доброе дело.
- Значит, ты не веришь, что она сбежала? - продолжал расспросы Обрубок из Кандольи.
- Нет, не верю. Такая послушная, кроткая девочка… - Аньезе вдруг заговорила как настоящая любящая тетушка. - Он ее спрятал и держит у себя. Заплатить мне не хочет.
- Фортунато Сиртори? - переспросил Обрубок.
- Он самый, - подтвердила галантерейщица, мечтая в глубине души, чтобы безногий силач свернул шею ее обидчику. - Только смотри не выдавай меня. Он человек влиятельный и может заточить меня в тюремную башню.
- Тебе там самое место.
- Ну чего ты лаешься? На самом деле ты добрый, я знаю, - польстила ему Аньезе. - Ты не станешь обижать бедную женщину.
- Не обманывай себя, а отопри-ка лучше свою лавку, - приказал Обрубок.
- Зачем? - растерялась она.
- Нам еще предстоит разговор.
Из дверей остерии на другой стороны улицы вместе с Казимиро за ними наблюдали несколько любопытных забулдыг. Обрубок бросил на них выразительный взгляд, погрозил кулаком, и они ушли внутрь.
Аньезе вошла в магазин. Безногий на тележке последовал за ней.
- Я хочу знать все, - заявил он, - с того момента, как Саулина вбежала в эту лавку, потому что я ее испугал, и до тех пор, пока она не скрылась в доме придворного лекаря. Да смотри не упускай ничего.
- Синьор Фортунато меня убьет, - заныла Аньезе.
- Хочешь, чтобы я сам тебя убил вот этими руками?
- А если я тебе помогу, ты меня защитишь?
- Никто тебя пальцем не тронет. На этот раз, - уточнил он.
Обрубок из Кандольи смотрел на стоящую перед ним женщину. Жизнь забросала ее грязью на самом рассвете, еще до того, как она, в свою очередь, принялась топить в грязи других. И кто он такой, чтобы ее осуждать?
- Фортунато Сиртори, - бормотал он себе под нос.
Лицо его стало мрачным: придворный лекарь Фортунато Сиртори был тем самым врачом, который вырвал его из лап смерти, когда мраморная глыба из Кандольи раздробила ему ноги. Если бы не Фортунато Сиртори, он просто истек бы кровью или умер бы от гангрены.
Теперь ему предстояло вступить в борьбу с человеком, которому он был обязан жизнью и до этого момента почитал как святого.
21
В точности следуя указаниям Марции, Саулина очутилась в прелестном маленьком садике. Казалось, его нарисовал художник, а разбил искусный садовод. Девочка пришла в восторг, хотя ей не с чем было сравнивать. Она ведь и понятия не имела, что перед ней классический французский сад с подстриженным газоном, маленькими узорными клумбами, изящными ажурными калитками из кованого железа, как будто оживающими статуэтками и плоским фонтанчиком в середине. Просто красиво, и все. Правда, очень уж странно. Сад был похож на синьора Фортунато. Чересчур изысканно и немного фальшиво.
Перепрыгнув через низенький ажурный палисад кованого железа, Саулина оказалась во фруктовом саду, между двумя рядами вишневых деревьев. Ветви ломились под тяжестью спелых ягод, и она набила ими оба кармана. С соседней колокольни донесся звон, созывавший к вечерне. Значит, скоро стемнеет. Но Саулина только что избежала одной опасности и не хотела думать о следующей. Она найдет, где переночевать.
Саулина села в тени бузинной изгороди и начала одну за другой поедать вишни, решив, что на сытый желудок думается лучше. С тех пор, как она убежала из дома Джузеппины Грассини, Саулина многому научилась. Она поняла, что нельзя доверять лекарям, потому что они шарлатаны и воры, нужно держаться подальше от торговок галантереей, которые вроде бы на все для тебя готовы, а на самом деле преследуют свои собственные нечистые цели, а главное - носа не показывать в Боттонуто, где любому находиться небезопасно, а уж для маленьких девочек это просто сущий ад. И еще кое-что ей стало ясно: правдивость - не лучший способ завоевать чье-то доверие, иногда гораздо лучше соврать, лишь бы ложь звучала складно.
Зато сегодня у нее было три преимущества по сравнению с вчерашним днем: свобода, кошелек с монетами и добрый совет. Используя все три, она сумеет найти дорогу на контраду Сант-Андреа, где живет Джузеппина Грассини. Поднявшись, Саулина с чисто женской грацией отряхнула платье и тронулась в путь. Вдали вырисовывался в начинающихся сумерках силуэт городских ворот. Наверное, скоро стража их закроет.
Саулина обрадовалась. И почему ей раньше в голову не пришло такое простое решение? Она подойдет к воротам и спросит дорогу у солдат.
* * *
Даже в этот час на улице царило оживление: всадники, крестьянские телеги, купеческие фургоны, почтовые и частные кареты и множество пешеходов.
Сборщики податей уже предупреждали, что пора закрывать, а торговцы спорили, не желая оставаться за воротами со своим товаром до самого утра.
За Римскими воротами открывалась дорога на Пьяченцу, проложенная еще во времена Древнего Рима. Когда-то по ней передвигались имперские легионы. Это были самые старинные и важные ворота Милана.
С решимостью человека, у которого нет иного выхода, Саулина направилась к воротам. Проскользнув между людьми, толпящимися у ворот, она подошла к человеку в мундире. У него было доброе крестьянское лицо, внушавшее доверие.
- Синьор! - окликнула она его.
- Чего тебе, девочка? - спросил он торопливо, давая понять, что у него есть дела поважнее.
- А я вам говорю, что я не перекупщик сливочного масла! - надрывался, обращаясь к нему, какой-то великан, стремившийся прорваться в город со своей телегой.
- Рад за вас, - усмехнулся в ответ таможенник. - Если бы это было доказано, вам пришлось бы сесть в тюрьму.
- Синьор, - настойчиво повторила Саулина. Чем больше она смотрела на него, тем больше доверия он у нее вызывал.
- Разве ты не видишь, что я занят? - сказал он с упреком.
- Я могу подождать.
- Ладно, жди. А вы на этот раз, так и быть, проезжайте, - милостиво разрешил он владельцу телеги, и тот, довольный, проехал через ворота со своим товаром. - Ну, чего тебе? Только говори скорей, - повернулся таможенник к Саулине.
- Я заблудилась, - призналась она, радуясь, что почти не приходится врать.
- И чего же ты хочешь?
- Чтобы кто-нибудь проводил меня до дому.
- Ты что, шутки со мной шутишь?
- Как бы я посмела, синьор?
- Ну тогда растолкуй мне, как вполне смышленая синьорина могла оказаться так далеко от дома, чтобы не найти дороги назад?
Таможенник смотрел на нее с профессиональной подозрительностью, как на любого, кого встречал у этих ворот, хотя в душе был склонен поверить ей: девочка была вежливая, воспитанная, застенчивая.
Саулине пришлось выбирать между правдой, слишком похожей на ложь, и ложью, звучащей как правда. Она выбрала последнее.
- Пошла вместе с маменькой к друзьям с визитом, - придумала она, - вышла погулять в сад и сама не заметила, как заблудилась.
Человек в мундире улыбнулся ей:
- И куда ж тебе нужно?
- На контраду Сант-Андреа.
- Ну хорошо. Я сам тебя отведу.
* * *
Стражник и девочка подошли к дому синьоры Грассини как раз в тот момент, когда слуги господ Марлиани, Верри и других семейств зажигали факелы для освещения улицы, однако дом певицы был погружен в темноту: ставни опущены, двери закрыты.
- Так это и есть твой дом? - спросил таможенник, подавленный величественным видом особняка.
- Да, синьор, это мой дом.
- Ну так позвони в дверь, - посоветовал он.
Саулина с силой потянула за ручку, соединенную веревкой с колокольчиком. Раздался серебристый звон, потом наступила бесконечная тишина. Она снова позвонила, но изнутри так никто и не ответил.
- Похоже, здесь никого нет, - заметил таможенник.
Саулина в растерянности поглядела в лицо этому честному крестьянину, который проводил ее сюда из человеческого участия, хотя в глубине души, конечно, рассчитывал на справедливое вознаграждение.
- Не может быть, - принялась оправдываться Саулина. - Я ничего не понимаю. Уж слуги-то должны быть дома!
- Вот именно, - хмуро подтвердил он, - должны быть. Но ведь никого нет!
- Этого не может быть! - в отчаянии закричала Саулина, продолжая дергать ручку. Потом она повернулась к таможеннику. - Что мне теперь делать? Куда идти?
- Послушай, девочка, - сказал он, - у меня уже полно седины в голове. И если ты думаешь, что меня можно втянуть в темную историю, ты ошибаешься. Может, объяснишь мне, какое отношение имеет твоя маменька к мадам Грассини?
Опять она попала в беду! Теперь, даже если она расскажет всю правду, он все равно ей не поверит.
- Моя мать живет в селении Корте-Реджина, - сказала девочка, не сводя глаз с лица своего спутника.
- Это довольно далеко отсюда, если не ошибаюсь.
- Вы правы, синьор, - продолжала Саулина, ощутив новый прилив надежды. - Я сказала, что не могу найти свою маменьку, но на самом деле, я искала дом синьоры Грассини. Она - моя приемная мать. Я буду сидеть на крыльце, пока синьора Джузеппина не вернется домой. А вам за труды дам вот это, - и она вытащила из кармана кошелек, подаренный ей Марцией.
- Это что еще за новость? - воскликнул он. - Может, теперь ты мне скажешь, что это твои сбережения?
- Это подарок.
- Кто ж вам делает такие подарки, синьорина?
Саулина разрыдалась.
- Ты наплела мне кучу разных баек. От души надеюсь, что ты не окажешься еще и воровкой впридачу, - сказал он искренне. - Потому что иначе у тебя будут большие неприятности.
- Я не воровка! - запротестовала Саулина.
- Идем-ка со мной, я отведу тебя к городскому коменданту, - сказал он, схватив ее за руку повыше локтя. - Как говорится, береженого бог бережет.
И он потащил ее за собой.
22
Дон Франческо Нава, комендант города, прикладывал к глазам примочки из шалфея. У него болели глаза, и примочки хорошо помогали.
С тех пор, как девятого мая глава городского совета Лоди ворвался к нему в спальню и объявил, что французы вторглись в Ломбардию, политическая ситуация в обществе неуклонно ухудшалась у него на глазах, а его собственное положение стало просто невыносимым. И вот теперь, когда по всей территории провинции творилось бог знает что, он должен заниматься поисками какой-то Саулины Виолы, чтобы услужить фаворитке генерала Бонапарте. Если поиски маленькой крестьяночки увенчаются успехом, это может обернуться ему на пользу: главнокомандующий французов убедится своими глазами, что представители местной власти, назначенные эрцгерцогом Фердинандом, заслуживают его доверия.
- Есть новости? - спросил он своего секретаря.
- Нет, гражданин, - ответил молодой дворянин, с трудом выдавливая из себя ненавистное слово: он никак не мог смириться с языком революции, оскорблявшим аристократию.
И в самом деле, вся революционная пресса изо дня в день изощрялась в нападках на "благородных", публикуя ядовитые пасквили и непристойные карикатуры, излюбленным сюжетом которых было изображение простолюдинов, справляющих нужду на дворянские гербы.
- Возможно, господь сжалится над нами, - вздохнул граф Нава, больше полагавшийся на божье милосердие, чем на помощь людей, не раз его подводивших.
- После бунтов, разразившихся в Павии и Милане, генерал Бонапарт непременно примет свои меры, - предупредил молодой человек.
- Вряд ли он возложит на нас ответственность за насилие, совершенное отчаявшимся народом, - возразил комендант, прекрасно понимая, что имеет в виду его секретарь. - Мы откликнулись на его призыв и встали под французские знамена. Мы приветствовали Бонапарта как освободителя, но он, помнится, обещал не вмешиваться в нашу веру, сохранить нашу собственность, уважать наши обычаи.
- Да, но впоследствии кое-кто выразил свое возмущение его непомерной жадностью, - заметил секретарь, намекая на недавние бунты, на которые народ созывали церковные колокола.
- Знаю, в Милане и в Павии были повалены "шесты свободы", - признал граф Нава, - а самые злонамеренные нападали на якобинцев из Народного общества. Но положение становится невыносимым. Казна пуста, французы уже конфискуют одежду, обувь, нательные рубашки. Конечно, я понимаю, им необходимо экипировать армию, но нельзя же делать это, раздевая народ!
Секретарь почтительно улыбнулся этой вспышке праведного гнева у своего принципала, человека, славившегося необыкновенной мягкостью и терпимостью.
- Говорят, Бонапарте потерпел сокрушительную неудачу при попытке взять штурмом Мантую, - доверительно сообщил он. - И еще ходят слухи, что тридцать тысяч австрийцев высадились в устье По.
- Слухи, друг мой. Слухи, и ничего более.
- Стало быть, вы полагаете, что ничего из этого не выйдет?
Молодой человек не любил австрийцев, терпеть не мог французов и радовался, когда они уничтожали друг друга на поле боя.
- Полагаю, когда к горлу приставлен нож, разумнее заплатить, - сказал между тем комендант.
- Но это же совершенно несправедливо!
- Вся человеческая история состоит из несправедливостей. А когда несправедливости творят победители, это называется чрезвычайными мерами.
- Значит, пока кругом рушится мир, мы должны продолжать искать протеже мадам Грассини.
- Должны, мой юный друг, - с горечью подтвердил граф. - И если нам повезет и мы найдем ее, мы сможем извлечь из этого большую выгоду, особенно сейчас, когда Бонапарте был вынужден спасать свою певицу от разъяренной толпы, собравшейся под окнами ее дома.
- Джузеппина Грассини, спасенная солдатами Наполеона, - саркастически заметил молодой человек. - Победитель в битве при Лоди берет под защиту куртизанку!
- Прошу вас, замолчите, - нахмурился комендант.
"Этот Бонапарте - тип холерический и мстительный", - подумал он.
В комнатах особняка зазвучали шаги и приглушенные голоса. Дворецкий поспешно открыл двери и едва не был опрокинут французским офицером в сопровождении двух солдат.
- Чему обязан таким визитом? - невозмутимо спросил граф Франческо Нава, взглядом удерживая на месте своего горячего секретаря.
- Гражданин Нава, у меня есть приказ окружного судьи препроводить вас в уголовную тюрьму, - твердо отчеканил офицер.