- Да, господин учитель, - весело воскликнула Саулина и изобразила неуклюжий реверанс.
7
Саулина питалась в кухне вместе со слугами, но никто не смотрел на нее, как на служанку. Повариха, мажордом, горничные - все были с ней ласковы и заботливы, за столом ей доставалось лучшее место.
Она только что смела с тарелки щедрую порцию рисового плова с мозговой телячьей косточкой и собралась помериться силами с полной миской черешен, когда у входных дверей послышался серебристый звон колокольчика. Сердце подпрыгнуло у нее в груди, дыхание пресеклось, кровь прихлынула к лицу, ставшему вдруг того же цвета, что и черешни.
- Он приехал! - закричала Саулина, вскочив из-за стола, чтобы бежать к двери.
Наконец-то она вновь увидит этого молодого, красивого и сильного человека! Он встал перед ней на колено и подарил табакерку, драгоценный талисман, с которым она никогда не расстанется. И еще - эти его слова: "Саулина Виола, я никогда не забуду твоего имени. Не забуду, как ты рисковала своей жизнью ради спасения моей. Когда тебе понадобится моя помощь, я приду и спасу тебя". Они грели ее душу.
- Он приехал! - повторила Саулина вне себя от радости.
Джаннетта послала ей испепеляющий взгляд. - А ну-ка сядь немедленно, - приказала она.
- Да говорю же тебе, это он! - твердила Саулина. Ей казалось, что надсмотрщица просто обязана ее понять.
- Мне это известно, - процедила служанка.
- Ну так пойдем! - воскликнула Саулина.
- Не тебе принадлежит честь принимать его, - ледяным тоном изрекла Джаннетта, преграждая ей дорогу. - Он будет обедать с синьорой Грассини, и, когда наступит подходящий момент, он сам тебя позовет, если сочтет нужным.
- Ах вот как? - сказала Саулина и молча заняла свое место за столом.
Дом сразу же показался ей холодным и негостеприимным; во взглядах слуг, еще совсем недавно таких приветливых и ласковых, Саулина увидела признаки враждебности. Даже черешни потеряли всю свою привлекательность.
- Что это тебе в голову взбрело? - выбранила ее Джаннетта. - Да кто ты вообще такая? Кем ты себя воображаешь?
- Никем, - буркнула девочка, хотя в душе считала, что для генерала нет никого на свете важнее ее.
- Генерал - не чета нам, - назидательно проговорила Джаннетта.
- Знаю, - вздохнула Саулина.
- Ну и нечего соваться, пока тебя не позвали, если вообще позовут, - неумолимо продолжала служанка.
Саулина сумела подавить слезы, чтобы не доставить удовольствия злобной гонительнице, которой ее горькое разочарование как будто приносило какую-то извращенную радость.
- Могу я по крайней мере уйти в свою комнату? - спросила она.
Вдруг ее позовут в гостиную, а ее на месте не окажется? Ей не хотелось так оплошать в день прихода ее ку-мира.
- В твою комнату? - недоверчиво переспросила Джаннетта. И правда, с чего бы девчонка сегодня такая смиренная?
- Я ведь уже поела, - напомнила Саулина. Она старалась быть тише воды ниже травы, но и это ей не помогло.
- Если хочешь соблюсти хорошие манеры, придется тебе подождать, пока не закончат остальные. Только когда все поедят и встанут из-за стола, - упиваясь своей властью, поучала Джаннетта, - тебе тоже можно будет уйти в свою комнату.
Тем временем лакеи уже проворно натягивали ливреи, готовые в любую минуту броситься прислуживать сиятельному гостю. Вот-вот мог прозвонить колокольчик из гостиной или из столовой. Все были заняты делом. Поэтому Саулине удалось выскользнуть из полуподвальной кухни и подняться на первый этаж.
Однако к тому времени она уже успела передумать и, вместо того чтобы направиться в свою комнату, бросилась прямиком в музыкальный салон, просторный зал с высоким расписным потолком, где главными предметами обстановки были клавесин и фортепьяно. Здесь Джузеппина Грассини выступала перед избранными гостями. Саулина решила наблюдать за дверью, ведущей в малую парчовую гостиную. Там Джузеппина принимала своего высокого визитера. Саулина надеялась, что ее скоро туда позовут.
Она села на низенький стульчик с мягкой спинкой возле одного из окон, выходившего в переулок. Ну почему ее не зовут? До нее доносились какие-то шумы, неизвестно что означавшие, но почему-то вызывавшие у нее отвращение. Какие-то шорохи, вздохи, бессвязный шепот… Замирая от страха быть обнаруженной, она прокралась к дверям парчовой гостиной и прижалась ухом к замочной скважине.
До нее донесся слегка приглушенный серебристый смех Джузеппины, прерывистые вздохи и голос генерала, о чем-то тихо умолявшего на непонятном языке.
Ну почему они ее не приглашают? И почему звуки, доносящиеся из-за дверей, вселяют в нее такую тревогу? Ей хотелось снова повидать генерала, потому что если и жило в ее маленькой душе чувство, похожее на любовь, оно предназначалось генералу Бонапарту, красивому, могущественному и доброму, обещавшему ей помощь и защиту. Она стала жертвой первой влюбленности, самозабвенной и страстной, поэтому вздохи, доносившиеся из-за двери, вызвали у нее раздирающую душу ревность, хотя их значения она не понимала.
Ну почему, почему они ее не приглашают? Почему он не скажет своим красивым, звучным голосом: "Я хочу видеть Саулину"?
Она ощупала пояс платья. Табакерка была там, зашитая в подкладку. Эта драгоценность воплощала в себе все то, что происходило на площади в Корте-Реджине на глазах у всей деревни. Все восхищались ею, все ее уважали, потому что она спасла жизнь Наполеону Бонапарту. Неужели он мог забыть свое торжественное обещание?
Точно молния, ударившая и осветившая всю ее юную и краткую жизнь, появился этот добрый военный. Он вел войска на покорение всего мира - и он же преклонил перед ней колени, заронив в ее душу глубокое и невыразимое чувство, он заставил ее ощутить пустоту, которую только он один и мог бы заполнить, если бы снова взял ее руки в свои, как в тот памятный день в Корте-Ред-жине.
* * *
Джузеппина принимала Наполеона в желтой парчовой гостиной.
- Вы сегодня припозднились, мой генерал, - кокетливо упрекнула она его. - Вот уже час, как я вас жду, вам это известно? Мне бы следовало рассердиться на вас.
- Ну если гнев делает вас еще более желанной, - ответил он, целуя ей руку, - мне следует учесть это на будущее.
- Ваше поведение непростительно, - сказала она, плавно поводя бедрами, как на сцене.
- Вам отлично известно, насколько тяжелы и серьезны мои обязанности в этом городе, - оправдывался он, считая нужным соблюсти приличия. - Время - тиран, которого мне так и не удалось одолеть.
Наполеон говорил рассеянно, лаская взглядом обворожительную обольстительницу.
- Ну, как бы то ни было, вы все-таки здесь, - заметила Джузеппина, умело придавая своему чарующему голосу мелодраматический оттенок. Ее длинные шелковистые ресницы вздрагивали, в глазах появилось томное выражение, розовым язычком она то и дело проводила по губам.
- Меня обвиняют в том, что я погряз в праздности. Я эти слухи не опровергаю.
- Злые языки могут вам навредить, - встревожилась Джузеппина.
- На этот раз нет. У австрийцев здесь есть свои шпионы, и они, конечно, передадут эти слухи куда следует. Пусть думают, что перед ними беспутный генерал-гуляка, - с этими словами он опустился на оттоманку. - Враги наиболее уязвимы как раз тогда, когда они склонны недооценивать неприятеля.
- Ах, я ничего не смыслю в военной стратегии, - призналась Джузеппина, усаживаясь рядом с ним, - но зато о вашем беспутстве могу свидетельствовать.
Генерал пропустил ее слова мимо ушей.
- Я устал от бессонных ночей, от битв, переходов, от бесконечных объяснений с людьми, которым полагалось бы облегчать мне пребывание в оккупированных странах. Директория не дает мне покоя. Я чувствую себя свободным лишь в те краткие минуты, что провожу с собой, - добавил он, переходя на "ты".
- От души надеюсь, что это так. Но в таком случае объясните мне, - воскликнула певица, внезапно поднявшись с оттоманки и словно бросая ему вызов, - если ваши занятия не дают вам вздохнуть, как же вы сумели провести столько времени у портного принцессы Висконти?
- Портной принцессы Висконти - это и мой портной. Вот вам и все объяснение.
- Но в городе только об этом и говорят.
- Потому что злословие - любимое занятие жителей Милана. На бульваре и в гостиных все только этим и заняты.
Джузеппина была великолепной комедианткой, но сейчас она притворялась лишь отчасти.
- Всем известно, что принцесса Висконти без памяти влюблена в вас. Всем известно, что ради вас она готова на любые безумства, - певица в волнении расхаживала взад-вперед.
- Все семейства Милана наперебой приглашают меня к себе, - снисходительно усмехнулся Бонапарт.
- Но принцесса Висконти подарила вам пару гнедых!
- Великолепные животные, - согласился молодой генерал.
- А теперь она решила обновить ваш гардероб.
Главнокомандующий взглянул на Джузеппину с удивлением, к которому примешивалась легкая зависть: эту женщину охотно взяли бы на работу в сыскное ведомство любого государства.
- Что ж, это долг зажиточных миланцев - заново экипировать освободительную армию Италии, оставившую лохмотья своих мундиров в Генуе и на мосту Лоди. Не такая уж это большая жертва в обмен на свободу.
"Liberté, égalité, fraternité", - подумала Джузеппина, вспоминая куплет, который распевали на контрадах Милана вскоре после вторжения наполеоновской армии:
Равенство и братство,
Французские победы,
Мы топаем по грязи,
Они в каретах едут.
Но она была слишком хитра и искушена в искусстве интриги, поэтому вслух ничего не сказала. Выгоднее оставаться в рамках любовной пикировки: на этом поле она не знала себе равных.
- Итак, вы провели утро за примеркой панталон и редингота, - и она с искусством настоящей лицедейки выдавила из себя несколько слезинок, скатившихся по щекам. - Разве не так?
Ревность прекрасной певицы, казалось, еще больше возбудила генерала: он усадил ее к себе на колени и принялся покрывать ее шею поцелуями.
- Уверяю вас, ваши тревоги безосновательны.
- А вы докажите! - потребовала она.
- Ну раз уж вы так любите сплетни, моя дорогая, я подарю вам самую свежую.
Джузеппина осушила слезы вышитым платочком. Женское любопытство возобладало над ревностью.
- Принцесса Висконти обратила свои чары на генерала Бертье, когда поняла, что на главнокомандующего они не действуют.
- Я рада это слышать, - с этими словами Джузеппина обняла его, - но приведите мне хоть одно доказательство!
- Ее светлость и Бертье провели вместе феерическую ночь, а нынешним утром он не преминул поделиться со мной пикантными подробностями.
- Ах вот оно что! - воскликнула Джузеппина Грассини. - Вот почему вчера вечером я не застала ни принцессу, ни вашего начальника штаба на балу в доме Танци!
- К тому времени они уже успели где-то уединиться, - кивнул Бонапарт. - Старик Бертье разошелся, как молодой петушок!
- И в самом деле, - подхватила она, - в сорок два года пускаться в любовные приключения!
- Среди моих офицеров он самый старший, - с гордостью сообщил Наполеон, - но я бьюсь об заклад, он еще даст сто очков вперед любому!
- А эта потаскуха! - воскликнула певица, уже позабыв о Бертье: ей важно было уничтожить возможную соперницу. - Уж конечно, она связалась с ним не по любви.
- Любовь! - нахмурился Бонапарт, поднимаясь с оттоманки и принимаясь беспокойно мерить шагами комнату. - Я тоже был жертвой этого гибельного чувства. Любовь ничего не приносит, кроме горя. Любовь - это всего лишь слово, оно ничего не значит.
- А как же я? - обиделась певица.
- А что - вы? - сурово спросил Наполеон.
- Вы не любите меня?
- Поверьте, желание куда важнее так называемой любви.
- О, мой генерал! - счастливо вздохнула она.
- Мне не до балов, мой друг, - признался Наполеон. - В последние дни я чувствую себя просто ужасно. Директория засыпает меня глупейшими приказами, которые я не в состоянии выполнять.
Даже не пытаясь проникнуть в глубину его мыслей, Джузеппина кожей ощущала желание своего страстного, нежного и непредсказуемого любовника поговорить, поделиться, может быть, даже исповедаться. Ей льстило, что он находится здесь, в ее будуаре, пока его армия готовилась к походу на Верону.
- По мнению Директории, - продолжал Наполеон, - я должен сдерживать австрийцев силами половины армии, а силами второй половины завоевывать Италию.
Джузеппина лишь кивнула в ответ. Ей хотелось сказать ему: "Вы могли бы завоевать весь мир одной лишь силой своего взгляда!", потому что от этого двадцатишестилетнего юноши действительно исходило ощущение неистовой силы. Но она промолчала.
- Какой смысл захватывать Милан, не захватив Мантую? - горячился он. - Это настоящая крепость на болотах под прикрытием трехсот пушек. И чтобы ее взять, придется форсировать Адидже.
Он с досадой взмахнул рукой, потом подошел к окну, характерным жестом заложив руки за спину.
Женщина продолжала молчать. Привыкшая больше к легкомысленной болтовне, чем к разговорам о военных действиях, она тем не менее прекрасно понимала, что затруднения французской армии состоят в отсутствии денег и как следствие этого - всего остального. Говаривали даже, что у офицеров одна пара сапог на двоих. Французы казались ей милыми и дружелюбными, но нужда превратила их в записных воров. И все-таки жители Ломбардии относились к новым завоевателям довольно терпимо. Те не вмешивались в их дела, чем выгодно отличались от австрийцев.
Властный, могущественный, надменный Бонапарт был наделен способностью внушать доверие как своим солдатам, так и представителям миланской знати. Женщины сходили из-за него с ума, мужчины пресмыкались перед ним. Джузеппина Грассини гордилась тем, что стала его первой внебрачной пассией в Милане. Всем было известно, что Наполеон страдает в разлуке со своей женой, французской аристократкой, чудом избежавшей гильотины.
Джузеппина Грассини, звезда Великого Театра, была не из благородных. Она была подлинной дочерью своего народа, музыка и любовь составляли смысл ее жизни. И к тому же она была тщеславна. Стать желанной для генерала, стоявшего во главе итальянской армии, самого могущественного на данный момент человека в Милане, - могла ли она мечтать о лучшей доле?
- Вот такая вы мне нравитесь, - польстил ей Наполеон, обнимая и целуя ее. - Вот ваша истинная роль: вы дарите мне утешение.
- Присядьте, друг мой, - пригласила Джузеппина, протягивая ему фарфоровую шкатулку с анисовыми конфетками, которыми он любил лакомиться. - Мне нравится ваше имя, Наполеон. Оно прекрасно звучит. Мне нравится произносить его: оно огромно, как и ваша слава.
Генерал прикрыл свои серо-голубые глаза; на красиво очерченных губах, делавших его похожим на мать, промелькнула легкая улыбка.
- Странная это штука - жизнь, - проронил он с горечью.
- Вы мне не верите? - нахмурилась певица, переходившая от смеха к слезам с легкостью настоящей лицедейки.
- Я верю вам, моя прекрасная фея, - заверил ее Наполеон, - но вы бы мне не поверили, если бы я сказал вам, что мое итальянское имя было предметом хулы и насмешек.
Она зашипела, как разъяренная кошка:
- Никто не посмел бы насмехаться над именем триумфатора в битве при Лоди!
- Триумфатор при Лоди был всего лишь жалким чужаком для гордых французов, маленьким корсиканцем, получившим начатки образования у монахов в Бриенне.
Вспомнив своих чванливых сверстников, потешавшихся в колледже над его скромным происхождением, Наполеон вдруг рассердился по-настоящему. "Сейчас они трепетали бы передо мной", - подумал он в гневе.
- Вы это говорите, чтобы посмеяться надо мной, - заметила Джузеппина.
Он и впрямь казался ей великаном, этот невысокий, хрупкий и нервный офицер с оливковой кожей и волосами цвета воронова крыла. И не только ей одной.
- Вы прелестны, моя богиня.
- Вам я готова простить любую дерзость. Завтра дают бал в честь французов, - сообщила Джузеппина, искусно меняя тему разговора. - Вы будете?
- Нет, - сухо ответил Бонапарт. - Терпеть не могу балы, праздники, приемы! Накормят гадостью, а наутро голова будет трещать от разговоров.
Взгляд его серых глаз был так суров, что она даже оробела.
- Порой вы меня просто пугаете, - призналась Джузеппина, зябко передернув плечами.
- Простите, я не хотел, - он ободряюще взял ее за руку. - Успокойтесь, эти нервные припадки вам не к лицу. Его вдруг охватило неудержимое желание выговориться перед этой женщиной, внимавшей ему с таким материнским участием. Большие глаза Джузеппины, ее нежное лицо, ласковая и чуть насмешливая улыбка и впрямь напоминали ему мать, кормившую его грудью у бивачных костров, на лесных полянах, на горных перевалах его любимого и проклятого острова, пока его отец, молодой и неукротимый офицер, сражался с ненавистными врагами - французами.
Она приблизилась к Бонапарту, интуитивно ощущая, что минута откровенных разговоров миновала, и принялась перебирать волосы у него на затылке. Он закрыл глаза, покорно отдаваясь умелой ласке ее рук.
8
Саулина замерла в мучительном ожидании. Теперь из парчовой гостиной не доносилось больше ни звука. Может, они ушли? Может быть, они просто забыли о ней? Саулина осторожно повернула кованую бронзовую ручку и толкнула дверь, которая послушно и бесшумно приоткрылась. Девочка заглянула в гостиную - и наконец она увидела его. Он был в рубашке, его черные волосы растрепались. Синий камзол с красными отворотами валялся на полу. Белые лосины, как вторая кожа, обрисовывали его длинные нервные ноги в блестящих черных сапогах.
Он лежал, растянувшись на "оттоманке", как синьора Джузеппина называла изящную, низкую, причудливо изогнутую лежанку, обитую золотой парчой. Его голова - на коленях у Джузеппины. Они целовались и, как показалось Саулине, даже не дышали. Невидимая, она наблюдала за сценой, не понимая ее смысла, но все равно ощущая невыразимую боль.
- Идем в постель, - охрипшим голосом прошептала певица.
- А почему бы не заняться любовью прямо здесь? - возразил он, скользнув рукой ей за корсаж.
Так это и есть любовь? Вот так неприлично и поспешно раздеваться, возиться с юбками, торопливо и грубо набрасываться друг на друга, сопеть, обмениваться хриплыми прерывистыми вздохами и дурацкими, ничего не значащими словами? Непристойные прикосновения, бесстыдное наложение тел друг на друга, напомнившее ей случку животных и краткие, такие же скотские совокупления отца и матери, происходившие, когда они думали, что дети спят. И это любовь?! Почему же ей так плохо? Почему это грубое и грязное зрелище вызывает у нее такую мучительную боль?
Вдруг кто-то сзади схватил ее за волосы.
- Гнусная интриганка! - набросилась на нее Джаннетта, волоча Саулину за собой, но ухитрившись при этом бесшумно закрыть дверь.
- Оставь меня в покое. Не трогай, а то закричу, - пригрозила Саулина.
Джаннетта разжала руки. Если девчонка и впрямь закричит, синьора Грассини и ее гость могут услышать.
- Вот до чего ты докатилась, грязная мартышка! Подглядываешь за моей хозяйкой.