Еще более редкий опыт был проделан в камере лаборатории в Париже с пчелами, продрессированными в определенное время прилетать к кормушке. Этих пчел на самолете перебросили в другую такую же лабораторию в Нью-Йорке. А отсюда пчелы, содержавшиеся в такой же камере и приученные брать здесь корм в определенное время, были перевезены самолетом в Париж. И те и другие после перевозки вылетели из своих ульев за кормом на дрессировочный столик точно в то время, к которому их приучили дрессировкой: в Нью-Йорке - по парижскому времени, в Париже - по нью-йоркскому.
Дальше продолжать исследование в старом направлении было бессмысленно.
Все опыты говорили, что чувство времени у пчел врожденное, как умение летать, как число члеников в усиках.
Какую же пользу может приносить пчелам их способность чувствовать время?
В ясные безоблачные дни на опытные участки Тульской станции стали выходить наблюдатели, вооруженные тончайшими стеклянными градуированными трубками. В разное время дня измеряли они высоту нектарных столбиков в венчиках цветков и на точнейших весах взвешивали пыльцу, собранную с тычинок.
Это было очень кропотливое и утомительное занятие. Но оно позволило исследователям установить, что почти у каждого растения количество и качество нектара, выделяемого цветком в разные часы, различно. В одни часы нектара выделяется много, в другие - мало; в одни часы он очень сладок, в другие - водянист.
Под наблюдение были взяты десять растений, цветки которых раскрывались в пять часов тридцать минут утра. Из десяти нумерованных пчел, посещавших эти цветки в прежние дни, две прилетели в пять часов двадцать пять минут - за пять минут до раскрытия венчиков; две появились на цветках в пять часов тридцать минут; три несколько запоздали, прилетев между пятью часами тридцатью двумя минутами и пятью часами тридцатью пятью минутами; две опоздали к раскрытию цветка на десять минут; одна опоздала на четверть часа. Одна из прилетевших до срока и три из числа опоздавших оказались молодыми пчелами, летающими только второй день. Так же аккуратно прилетали пчелы, как раз к открытию венчиков шиповника, розы, вербены, цикория и других растений тридцати пяти разных сортов и видов, взятых под наблюдение.
Очевидно, чувство времени позволяет пчеле расходовать меньше сил и меда на сбор нектара, посещать больше цветков и, следовательно, увеличивать кормовые запасы семьи, укрепляя основу ее роста и процветания.
Эта привязанность ко времени кормления, благодаря которой пчелы успешнее используют каждую летную минуту, сродни уже известной нам привязанности их к месту взятка.
Когда пчеловоды-опытники научились использовать эту привязанность пчел к месту взятка при дрессировке сборщиц, вылеты пчел по заданию стали еще более усердными и точными.
Пчеловод затемно устанавливает в улей кормушку с ароматизированным сиропом и в тот же день с утра убирает ее, уже почти пустую, но с копошащимися еще на ней пчелами. Прикрыв кормушку сеткой, он относит будущих сборщиц на участок, требующий опыления, и здесь выпускает пчел на волю. Эти взятые из ульев сборщицы поднимаются с кормушки, совершают над ней ориентировочный полет, знакомясь с местом, затем улетают и быстро добираются до улья, возбужденные обильной добычей.
Пусть теперь вернувшиеся с поля пчелы, принесшие полные зобики ароматизированного сиропа, выписывают на сотах в улье свои круги и восьмерки, которые отражают местоположение кормушки и расстояние до нее. Пусть теперь пчелы, получившие сироп в улье, будоражат всю семью, настраивая ее на вылет. Сборщицы, высылаемые в полет и прилетающие на участок, будут еще в течение двух-трех дней находить здесь сироп на кормушках, которые продолжает выставлять на прежних местах пчеловод. На третий-четвертый день он уберет кормушки, но пчелы уже усвоили дорогу к участку и, прилетая, будут находить знакомый им запах на цветках. Если это участок, занятый хорошими медоносами, пчелы берут нектар из цветков только на том месте, куда их привел продиктованный дрессировкой маршрут. Если же в цветках нектара нет или он недоступен для пчел, они и такие цветки посещают, но при этом не придерживаются границ участка и постепенно расширяют зону поисков. Настойчиво проверяя всю площадь посевов, они опыляют цветки, на каждый из которых наносится богатая смесь пыльцы - залог полноценного урожая.
Так ученые запрягли пчел в работу, так крылатые искатели нектара превращены в помощников агронома.
О ПЧЕЛАХ В ЧАСТНОСТИ И О ЛЮБИМОМ ДЕЛЕ ВООБЩЕ
НАШ РАССКАЗ подошел к концу.
Но прежде чем проститься с чудесной страной пчел и ее четырехкрылыми обитателями, бросим еще раз взгляд на сады, окутанные белым и розовым одеянием цветения, прислушаемся к гулу в кронах плодовых деревьев, проследим за стремительным полетом сборщиц, несущих в гнезда пухлую обножку.
Сладким выпотом проступил нектар в глубине цветков, и на эту микроскопическую цель пасечник направил пчел, выращенных им в ульях. Они выращены не как попало, а к определенной поре, чтобы в назначенное время покинуть ульи и рассыпаться по округе, обследуя дерево за деревом, куртину за куртиной, поляну за поляной. Так они и летают в поисках корма, но, едва взяток нащупан, принимаются сновать между ульем и цветками.
На посевах или лугах, на кустарниках или деревьях лесов, садов и полезащитных полос выбирают пчелы из цветков мельчайшие капли нектара и переносят его в соты, где он "дозревает", превращаясь в душистый мед. А в это же время завязи посещенных пчелами цветков растут и к осени превращаются в сочные плоды и полновесные семена.
Как же не порадоваться перламутровому блеску крыльев маленьких созданий, перелетающих с цветка на цветок, как же пройти мимо того, что они появились уже и на посевах тех растений, куда их приучают летать агрономы!
Не напрасно, значит, люди труда и науки ищут средства, которые предупреждали бы пустоцвет на растениях.
Проникая мыслью в самые сокровенные тайны природы и познавая строение мира, человек получает возможность воздействовать на естественный ход вещей, направлять его в нужную сторону.
Так победы знания, рождаясь из успехов труда, вооружают труд для дальнейших успехов.
Когда-то, в далеком прошлом, мед добывали только немногие охотники за пчелами. Теперь по всей Земле - от Заполярья до экватора и от экватора до южных мысов в обоих полушариях, во всех странах - можно видеть на полянах и опушках, в садах и палисадниках то стандартные новые ульи, то древние, пережившие свое время колоды, то разного рода замысловатые полые деревянные фигуры, то соломенные плетенки, то обрамленные деревом сапетки, то глинобитные мазанки, то закрытые с торцов гончарные трубы с летками, то пузатые чугунки с пробитым в боку отверстием, которое служит пчелам летком. В разных странах пчел поселяют по-разному: под стрехами крыш, на чердаках, в нишах, замурованных в стены зданий, в заборы, в земляные насыпи. В одних местах ульи устанавливают на колышки, вбитые в землю, в других - на стеллажи кочевых павильонов, в третьих - на лодки, сплавляемые с верховьев реки к устью.
Пчеловодство давно перестало быть промыслом немногих. В то же время оно перестает быть и промыслом людей, добывающих только мед и воск.
Совсем недавно люди еще толком не знали, почему пчелы летают на цветки. Это стало известно меньше двухсот лет назад, но мы видим, как упорно овладевает человек добытыми знаниями.
Уже и сейчас огромны достижения науки, но людям еще предстоит совершить величайшие завоевания и восхождения. Многих, даже еще не видимых сегодня, вершин знания достигнут в будущем народы, которые живут мыслями о мирном труде, которые хотят, чтобы по всей Земле цвели сады и посевы, чтобы неутомимые пчелы не только собирали нектар цветков, но и, послушные приказу агронома, опыляли цветки.
Все так и должно быть, все так и будет: люди этого добьются!
Конечно, сегодня умение человека управлять полетом насекомых еще очень неполно и далеко от совершенства.
Но велика ли энергия, с какой кусочек янтаря, натертого кожей, притягивает к себе сухие бузиновые шарики, висящие на тонких шелковинках? А кто не знает, что из явления, раскрывающегося в этой ребячьей забаве, которая тоже была когда-то научным открытием, в конце концов выросли все современные чудеса электрификации промышленности, транспорта, сельского хозяйства, все новейшие достижения радиотехники, радиолокации, телевидения…
И разве не из запускавшихся на праздничных фейерверках ракет (это ли была не забава?) выросли эскадрильи реактивных самолетов, давно уже летающих быстрее звука, всевозможные спутники и гигантские космические корабли, посылаемые в межпланетные рейсы…
Управляемый полет насекомых, который недавно тоже выглядел почти забавой, становится признанным успехом науки в борьбе за урожай, за изобилие. В будущем этот успех обязательно приведет к открытиям еще более чудесным, к разработке приемов еще более могущественных.
Не подумайте только, что мы намерены доказывать, будто на свете и в самом деле нет занятия важнее и интереснее, чем работа на пасеке. Нисколько!
Не счесть важных и интересных дел, ожидающих в нашей стране каждого молодого человека, вступающего в жизнь.
Здесь доказывается только то, что на любом поприще можно стать полезным родному советскому народу и что в любой области всякое, даже самое маленькое дело вырастает в очень нужное, большое, если оно делается серьезно, по-научному, и если это дело любимое.
На свете нет занятий более увлекательных и захватывающих, более умных и полезных, более ценных и необходимых- одним словом, лучших, чем любимая работа. Ибо только в такую, направленную на благо людей работу можно вкладывать все силы ума и сердца, только отдаваясь такой работе, можно без устали искать и без конца находить в известном - неожиданное, в занимательном - полезное и в малом - великое.
ПАРОЛЬ СКРЕЩЕННЫХ АНТЕНН
ДВА ШКАФА В ДОМЕ У ДВОРЦОВОГО МОСТА
В НЕСКОЛЬКИХ шагах от Дворцового моста на Неве, наискосок от Зимнего дворца, в самом начале Университетской набережной, стоит старомодное серое здание санкт-петербургских времен. В нем три этажа, занимает оно целый квартал и выглядит приземистым. Когда-то здесь были пакгаузы биржи, однако об этом уже забывают и старожилы: почти полвека назад в здании обосновались Зоологический институт и Зоологический музей Академии наук СССР.
В огромном, но давно ставшем тесным вестибюле посетителей встречает немая стая недвижимо плывущих над паркетом белух, акул, кашалотов, нарвалов. Впрочем, чучела этих морских и океанских чудовищ мелюзгой выглядят по сравнению с растопырившим над ними огромные пластины ребер 27-метровым скелетом голубого кита-блювала. Смонтированный на прочных опорах, он гигантскими челюстями уперся в одну стену зала, а хвостовыми позвонками касается другой.
На останки океанского великана и на рассыпанные под ним черепа, челюсти, бивни, клыки, позвонки и плоские и трубчатые кости разных форм и размеров, скучая за своими стеклянными витринами, со всех сторон смотрят застывшие в оживленных позах чучела зверей и птиц.
Домашние птицы и животные - куры, собаки, голуби, кошки, все разных пород, и дикие звери - волки, лисы, шакалы, барсы, тигры, а над ними пернатые - вальдшнепы и токующие тетерева, орлы с Памира и райские птицы из Новой Гвинеи; крот в своей подземной норе, красноголовые дятлы у спрятанного высоко на дереве гнезда, скромные синички и пышный павлин… А там рыжие с белым брюхом ласки в летнем уборе и другие - в белоснежном зимнем наряде; горностаи в летних и зимних шубках; проказящие медвежата и безобидные козлики; свернувшаяся в узел маленькая гадюка и великан питон… Дальше вестибюль уже сливается с бесконечной анфиладой высоких залов музея, в которых собрались сбежавшиеся, слетевшиеся, приползшие и приплывшие со всех концов мира птицы, звери, рыбы, гады - им же нет числа.
Покинем, однако, этот мир неожиданных и невообразимых встреч и поднимемся из вестибюля на прилепившиеся под потолком антресоли. Совсем незаметная дверь с табличкой, строго запрещающей вход посторонним, ведет отсюда через десяток ступенек в коридор, который тянется чуть ли не на четверть километра. По всей его длине за сетчатой перегородкой, вплотную примкнув друг к другу, строгими шеренгами стоят наглухо закрытые деревянные шкафы, схожие между собой, как близнецы.
Каждый шкаф - это сто составленных в четыре ряда плоских и легких деревянных ящиков, дно которых выложено пробкой или сухим торфом и покрыто белой бумагой.
Общая площадь листов, выстилающих ящики, измеряется гектарами. Иначе разве могли бы здесь уместиться семь миллионов экземпляров различных насекомых - все, что явно или тайно сосет, пьет, жует, грызет, перемалывает, сверлит и точит всевозможные порождения или отбросы растительного и животного мира в самых разных концах Земли.
Тишина царит в узких улочках этого необыкновенного деревянного города, в котором выделены целые районы жуков и бабочек, кварталы прямокрылых и сетчатокрылых, проспекты жужелиц, улицы тлей, переулки кокцид…
Пронзенные тонкими энтомологическими булавками или незаметно приклеенные к крохотным пятиугольным лепесткам глянцевитого картона, в каждом ящике, как на плацу, тесными рядами, один к одному, выстроились в посмертном параде насекомые, демонстрирующие блеск, формы и опушение своих хитиновых мундиров, узоры, краски и жилкование крыльев.
Они часто разбиты узким просветом на две колонны: слева - самцы, справа - самки. В углу прикреплен булавкой блестящий, как изморозью покрытый, шарик нафталина. Он охраняет содержимое ящиков от опаснейшего врага - моли. Одним взглядом можно охватить отчетливо различимые на фоне белого прямоугольника десятки и сотни экземпляров нескольких близких видов. Это образцы, собранные из разных мест, иногда из многих стран.
У некоторых насекомых приподняты тусклые или яркие, блестящие или матовые, гладкие или морщинистые надкрылья, расправлены будто накрахмаленные и отутюженные крылышки, оттопырены и разведены в стороны гладкие или перистые, прямые или коленчатые антенны-усики; все шесть ножек оттянуты так, что напоказ выставлены каждый вырез или гребешок, самые незаметные шипики или шпорки. Но такая честь оказана лишь немногим: здесь дорожат местом, и если надкрылья приподняты, а крылья развернуты, то чаще лишь с одной стороны, тогда как вторая демонстрирует все устройство в сложенном виде.
В тридцати тысячах ящиков энтомологической коллекции хранятся добытые несколькими поколениями ученых и любителей и вот уже скоро триста лет после создания Петровской кунсткамеры умножаемые музейные богатства. На собирание их истрачены в общей сложности тысячи лет труда прославленных и безвестных исследователей мира шестиногих.
Считанные охотники за насекомыми закладывали основы коллекции. Немного их было и позже, когда Санкт-Петербург стал просто Петербургом, а затем Петроградом. Все так же вьюком по горным кручам и таежным тропам, с караванами верблюдов, на перекладных тройках, на плотах и на лодках, а далее с оказией и с нарочным доставлялись в музей коробки с насекомыми.
И хотя число людей, изучающих законы жизни насекомых, росло, все же их было очень мало…
Только теперь энтомология становится отраслью науки, в которой работают сотни ученых и тысячи натуралистов-любителей.
Сейчас в Ленинград, в дом у Дворцового моста, по суше, по воде и по воздуху идет неиссякающий поток энтомологических трофеев, добытых в горах, в долинах, в тайге и степях, на берегах океанов и рек. Посылки приходят со всех континентов, из самых дальних мест и стран.
Огромные коллекции появились в Москве, Киеве, Ташкенте, Таллине…
Необычайное зрелище представила бы собой карта полушарий, если нанести на нее точки и районы, откуда в каждую из коллекций поступали экспонаты.
Как показать на этой карте все маршруты путешествий, предпринятых хотя бы только за последние годы и хотя бы одними только знаменитейшими натуралистами в поисках редких насекомых?
И как в то же время отметить вклад старого профессора, прожившего жизнь в одном из больших промышленных городов, где он читал студентам курс, весьма далекий от систематики насекомых, и где одновременно с этим всю жизнь занимался именно систематикой и коллекционированием? Профессор умер, оставив после себя дом, набитый ящиками с огромной, завещанной Академии наук коллекцией. Целая колонна трехтонок перевозила контейнеры с насекомыми в Ленинград, в Зоологический музей.
Как показать на карте, где собиралась коллекция мирмекофилов - немуравьиных обитателей муравейников, которую до последнего дня жизни продолжал пополнять один из известных советских ученых-металлургов?
Или как обозначить районы - один в Пензенской области, другой в глубине Горного Алтая, - где уже третье поколение учителей сельских школ с помощью учащихся собирает для местных музеев коллекции из тысяч видов насекомых?
Как отметить путь крохотных коробочек с несколькими образцами тропических форм, присланных матросами учебного парусника, который был занесен бурей на пустынный островок в Тихом океане? Как рассказать о выдолбленных бузиновых трубочках, в которых запрятаны были пробирки с насекомыми, присланные пограничниками с одной из застав на Тихоокеанском побережье?
Безмолвный город насекомых в доме у Дворцового моста становится одним из самых больших в мире. Продолжительности человеческой жизни уже недостаточно, чтобы просто перечитать этикетки, проверить все собранное в коллекции.
Затерявшейся кажется здесь, в районе перепончатокрылых, в квартале жалоносных, примерно сотня ящиков в шкафах № 84 и № 85. Эти ящики заняты муравьями всех подсемейств, большинства родов и многих видов, о которых в этой повести идет речь далее.
Среди миллионов насекомых, собранных в коллекции, сотня ящиков с муравьями составляет только небольшую ее частицу. Это лишь островок в океане… Но сколько сил положено на изучение этого островка! И сколько содержательных открытий сделано исследователями муравьев, сколько тайн живого разгадано в их биологии!
НОВАЯ БАСНЯ О СТРЕКОЗЕ И МУРАВЬЕ
ВСЕМ известная старинная и успевшая стать классической басня о Стрекозе и Муравье тоже будет здесь рассмотрена. Но очередь до нее дойдет позже. Сейчас с действующими лицами той же басни придется встретиться по другому поводу, в связи с новой, недавней историей. Значение ее может, однако, остаться недооцененным, если не напомнить, что она имеет отношение к флаттеру.
Но весь этот рассказ следует начать с напоминания об одном мечтателе, жившем на окраине глухого провинциального городка царской России. Ночи напролет просиживал он за столом при свете керосиновой лампы, выводя математические формулы полета к звездам. Может быть, только в наши дни, когда с земли Советов поднялись, выходя на свои орбиты, первые искусственные спутники и первые космонавты, мир по-настоящему оценил все величие давнего подвига.