Кто сказал, что дружба между мужчиной и женщиной невозможна? Джина и Лоренс дружили с самого детства. Взрослая жизнь, конечно, развела их: Джина вышла за аристократа сноба Фергуса, а Лоренс женился на деловитой, практичной Хилари, Но ни новый статус, ни новые заботы не могли разрушить их давнюю дружбу.
А потом Фергус попросту сбежал от Джины, оставив ее с дочерью-подростком. Мог ли Лоренс отказать лучшей подруге в помощи и поддержке?
Однако с этого момента его собственная семейная жизнь превращается в настоящий ад, а уютное семейное счастье оказывается под угрозой…
Содержание:
ГЛАВА 1 1
ГЛАВА 2 3
ГЛАВА 3 6
ГЛАВА 4 8
ГЛАВА 5 10
ГЛАВА 6 12
ГЛАВА 7 14
ГЛАВА 8 17
ГЛАВА 9 19
ГЛАВА 10 21
ГЛАВА 11 23
ГЛАВА 12 25
ГЛАВА 13 27
ГЛАВА 14 30
ГЛАВА 15 32
ГЛАВА 16 34
ГЛАВА 17 36
ГЛАВА 18 38
ГЛАВА 19 40
ГЛАВА 20 42
Джоанна Троллоп
Друзья и возлюбленные
ГЛАВА 1
Когда они плелись домой, Гас заявил, что умрет, если не покурит.
- В четырнадцать лет от этого никто не умирает, - ответила Софи.
- А я умру.
Он сел на тротуар, привалившись спиной к дому.
- Вставай, пошли, - велела Софи.
Гас похлопал бордюр, точно это был мягкий диван.
- Ну же, Соф. Присядь.
Она посмотрела на проносящиеся мимо машины. Если Гас закурит, в одной из них непременно окажутся все четыре родителя.
- Не здесь! - отрезала она.
Гас сделал вид, что умер: уронил голову, вывалил язык и скосил глаза. Софи нетерпеливо пихнула его ногой и зашагала дальше. Она наперед знала все его выходки, словно он был ей братом. Но он не брат, так что пусть дурачится сколько влезет - она за него не в ответе. Вот уже несколько дней Гас настойчиво уговаривал ее сходить на школьный матч по мини-футболу, пока Софи наконец не согласилась. Хватит с нее добрых дел на сегодня.
Она пошла дальше по главной улице. Стояла тяжелая предгрозовая жара; серые тучи с багровым оттенком сгущались над каменной церковью, виднеющейся за унылой крышей спортивного комплекса. Грязный летний ветер обдувал Софи, и тонкая свободная рубашка подчеркивала те линии силуэта, которые ей вовсе не хотелось показывать. Дойдя до угла дома, она посмотрела назад. Гас распластался по стене и сверлил ее отважным взглядом, словно готовясь к расстрелу. Не зря братья прозвали его Недоумком. Софи знала, что Гас ломает комедию ради нее и, стоит ей скрыться за углом, тотчас перестанет. Так она и поступила.
За спортивным комплексом - новехоньким, со сплошным стеклянным фасадом, сквозь который можно было видеть (но не слышать) пловцов, - дорога резко поворачивала налево, мимо гаражей, а потом направо, откуда вела вдоль стены городского парка к старинному центру Уиттингборна. Ныне парк славился викторианским особняком, заменившим прежний, неоклассический. В особняке помещался пансионат для подростков-инвалидов - когда Софи исполнилось четырнадцать, она устроилась волонтером и проводила там все субботы и большую часть каникул. Подростки любили Софи за храбрый и озорной нрав: встретив ее у Смита или на рынке, они подъезжали к ней на колясках и радостно визжали.
Прямо напротив входа в парк стоял дом Софи, средневековое здание с некоторыми нововведениями XVII века - так говорил ее папа, Фергус, знавший толк в подобных вещах. Высокая каменная стена отделяла дом от дороги, а за ней располагался крошечный тихий сад, нарочно засаженный средневековыми растениями: розовым алтеем, мятой, мальвой и мыльнянкой. В садике была готическая скамья (копия скамьи из замка Винчестер), аллея из роз и винограда и ромашковая лужайка.
Софи остановилась возле дома. Ей не хотелось входить: там сейчас наверняка пусто и даже слышится эхо утренней ссоры. Лучше подождать возвращения родителей. На вечеринке они скорее всего успокоились и забыли, что наговорили друг другу поутру. Джордж, старший брат Гаса, однажды признался, что завидует Софи: их всего трое на такой огромный дом.
- Нашел чему завидовать! - ответила та. - Тебе бы не понравилось. Все показное, любая мелочь имеет значение. Даже ящик для ложек, честное слово.
Она услышала топот ног по мостовой и дикие вопли:
- Стой! Не бросай меня! Погоди!
Гас врезался в нее, тяжело дыша.
- Меня ведь могли похитить!
- Да кому ты нужен?
- Какому-нибудь извращенцу, мало ли… Ты домой?
- Нет. - Софи оттолкнула Гаса. - Уйди. Ты весь потный.
Посмотрев на верхние окна ее жилища, Гас спросил:
- Почему он называется Хай-Плейс? Не такой уж он и высокий…
- Папа говорит, что это метафора. Раньше сам епископ приходил сюда за церковными сборами.
Гасу немедленно стало скучно. Он зевнул, вытащил из кармана мятую пачку "Мальборо" и сунул в рот сигарету.
- Ох, как же курить охота…
- Можно к тебе?
- Конечно! И не спрашивай.
- Ну, вдруг ты занят или…
- Да ладно, ты и так у меня почти живешь.
К горлу Софи подкатил ком, и она крепко прикусила голубые бусы на кожаном шнурке. Как же мерзко иногда бывает принимать, а не давать! Мерзко и унизительно.
- А вообще…
Гас прикурил и глубоко, старательно затянулся. Резко выдохнув, он сквозь дым посмотрел на Софи. Ему ужасно хотелось, чтобы она пошла к нему в гости.
- Чего?
- А вообще, - Софи выплюнула бусы, - мне давно пора навестить бабушку.
- Зачем? - расстроился Гас.
- Тебе не понять.
Софи сняла резинку с темных, не слишком густых волос, потрясла их и собрала обратно.
- Довольно сложная разновидность гордости.
- Хочешь, угощу содовой с мороженым? - предложил он.
- В другой раз.
Гас изумленно посмотрел на нее.
- Ты что, плачешь?
- Нет! - закричала Софи.
Гас снова взглянул на Хай-Плейс. Это место совершенно не годилось для Софи. Ей была по душе школа или старый чудной отель, в котором жила семья Гаса. Ему и самому здесь не нравилось: уж очень много неписаных правил, которые легко нарушить. Он пожал плечами:
- Ну, дело твое.
- Пока.
Гас напоследок окинул ее взглядом: ямочка у основания шеи, лифчик слегка просвечивает сквозь рубашку, голубые бусы.
- Пока, - сказал он.
Софи решительно зашагала прочь. Когда Гас скрылся из виду, она прижалась спиной к каменной стене, покрытой шершавым лишайником цвета охры. Уиттингборн почти весь построили из этого камня, а у самых старых домов из него даже крыши под пухлыми перинами заячьей капусты. В XIX веке, разумеется, не обошлось без красного и желтого кирпича, а в XX город отметился унылыми бетонными складами и торговыми центрами, однако по большей части Уиттингборн был из камня. Здесь родились Софи и ее мама. Здесь родились Гас и его братья. Отец Гаса переехал в Уиттингборн в три года. Он учился в школе для мальчиков, а мама Софи - в школе для девочек. Они познакомились на совместной постановке "Ноя" по пьесе Андре Обея, где мама Софи играла жену Ноя, а отец Гаса - Хама (лицо ему выкрасили горелой пробкой). Тогда, в 1964-м, Джине Ситчелл и Лоренсу Вуду было по шестнадцать лет. Джина выступала в платье, сшитом матерью, а Лоренс в нелепом парике из черной шерсти. Тому имелось подтверждение - фотография, с которой мама спокойно смотрела на дочь. Лицо у нее было такое же, как у Софи, только красивее, а для шестидесятых и вовсе идеальное: большие глаза, большой рот и пушистая челка.
"Для спектакля я приклеила себе накладные ресницы, - рассказывала Джина Софи, - и подрисовала карандашом нижние. Получилось очень мило: как будто я все время чем-то удивлена".
Софи почти не красилась. Фергус часто давал понять, что ему это не нравится, а она отвечала, что не умеет пользоваться косметикой. "Я не знаю, как это слушать", - говорила она про современную музыку, или: "Я не знаю, как это воспринимать" - о надуманном современном искусстве. Отец хвалил ее за честность. Прижимаясь к теплой шершавой стене, Софи на секунду задумалась о честности. С Гасом она нисколько не честна. Ей следовало признаться: "Я бы с радостью пошла к тебе домой, да и вообще все бы отдала, лишь бы жить твоей жизнью". Так нет же, она солгала, что должна навестить бабушку, как будто ей это интереснее.
Софи оторвалась от стены и расправила плечи. Человек, смотревший на нее из окна напротив, подумал, что, несмотря на худобу и высокий рост, в ней есть какое-то очарование. Быть может, дело в изящной шее.
Ви Ситчелл жила в маленьком домике нового квартала для пенсионеров, в середине которого располагался двор, засаженный французскими бархатцами и алым шалфеем. Войти в квартал можно было через ворота в каменной стене; те крепко запирали на ночь - еще до того, как закрывались местные пабы. Ви то и дело ворчала по этому поводу. Не то чтобы она часто оставалась в пабах до самого закрытия, просто ей хотелось иметь такую возможность - на всякий случай.
- Чертовы фашисты, - говорила она про смотрителей квартала.
На самом деле смотрители были приятной супружеской парой средних лет. Они искренне полагали (вопреки фактам), будто обитатели Орчард-Клоуз - милейшие старички, беспечно коротающие сумерки своей долгой жизни.
- Сумерки! - брюзжала Ви. - Я им покажу сумерки! У меня впереди лучшие годы, пусть не забывают!
Ви было восемьдесят. Джину она родила поздно, особенно по тем временам - в тридцать пять, от американского летчика, который после войны задумал начать новую жизнь в Англии. Перспектива отцовства, однако, вынудила его изменить решение, и он спешно вернулся в Нью-Джерси, оставив в память о себе коллекцию пластинок да пару форменных брюк, из которых Ви потом сшила Джине мягкую свинью. "Смахивает на него", - говорила она.
Ви никогда не была замужем и не притворялась замужней. Она переехала из Лондона в Уиттингборн уже беременная, привлеченная плакатом с очаровательным пейзажем здешних мест и подписью: "Ворота в сердце Англии". Ви устроилась на работу в магазин одежды и вскоре, несмотря на грубоватый лондонский нрав и говор, стала помощницей управляющего. Джина родилась в городской больнице Уиттингборна и росла в узком доме рядовой застройки без всякого сада или вида из окна. Уже в семь лет у нее появился свой ключ от входной двери, и ей не раз приходилось им пользоваться, поскольку Ви все чаще задерживалась в магазине. Зимними днями девочка брала фонарь и книгу в кладовку для сушки белья - единственную теплую комнату - и читала до прихода матери. "Я читала все подряд, взахлеб: Диккенса, Луизу Мей Олкотт, Толстого, Ноэль Стритфилд, Дафну Дюморье, Энид Блайтон. Даже журнал, который покупала Ви, "Хоум чат". Его я читала ради любовных историй. Когда он закрылся, начал выходить "Вуменз оун", и его я тоже читала. И Томаса Гарди".
В Орчард-Клоуз книг не было. Джина вышла замуж и забрала их с собой, а Ви не пришло в голову покупать новые. Ей нравилось, что дочь много читает, но сама она больше любила рукоделие. Весь дом был увешан и заставлен ее макраме, вышивкой, вязаньем, лоскутным шитьем и фарфором, поджидающим ее смелых неровных мазков, незаконченными каминными экранами, коллажами из парчи и твида и яркими цветочными натюрмортами (цветы Ви покупала вечером за сущие гроши).
Она очень любила яркие цвета. Еще она любила Джину и Софи, бокс, бренди с имбирным лимонадом по субботам и Дэна Брэдшоу. "Любовь всей моей жизни, - говаривала она дочери. - Но ему я в этом не признаюсь".
Дэн Брэдшоу, вдовец семидесяти семи лет, тоже жил в Орчард-Клоуз, прямо напротив Ви. Его дом отличался безукоризненной чистотой. Он любил хоровое пение ("Не выношу этот шум", - признавалась Ви), естественную историю и Ви Ситчелл. Лоренс однажды сказал Софи (подчеркивая, сколь вечна и крепка настоящая любовь), что Дэн влюблен, точно юноша. "Ему словно и не семьдесят семь вовсе, а двадцать семь".
Дэн считал Ви роскошной женщиной, храброй и сильной. По утрам она частенько ходила его будить, при этом лишь накидывала красный плащ на ночную рубашку, чем неизменно давала повод для пересудов прочим обитателям Орчард-Клоуз. Некоторые даже приподнимали занавески, чтобы получше все разглядеть.
Войдя во двор, Софи среди бархатцев обнаружила Дэна. Тот скромно улыбнулся и поправил соломенную шляпу.
- Эти улитки - прямо чума. Настоящая чума. Из-за ливней их тут целый миллион.
Рядом с ним стояло пластмассовое ведро, на дне которого копошились улитки.
- А что вы с ними сделаете? - спросила Софи.
- Отнесу в сад возле аббатства, там полно кустов, - ответил Дэн. - Надо пошевеливаться, не то Ви их и впрямь сготовит. Она уже давно порывалась.
Софи села на корточки.
- Не верьте ей. Она терпеть не может заморскую еду.
- А я бы и не дал ей готовить. Видеть не могу, когда страдают безвинные твари. А ты теперь отдыхаешь, после экзаменов-то?
- Ага. Вроде того. Сегодня, кажется, у всех есть важные дела, кроме меня.
- Ты же читать любила?
Софи вытащила за панцирь одну улитку. Снизу к ней прилипли еще две. Она тут же с отвращением бросила их обратно.
- Ну да. Только после экзаменов меня уже тошнит от чтения.
- В твоем возрасте я был бойскаутом. Мы учились выживанию, ходили в походы… Да, нынче это небезопасно. А жаль. - Старик принялся рассыпать вокруг бархатцев ярко-голубые шарики. - Ненавижу травить их, а приходится. Простите меня, улиточки.
Софи встала.
- Ну, пойду к бабушке.
Дэн хихикнул.
- Передай ей…
- Что?
- A-а, ничего. Я лучше сам потом скажу.
- Стало быть, уехали на вечеринку? - Ви размазывала сливочную глазурь по шоколадному торту. Она одна умела печь торты с душой, не задумываясь о вреде для здоровья.
- Да, вчетвером на одной машине. Мама, папа, Хилари и Лоренс. Бросили жребий, кому быть за рулем, и выпало Хилари.
- Могли бы и такси вызвать. - Она протянула Софи лопаточку. - На, облизни. Да и вечеринка так себе - одни бывшие жены соберутся. Не пойму, что за радость созывать на свой день рождения всех трех женушек? Пятьдесят лет - подумаешь, большое дело! Не пересластила?
- Чуть-чуть.
- Мне сахара много не бывает. Это из-за войны, будь она неладна. Все годы только и мечтала, что о горячей ванне и сладком. Дэн небось улиток спасает?
- Ага, у него уже штук пятьдесят в ведре.
Ви положила в раковину миску с лопаточкой и включила горячую воду.
- Наш Дэн - мягкий, как масло. Дай ему волю, он откроет службу по спасению крыс или уховерток, ей-богу. - Ви завинтила кран. - Ну, что новенького?
Софи сцепила руки.
- Да ничего.
Ви прошла через крошечную кухню к небольшому зеркалу в форме сердца на стене. Достав помаду из стоящей тут же кружки, она стала подкрашивать губы, внимательно глядя на отражение Софи.
- Выкладывай.
Сидя за кухонным столиком, Софи заметила каплю сливочной глазури и раздавила ее пальцем.
- Сегодня вообще ужасно было. Они с самого утра начали, еще до того, как я проснулась. И при мне продолжали…
- Опять за старое?
- Угу.
Ви закрыла помаду, посмотрела на себя в зеркало с разных сторон. Странная штука - помада. Викторианские девушки даже кусали себе губы, чтобы они казались краснее, иногда до крови. Ви повернулась к внучке.
- Так уж у них заведено, птичка. Не бери в голову.
Софи промолчала. Для ее родителей ссоры и скандалы практически стали средством общения. Неудивительно - за столько-то лет! Но последнее время Софи было не по себе от их перебранок. Мама все больше страдала, папа держался холодно. Они почти презирали друг друга.
- То, что ты называешь "неверностью", - громко заявил Фергус утром, - всего лишь попытка жить собственной жизнью, сохранить хоть что-то для себя!
Джина завопила:
- Ты ничего не понимаешь, не желаешь понять! Разве не видно, как мне одиноко?! Моему мужу нет до меня дела!
На ней был халат, который Софи обожала: темно-зеленый в красных и желтых огурцах. Мама случайно пролила на него кофе; она яростно терла пятно голубой салфеткой и кричала, что быть одинокой при муже в тысячу раз тяжелее, чем быть одинокой по-настоящему. Софи стало больно за нее, и она побежала наверх, в ванную, где двадцать минут просидела на унитазе, уставившись в книгу комиксов.
Ви села напротив Софи и взяла ее за руку. У бабушки была большая и теплая ладонь, а на пальцах множество колец, под которые забилось тесто.
- Выговорись, птичка.
- Ненавижу, когда они ссорятся! - крикнула Софи.
- И правильно. Не след им при тебе скандалить. Да только они всегда так делали, даже когда твой папа только ухаживал за мамой. - Она сжала ее руку и наклонилась поближе, обдав Софи ароматом выпечки и "Красных роз" Ярдли. - Помню, как он поменял свое имя. Вообще-то мать назвала его Лесли, в честь актера Лесли Говарда - уж больно его любила. А сынок-то, как с Джиной моей познакомился, взял и подал в газеты объявление, чтоб отныне все его Фергусом Бедфордом звали. Мама твоя жутко рассердилась. Заявила, что терпеть не может людей, которые стыдятся своего происхождения. Даже оправдаться ему не дала. Я заперлась на кухне и не вмешивалась. А потом глядь: они уже за ручки ходят, целуются-обнимаются, как будто и не было ничего. Больше они это не обсуждали.
- Да, только теперь они за ручки не ходят!
Ви понимающе кивнула. Внучка выглядела утомленной; может, из-за экзаменов? Она так усердно учится. Да еще увлеклась этим окаянным вегетарианством… Джина с Софи много раз пытались убедить бабушку, что белки есть не только в мясе… Напрасно. Ви хотелось как следует накормить эту бледную худенькую девочку с тонкими руками. Будь ее воля, она бы приготовила Софи жаркое и чудный пудинг.
- Птичка, я, конечно, могу поговорить с мамой, но вряд ли она меня послушает.
Софи покачала головой:
- Не послушает. Да и вообще я не за себя расстраиваюсь, а за них.
- Ну конечно, родная. Благослови тебя Бог!
- Я… я просто не хочу слушать их крики! - с жаром проговорила Софи, чувствуя, как уже второй раз за день к горлу подступает ком.
- А уйти нельзя? Устрой себе передышку.
Софи потрясла головой.
- Ты же знаешь, я рада тебе помочь…
Девочка кивнула:
- Знаю, знаю. Не нужно. Я на работу устроилась, чтобы копить на путешествия. Хилари приняла меня в "Би-Хаус".
Ви фыркнула.
- И кем же? Посудомойкой?
- Ну, вроде того…
- За три фунта в час?
- Мне всего лишь шестнадцать. И я правда хочу сама заработать…