На прощание папа поцеловал ее в губы - раньше он никогда так не делал. Она стала размышлять, целовал ли он в губы Тони. Фергус стоял на перроне, пока поезд не тронулся, и Софи впервые в жизни увидела его не строгим и решительным, как обычно, а беспомощным - словно и он очутился на обратной стороне событий, перестав быть их виновником.
К своему удивлению, она проспала почти всю дорогу до Уиттингборна и очнулась с затекшей шеей и стыдливым подозрением, что спала с открытым ртом. На перроне весело гомонила целая толпа детишек, которых везли в Бирмингем на выставку. У них были коробочки для завтрака с мультяшками на крышках и маленькие рюкзаки в виде медвежат и тигрят. Посреди толпы стоял черный мальчик с чудесными ясными глазами. Он был чуть выше остальных, и все так и норовили подобраться к нему поближе. На мгновение Софи захотелось уехать с ними - просто попросить какого-нибудь учителя взять ее с собой в это веселое путешествие. Она улыбнулась первой попавшейся учительнице. Та безрадостно улыбнулась в ответ.
- Я, видать, совсем из ума выжила, - сказала она. - У меня своих трое, так я еще с чужими целый день вожусь!
Она постучала себя по голове. Софи опять улыбнулась:
- Удачи!
Она решила пройтись пешком, несмотря на усталость. Ловить такси было глупо, да и вообще водитель наверняка поедет через рыночную площадь, а там вечно собираются все школьные прогульщики и хулиганы, которые наверняка ее увидят. Софи закинула сумку на плечо и пошла вперед, слегка сутулясь.
Стеклянная дверь на кухню была открыта, и Джина вывесила клетку с попугайчиком на улицу, вместо корзины с геранью.
- Привет, - поздоровалась Софи с птицей.
Он посмотрел на нее сначала одним глазом, затем другим.
- Бедный мой попугай! Скучно тебе тут?
Она слегка подтолкнула клетку, чтобы звякнул колокольчик. Попугай и глазом не моргнул.
- Прости, не буду надоедать тебе своей заботой.
Софи заглянула на кухню. Там было пусто и чисто, если не считать кружки и утренней почты на столе. Откуда-то - скорее всего из гостиной - доносился мамин голос. Софи вошла, положила сумку на стол и подошла к двери в коридор.
- Мне очень жаль, - говорила Джина. - Я с удовольствием позанималась бы с вашими детьми, но у меня сейчас все так неопределенно, что я решила не брать учеников. Даже не знаю, останусь ли в Уиттингборне…
Софи на цыпочках прошла по коридору и прислонилась к дверному косяку гостиной. Мама, по своему обыкновению, сидела на полу, скрестив ноги и поставив перед собой телефон. Софи кашлянула.
- Мам, - прошептала она.
Джина подняла голову, и ее лицо тут же просияло. Она замахала руками, показывая на телефон.
- Миссис Уитакер? Извините, мне надо бежать! Я обязательно вам позвоню, если у меня появится время для Рэйчел и Эмили. Да, да, конечно. Спасибо. До свидания.
Она не глядя бросила трубку и вскочила на ноги.
- О Софи!
Та выпрямилась, чтобы мама смогла ее обнять. Странное дело: Джина уже много лет ее не обнимала - по крайней мере не так крепко и сердечно. Софи даже почувствовала сквозь футболку ее пуговицы на рубашке.
- О Софи! Моя Софи! - воскликнула Джина. - Слава Богу, ты вернулась!
В глазах у нее стояли слезы. Софи склонила голову.
- Да, ничего не вышло.
- Можешь не говорить. Можешь ничего не рассказывать, если не хочешь.
- Когда-нибудь расскажу. Не знаю, я просто…
Джина усадила дочь в кресло.
- Какая у тебя дивная стрижка!
Софи потрогала волосы.
- Папа…
- Да, он в таких вещах знает толк. Хочешь кофе? Чай?
Она покачала головой. Джина снова села на пол рядом с креслом.
- Я жутко устала. - Софи опустила голову и закрыла глаза руками. - Жутко устала злиться на вас.
- Я должна была все тебе рассказать. Про Лоренса. Мы ждали подходящего случая, чтобы признаться детям, а потом все само выяснилось…
- Я узнала от Гаса.
- Да. Я ему вчера звонила, сказала, что ты возвращаешься.
Софи убрала руки и недоверчиво переспросила:
- Ты звонила Гасу?!
- Ну да, - ответила Джина. - Лоренс говорит, он и так был подавлен последнее время, а когда ты сбежала в Лондон, стал совсем безутешен. Вот я ему и позвонила. Он ведь тебя обожает.
На щеках Софи появились яркие красные пятна. Она прижала руку к животу.
- Хочешь, я тебе все расскажу про Лоренса?
Софи покачала головой:
- Не надо. Я и так поняла.
- Я боялась тебе говорить. - Джина взялась за лодыжки. - Боялась, что ты никогда меня не простишь. Ты ведь так злилась на меня из-за папы, считала, что это моя вина.
- Ну, частично твоя.
- Верно.
- Я очень устала, - повторила Софи. - Даже не знаю, злюсь ли я. У меня такое чувство, что меня сбила машина. Причем стоит мне выйти на дорогу, как меня сбивают снова и снова. Не важно, кто в этом виноват. Я уже ничему не удивляюсь. И меня не интересует, что будет дальше. - Софи вновь схватилась за живот и тихо произнесла: - Я просто боюсь.
Джина встала на колени рядом с дочкой.
- Боишься ехать во Францию со мной и Лоренсом?
Софи уставилась на мать и разумным тоном проговорила:
- Что ты! Во Францию я не поеду.
- Не поедешь?..
- Нет, конечно! Ни в коем случае.
- Милая, но ты не можешь остаться здесь без меня. Во Франции ты будешь учиться в лицее, потом получишь степень бакалавра…
- Нет, исключено.
- Из-за Лоренса?
- Ах нет! - изумленно ответила Софи, будто только что вспомнила о его существовании. - Лоренс тут ни при чем. И ты тоже. Да и Франция…
- Но тогда…
- Мам, - сказала Софи, закрыв глаза, словно объясняя непонятливому ребенку очевидные вещи. - Мам, ты что? Мы не можем обе бросить бабушку!
По дороге домой Гас отделился от одноклассников и зашел в сад возле аббатства. К скамейкам, где лениво курили и отколупывали краску с сидений его знакомые, он не пошел, а спрятался в кустах возле арки. Глупо, конечно, ведь в таких зарослях вечно околачиваются всякие извращенцы. Неделю назад какой-то мужик разделся там перед одним его приятелем, и тот якобы крикнул ему: "Вонючий маньяк!", да так громко, что его услышали прохожие. Гас недолго об этом думал, поскольку голова у него была забита другими мыслями. Он хотел посидеть в темноте и тишине, один, где никто его не найдет и не спросит, все ли у него хорошо. Все просто ужасно, но что тут поделаешь, черт подери?!
Гас прополз в заросли и нашел маленькую полянку футов в восемь шириной, на которой валялись газета и бутылка из-под молока. Он прислонился к стволу куста, прикурил сигарету и заплакал.
Вообще-то он пришел сюда не плакать, а думать. После вчерашнего разговора с Джорджем он и так рыдал всю ночь. Они с братом готовили себе сандвичи, когда Гас вдруг разоткровенничался и сказал:
- Я прямо не знаю, к чему и готовиться. Мало ли, что будет дальше.
Джордж размазывал кетчуп по куску бекона.
- Меньше знаешь - лучше спишь.
- Неправда. Лучше знать все и ничего не бояться. Чтоб никаких гадских сюрпризов!
- Ты правда так считаешь?
- Конечно! - ответил Гас, взял хлеб из тостера и протянул брату. - Я об этом постоянно думаю. Готовлюсь к очередному удару.
Джордж промолчал. Он положил начинку между кусками хлеба и сильно их сдавил.
- Ну ладно.
- Что ладно?
- Я тебе кое-что расскажу.
Гас изумленно на него уставился.
- Чего?!
- Расскажу тебе последнюю плохую новость. Последнюю за это паршивое лето. Ты знаешь, почему Софи уехала в Лондон?
- Ну да… Я же ей проговорился насчет…
- Нет, - перебил его Джордж. Он взял сандвич, из которого выдавился кетчуп, и протянул Гасу: - На, держи.
Тот помотал головой:
- Не хочу…
Джордж вздохнул и положил сандвич на стол.
- Она уехала из-за меня. Мы с Софи переспали. Вот почему она сбежала.
Гас остолбенел. Он смотрел на брата и не видел его. Потом перевел взгляд на сандвичи, но и их не увидел. Дважды порывался что-то сказать и не смог. Наконец он услышал свой тонкий голос:
- Переспали?
- Да, - подтвердил Джордж. - Здесь, у нас дома. - Он пожал плечами, и Гас, несмотря на свое горе, заметил, как он напряжен. - Я у нее первым был.
Гас положил руку на связку ключей, болтающихся на поясе, и крепко сжал.
- Давай, брат, съешь-ка сандвич.
Он покачал головой.
- Почему?
- Я не голоден.
- Но ты же сам хотел…
- Я не голоден! - заорал Гас. - Не голоден! Совсем оглох, что ли?!
- Слушай…
- Заткнись! Заткнись, заткнись, заткнись!
Он с такой силой пнул кухонный стул, что тот вылетел из-под стола и врезался в холодильник. Бутылки, стоявшие наверху, рухнули на пол.
- Эй! - вскрикнул Джордж и подскочил к брату, пытаясь взять его за руку. Тот извернулся и бросился к двери.
- Сволочь! - орал он. - Какая же ты сволочь!
Гас ворвался в свою комнату и хлопнул дверью. Он до сих пор не переоделся, и школьная форма его душила. Он пытался сорвать с себя галстук и ботинки, корчась на полу и захлебываясь слезами. Ему хотелось убивать. Убить Джорджа и Софи, родителей, Адама, изничтожить всех друзей и жителей Уиттингборна. Колоть их ножом, бить, кричать и вопить. Пусть мучаются также, как он. Ему хотелось умереть. Когда в дверь постучал Джордж, он проорал:
- Пошел на хрен! Убирайся, слышал?!
Наконец Гас добрался до постели в одних трико и старой спортивной майке. Все остальные вещи лежали комком на полу. Он плакал, плакал и плакал, пока не пришла Хилари. Она постучала в дверь и спросила, все лив порядке. Он притворился спящим: затаил дыхание и замер сам.
- Гас? - прошептала мама.
Он не пошевельнулся.
- Сладких снов, - сказала она и ушла.
В конце концов Гас уснул, а на рассвете проснулся опухший и с ноющим от голода животом. Выйдя на кухню и не включая свет, он отрезал себе несколько кусков хлеба и жадно съел их под одеялом. Воспоминания висели над ним черной тучей, ведьмой, вселяющим ужас хищником. Пока солнце вставало, он плакал, и хлеб тяжелым комом лежал в его животе.
Утром все вели себя с ним очень робко. Джордж пытался просить прощения, но не нашел в себе сил. Гас повернулся к нему с таким яростным лицом, что он тут же умолк. Хилари положила руку ему на плечо.
- Хочешь, поговорим? Наедине?
- Нет!
- Уверен?
- Да! - крикнул Гас.
Он отправился в школу один, без Адама, и просидел весь день убитый. Английский, математика и социология прошли в тошнотворном забытьи. Теперь, в уединении густых зарослей, он немного успокоился, но его по-прежнему переполняли отчаяние и грусть. Софи. Ну почему именно Софи? Он так хотел с ней быть, дарил цветы и все такое… Невыносимое предательство. Дрожа, Гас затянулся сигаретой и вмял ее во влажную землю под листьями.
Кто-то ходил вокруг кустов и заглядывал внутрь. Гас сел. Он видел ноги в джинсах и кроссовках, неторопливо разгуливающие по траве. Он быстро пополз в обратном направлении, где кусты сгущались и цеплялись за его одежду и волосы. Казалось, что на свет он выбирался очень долго.
- Привет.
Гас вскочил на ноги. Кроме джинсов и кроссовок, на незнакомце была грязная футболка, натянутая на пивное брюхо.
- Увидел тебя в кустах, - сказал он и схватил Гаса за руку. - У меня кошка сбежала, ищу вот. Поможешь найти?
- Нет, - ответил Гас и попытался вырваться.
- Да ладно тебе! Я же вижу, как ты расстроен. Я тебе помогу. Пойдем со мной.
Гас изо всех рванул руку и с яростью ударил незнакомца в живот. Захрипев, тот попятился.
Гас бросился прочь. Не обращая внимание на взгляды прохожих, он бежал в сторону Орчард-стрит, весь в грязи и опавших листьях, на бегу твердя про себя: "Софи, Софи, Софи, Софи".
Софи сказала, что не будет дожидаться Лоренса. За ужином между ней и матерью установилось некое подобие понимания, во что обеим верилось с трудом. Они разговаривали - хотя и с легкой опаской - о разных бытовых мелочах: как Софи будет жить в маленькой комнате у Ви, по выходным ездить в Лондон, а каникулы проводить во Франции. "Пусть и мальчики приезжают", - предложила Джина, чуть не ляпнув: "Будет весело". Нет, пока рановато говорить такое. Софи ела макароны и безуспешно пыталась вообразить себе французскую кухню, где она будет сидеть за одним столом с мамой, Лоренсом, Адамом и Гасом (только не с Джорджем). Джина хотела снова давать уроки фортепиано, а Лоренс, разумеется, устроится куда-нибудь шеф-поваром. Она много рассказывала дочери о По, а та, слушая, держалась за живот.
- Что будет с Хилари?
Джина поспешно ответила:
- Она останется здесь, только наймет другого шеф-повара в "Би-Хаус".
- Нелегко ей придется.
- Да.
Софи пристально посмотрела на неподвижное лицо матери. Она, наверное, ужасно себя чувствует. Нет, она просто обязана ужасно себя чувствовать. Хорошо хоть не просит помощи у Софи, а разбирается со своей совестью сама.
- Лоренс приходит почти каждый вечер, - сказала Джина. - Часов в одиннадцать.
- Я не хочу его видеть.
- Понимаю.
Софи отодвинула тарелку.
- Да и вообще я страшно устала.
- Знаю. Ложись. Я вытащила из коробок некоторые вещи - уж очень грустно выглядела твоя комната.
- Спасибо.
Она поднялась, отнесла тарелку в раковину - о, эти привычки! - и сполоснула ее под краном.
- Софи…
- Мм?
- Для меня очень важно, что ты вернулась домой. Нет ничего важнее.
Софи смотрела в раковину. На языке вертелось: "Не так уж и важно, раз ты уезжаешь во Францию без меня". Но она промолчала. Ей сейчас было не до ссор, даже думать об этом не хотелось. Люди совершают поступки не ради любимых, а ради себя. Это не значит, что они подлые и эгоистичные, просто так уж все устроены. Благодаря этому и выжили. Джина не хотела причинить боль Хилари, она пыталась выжить. Софи вздохнула. Все это пока не имеет значения. Важнее всего то, что давит холодом ей на живот.
Она поставила тарелку на сушилку и поцеловала маму.
- Спокойной ночи.
- Сладких снов, родная!
Ночью, когда уже совсем стемнело, Джина услышала, как дочь ходит по дому. Тихо играла музыка, и что-то стучало, словно Софи рылась в коробках, которые всего десять дней назад так тщательно упаковала. Джина села. Может, подняться и поговорить с ней? Нет, лучше не вмешиваться, нельзя вымаливать у Софи общение, пусть она сама придет. Даже если на это потребуются годы или вечность. В конце концов такова плата за любовь, когда ставишь ее превыше всего. Это меняет всю твою жизнь.
Лоренс был с ней удивительно нежен. Он обнимал ее так, словно она действительно была ему дорога, словно он наслаждался ее духом и телом. Он почти не разговаривал, лишь слушал ее и обнимал - подолгу, снова и снова. Джина была невероятно счастлива. Она лежала в объятиях любимого, наверху спала Софи, а на кухонном столе лежали брошюры из французских агентств недвижимости. Все это наполняло ее огромным, крепким счастьем, о котором недавно она боялась и мечтать. Джина положила голову на плечо Лоренса и блаженствовала. А когда он ушел, тут же забылась сладким безмятежным сном, какого у нее не было давным-давно.
Потом ее снова разбудили шаги и музыка. Джина решила немного подождать, а затем подняться и попросить Софи отложить дела до утра. Через пять минут та спустилась в ванную на втором этаже и громко хлопнула дверью. Джина вновь села, чтобы позвать ее, когда выйдет. Прошло много времени. Софи спустила воду, хлопнула дверцей и что-то уронила в раковину из шкафчика с лекарствами. Наконец она вышла и замерла в коридоре.
- Мам…
- Что? Входи, я не сплю!
Дверь открылась, и в прямоугольнике электрического света возник силуэт дочери.
- Привет, - сказала она.
- Привет, что…
- Мам!
- Да?
- Ох, мамочка! - закричала Софи, бросившись к ней на кровать в приступе радости. - Мамочка! Я не беременна!
ГЛАВА 18
- Что произошло между тобой и Софи? - спросила Хилари.
Джордж застонал, перекатился на бок и накрылся одеялом, словно защищаясь от расспросов. За окном спальни ("Скверный мальчишка!" - разозлилась мать) на башне приходской церкви звенел воскресный колокол.
- Тебе через две недели будет девятнадцать, - отчитывала его Хилари. - Не четырнадцать. Ты уже мужчина - ну по крайней мере теоретически. В таком возрасте не пристало играть с убитыми горем девушками. Ты же ею воспользовался!
Джордж хотел было возразить, что он тоже убит горем. У него в голове словно болталось несколько тяжеленных гирь, причиняющих жуткую боль при малейшем движении. Да, вчера он хотел напиться, но не также! Джордж вспомнил, как вечером валялся на кровати: его ноги будто бы сами собой вертелись в воздухе, то и дело к горлу подкатывала тошнота. Он выпил столько, что запросто мог бы утонуть.
Хилари села на край постели и сдернула с него одеяло. Он прямо чувствовал, как ее глаза буравят голую кожу на его спине.
- Мы все в какой-то степени ответственны за Софи, Джордж. И всегда были. Да, в нашей семье тоже случилось горе, но нас много, а у нее только родители и бабушка. Если так хочется утолить свою юношескую жажду, выбери кого-нибудь другого. Я понимаю, что тебе отшибло все принципы, но где твое сострадание?!
Джордж не пошевелился. Он молча смотрел на стену: краска облупилась в тех местах, где на скотче раньше висели постеры. Может, сказать Хилари, что Софи хотела этого не меньше и чуть ли не сама все начала, потому что была жутко расстроена тем, что отец живет в Лондоне с каким-то мужчиной? Джордж на самом деле прекрасно понял, чего хотела Софи в тот день: удивлять и управлять. А он был ничуть не против. Они слились в этом странном, необъяснимом и неосознанном понимании друг друга, которое не имело отношения к любви, а только к ярости, печали и одиночеству. Они вряд ли когда-нибудь заговорят о том дне, но и не забудут его, это точно.
Вдруг до Джорджа дошло, как это важно и сокровенно. Лишь они двое все понимают и знают правду. Другим лучше этого не знать.
Он повернулся к матери.
- Ладно.
- Что значит "ладно"?!
- Я все понял и исправлюсь. Я поступил неправильно. Извини.
- Ты ее видел с тех пор?
- Нет…
- Лучше поговори с ней…
- Нет! - перебил ее Джордж. - Нет, мам, не лучше. Больше такое не повторится, обещаю. Нам обоим это не нужно.
Хилари вздохнула:
- Она из-за тебя уехала в Лондон?
Джордж приподнялся на локте и прикрыл краешком одеяла грудь.
- Не знаю. Может, все навалилось.
- Верно…
- Мам…
- Что?
- Мам, что с нами-то будет? Какие у нас планы?
Хилари немного помолчала, взяла Джорджа за руку и крепко стиснула.
- Понятия не имею… Ох, Джордж, я еще не потеряла надежду. Затаила дыхание и надеюсь.
Он сел и уставился на мать.
- В смысле?
- Не знаю. - Хилари покачала головой. - Не знаю, просто я еще… - Она робко улыбнулась. - Я еще не сдалась.