Расстрелять перед строем... - Олег Смыслов 22 стр.


"Значительный рост количества осужденных за измену родине в ноябре и декабре объясняется тем, что в эти месяцы органы военной прокуратуры и трибунал стали широко практиковать заочное осуждение изменников, перешедших на сторону врага в прошлые месяцы. Кроме того, но мере освобождения от немецких захватчиков новых районов выявляются изменники, перешедшие к фашистам раньше, во время отступления наших частей, и скрывшиеся на территории, временно занятой неприятелем.

Совершение изменнических актов происходило в виде: а) одиночных и групповых переходов на сторону врага; б) возвращений из плена с целью проведения по заданиям фашистской разведки враждебной деятельности на территории СССР; в) подготовки к переходу на сторону врага.

Обстоятельства, приводившие к измене родине, были разнообразны: одни становились на путь измены в силу своих враждебных антисоветских убеждений, другие сплошь и рядом становились объектом обработки со стороны вражеской агентуры под влиянием и других мотивов: боязнь быть убитым на фронте, ложное представление о возможности победы фашизма, стремление пробраться к своей семье, оставшейся на территории, временно занятой противником, и т.д.

Совершенно неудовлетворительное изучение людей и слабость политико-воспитательной работы, неправильный подбор людей, назначаемых в разведку или в боевое охранение, откуда чаще всего и совершались переходы на сторону врага, ошибки в комплектовании частей и подразделений в ряде случаев облегчали или способствовали совершению измены.

Были случаи, когда командиры не имели самых элементарных сведений о людях, посылаемых в разведку. В результате после выявления факта измены не всегда удавалось даже установить фамилии изменников.

Имели случаи, когда после назначения людей в боевое охранение начальники забывали о них. В результате в течение длительного периода времени люди оставались предоставленными сами себе, среди них появлялись и затем разрастались отрицательные настроения, приводившие иногда к изменническим актам".

По поводу цифр осужденных за дезертирство Бочков доложил следующее:

"Значительный рост количества осужденных за дезертирство в ноябре и декабре не отражает фактического состояния преступности за эти месяцы. На самом деле дезертирство идет на убыль. В декабре во многих частях и даже соединениях не было ни одного побега из части. Рост количества осужденных объясняется усилением борьбы с этим видом преступления и задержанием в ноябре и декабре значительного количества военнослужащих, дезертировавших еще в первые месяцы войны. Маршевые случаи дезертирства имели место главным образом из маршевых частей во время их передвижения на фронт. Значительное количество военнослужащих разбежались во время воздушных бомбардировок эшелонов. Вместе с тем немало побегов было совершено как из действующих, так и запасных частей. Обстоятельствами, способствовавшими массовым побегам, были:

1. Плохой учет людей. В ряде подразделений не было даже списков личного состава, командиры не знали многих бойцов по фамилиям, что делало невозможным розыск бежавших.

2. Слабое наблюдение за подчиненными со стороны командиров, особенно младшего начальствующего состава. Это приводило, в частности, к отставаниям от эшелонов и походных колонн.

3. Недочеты в воспитательной работе, в частности, слабая популяризация приговоров Военных Трибуналов по делам о дезертирах".

Коснулся прокурор СССР и причин побегов с поля боя: "Побеги с ноля боя совершаются в подавляющем количестве случаев из трусости и желания спасти собственную шкуру. Чаще всего побеги с поля боя имели место в частях, только что прибывших на фронт и еще не обстрелянных. Отрицательно сказывалось укомплектование на фронте целых подразделений из только что прибывшего пополнения. В первые месяцы войны наблюдались случаи массовых побегов с ноля боя вследствие проявления паники и трусости со стороны некоторых командиров. Отдельные случаи такого порядка имеют место и в настоящее время". А также многочисленных случаев членовредительства: "В декабре наблюдается большой рост осужденных за членовредительство. Это объясняется усилением борьбы и более умелым разоблачением членовредителей, но несомненно и то, что количество членовредителей возросло. Проведенные мероприятия по борьбе с дезертирством создали в массе мнение, что дезертирство безнаказанно не пройдет, поэтому малоустойчивые элементы стараются уклониться от участия в боях под видом ранения в бою. Членовредители прибегают, в основном, к самострелу. При этом характерно, что все возрастающее количество членовредителей прибегают к ухищренным способам самострела без признаков близкого выстрела, что, естественно, затрудняет их разоблачение. В частности, отмечены случаи членовредительства по взаимному сговору"

Среда иных преступлений Прокурор СССР особо подчеркнул "факты самочинных и ничем не вызванных расправ над подчиненными под видом борьбы с трусами, паникерами и изменниками": "Несмотря на требование приказа Наркома Обороны (о недопустимости подмены воспитательной работы репрессиями) и осуждение значительного количества лиц начсостава за самочинные расправы, количество преступлений этого рода довольно большое. Только за декабрь 1941 г., но далеко не полным данным, органами военной прокуратуры зафиксировано 28 случаев самочинных и ничем не вызывавшихся расстрелов подчиненных со стороны командиров. Часть этих преступлений совершена на почве пьянства".

В заключение Бочков поведал о действии отсрочки исполнения приговора до окончания военных действий, того самого примечания 2 к статье 28, благодаря которому можно было сохранить обвиняемых для фронта и Победы:

"…из числа осужденных к расстрелу Военной Коллегией Верховного Суда СССР и Комиссией по судебным делам приговоры к высшей мере наказания заменены лишением свободы в отношении 7057 чел., из них к 4502 применена отсрочка исполнения приговора до окончания военных действий. Таким образом, общее количество осужденных военнослужащих, возвращенных в армию с отсроченными приговорами, составляет 41 980 чел. Наблюдение за осужденными в частях показало, что практика отсрочки исполнения приговора в целом себя оправдывает. Значительное количество лиц, направленных после осуждения на фронт, отлично вели себя в боевой обстановке, многие из них отличились в боях против фашистских оккупантов, а некоторые даже были удостоены правительственных наград.

Следует, однако, отметить, что командование и политорганы не вели учета осужденных с направлением на фронт, не осуществляли должного наблюдения за ними и не принимали своевременно мер к освобождению от наказания тех, кто честно несет службу. По представлению Военной Прокуратуры начальником Главного Политуправления Красной Армии соответствующие указания политорганам даны".

Как пишет Е. Жирнов, через два месяца Прокурора СССР в применении отсрочки исполнения приговора до окончания военных действий поддержали нарком юстиции Н. Рычков и председатель Верховного суда СССР И. Голяков.

"Предложение поддержал заместитель председателя ГКО Вячеслав Молотов, а вслед за тем на докладе Рычкова и Голякова появилась пометка "Решено ГКО". Казалось бы, после принятия такого решения эра расстрелов и непропорционально суровых наказаний для бойцов и командиров РККА должна была завершиться. Но то, что сочли приемлемым после победы под Москвой, показалось непригодным в дни летних поражений 1942 года. И в знаменитом приказе наркома обороны № 227 от 28 июля 1942 года вновь говорилось: "Паникеры и трусы должны истребляться на месте".

Собственно, ничего странного в этом не было. Как обычно, целесообразность ставилась гораздо выше законности", - констатирует Е. Жирнов.

Из книги "История военных судов России" Н.А. Петухова можно узнать, что применение смертной казни неуклонно сокращалось во время войны. Как он угочняет, "в общей сложности в 16 раз". Далее автор приводит такие цифры:

"Во втором полугодии 1941 г. - 33,8%;

в первом полугодии 1942 года - 21%;

во втором полугодии 1942 г. - 18, 3%;

в 1943-1944 гг. - 7-8%;

в первом полугодии 1945 г. - 5,1%".

Более ясная картина деятельности военных трибуналов в годы войны показана в статье М.Р. Чарыева "Деятельность Военных трибуналов во время Великой Отечественной войны. 1941-1945 гг.".

Например, но его данным, в 1941 году были всего осуждены - 216 142 человека, в т.ч. за контрреволюционные преступления - 28 732, за воинские преступления - 117 425, за общеуголовные преступления - 69 985.

В 1942 г. всего - 685 562, в т.ч. за контрреволюционные преступления - 112973, за воинские преступления - 299 254; за общеуголовные преступления - 274 335.

В 1943 г. всего - 727 207, в т.ч. за контрреволюционные преступления - 95 802, за воинские преступления - 218 022, за общеуголовные преступления 413 383.

В 1944 г. всего - 543 745, в т.ч. за контрреволюционные преступления - 99 425, за воинские преступления - 88 432, за общеуголовные преступления - 355 888.

В 1945 г. всего - 357007, в т.ч. за контрреволюционные преступления - 135 056, за воинские преступления - 69 059, за общеуголовные преступления -152 892.

Л всего за годы войны - 2 530 663, в т.ч. за контрреволюционные преступления - 471 988, за воинские преступления - 792 192, за общеуголовные преступления - 1 266 483.

То есть за контрреволюционные преступления были репрессированы 18,6%, за воинские нрестунления - 31,4% и 50% за общеуголовные преступления.

К этим страшным цифрам М.Р. Чарыев добавляет еще две: "за четыре года войны к высшей мере наказания было приговорено 8,9% от числа осужденных" и "в 1941-1945 гг. каждый пятый человек был осужден по контрреволюционной статье".

Но самая страшная цифра прозвучала из уст президента Международного фонда "Демократия" академика Л. Яковлева в 2005 году:

"В годы Великой Отечественной войны 954 тысячи советских военнослужащих были расстреляны своими по обвинению в трусости и за различные проступки" (Интерфакс, 4 мая 2005 г.).

Сам Яковлев в своем рассказе привел такие примеры:

"Конечно, там были и какие-то преступления, но даже за них в иностранной армии не расстреливали…

Немцы наступали, мы их ждали, а когда наступают, страшновато становится. И вот парнишка лет восемнадцати вскочил и побежал. Его можно было просто остановить, повалить на землю, и через 5 минут он бы очухался, ведь он не отдавал себе отчета, он не помнил себя. Но командир роты ему тут же нулю в спину.

Я приехал на фронт, а там комиссар батальона инструктирует: когда вы говорите "в атаку", а они не встают - стрельни сам в первого попавшегося, застрели - и тут же поднимутся".

В. Звягинцев в книге "Война на весах Фемиды" несколько уточняет вышеприведенные цифры, которые если и отличаются, то незначительно. Например, всего за годы войны военными трибуналами были осуждены 2 530 686 человек. Из них - 994 300 человек были военнослужащими. Остальные, осужденные военными трибуналами были гражданскими лицами. К высшей мере наказания были приговорены 217 080 человек. Из 217 тысяч казненных 135 тысяч (10 дивизий) - это военнослужащие, а 82 тысячи - гражданские лица (главным образом по 58-й статье УК РСФСР).

Что тут скажешь, и впрямь жестокое время, жестокие люди…

3

Б. Соколов в своей книге о Г.К. Жукове приводит один, как он сам называет, колоритный случай, который ему рассказал известный историк Корнелий Федорович Шацилло:

"В войну Корнелий Федорович служил офицером на флоте, был ранен и в госпитале познакомился с одним офицером штаба армии. Этот офицер рассказал Шацилло сцену, которую сам наблюдал: начальник штаба армии, генерал-лейтенант, стоял навытяжку, руки по швам, а маршал Жуков охаживал его по физиономии кожаными перчатками. Таким способом Георгий Константинович частенько "воспитывал" подчиненных, в том числе и в генеральских чинах. За что впоследствии удостоился многих нелестных эпитетов".

Дальше, развивая тему рукоприкладства, Б. Соколов перечисляет самые разные примеры, собранные по крупицам свидетелями и очевидцами:

"Например, генерал-полковник авиации Георгий Филиппович Байдуков, вместе с Чкаловым и Беляковым совершивший легендарный перелет через Северный полюс, в 1985 году на советско-американской конференции, вспоминая фронтовой опыт, наградил своего тезку Георгия Константиновича Жукова кратким, но весьма выразительным определением - "зверюга". Впрочем, о Коневе, с которым тоже довелось вместе служить, Байдуков отзывался не лучше: "Он расстреливал меня дважды в день". В том же духе Главный маршал авиации А.Е. Голованов в беседах с поэтом Феликсом Чуевым отмечал, что Георгий Константинович "старался унизить, раздавить человека". Следует, однако, подчеркнуть, что мордобой в Красной Армии был повсеместным явлением и превратился в специфическое "средство рукоприкладства". Тот же Голованов рассказывал Чуеву и о Коневе вещи малоприятные: "Конев иной раз бил палкой провинившихся. Когда я ему сказал об этом, он ответил: "Да я лучше морду ему набью, чем под трибунал отдавать, а там расстреляют!" Жуков, к несчастью, подобной широтой натуры не отличался. Он мог и морду набить, и под трибунал отдать, и приказать расстрелять провинившегося на месте.

Бывший комендант Большого театра майор госбезопасности А.Т. Рыбин в своей книге "Сталин и Жуков" приводит рассказ Н. Казьмина, офицера госбезопасности, состоявшего в войну при Жукове для особых поручений: "Однажды Жуков приехал к Сталину в особняк на Кировской. Была объявлена воздушная тревога. Подходя к метро "Кировская", он увидел в одном из домов незамаскированное окно. Жуков повернулся ко мне и показал рукой на окно: "Ликвидируйте", Я взял автомат на прицел и разрядил очередь по окну. Освещение мгновенно погасло". Другие генералы и маршалы вовсю лупили подчиненных кулаками и палками, расстреливали за действительные и мнимые провинности, но вот стрелять по окнам нерадивых обывателей своей охране как будто не приказывали. Георгий Константинович и здесь был "первым среди равных"".

Вообще же, мордобой в армии поощрял Верховный Главнокомандующий. Об этом сохранился колоритный рассказ в мемуарах Хрущева: "Конечно, Сталин глубокого доверия никогда и никому не оказывал. Всегда у него было заложено внутреннее какое-то подозрение к любому человеку. Он мне как-то сказал в пылу откровения:

- Пропащий я человек, никому не верю. Я сам себе не верю… А в 1942 году я сказал ему:

- Товарищ Сталин, я могу назвать кандидатов только из числа тех людей, которые командовали войсками на нашем направлении. Других я не знаю. Поэтому командующего на Сталинградский фронт должны назвать вы. Вы больше людей знаете, у вас шире горизонт.

- Да что вы? Что вы? Можно назначить командующим войсками фронта Еременко, но он лежит в госпитале и не может сейчас приступить к командованию. Очень хорошим был там командующим Власов, но Власова я сейчас не могу дать, он с войсками в окружении. Если бы можно было его как-то оттуда отозвать, я бы утвердил Власова. Но Власова нет. Называйте вы сами, кого хотите!

- Из людей нашего фронта я назвал бы Гордова, даже при всех его недостатках (недостаток его заключался в грубости. Он дрался с людьми). Сам очень щупленький человечек, но бьет своих офицеров. Однако военное дело он понимает. Поэтому я бы назвал его.

В то время он, кажется, командовал 21-й армией… Я от члена Военного Совета армии Сердюка… имел характеристику на Гордова… и хорошую, и плохую. Хорошую - в смысле знания дела, его энергии и храбрости; плохую - насчет его грубости, вплоть до избиения людей. Это, правда, в то время считалось в какой-то степени положительной чертой командира. Сам Сталин, когда ему докладывал о чем-либо какой-нибудь командир, часто приговаривал: "А вы ему морду набили? Морду ему набить, морду!" Одним словом, набить морду подчиненному тогда считалось геройством… И били!.. Потом уже я узнал, что однажды Еременко ударил даже члена Военного совета. Я ему потом говорил:

- Андрей Иванович, ну как же вы позволили себе ударить? Вы ведь генерал, командующий. И вы ударили члена Военного совета?!

- Знаете ли, - отвечает, - такая обстановка была.

- Какая бы ни была обстановка, есть и фугас средства объясняться с членом Военного совета, нежели вести кулачные бои.

Он опять объяснил, что сложилась тяжелая обстановка. Надо было срочно прислать снаряды, он приехал по этому вопросу, а член Военного совета сидит и играет в шахматы. Я говорю Еременко: "Ну, не знаю. Если он играл в шахматы в такое трудное время, это, конечно, нехорошо, но ударить его - не украшение для командующего да и вообще для человека"".

Однако согласимся, что по сравнению с мордобоем на войне расстрел без всякого суда и следствия, в качестве самосуда, был куца страшнее и куца несправедливее… Но он был.

4

В октябре 1941 года Сталин, как народный комиссар обороны, подписал очередной приказ, который по тем временам выглядел даже в некотором роде либеральным. Ибо положение на фронте на тот момент оставалось критическим. Но, видимо, факты, перечисленные в приказе, настолько превзошли все допустимые пределы, что самому вождю, который приговаривал "А вы ему морду набили?", как утверждают современники, стало не очень весело от такого беспредела…

Приказ за № 0391 имеет название категоричное: "О фактах подмены воспитательной работы репрессиями". А вот и его содержание:

"За последнее время наблюдаются частые случаи незаконных репрессий и грубейшего превышения власти со стороны отдельных командиров и комиссаров по отношению к своим подчиненным.

Лейтенант 288 сп Комиссаров без всяких оснований выстрелом из патана убил красноармейца Кубицу.

Бывший начальник 21 УР полковник Сущенко застрелил мл. сержанта Першикова за то, что он из-за болезни руки медленно слезал с машины.

Командир взвода мотострелковой роты 1026-го стрелкового полка лейтенант Микрюков застрелил своего помощника-младшего командира взвода Бабурина якобы за невыполнение приказания. (…)

Подобные нетерпимые в Красной Армии факты извращения дисциплинарной практики, превышения предоставленных прав и власти, самосудов и рукоприкладства объясняются тем, что:

а) метод убеждения неправильно отодвинули на задний план, а метод репрессий в отношении подчиненных занял первое место;

б) повседневная воспитательная работа в частях в ряде случаев подменяется руганью, репрессиями и рукоприкладством;

в) заброшен метод разъяснений и беседы командиров, комиссаров, политработников с красноармейцами и разъяснение не понятных для красноармейцев вопросов зачастую подменяется окриком, бранью и грубостью;

г) отдельные командиры и политработники в сложных условиях боя теряются, впадают в панику и собственную растерянность прикрывают применением оружия без всяких на то оснований;

д) забыта истина, что применение репрессий является край ней мерой, допустимой лишь в случаях прямого неповиновения и открытого сопротивления в условиях боевой обстановки или в случаях злостного нарушения дисциплины и порядка лицами, сознательно идущими на срыв приказов командования.

Командиры, комиссары и политработники обязаны помнить, что без правильного сочетания метода убеждения с методом принуждения немыслимо насаждение советской воинской дисциплины и укрепление политико-морального состояния войск.

Суровая кара по отношению к злостным нарушителям воинской дисциплины, пособникам врага и явным врагам должна сочетаться с внимательным разбором всех случаев нарушения дисциплины, требующих подробного выяснения обстоятельств дела.

Назад Дальше