Таким образом, повстанчество постепенно, но все больше и больше вырождалось в маргинальный бандитизм. Именно с этим явлением и пришлось иметь дело большевикам в начале 1920-х гг. Упоминавшаяся выше V конференция КП(б)У в своей резолюции "О бандитизме и борьбе с ним" со всей серьезностью подошла к изучению породивших его причин. В ней указывалось, что бандитизм 1919 г. "был восстанием единого политического села против рабочего и коммунистического города". Далее говорилось, что политика "расслоения села, классовая продовольственная политика, политика комнезамов на реальной основе перераспределения земельных и продовольственных ресурсов внутри села видоизменяют на всей территории Украины социальную природу бандитизма, превращая прошлогоднее восстание всего села либо в восстание кулацких верхушек села с соответственно откровенно врангелевской или откровенно петлюровской идеологией, либо в откровенно разбойничий, грабительский бандитизм деклассированных элементов села". И ниже следовал вывод, что "банды социально отрываются от села, поднимая против себя массы не только беднейшего, но и трудового среднего крестьянства".
Для конца 1920 г. этот вывод может показаться чересчур самоуверенным. Село только начало расслаиваться, и процесс этот проходил медленнее и болезненнее, чем в Великороссии (сказались более быстрые темпы развития капиталистических отношений в великорусских губерниях), а "классовая продовольственная политика" вызывала озлобление еще долго. Быть может, на оценку повлиял спад бандитизма в конце 1920 г. и то, что весной-летом не произошло всеобщее восстание, ожидаемое петлюровцами. Тем не менее процесс "отрыва" банд от села был подмечен верно. Ликвидация бандитизма была невозможна без борьбы за крестьянство, без устранения социальной базы этого движения.
Та же конференция дала оценку причин, повлиявших на небывалый расцвет крестьянского повстанчества. Как полагали большевики, оно было вызвано, во-первых, "полным распадом социальных связей, особенно города с селом, превращающим село в самостоятельное, феодального типа "государство", и замкнутого в себе". Во-вторых, указывалось, что восстания экономически возглавляются "кулацкой верхушкой села", а идеологически – "либо националистическими элементами украинской интеллигенции, либо анархистско-левоэсеровскими отбросами рабочего города". И в-третьих, подчеркивалось, что "в силу политической нерасслоенности села и значительного участия в восстании его беднейших элементов" лозунги восстания во всех районах носили исключительно советский характер. Например, атаман Н. Григорьев выступал за "самостийную советскую власть", атаман Зеленый (Д. Туптало) и незалежники – за "самостийную свободную Советскую Украину", Н. Махно – за "свободные Советы", то есть за "истинную" советскую власть – без коммунистов. Впрочем, лозунг борьбы за Советы со временем стал все больше отходить в прошлое. Дольше всего он держался у Н. Махно.
Советская власть различала не только корни повстанчества, но и его разновидности. Информационные и оперативные материалы ЧК-ГПУ довольно четко разделяли политический и не менее распространенный уголовный бандитизм, указывая, какой характер имели действовавшие в данной местности банды. Например, даже в 1921 г., когда политический бандитизм вполне мог рассчитывать на сочувственное отношение со стороны крестьянства, новгород-северские "батьки"-"бандиты Курлешко и Сенин до сих пор своей политической платформы не выяснили". Если первый еще устраивал теракты против представителей сельских и волостных властей, "стоящих на платформе централизации", то второй не мудрствуя лукаво просто занимался ""благородными" грабежами". В отличие от политического уголовный бандитизм не имел организационной структуры, ясных целей и широкой поддержки населения.
Однако, несмотря на то что сводки ГПУ различали политическую и уголовную разновидности бандитизма, зачастую было трудно сказать, где кончается политический бандитизм и начинается уголовный. Бывший командующий Южной группой войск армии УНР А. Гулый-Гуленко указывал, что в политическом бандитизме много уголовщины без идеологической подкладки. Обе разновидности бандитизма могли иметь сходные черты как по причине криминализации бывших петлюровских отрядов, так и из-за попыток уголовников "облагородить" себя и найти защиту у сочувствующих. В отличие от уголовного бандитизма, с которым все было более-менее ясно, бандитизм политический не представлял какого-то единства. Он зависел "от характерных для разных районов Украины социальных группировок на селе", "основных кадров его участников" и их идеологии. Главнокомандующий войсками Украины и Крыма М. В. Фрунзе выделял на Украине два резко отличающихся по политической окраске бандитских района: первый – Правобережье, где "царствуют банды петлюровского толка", и Левобережье "с преобладающим господством шаек анархо-махновского толка". Он также отмечал, что наряду с настоящими отрядами с политической идеологией действовала масса банд уже без всякой определенной политической окраски. Но ввиду большего удобства и эти банды не брезговали "наклеиванием на себя того или иного политического ярлыка". Эта группа "атаманов-грабителей" приноравливалась "к тем или иным местностям, оперировала там, где только можно было безнаказанно грабить, и присоединялась периодически то к одной, то к другой крупной банде, оперировавшей в ее районе".
Махновское движение было распространено главным образом на Юге: в Приазовье, на Донбассе и большей части Левобережья, доходя порой до Черниговы. На правый берег махновцы заходили редко, но когда это случалось, то находили они поддержку и там, хотя и в меньшей степени, чем в Приазовье и на Левобережье. Петлюровские бандформирования действовали в основном на Правобережье и, частично, в Полтавской, Харьковской и Черниговской губерниях. Как сказано выше, в повстанчестве не было ни идеологического, ни организационного единства. После окончания Гражданской войны реальными врагами большевиков остались петлюровцы и крестьянская армия Махно. Единственным, что их объединяло, был общий противник. Если для анархо-махновцев неприемлем был диктат коммунистической партии и ее политика на селе, то петлюровцы, как представители украинского движения, все вопросы переносили в плоскость национальных отношений, усматривая в диктате партии и ее политике на селе новую оккупацию Украины, советскую власть продолжали считать "оккупационно-российской" и не собирались складывать оружие.
Наибольшую опасность для большевиков в начале 1920-х гг. представляло махновское движение. Оно обладало довольно ясной и понятной широким массам идеологией, в основе которой лежали идеи анархизма, предусматривающие создание "вольного советского строя" – свободных от диктата государства (и его воплощения – города) самоуправляющихся общин (конечно, сельских), а также нелюбовь крестьян к коммуне, коммунистам и комиссарам. Оно было неплохо организовано. Повстанческая армия махновцев имела такое же устройство, что и РККА, имелись при ней свой Реввоенсовет и культотдел. Петлюровские отряды представляли собой осколки войск УНР и продолжали сохранять (по крайней мере, по названию) деление на сотни и курени (полки). Их идеология сводилась к тому, что на Украине должно было быть сильное национальное государство в форме УНР с демократическим (а на деле с буржуазным) устройством.
Различались петлюровское и махновское повстанчество и своим отношением к национальному вопросу. Если для петлюровцев он был главным (или же на нем спекулировали из тактических соображений), то отношение к нему махновцев и идущих за ними селян было иным. Распространенным является представление, что махновское движение не несло в себе зерен национализма. Например, видный участник движения анархист П. Аршинов (Марин) прямо указывал, что национальные и религиозные предрассудки "не имели места в махновщине", поскольку это было "низовое движение крестьян и рабочих", защищавших "права и интересы труда". Всех врагов они встречали как "врагов труда" и не интересовались национальным флагом, под которым шло вторжение. Другой видный анархист, из окружения Н. Махно, И. Тепер (Гордеев), позже отказавшийся от анархизма и написавший работу о махновщине, также утверждал, что об этом движении "нельзя говорить… как о национальном шовинистическом движении". Конечно, они, как участники движения, по ряду причин могли быть необъективными. Однако отсутствие шовинизма в махновском движении подчеркивали и его современники – коммунисты.
П. Аршинов считал, что отсутствие шовинизма объяснялось действием социально-экономического фактора, сплотившего воедино бедных крестьян всех национальностей. В работе исследователя С. Семанова эта точка зрения находит подтверждение. Он считает, что на характер махновщины оказал влияние смешанный этнический состав населения южных и юго-восточных регионов Украины. Действительно, в рядах армии Н. Махно служили представители всех проживающих в регионе народов: украинцы, русские, греки, евреи и т. д., причем многие представители "некоренных" наций добивались командирских постов.
Другие указывали на то, что восприятие национального вопроса в махновском движении менялось за время его существования. Исследователь движения М. Кубанин указывал, что в 1918–1919 гг. оно проходило под "ярко интернационалистическими лозунгами", но с 1920 г. начинает скатываться к национализму. Сходную позицию занимает и А. Е. Кучер. Он приводит выдержки из махновской прессы, в которых о большевиках говорится как о людях, "пришедших из Великороссии" и поэтому "чужих" украинскому народу, и содержатся призывы освободить "родную Украину от русских". В некоторых случаях имело место и слияние ряда махновских отрядов с бандами петлюровского характера. Правда, происходило это уже на закате движения, под ударами Красной армии, и было вызвано стремлением (причем обоюдным) найти союзника против общего врага.
И действительно, махновщина была движением прежде всего социальным, а близость к Великороссии, смешанный состав населения и история колонизации Причерноморья не могли не наложить отпечаток на сознание проживающих в регионе народов. Сам Нестор Иванович украинским националистом не был. Показательна его реакция на письмо белого генерала А. Г. Шкуро, в котором тот предлагал начать совместные действия против красных. В письме батько несколько раз был назван настоящим "русским человеком". Махно отверг предложение с негодованием. Но, хотя Махно и считал себя украинцем, раздражение у него вызвало вовсе не то, что его назвали "русским человеком" (что вызвало бы бурю эмоций у "украинца сознательного"), а то, что "буржуазия хочет сделать его генералом". Более того, он полагал (а уж кому другому было знать лучше, как не ему), что именно шовинистическая пропаганда националистов о "вічной борьбе с кацапами" и политика Центральной рады, пытающейся "рядиться" в социалистические одежды, толкали "трудовое население Гуляйпольского района на путь вооруженной борьбы со всякой формой обособленного украинства" как явления контрреволюционного, противоречащего интересам украинского народа.
Но по мере того как в качестве врага оставались только большевики, стремившиеся установить свои железные порядки, реквизировавшие хлеб и вывозившие его в центральные промышленные районы, перед движением встала необходимость как-то обосновывать дальнейшую борьбу. Для крестьян не было более наглядного и убедительного примера, чем образ чужака, грабящего и объедающего бедного крестьянина. Несомненную роль сыграло и местничество, нежелание махновцев подчиняться чужой власти. Попытки большевиков подчинить себе вольную "Махновию" наталкивались на сопротивление. Показательна речь Нестора Махно на II съезде Советов Гуляй-Поля, проходившем в феврале 1919 г.: "Если товарищи большевики идут из Великороссии на Украину помочь нам в тяжелой борьбе с контрреволюцией, мы должны сказать им: "Добро пожаловать, друзья". Но если они придут сюда с целью монополизировать Украину (то есть власть. – А. М.), мы скажем им: "Руки прочь!"" Примечательно, что это было сказано еще в феврале 1919, а не в 1920–1921 гг., когда махновцы оказались один на один с большевиками.
Не обошлось и без идеологического воздействия со стороны "свідомих" кругов. Украинские националисты не могли остаться равнодушными к тому факту, что крестьянское движение на огромных просторах Южной и Юго-Восточной Украины развивалось не под "жовто-блакитным" флагом. Поэтому они предпринимали попытки привлечь махновцев на свою сторону или подчинить их своей идеологии. Но эти попытки заканчивались ничем: махновцы воевали с петлюровцами, а сам батько хотел даже убить С. Петлюру (как ранее он убил Н. Григорьева). Более действенным мог оказаться другой путь. И. Тепер вспоминал, что во время наступления деникинцев влияние анархистов на Махно ослабло, чем не преминула воспользоваться "небольшая группа украинской интеллигенции с довольно яркой национально-шовинистической физиономией" для того, чтобы украинизировать махновщину и привить "чуждое ей до сих пор националистическое направление", сводившееся к формуле "геть кацапів та жидів". Националистической интеллигенции удалось на время укрепиться в культурно-просветительском отделе армии. Вполне возможно, что благодаря им и возник образ оккупанта-большевика, пришедшего из Великороссии. Пытались они воздействовать и на самого Махно, в том числе через его жену Галину (Агафью) Кузьменко – свою "сестру по прослойке" – учительницу украинского языка, работавшую раньше в Министерстве труда УНР и к украинскому движению относившуюся сочувственно. Но подчинить своему влиянию Н. Махно и привить махновскому движению свою идеологию националистам не удалось. Они были вновь оттерты анархистами.
А крестьянское видение справедливого решения национального вопроса зачастую не выходило за рамки нижеприведенного события. В мае 1919 г. батько Махно возвращался с деникинского фронта в Гуляй-Поле. На станции Верхний Токмак на глаза ему попался плакат со следующей надписью: "Бей жидов, спасай революцию, да здравствует батько-Махно!" По приказу батьки плакат был снят, а его автор, партизан, лично известный Махно, "человек в общем неплохой", расстрелян. Немало повстанцев-махновцев придерживалось традиционного ("белого") подхода к проблеме освобождения страны, призывая бороться "за Русь святую и русский народ". Во всяком случае, в их сознании "Украина" и "Россия" могли стоять через запятую, а в обращении к "украинским" селянам вполне мог присутствовать призыв к освобождению "России" и "русского народа".