- Рыкаешь ты, как лев, - сказала она наконец. - Нрав у тебя похуже, чем у носорога, а шкура толстая, как у слона. Вот, собственно, и все…
- Спасибо, что ты, по крайней мере, не стала сравнивать меня ни с кем из твоих подопечных из заповедника, - криво улыбнувшись, сказал Раф. - Наверное, я должен быть благодарен… У тебя там небось одни копытные.
- Носорог тоже относится к отряду непарнокопытных, - холодно отпарировала Жанна. - Что касается моих подопечных, то я об этом даже не думала. Просто сначала мне хотелось перечислить наиболее явные аналогии. Что касается неявных, то ты больше всего напоминаешь мне дронта. Эта птица вымерла. Чего я не понимаю, это почему ты так хочешь последовать ее примеру.
- Наверное, мне хочется завоевать твою симпатию, - ухмыльнулся Сэнтин. - Похоже, тебя интересуют только вымирающие виды.
Жанна невольно поморщилась. Легкий характер разговора, который пытался навязать ей Сэнтин, претил ей.
- Если ты не будешь думать о своем здоровье, то списки исчезнувших с лица земли видов действительно скоро пополнятся. Тобой! - сказала она резко. - Ты должен поправляться, а ты что делаешь? Ты убиваешь себя!
- Чушь! - сердито бросил в ответ Сэнтин, с силой опуская опустевшую чашку на блюдце. - Я чувствую себя в отличной форме. Во всяком случае, несколько часов за рабочим столом меня не прикончат.
- Ты прекрасно знаешь, - гнула свое Жанна, - что врач запретил тебе напряженно работать. А в последние четыре дня ты только и делаешь, что гробишь свое здоровье. Трудоголик несчастный! Даже Пэт - и тот выглядит усталым!
- Доусон? - переспросил Сэнтин, и в его глазах полыхнуло пламя. - Я должен был сразу понять, что твой поздний романтический визит не связан с моей скромной персоной. Что, Доусон обращался к тебе за сочувствием? Я уверен, что он не пренебрег бы материнской заботой, которую ты тут предлагала… - Его пальцы болезненно сдавили руку Жанны. - И заботой, и всем остальным. Что еще ты предложила ему, Жанна?
Лицо Сэнтина напряглось, глаза превратились в узкие щелочки, и в душе Жанны шевельнулся страх.
- Ничего я ему не предлагала! - воскликнула она, тщетно пытаясь вырвать руку, но он держал ее будто клещами. - Ради Бога, Раф!.. Ведь все это время он практически не отходил от тебя. У меня не было ни одного шанса соблазнить беднягу. А теперь отпусти меня - ты делаешь мне больно.
- Я хочу сделать тебе больно, - резко сказал Сэнтин, и Жанна почувствовала, что его пальцы сжались еще сильней. Боль пронзила ее, и она невольно вскрикнула.
Сэнтин мгновенно, словно обжегшись, выпустил ее, и Жанна поднесла руку к глазам. На запястье, в тех местах, где сомкнулись его пальцы, остались белые пятна, которые быстро наливались красным, и Жанна машинально прикрыла их ладонью, словно это было какое-то позорное клеймо.
- Ничего не выйдет, - заметил Сэнтин, наблюдавший за ней с каким-то болезненным злорадством. - Завтра утром у тебя появятся настоящие синяки.
Жанна повернулась к нему, чтобы что-то сказать, и осеклась. Глаза у Сэнтина были как у побитой собаки, и она не отважилась упрекнуть его, чтобы не причинить ему еще больших страданий.
- Я и есть одно из тех самых чудовищ, с которыми ты меня сравнила, - сказал Сэнтин, от которого не укрылась ее внутренняя борьба.
- Нет, - твердо возразила Жанна, натягивая на запястье рукав своего желтого халатика, чтобы скрыть следы его пальцев. - Это была случайность. Ты вовсе не хотел сделать мне больно.
- Не хотел? Вот как - с горечью промолвил Сэнтин. - Хотел, и еще как!
Он медленно покачал головой. Его лицо осунулось и стало совсем бледным.
- Мне хотелось, чтобы ты почувствовала… хоть что-нибудь! Пусть даже боль или ненависть. Я не хочу один тонуть в пучине чувств, которая затягивает меня. Ты думаешь, я не догадался, что ты пришла ко мне сюда просто из жалости? Ты явилась передо мной такая прекрасная, и я почувствовал, как внутри у меня все рвется и болит. Что мне было делать? Естественно, мне необходима была разрядка, и я разрядился, как умел!
Сэнтин слегка прикрыл глаза, и возле губ его обозначились две горькие складки.
- Господи, как же мне плохо! - глухо проговорил он.
- Ты просто устал, - сказала Жанна как можно убедительнее. Появившаяся на лице Сэнтина гримаса боли и полного отвращение к себе напугала ее гораздо сильнее, чем недавняя вспышка неконтролируемой ярости. - Если бы ты успел восстановить силы, я знаю, ты никогда бы не тронул меня.
Сэнтин наклонился вперед и закрыл лицо руками.
- Тронул бы, - глухо сказал он и рассмеялся без тени веселости. - Обязательно тронул бы. Быть может, я обошелся бы без насилия, но я обязательно бы это сделал. Почему, как ты думаешь, после того как мы вернулись из заповедника, я с головой ушел в работу? Что за фантазия такая пришла мне в голову - загнать себя до полного изнеможения?
- Этого я не знаю, - неуверенно ответила Жанна. Ей очень хотелось, чтобы Сэнтин снова надел эту свою маску безжалостного и сильного человека, которая помогала ему в борьбе со всем миром и с самим собой. Теперешний Сэнтин - слабый, уязвимый, мучимый глубокой внутренней болью, слишком легко преодолевал все барьеры, которые она воздвигала перед ним.
Сэнтин поднял голову и открыл глаза.
- Я и не ожидал, что ты поймешь, - сказал он устало. - Впрочем, я с самого начала знал, что мне придется сражаться с этим в одиночку. Что ж, можешь считать работу моим последним рубежом обороны в борьбе с твоими чарами. Она всегда была для меня самой восхитительной любовницей, и ни одной женщине не удалось пока с нею сравниться. И, я надеюсь, не удастся. Я ушел в нее с головой, чтобы забыть тебя.
- Ну и как? Получилось? - тихо спросила Жанна.
Сэнтин пожал плечами.
- Пока что работа лишь утомила меня настолько, что я способен удержаться от соблазна проводить с тобой ночи напролет, - с горечью ответил он. - Но она не мешает мне думать о тебе и хотеть тебя. Не понимаю, с чего это я решил, будто моя уловка сработает… Но ведь ничто другое так и не помогло!
Его траурный взгляд внезапно полыхнул жарким гневом.
- Я сделал тебе больно, черт! - воскликнул он. - Почему ты не можешь держаться от меня подальше? Неужели тебя не научили, как надо вести себя с раненым зверем?
- Научили, - негромко сказала Жанна. - Меня научили, что сначала надо устранить причину боли, а потом лечить рану.
С этими словами она шагнула вперед и осторожно отвела со лба Сэнтина упавшую на него прядь волос.
- Пожалуйста, поверь, что ты вовсе не сделал мне больно. Завтра на этом месте не будет даже синяка. - Она ласково погладила его по голове, и Сэнтин напряженно замер под ее руками - точь-в-точь как птица с перебитым крылом в руках птицелова.
- В заповеднике со мной случалось и не такое, - добавила Жанна почти весело. - Я привыкла.
Сэнтин пошевелился и, взяв ее за руку, приподнял широкий рукав халата, обнажая пострадавшее запястье. Красные пятна на коже Жанны уже начали наливаться синевой.
- Ты меня не убедила, - буркнул он, разглядывая синяки. - Эти следы продержатся несколько дней. В чем, в чем, а в синяках я разбираюсь; недаром я участвовал во множестве сражений, которые порой вспыхивают в барах. Жанна не сделала ни малейшей попытки вырваться. Вместо этого она продолжала гладить Сэнтина по голове свободной рукой.
- Тогда ты должен знать, что многие ушибы только выглядят страшными, - возразила она, ероша его густые мягкие волосы. - У меня вообще легко появляются синяки. И также легко проходят.
- Это ты врешь, пожалуй, - проворчал Сэнтин и несильно потер подушечкой большого пальца ее запястье, словно надеясь стереть несколько красных меток. - Как бы там ни было, я вовсе не уверен, что ты снова отважишься вытаскивать колючки из шкуры одного твоего знакомого льва. Во всяком случае - скоро.
Неожиданно он поднял ее руку и порывисто прижал к губам.
- Прости, - глухо сказал он и, притянув Жанну к себе, зарылся лицом в ее плечо, будто раскаивающийся ребенок. - Наверное, я просто сошел с ума. Я больше не сделаю тебе больно, обещаю…
- Я знаю, - ласково ответила Жанна, прижимая его голову к себе. При этом она испытала такое сильное собственническое чувство, что сама удивилась. Кажется, она сама становится похожа на Сэнтина…
- Я знаю, это больше не повторится…
- От тебя так хорошо пахнет… - прошептал Сэнтин, и его руки крепче сомкнулись на ее талии. - От этого запаха у меня голова кругом идет.
- Должно быть, ты просто слишком устал… - слабо возразила Жанна, хотя в горле у нее запершило от волнения. - Вряд ли лавандовая соль для ванн может действовать так сильно.
- Ах вот что это такое… - рассеянно отозвался Сэнтин и потерся щекой о желтый атлас ее халата. - Действительно, пахнет какими-то цветами, но в этом аромате есть что-то от тебя. Цветущий клевер, свежий морской ветер, и теплая, мягкая женщина. - Он прижал ее к себе еще сильнее и прошептал: - Мне нравится.
Жанна дышала с трудом, но крепкие объятия Сэнтина были ни при чем или почти ни при чем. Тепло его губ, которое она чувствовала сквозь ткань халата, заставило ее сердце учащенно забиться. Сочувствие и жалость, которые она испытывала вначале, на глазах превращались в жаркое желание дарить и получать физическое наслаждение.
Осознав, что грубая, почти животная чувственность Сэнтина снова заставила ее позабыть, зачем, собственно, она спустилась к нему в библиотеку, Жанна предприняла слабую попытку освободиться.
- Нет!.. - негромко воскликнул он, без труда удерживая ее на месте. - Не уходи.
Я не сделаю тебе больно. Я просто хочу, чтобы ты была ближе ко мне.
С этими словами Сэнтин усадил ее к себе на колени, а она приникла головой к его плечу, ощущая щекой крахмальную свежесть его сорочки из тонкой оксфордки, которая была теплой от жара его тела. Под белой тканью темнели жесткие густые волосы на его груди.
- Нет, не надо!.. - запротестовала она. - Ты должен пойти лечь в постель и как следует выспаться.
- Первая часть твоего плана меня вполне устраивает, - отозвался Сэнтин, легко коснувшись губами ее виска. - Но, боюсь, у меня может не хватить терпения даже на это.
Продолжая удерживать Жанну на коленях, Сэнтин принялся быстро расплетать ей косу. Большого труда это не потребовало, и уже через несколько секунд длинные вьющиеся пряди волос мерцающим водопадом обрушились на плечи Жанны. Сэнтин с жадностью погрузил руки в это золотисто-каштановое великолепие и, взяв ее за затылок, заставил слегка запрокинуть голову.
- Я хочу тебя, - со странной неловкостью пробормотал он, заглядывая ей в глаза. - Ты позволишь мне любить тебя, Жанна?
Ее длинные ресницы затрепетали.
- Мне казалось, мы уже выяснили, что в этом вопросе от меня ничего не зависит, - ответила она, намекая на разговор четырехдневной давности. - Если я правильно тебя поняла, то на ближайшие несколько недель ты не склонен был отказываться от своих прав и привилегий.
Сэнтин болезненно сморщился, словно у него внезапно заболел зуб, а его пальцы, по прежнему сжимавшие затылок Жанны, едва заметно дрогнули.
- Ты и вправду считаешь, что я угрожал тебе по собственному желанию? - спросил Сэнтин. - Ты загнала меня в угол и не оставила мне никакого выбора.
- Зато сегодня ты предоставил мне право выбирать, - тотчас нашлась Жанна. - Или ты уже передумал?
Сэнтин мрачно усмехнулся.
- Черт побери, я не верил, когда мне говорили, что женщины могут обладать острым аналитическим умом. Во всяком случае - такие красивые, как ты. Зря, видно, не верил. Будь ты уродиной, "синим чулком"… Можешь ты просто сказать: "нет" или "да"? - перебил он самого себя.
Жанна не ответила, и Сэнтин покорно вздохнул.
- Нет, я не передумал, - с сожалением проговорил он. - Если я и научился чему-то за последние несколько дней, так это… В общем, если ты и есть тот самый пресловутый камешек в башмаке, то теперь я точно знаю, что без этого камешка я уже не смогу обойтись. И я сохраню тебя чего бы это мне ни стоило!
Его взгляд стал угрюмым, а жесты - неловкими и скованными.
- Я не стану лгать тебе, Жанна, - негромко продолжил он. - Я постараюсь использовать все предлоги и уловки, какие только смогу придумать, чтобы ты осталась со мной, но сегодня, сейчас, я хочу, чтобы ты стала моей по своему желанию…
Он снова поднес к губам ее руку и поцеловал покрытое кровоподтеками запястье.
- И я не стану давить на тебя, принуждать, напоминать о нашем уговоре, - добавил Сэнтин и ненадолго замолчал. По губам его блуждала вымученная улыбка. - Хотя ты, наверное, не догадываешься, какая это жертва с моей стороны.
- То есть, - медленно проговорила Жанна, не глядя на него, - если я захочу, я могу сейчас просто встать и уйти… И ты мне позволишь?
Она почувствовала, как Сэнтин напрягся.
- Да, - сказал он глухо.
Жанна медленно выпрямилась и коснулась ногами пола, в то же время оставаясь сидеть у него на коленях. Руки Сэнтина выпустили ее волосы, и она слегка пригладила их, прежде чем встать и сделать несколько шагов. Только после этого она обернулась.
- Но я не хочу уходить, - сказала она, безмятежно улыбаясь. - Я хочу, чтобы ты любил меня. Здесь и сейчас. Ты даже не представляешь себе, какой ты замечательный любовник, Раф… Я знаю, что не в моих силах заставить тебя отказаться от принятого решения, и, хотя я не согласна с ним в целом, мне весьма по душе некоторые его аспекты. - Губы Жанны чуть заметно дрогнули. - Кроме того, это может оказаться единственной возможностью сделать так, чтобы ты отправился в постель по собственной воле.
Сэнтин был уже на ногах.
- К дьяволу постель! - прорычал он, бросаясь к ней. - Я едва не изнасиловал тебя, когда увидел, что это ты, а не мой старый напыщенный индюк Стокли. Боже, ты даже не представляешь, что я пережил, когда ты возникла передо мной из темноты, мерцая словно привидение, Нет, словно коварный демон-соблазнитель!..
В следующее мгновение Жанна снова оказалась в его объятиях, и Сэнтин покрыл ее лицо и шею горячими поцелуями.
- Похоже, - задыхаясь, прошептал он в самое ухо Жанне, - талант любовника - это единственное, что тебе во мне нравится. И будь я проклят, если стану и дальше откладывать возможность показать себя с лучшей стороны!
Это были жестокие слова, но большие руки Сэнтина, двигавшиеся снизу вверх, чтобы накрыть собой ее полные груди, были предельно осторожны и нежны.
- На сеновале тоже было неплохо, - снова шепнул Сэнтин, - но по сравнению с кучей гнилой соломы вон тот диванчик будет верхом роскоши.
Кивком головы он указал на длинный диван в противоположном конце комнаты и тут же впился в губы Жанны долгим страстным поцелуем.
- Обещаю, тебе не будет неудобно, - шептал он. - Я хочу доказать тебе, что я не всегда веду себя как грубый, нетерпеливый ублюдок. Я хочу быть нежным с тобой, сердечко.
И он действительно был нежен и ласков с нею. Легко подняв Жанну на руки, Сэнтин перенес ее на широкий диван, обитый мягким красновато-коричневым сафьяном. Бережно уложив ее на пышные подушки, он сел рядом и начал медленно расстегивать пуговицы на ее атласном халате. Когда Сэнтин распахнул его медово-желтые полы и скользнул взглядом по холмистой равнине ее обнаженного тела, его лицо стало чуть напряженным, а в угольно-черных глазах зажглось пламя неутоленного чувственного голода. Его руки, однако, остались такими же нежными. Они прошлись по ее груди и животу в такой легкой, дразнящей ласке, что Жанна невольно вздрогнула, словно от удара током. А Сэнтин уже наклонился к ней, и его быстрый язык с бесконечной нежностью коснулся сначала одного, потом другого возбужденного соска.
Он нежил и ласкал ее еще долго, и был мягок и терпелив. Единственным, что выдавало его гигантское напряжение, был неистовый, дикий, жестокий огонек, который то и дело мелькал в глубине его глаз, да еще его сведенные судорогой мышцы. Только это указывало, чего стоило Сэнтину сдержать данное ей обещание. Он весь был как тугая, скрученная спиралью и готовая вот-вот распрямиться стальная пружина, но эта скрытая до поры мощь удивительным образом придавала чувственность его медленным и жарким ласкам, которые вскоре стали почти невыносимыми.
Сэнтин медленно выпрямился и резко, с присвистом, втянул воздух. Его руки, показавшиеся Жанне неправдоподобно огромными, торопливо расстегивали крошечные пуговицы на сорочке, но взгляд оставался прикован к ее раскрасневшемуся, мечтательному лицу.
- Боже! - прошептал он. - Мне кажется, что с тех пор как мы в последний раз были вместе, прошли месяцы и годы, а не какие-то несчастные четыре дня.
Его рубашка медленно спланировала на кремовую роскошь персидского ковра и распласталась там, беспомощно раскинув пустые рукава. За ней последовала и остальная одежда, и Сэнтин снова склонился над Жанной.
- Если бы ты видела, как прекрасно твое обнаженное тело в отсветах пламени из камина! - сказал он неожиданно. - Ты - огонь, ты - розовые сумерки на закате, ты - глубокие бархатные тени в саду после захода солнца.
- Ты тоже очень красив! - шепотом откликнулась Жанна, кладя обе ладони на густые, как войлок, волосы у него на груди. Сэнтин недоверчиво кашлянул, и она продолжала с искренним жаром:
- Нет, не возражай! Ты действительно красив. Конечно, не как Адонис или Роберт Редфорд, но это ведь классический эталон. В мире есть и другая красота, Раф. У тебя великолепное сильное тело, а лицо…
Жанна неожиданно умолкла, подбирая слова, чтобы выразить свое восхищение этим волевым, сильным, почти жестоким лицом.
- У тебя очень выразительное лицо. Я вижу в нем мужество, упорство, силу…
Сэнтин не дал ей договорить. Наклонившись вперед, он заглушил ее слова крепким поцелуем.
- Я хочу, чтобы ты лежала неподвижно, а я любил тебя, договорились?
Руки Сэнтина легли на ее напряженные груди, большие пальцы принялись ласкать и мять торчащие соски, и Жанне показалось, что внутри ее снова скапливается раскаленная жидкая лава.
- Я едва сдерживаюсь, - простонал Сэнтин. - Еще немного…
Его руки поползли вниз, к ее податливому и мягкому животу. Нежный, но пристальный взгляд прищуренных глаз последовал за ними, а в голосе появилась мягкая хрипотца.
- Ты знаешь, ты была права, - продолжал он, обращаясь как будто к самому себе. - Я действительно похож на зверя, но на зверя совершенно особенного…
- Что?.. - рассеянно откликнулась Жанна. Голова у нее кружилась так сильно, что ей с трудом удавалось сосредоточиться на его словах. Веки ее словно свинцом налились и все время стремились опуститься; жидкая лава заполнила лоно и немилосердно жгла изнутри. От каждого движения рук Рафа по телу Жанны пробегали волны жарких пульсаций, а лоб покрывался испариной.
- Ты же знаешь, это была шутка, - чуть слышно шепнула она.
- В каждой шутке есть доля правды. Случайно или намеренно, но ты угодила в самую точку, - ответил Сэнтин и слегка раздвинул ей ноги, чтобы погладить внутреннюю поверхность бедер. От этой легкой, дразнящей ласки Жанна испытывала поистине танталовы муки. Дыхание ее сделалось прерывистым и громким, веки отяжелели еще больше, а все тело сотрясали ритмичные судороги.