Но это ведь все неинтересно. Главное, что я свою работу люблю и делаю ее с удовольствием и в хорошем настроении. Правда, случаются дни, когда мне это самое настроение пытаются испортить, и речь пойдет как раз о вышеупомянутом ректоре.
Про некоторых преподов говорят, что они "тупые", про некоторых – "гений". Некоторые, типа Логинова и Долинского, "свои в доску"; а такие, как Джихад и Илья – палец в рот не клади… Общепринятое мнение и студентов, и сотрудников о Смагине – никакой.
Он не плохой, и не хороший. Лекции бесполезны, глубины знаний нет, но жизнь при этом никому не портит и не достает, особенно с тех пор, как стал ректором. Да, взяточник – был, но когда занял свой высокий пост, перестал брать деньги за зачеты и экзамены – не хочет рисковать по пустякам. Теперь у него больше доходов от абитуры и от разворовывания имущества… Как-то проспорил мне пять сотен евро, обозвав Тони Блэра консерватором – к чести сказать, деньги отдал на той же неделе, сказав, что его "бес попутал". Какой такой бес должен быть, чтобы попутать доктора наук госуправления в таком вопросе? В общем, фу таким быть.
Тот печальный ноябрьский день начался с того, что утром я разлила на Влада кофе, и он очень обиделся. Хорошо, что еще не надел форму – ведь у него был полет в тот день… Продолжились события пробкой на бульваре Леси Украинки, из-за которой я впервые в жизни опоздала на лекцию – на целых пятнадцать минут! Группа была хорошая, никто не разошелся, но все равно было дико неудобно перед ними.
А второй парой у меня – окно. Я сидела на кафедре, залипла в Интернете – и тут пришел Логинов.
Мне по-прежнему непривычно, что он теперь сидит в кабинете напротив, один… С ним было очень весело – его истории, да и вообще поведение всегда источник хорошего настроения в коллективе. Став заведующим, он не очень изменился, только блеск в глазах теперь оттеняла какая-то грустная серьезность.
На кафедре, помимо меня, были Филимончук и Котовская – или же "Киса", как мы с Логиновым ее называли. Киса принадлежала к числу тех дам, которых обеспеченный муж устраивает работать, лишь бы не сидела дома. Ее супруг был влиятельным профессором на кафедре правовой политики, близким другом Смагина, и по его просьбе из Кисы сделали кандидата политических наук. Толку с нее обычно было мало, но с работой, как ни парадоксально, успешно справлялась – вела семинары по всяким историческим предметам за Смагиным и Филимончуком.
Филимончук проверял чьи-то работы, Киса красила ногти, я читала про Нобелевских лауреатов по литературе, когда дверь кафедры шумно распахнулась, и нечто решило порадовать сотрудников своим появлением.
– Хеллоу, амигос! – помахал нам Коля, появившись в дверях.
Это была его новая фишка при приветствии. Меня это забавляло, хотя многие наши буки почему-то раздражались и ворчали.
– Здравствуйте, Николай Михалыч, – ответила за всех Киса.
Филимончук кивнул, не поднимая головы.
Коля закрыл за собой дверь на защелку, сделал два крупных шага к кафедральному круглому столу и уселся на него, сложив ногу на ногу.
– Викторович, вы все работы читаете? Да бросьте, там один сплошной плагиат, в этих рефератах! Надо беседовать, беседовать – иначе истинные знания сложно понять. Намедни заглянете ко мне в склеп на чай с водкой? Хочу проконсультироваться по поводу своего первого отчета на Ученом совете. Хочу их впечатлить – и мне для этого нужен опытный глаз матерого морского волка. Арр!
Он потряс кулаком в воздухе, будто запугивая Ученый совет. Доктор политических наук – и болтает ногами на столе, рассказывает сорокапятилетнему коллеге, как правильно работать со студентами и тут же спрашивает его совета… Но такой славный… мальчишка. Эта работа, эта должность – не для него… Он все тот же раздолбай, с которым так хорошо было пить пиво под дождем, а ему приходится примерять маску, которая заведомо велика.
– Это терпит? – все так же глядя в материалы, спокойно уточнил заместитель. – Если нет, то идемте. Если да, то давайте на четвертой паре?
– Иешуа терпел – и нам велел, так что давайте на четвертой, – согласился Коля, спрыгнул со стола и подошел ко мне, беспардонно наклоняясь лицом к монитору. – Насть, а ты что читаешь интересное?
– Как видишь, про Нобелевку этого года… Тут пишут…
Конечно, он как обычно не слушал, что я говорю – зато его рука мягко легла на мое плечо и легонько его сжала. Ладно, Коля, подарим тебе эти десять секунд…
– О как интересно! Индиец, автор "Саги о кроватях"… Вот у нас была сага о кроватях, помните, когда лет десять назад две кровати из окна общежития ночью выкинули? Вот это был номер, я помню до сих пор.
– Угу, угу, да-да-да, молодежь так дурно воспитана! – запричитала Киса, которая сама в те годы еще только-только поступила в аспирантуру.
– "…навязать Пекинский консенсус политическими методами", – отчетливо прочитал вслух Филимончук, давая понять, что его пытаются отвлечь от важной работы, и ему приходится внимательнее вчитываться в студенческие опусы.
Коле было совершенно наплевать на чью бы то ни было работу, пока он держал меня за плечо. Хватит – я повела рукой и сменила позу, придвинув стул ближе к компьютеру. Он все понял, почти незаметно вздохнул и уселся на стул по соседству.
– Вот работаете все, работаете… А я устал так за эту неделю. Кстати, про работу одну классную байку вспомнил.
– Ой, расскажите, нам интересно! – вмешалась Киса.
– Дык слушайте тогда, – поучительно сказал Коля. – Есть у меня друг, Пашка – ну, Настя его знает – он сейчас в Чикаго живет. Мы, будучи студентами, частенько катались на его машине по Киеву и таксовали по ночам – не ради подработки, а так, время убить, да и пообщаться лишний раз. Едем как-то в районе Шулявки, смотрим – две девицы стоят на обочине. Я Пашу пихаю в локоть, мол, давай подбросим. Открываем окно, одна заглядывает к нам и улыбается этак хитро…
Я уже слышала эту историю дважды или трижды, но отвлеклась от статьи и наблюдала за реакцией слушателей. Киса восторженно смотрела на Логинова и ловила каждое его слово, Филимончук тоже прислушался – держал страницу текста перед глазами, делая вид, что читает, но глаза замерли на месте.
– …Нет, говорит, не надо нас подвозить. Мы работаем. А Пашка смотрит так на нее и говорит: "Поздравляю! А кем?" Ну, я ему кричу, давай, мол, трогай отсюда, остряк… Представляете? Это надо было видеть!
– Ага, ага, – соглашалась Киса, не отдавая себе отчет, насколько бессмысленную и безынтересную историю она только что выслушала.
Филимончук едва заметно покачал головой и мельком взглянул на Колю – это что, уже конец, что ли? Но мой друг, кажется, действительно считал историю смешной. С чувством юмора у него вообще-то проблем не было, но с этой байкой постоянно выходили проколы: видимо, чтоб понять весь смысл, действительно надо было это видеть.
– Все, Настюш, хватит про них читать! Пошли в "Эгоист", пообедаем.
Я действительно проголодалась и не прочь была б пожевать что-нибудь.
– У меня четвертая пара будет, семинар, а пока свободна. Пошли.
– Викторович, а вы хотите? – в порыве показного великодушия позвал Коля, догадываясь, что Филимончук откажется. – Я сегодня угощаю всех. В честь "Саги о кроватях".
– Работа – зашиваюсь, не могу, – проскрипел Филимончук, быстро переворачивая страницу реферата и что-то там демонстративно подчеркивая.
Логинов вопросительно глянул на Кису, и та, бросив быстрый взгляд на меня, тоже замотала головой:
– Нет-нет, Николай Михалыч, я сегодня уже обедала.
Один зашивается с рефератами, а другая уже обедала…
Как бы не так… Ну, это всегдашняя ситуация. Вся кафедра избегает сопровождать нас с Колей. Не знаю, что они думают – хотя, зная меня, думать не должны… С другой стороны, они знают и Логинова – а тут ничего предугадать нельзя. Репутация у него действительно странная, и думать они могут что угодно. Плевать. Меня это мало задевает. Главное, что сама я знаю, как все на самом деле.
– Насть? – он протянул руку.
– Да идем уже, беда с тобой… Идем…
Но как минимум двум людям в Институте было наплевать на тонкости наших взаимоотношений с Логиновым, потому что уж очень хорошо они в этом разбирались – в силу того, что Коля очень любит об этом с ними поговорить, особенно в поддатом состоянии. Эти двое – Андрей Александрович и Илья – налетели на нас прямо у выхода с кафедры. Настроение у обоих было приподнятое, наверное, что-то удачное сотворили в бизнесе.
– Куда бежим? – Долинский остановил Колю, хлопнув ладонями груди и спине.
– В ЗАГС, – вздохнул Коля. – Пока там нет перерыва. Будешь понятым на свадьбе?
– Мечтай-мечтай, – с усмешкой, но беззлобно ответил вместо него Илья. – Мы с Андреем в "Эгоист" собрались. Идемте?
– Да, пошли, – ответила я вместо Коли, улыбнулась и подмигнула Виноградову.
Лицо Логинова – о, как и историю с "работающими девочками" на Шулявке, это нужно было видеть! Думаю, он догадывался, что я просто шучу с ним на эту тему, когда вспоминаю Одессу и тот его призрачный "шанс", о котором он мне в среднем раз в год жалуется, когда напивается. Но его реакция все равно оставалась любопытной.
– Ладно, бизнесмены, пошли, – прорычал он. – За меня платит Илья, я на мели.
– Ты ж только что кафедре проставляться хотел? – случайно, ей-богу, вырвалось у меня.
Андрей Александрович и Илья переглянулись и заулыбались.
– Так ты еще и проставляешься? Какой успех, Илюха, скажи? – возвестил Долинский.
– Да ну вас, – заметно погрустневший Коля пошел впереди, покачиваясь из стороны в сторону.
Чтоб он не чувствовал себя так плохо из-за того, что милая беседа со мной теперь превратится в оборону от постоянных подколов двух быстрых на мысль и острых на язык финансистов, я двумя шагами догнала его и подержала за ладонь несколько секунд. Руки у него действительно всегда теплые и мягкие – он внимательно следит за этим…
Он улыбнулся мне, к нему вернулась бодрость:
– Чего ты, Настюш?
– Ничего, просто настроение хорошее. И ты не грусти, а?
– Не буду, – согласился он.
Я кивнула, отстранилась и пошла чуть сзади – неудобно идти с ним за руку перед студентами. На парапете второго этажа вдруг заметила Смагина – большой, статный синеглазый ректор в дорогущем костюме он смотрел на букашкоподобных студентов, копошащихся в холле, и упивался своим величием и великолепием. Смагин скрестил руки на груди и проводил взглядом нашу процессию, виду не подал, даже не кивнул мне в ответ на мой осторожный взгляд.
Он меня недолюбливает. Может, дошли какие-то нелицеприятные слухи?… Неправильно все как-то. Глупо, пошло и неправильно.
Мы засели в кабинетике на втором этаже. Андрей Александрович и Илья взяли кофе, а Коля, разумеется, заказал пиво. Мне пришлось поддержать.
– Тогда давайте два "Хугардена", – обрадовался он.
– Логинов, еще полудня нет, а ты пиво глушишь. Совести у тебя нет, – констатировал с сожалением Долинский.
– А откуда ей быть? – махнул тот.
– Ну да, ты же у нас такой весь из себя бессовестный мизантроп и социопат, – усмехнулась я, и коллеги поддержали веселье.
– Да ты же просто лапочка, Коля, – сказал Илья.
– Это я пошутил так, про совесть, – признался Долинский. – На самом деле, самое жуткое, что ты когда-либо сделал, это заставил курить моего кота на даче.
– Нет, самое жуткое, это когда он вместо сгущенки на блины майонез налил, – встряла я.
– Это была Таня! – возмутился Коля, нежно пиная меня в бок локтем.
– Ну, какая разница? Блины ж ты принес на корпоратив, – напомнила я. – Так что теперь это в памяти коллектива отложилось как очередной ляпсус Логинова.
– Нет, самый блеск – это день работников ЖКХ, который мы в общежитии отмечали! – продолжил Илья, увлекаясь все больше и больше.
– Когда Лешка пельмени в окно выкинул? – с надеждой сказал Коля.
– Это ты пельмени выкинул! – хором утвердили мы с Ильей.
Долинский удивленно заулыбался и вскинул брови:
– А ну-ка, этой истории я не слышал! Кто расскажет?
– Давайте я, вы все неумейки, – махнул рукой Коля. – В общем, собрались мы как-то с ребятами на четвертом курсе в общежитии у общего друга – Прапор у него кликуха, ты его не знаешь, думаю. Учился на год старше нас, на ФПП.
– Не знаю, – подтвердил Андрей Александрович.
– Ну так вот, были там я, Лешка, Илья и еще несколько парней – все из Комсомола. Прапор – тот еще эстет. Перефразируя классика, скажу, что "не мог он "Джеймсон" от "Блу Лейбл", как мы не бились, отличить", и на стол поставил вместо нормальной выпивки какой-то дикий бодяжный коньяк…
Коля рассказывал историю, размахивая руками, пытаясь произвести на Долинского впечатление. Он всегда такой даже если плохо или больно – радостный мальчишка, плодящий бестолковые, но запоминающиеся афоризмы, человек, для которого нет ничего серьезного – кроме анализа социальных систем и безнадежной всепоглощающей страсти ко мне.
Я помню и боль, и радость в его глазах. И часто причиной того и другого была я.
Бывает, мы загоняем себя в такие ситуации, ставим ловушки самому себе – и потом выхода из них нет. У этого доблестного Айвенго есть все, о чем можно мечтать в его возрасте, и только один замок он не взял – меня. Я искренне надеялась, что когда-нибудь это пройдет, но, похоже, с годами он погружался в яму чувств все глубже. Возможно, если бы мы виделись не так часто… Но судьба свела нас здесь, на кафедре госуправления, и, казалось, на всю жизнь.
Я не могла разорвать с ним связь, хотя, наверное, необходимо это сделать и сделать давно – чтоб не держать человека в подвешенном состоянии. Он был хомяком в клетке с расплавленными прутьями, из которой не мог ни выйти, ни нормально содержаться в ней…
– … в общем, Лешка вылил вниз тарелку с пельменями, а следом выкинул полотенце…
– Да это ты был, придурок! – зарычал Илья.
– …а там кто-то курил, этажом ниже. Я представляю себе картину – ну что, покурил, а теперь пойду голову помою.
– Ну просто сладу с тобой нет, бестолочь! – покачал головой друг.
Илья замечательный. Тогда, после Одессы, когда я еще не знала Влада, у нас могло бы что-то получиться – но он оказался не тем человеком. Коля до сих пор думает, что у нас с ним что-то было в поезде или в гостинице… Я не хочу говорить с ним об этом – некоторым вопросам лучше оставаться без ответа, даже если этот ответ принесет успокоение.
– Обалденная история! – резюмировал Долинский. – Ты только что похитил десять минут моей жизни. Ох, Логинов, хоть бы ты молчал почаще, а?
Андрей Александрович – он тоже хороший, только эти его тигровые глаза меня немного удивляют. Он для ребят как духовный отец, хотя у них разница в возрасте чуть меньше десяти лет. Мудрый, опытный, спокойный, и это так хорошо уравновешивает импульсивность Коли и категоричность Ильи… Я его прежде побаивалась, но это всего-навсего иррациональные опасения. Настоящий мужик, и его Марине можно только позавидовать…
– Пиво прилетело! – прогудел Коля, когда два шестигранника с "Хугарденом" оказались у нас на столе. – Ну, давай, Настюха – чтоб побольше историй интересных с нами происходило!
– Главное, без пельменей в окно, – уточнила я и схлестнула с ним бокалы.
И пить бы ему бросить. Раньше это казалось забавным, но, видимо, пора бы остепениться. Он-то отшучивается, а ведь напрасно – Илья мне рассказывал, что Коля ходил обследоваться к Лешкиному отцу, одному из лучших кардиологов Киева. Это неспроста же…
Надеюсь, у него все будет хорошо.
Едва четвертая пара закончилась, и я не всем студентам еще успела объявить баллы за семинар, как на мобильный позвонил Смагин:
– Настя, добрый день! – сказал он леденящим душу голосом. – Это Смагин беспокоит.
– Да, ваш номер у меня записан, – объяснила я. – Слушаю вас.
– Вы можете зайти ко мне? Не торопитесь?
У меня тут же сердце упало… Я никогда не оставалась со Смагиным вдвоем – что ему от меня нужно?
– Да, конечно же – а что-то случилось?
– Настя, о чем вы! Разумеется – все в порядке! Просто нужна ваша консультация.
Жутко хотелось покурить, но я подумала, что это будет не лучшей идеей – Смагин у нас показательный борец с вредными привычками… Забросила вещи на кафедру и направилась к нему в логово.
– Да, проходите, он ждет, – приветствовала меня секретарь.
Я вошла в громадный кабинет. Здесь пахло силой – но не той силой, что внушает доверие и придает ощущение надежности, а грубой, показной силой, и еще очень сильным и резким мужским одеколоном.
Смагин сидел за столом и копался в компьютере. Увидев меня, встал и пошел навстречу.
– Присаживайтесь, пожалуйста, – он указал на кресло в углу кабинета, а сам вытащил из-под стола для совещаний один из стульев и уселся на него верхом, сложив руки в замок на спинке стула. Стул он поставил очень близко ко мне – и словно нависал надо мной всей своей громадиной.
– Что-то случилось? – повторила я, пытаясь улыбаться.
По губам ректора скользнула змеиная ухмылка.
– Настя, мне нужна ваша помощь в одном очень деликатном вопросе.
– Не люблю деликатные вопросы, – сразу заметила я, – но постараюсь вам помочь, если это будет в моих силах.
Он блеснул крупными белоснежными зубами и заговорил тихо, но очень внятно:
– Знаете, иногда нам приходится действовать не в рамках закона, а в рамках необходимости. В данном случае я веду речь о необходимости развития кафедры, науки и всего Института. А конкретно – о кадровой политике.
Так вот оно что!
– Вы что, хотите меня уволить?
Смагин помотал головой.
– Нет, Настя, о чем вы говорите?! За что же мне вас увольнять?
– Ну мало ли, найдется, – предположила я. – Любого можно уволить при желании.
– Тут вы немного ошибаетесь, – он поднял палец вверх. – У нас есть профком и есть КГБ, который следит за тем, чтоб все нормы трудового законодательства были выполнены. Этот человек не допустит, чтоб кого-нибудь уволили без должных на то оснований. А как нам поступать, если повода нет, но есть причина?
Я пожала плечами – что тут ответишь?
– Нужно создать повод, – продолжил ректор. – Или сымитировать его, по крайней мере. В данном случае я забочусь об обновлении кадров и о том, чтоб наша с вами родная кафедра функционировала наилучшим образом. Для этого хочу взять на работу одну хорошую девушку, из другого города – с прекрасными рекомендациями и большим будущим в науке. Я собрался предложить ей должность доцента… Но ведь наша кафедра, насколько вы знаете, и так переполнена, и расширить штатное расписание не представляется возможным…
Смагин несколько кривил душой – на худой конец, снял бы с кого-нибудь, а то и с самого себя, лишнюю нагрузку. Видимо, все-таки хотел от кого-то избавиться. Но от кого? И при чем здесь я?