А для меня знакомство на той хэллоуинской вечеринке пока ничем не обернулось. Я несколько раз встречал Настю в Институте, мы здоровались, улыбались друг другу – но не более. Часто видел ее курящей на улице, но без подруг, в одиночестве, что совсем нехарактерно для наших девиц. Ездила она на общественном транспорте, одевалась и выглядела как нормальный взрослый человек, а не как курица из солярия – в общем, далеко не типичная ИПАМ-овца.
Я не придавал этому значения: еще бы, у меня ведь были Паша и Стежняк, да и другие кореша, с которыми можно было побухать! Какая тут личная жизнь? Зачем?
И вот теперь Илюха, трепетно достающий из сумки сверток, упакованный заботливыми руками любимой девушки, вдохновил меня на идею: пора! Нужно брать быка за рога! Вот только вернусь в Киев, и…
…– Главное в отношениях – это что? Правильно, взаимность! – рассуждал Илья по дороге на пляж. – Чтоб весело было, чтоб могли фразы друг за друга продолжить!
Новогоднее шоу давно закончилось. Он вскрыл подарок – там лежали шикарный шарф и бутылка дорогого коньяка – и в шутку сказал, что выпьет ее, когда разойдется с Инной. По моим агентурным данным, эта бутылка до сих пор стоит у Виноградовых в комоде – безнадежно ждет своего часа.
Это был один из немногих случаев (а именно – второй), когда Лешка напился и свалился. Первый случился на банкете в честь инаугурации Ильи на пост главы Комсомола – Леша тогда уселся на тротуар возле "Зоряного" и твердо заявил, что никуда не пойдет, требуя вызвать ему такси.
Вот и теперь, накачанный шампанским с водкой, наш ворчливый друг лег в кровать "посмотреть телик", а мы с Ильей отправились к морю – подышать воздухом и потрепаться.
– Коля, я ради нее готов пахать как папа Карло: ролексы паленые продавать, каштаны жарить на улице, дипломы дуракам писать, – распинался он, размахивая руками и разгоняя свежий ночной воздух зимнего Шарма. – Это такой стимул, что ты себе не представляешь! Это настоящая жизнь, настоящие чувства. Когда-нибудь она будет моей женой!
И Илья не ошибся! Но об этом – позже.
– Ну, это, я рад за тебя, друг. Честно. А расскажи о Насте, – попросил я.
Он сдвинул брови – фирменная гримаса Виноградова – и уставился на меня с непониманием.
– Ну Настя! Ты с ней в Одессе… общался…
– А, ну да, хорошая девочка. Но ничего не вышло, у нее парень есть, – отмахнулся он.
– Что?! – прикрикнул я. – Давно?
– Да вот как мы из Одессы вернулись, через неделю сходили на свидание, а потом она сказала, что у нее парень есть. Влад его зовут, по-моему.
Судьба нанесла мне удар в сердце.
– Ты не обращай внимания, много рыбы в море!
Я громко крикнул: "Апчхи" и пояснил:
– У меня аллергия на заезженные фразы.
– При этом сам ты их частенько употребляешь, – укорил друг.
– Я? Да скорее ад замерзнет, чем я… Тьфу, в натуре. Ладно, прости. Так что, говоришь, парень есть?
– Да, – спокойно ответил Илья. – Окончил летное училище, будет пилотом.
– Плохо… – протянул я. – Летчик значит… Ну, может, это ненадолго?
– Как знать. Пришли! – возвестил мой спутник. – Давай на пирс залезем?
Море стучало о причал и швыряло в нас брызгами воды. Было удивительно хорошо: луна, звезды, темное шумящее море, лучший друг и хорошая сигаретка. После того разговора с Настей я понял, что звезды – это чудо. А еще я понял, что хочу, и когда-нибудь обязательно буду жить у моря.
Разумеется, с Настей.
Когда возвращались, обратили внимание: на этаже нет света, очевидно, пробки выбило. Наверняка эту проблему вот-вот решат, но было немного некомфортно подвыпившими идти по малознакомому коридору и наощупь искать дверь.
Леша лежал под одеялом и пялился в выключенный телевизор.
– Спишь?
– "Фантомаса" смотрю, – спокойно ответил он. – Как погуляли?
И это не было его обычным сарказмом – наш друг поймал такие "вертолеты", что действительно был уверен, что любуется в экран на великий французский фильм.
Пока мы раздевались и укладывались, он бормотал что-то невнятное про независимый кинематограф. Наконец, утомившись, клацнул пультом в сторону неработающего телевизора, отвернулся к стене и заснул.
Моя кровать стояла посредине. Я повернулся к Илье.
– А ты спишь? Или тоже "Фантомаса" смотреть будешь?
– Нет, буду притворяться мертвым, чтоб ты откопался, – пробурчал он.
– А ты уверен насчет парня?
Мои мысли крутились на стадии отрицания. Друг решил меня подбодрить:
– Не уверен. Может, и нет никакого летчика, а просто выдумала она, чтоб меня отшить.
Но летчик был.
– И то правда, – успокоившись, я обнял подушку и уснул.
За два дня до отъезда Леша с Ильей пошли играть в теннис, а я убирал в номере и выкинул страховку, стараясь освободиться от всего лишнего. Нет, я не просто ее выбросил – я ее мелко изорвал. А чего здесь валяется?
В итоге – через пару часов Леша вернулся с корта с выбитым пальцем. Первой его фразой, произнесенной с порога, было: "Ну, хорошо, что страховка есть"… Дальнейшее я описывать боюсь, смешная часть событий на этом заканчивается. Но вопрос, который Леша задал мне тогда, я возненавидел на всю жизнь.
– Зачем?
Мне часто бывает трудно ответить на этот вопрос.
Эта страховка – второй мой глупейший поступок в том году. Спустя несколько месяцев я сделал со своей жизнью такое, за что потом больше десяти лет оправдывался перед отражением в зеркале. И по сравнению со страховкой это так, легкий промах.
О Боге и об ишаках
Если хочешь быть богатым,
Если хочешь быть счастливым -
Оставайся, мальчик, с нами,
Будешь нашим королем!Из м/ф "В синем море, в белой пене"
Бог есть. Наверное.
Или нет.
Вот где его точно нет, это я знаю наверняка: в салонах дорогих машин и в золотых перстнях стяжателей, педофилов и богохульников, именующих себя "отцами церкви". Если Бог есть, то он – в радостном смехе ребенка, в поте и крови офицера пожарной охраны, в немудрственных простых словах нищего странника-монаха.
У каждого из нас – свой Бог. В удивительные дни той зимы-весны, о которой пойдет речь, моим Богом была Настя. И преступление против собственной веры, которое я совершил, я долго потом искупал.
Мы вернулись из Египта к началу второго семестра. Не прошло и пары рабочих дней, как случилось мне провожать одного приятеля (аспирант, чье имя давно кануло в Лету) в Молдавию на конференцию. Поезд уходил в два часа ночи, и чтоб не возвращаться домой – а жил я тогда, напомню, на Дорогожичах – я решил скоротать ночь в круглосуточном заведении. Под руку попалось "Шато".
Официант мой был крайне дружелюбен. Он поинтересовался, что же делает столь приятной наружности (да, я такой!) одинокий молодой человек в приличном костюме в ночном кабаке. И черт же меня дернул ответить:
– Знаете, я помощник следователя. Сегодня я первый раз убил человека.
Меня утешали всем коллективом. Причем так наутешали, что вышел я из "Шато" в половине седьмого утра мертвецки пьяным, с одной гривной в кармане – притом что только-только снял с карточки стипендию – и побрел к метро. Хорошо, что был проездной, не пришлось топать до ИПАМ пешком – а зима ведь!
Злые уборщицы здорово ворчали на меня, когда я шаркал к лифту, минуя пропускной пункт, и не совсем соображая, где нахожусь. В кабинете профкома я проспал до начала второй пары, на которую тоже не попал. Не попал в прямом смысле – не смог войти в дверь. Извинился (не помню перед кем) и отправился отпаиваться крепким черным чаем без сахара.
То была пара протокола и этикета, и препод, как мне потом не без удовольствия рассказывали, высказалась в духе: "я алкашам зачеты не ставлю". Поставила, разумеется, как миленькая, но понервничать малость пришлось…
В тот день я занимался любимым делом: бродил по Институту и дышал на людей. Когда вышел из кабинки туалета, где меня здорово стошнило, в предбаннике как раз курили Леша, Илюха и компания.
– Ох ты, а я-то думал, что за звуки там, дракон умирает, что ли? – съязвил Леша, но я покорно отмахнулся и пошел оттуда прочь.
Мой путь лежал на кафедру, и там у меня произошла милая встреча с Настей и Джихад.
Да, именно так нежно именовали студенты факультета госуправления эту железную леди с грацией пантеры. По документам ее, понятное дело, звали иначе, да и в лицо так не нарекали.
Джихад совмещала в себе следующие ипостаси:
1) заведующая нашей выпускающей кафедрой;
2) декан факультета госуправления;
3) мой и Настин научный руководитель;
4) светоч отечественной науки;
5) душевная замечательная женщина.
Вот она вся – справедливая и суровая, голубая кровь отечественной профессуры, душа и опора ИПАМ со значительным опытом работы на разных должностях в закрытых аналитических центрах специфических ведомств.
Джихад и Настя сидели за столом и вдвоем правили Настину курсовую. Я завис над этими двумя самыми прекрасными существами в ИПАМ и впялил глаза в кривую Гомперца, в которой ничего не смыслил и до сих пор не смыслю и горжусь этим.
Настя засопела не то от негодования, не то от моего пивного перегара. Джихад подняла на меня тяжелые глаза.
– Так, Логинов… Ты че?
Я молчал и смотрел на Настину грудь кривую Гомперца.
– Может, это он к тебе? – обратилась Джихад к уединившемуся в углу с газетой доценту Филимончуку.
– Не, это он к своей женщине любимой, – отмахнулся Филимончук, не отрываясь от прессы.
Настя коротко хохотнула, упорно не глядя на меня.
– Логинов, шел бы ты отсюда к чертям и не показывался б на кафедре с бодунища, а? – гневно, но незло воскликнула Джихад, готовая швырнуть в меня ножницы, что как раз были у Me под рукой. – Изыди!
Я пошел оттуда ко всем чертям – хотя в дальнейшем не оставил привычки показываться на кафедре с бодунища.
Следующим утром мы с Настей пересеклись в курилке, и теперь – благодаря вчерашнему – у меня появилась зацепка для разговора.
– Филимончук произвел тебя в мои любимые женщины, – заметил я. – Это для меня, видимо, большая честь.
– Что ж так? – спросила она, хитро прищуриваясь.
– Ну как же, ты ж… Ты ж вон какая!
Молодец, Логинов! Прекрасно делаешь комплименты девушкам, кусок идиота. Еще бы сказал "ну ты ж ого!", или "ну ты вааще!", или "ты ж клевая телка!"
– Да ладно? Я так не считаю, – спокойно обронила Настя.
Я тихо сказал что-то вроде "хаха" и замолчал секунд на десять. Да, Логинов, ты мастер разговор поддержать. Сейчас она опять докурит и, не прощаясь, свалит, и тогда уже…
Быстро что-то придумать!
– А помнишь, ты говорила о звездах? – осенило меня с очередной затяжкой. – Мне Илюха на Новый год подарил пригласительный на двоих на смотровую площадку на Соломенке. Составишь мне партию? Ну, не с ним же мне идти…
– Может быть, – сказала она. – Как знать. Ну, пока.
Настя улыбнулась мне прямо в лицо и покинула курилку, не успел я о чем-то еще заикнуться.
Может быть? Как знать? Какого…? Как это все понимать вообще?
Впрочем, для начала нужно было достать где-нибудь тот пригласительный, о котором я только что великолепно соврал, и на всякий случай оповестить Илью, что это – его подарок.
Я много глупых и очень глупых вещей делал в своей жизни: разбил кулаком окно в квартире друга, порвал Лешкину страховку, проголосовал за цензура на президентских выборах, купил нетбук "Асер" с Убунтой, подарил некурящему Долинскому антикварную серебряную пепельницу на тридцатилетие, сходил зимой на продуваемую ледяным ветром смотровую площадку, гнездящуюся на бешеной высоте.
И если о большинстве этих поступков я думаю с некоторым сожалением и разочарованием, то последнее, несмотря на высокую степень глупости, не было глупостью как та ковой.
Почему Настя согласилась? Видимо, чувствовала, что со мной будет интересно – она любит познавать людей. Несмотря на первое впечатление обо мне, которое могло бы кому-то показаться неудачным, она во мне что-то рассмотрела. А что увидел в ней я? Необъяснимо. Она действительно красивая. Но не только в этом дело – я почувствовал в ней что-то родное, почти семейное. Вскоре я нашел объяснение этому явлению, но лучше вернусь к нему попозже.
– И ты уверен, что мы не окоченеем? – с сомнением спросила Настя, когда мы встретились перед входом в здание.
Было темно и страшно – пасмурный зимний вечер. И хотя ветер здесь, внизу, был не такой уж и сильный, имея элементарное понимание физики, я должен был бы догадаться, что на сто метров выше будет ураган. Но я не имел элементарного понимания физики, потому что физику у меня вел учитель труда.
– Уверен! Я вообще не очень быстро мерзну, – солгал я. – Да и там наверняка стоят UFO-обогреватели, все-таки цивилизованное место! А ты тепло оделась?
– Ага, – подтвердила она. – Ну, веди на свои звезды.
…Какие UFO? О чем я думал?
Ладно, о чем я думал – догадаться несложно. Но как я мог так вступить? Все, что нам предоставили заправилы этого бизнеса перед подъемом на смотровую площадку (на которой, разумеется, кроме нас двоих никого не оказалось), – не теплые, но довольно большие пледы.
Мы сели за столик с видом на центр. Перед тем как накинуть плед, Настя достала из сумочки фляжку – не из тех плоских рафинированно-серебристых, что обычно дарят начальникам среднего и нижнего звена, а настоящую увесистую флягу цвета хаки, – и поставила перед собой. Меня это, признаться, порадовало и обнадежило.
– Будешь греться? – спросила она. – А то, смотрю, мы только пришли, а тебе уже не очень…
– Че это? Коньяк? – уточнил я, хотя был готов греться чем угодно.
– Не-а, водка. Так что?
– Да, конечно! – быстро согласился я, принял протянутый мне сосуд и отхлебнул.
Какая-то очень мягкая и дорогая водка – может, финская? Или "Русский стандарт"?
– Это "Финляндия", – ответила Настя на мои мысли.
– А почему камуфлированная? У тебя и пиджак, помню, был подобный. Ты думала об армейской карьере?
– Не, просто хороший пиджачок, теплый, – спокойно ответила она, – а фляга дедова. Я иногда ее беру на подобные мероприятия. Кстати, ну и где твои звезды?
– Какие ж могут быть звезды в центре Киева в рабочий день? – ответил я. – Это ж было так, фигурально выражаясь… Но красиво ведь?
– А, то есть мы пришли в баньку, заодно и попариться? – улыбнулась она.
Состояние спутницы меня поражало и восхищало: у меня от пронизывающего ветра зуб на зуб не попадал, я говорил с явной дрожью в голосе, а она была спокойна, как удав.
Вместо ответа я закивал.
– Ну тогда расскажи, чем ты занимаешься. Ну, про Комсомол я уже поняла…
И я рассказал. После того, как я махнул еще водки (из закуски у нас оказались только орешки в шоколаде), сознание пустилось в полет. Но на этот раз обошлось без очешуительных историй. Я говорил о себе, о семье, о том, как в детстве когда-то испугался теней и прятался от них за папину спину – и нам пришлось изменить маршрут и идти лицом к солнцу, чтобы страшных теней и вовсе не было, и о будущем, и о том, что буду работать в ИПАМ.
Я перестал ощущать холод – здесь, на высоте дохрена и больше метров, со мной были только ее ироничные глаза, водка во фляге и ночной Киев.
Не помню, как мы оказались под одним пледом – видимо, я применил допотопный прием с потягиванием и обнял ее. У Насти тогда были холодные ладони и негнущиеся пальцы. А мои руки никогда не мерзнут, как бы холодно ни было – возможно, хорошее кровообращение.
– Тебе нравится все это? – с интересом спросила она. – Вся эта общественная работа, конференции, концерты, показушная благотворительность?
– Она не показушная, – отмел я. – Мы действительно помогаем…
– Да я знаю, но почему всегда так публично и широко это рекламируете?
– Давай не будем об этом?
– Давай, – тихо согласилась Настя. – А о чем?
– Например… – я замолчал и приблизился к ее губам.
Она так резко отдернула лицо в сторону, что я и сам отпрянул в шоке: что случилось-то?
– Не нужно этого, – по-прежнему тихим спокойным голосом. – Не надо.
– Хорошо, как скажешь, – согласился я (а какой был выбор?) – Мы не будем.
– Не надо, – повторила Настя. – У нас не будет отношений, Коля. У меня есть молодой человек, я его люблю, и…
Все-таки не обманула она Виноградова! Твою ж мать! А зачем тогда она пошла со мной?
– И вы давно вместе? – я не знал, что еще спросить в той ситуации.
– Достаточно давно, – пояснила она. – С осени.
"Зрители на трибунах рукоплещут эпическому неудачнику Н. М. Логинову, который в Одессе, когда она еще была свободна, провтыкал свой шанс, поскольку предпочел напиться в стельку…"
– Тебе дискомфортно со мной? Может, лучше мне?… – зачем-то поинтересовался я, не выпуская ее рук из своих.
– Нет, что ты. Все хорошо. Правда. Ты замечательный.
Настя улыбнулась и плотнее прижалась ко мне спиной.
…– А мне плевать на того Летчика, подумаешь! – крикнул я, вылезая на пушку. – Говорила мне мама: "иди, Коля, на летчика учись"…
– Ты ж летать боишься, – напомнил Леша.
– Я летать не боюсь. Я падать боюсь!
Мы с Ильей и Лешкой сидели на танке в Парке Славы.
Был конец апреля, и мы отмечали мой двадцать первый День рождения. В такой торжественный день даже Лешку можно раскрутить на выпивку, чем я немедленно воспользовался. Паша и Стежняк со мной День рождения отгулять не смогли: первый снова улетел в теплые края, вторая была не в особенном восторге от компании Ильи и Лешки – да я и не настаивал на ее присутствии.
Апрельская ночь благоухала смешанным ароматом пива, водки, Лешкиного "Парламента", Илюхиного "Винстона" и моего "Собрания", а также моих носков, поскольку я влез на танк без обуви. Мимо нас уже прошел наряд милиции, но по счастливой случайности не тронул – либо не обратили внимания, либо решили дать ребяткам погулять.
Мне было о чем говорить в тот вечер: я был глубоко подавлен тем, что впоследствии патетически нарек "окончательным разрывом бесперспективных попыток завязать крепкие отношения с Настей".
Весь второй семестр мы с ней провели бок о бок, и мне никогда ни с кем не было так хорошо.